– Именно так, князь. Но отказывать королю не следует. Надобно действовать хитростью. Не скупись на обещания. Но надо тянуть время. И еще одно. Дам я тебе ниточки к вельможам Великой Польши. К тем, кто недоволен королем Сигизмундом. При случае они смогут тебе оказать помощь.
– Как прикажешь, великий государь. Но ранее я в иноземных посольствах не был.
–Так пора начинать, князь. Ты большой человек при мне. А я жалую верных. Во-первых, станет вопрос о вере католической.
Сумбулов с удивлением посмотрел на царя.
– Не удивляйся, Я был вынужден дать им такое обещание. Тогда иного выбора не было. Король настаивал. Но ныне он станет говорить о смене веры. Того мы сделать никак не можем. Я вчера на совете пробовал добиться разрешения для поляков построить на Москве костел. Но мои русские вельможи и духовенство решительно сказали «нет». А сие всего лишь костел, а не смена веры всего государства.
– И мне обещать королю?
– Обещай. Но в тайной беседе токмо. Не в открытую. Русские не потерпят царя-католика. Пусть король подождет. За королем стоят иезуиты. А они опасные люди. Берегись Ордена, князь.
– Я понял твои слова, великий государь.
– Затем король станет просить те земли, что я обещал ему передать, когда был лишь московского трона искателем. И того обещания я выполнить никак не могу.
Царь вытащил из большого ларца бумаги и развернул их:
– Вот они мои обязательства перед королем.
«Сии кондиции, мы, Димитрий, великий князь Угличский, князь Димитровский, князь Городецкий, сын почившего в бозе великого князя Московского и Всея Руси Ивана Васильевича, подписываем как верный союзник его величества короля Сигизмунда Третьего, и даем обещание все подписанное исполнить в точности.
После обретения московской короны, которая моя по праву рождения, мы обязуемся:
Отдать королю Сгизмунду и Речи Посполитой на вечные времена Чернигово-Северскую землю, с городами Черниговом, Путивлем, Новгородом-Северским.
Помня, что оные земли ранее, своим словом, обещали мы воеводе Юрию Ежи Мнишеку, в компенсацию, отдаем ему земли Смоленские, включая замок и город Смоленский, на вечные времена роду его и потомкам.
Помня милость его величества короля Сигизмунда Третьего ко мне, даем обещание жениться на подданной его величества в землях его величества короля».
Так вот, князь, я не отдам Чернигово-Северских земель. И Смоленска Мнишек не получит. Хватит и того, что я одарил его деньгами.
– Ляхи станут настаивать, государь.
– Станут. Но ты сошлись на тяжелое положение нашего царства. Скажи, что надобно залечить раны и восстановить торговлю. А затем мы вернемся к сему разговору.
– Короля не столь просто обмануть, государь.
– Это так, но сейчас Сигизмунд ничего сделать не может. Он также слаб. Слишком много у него врагов в Варшаве и Кракове. Конечно, он будет недоволен. Но тебе следует не отказать ему, а лишь отодвинуть выполнение обещаний на неопределённый срок.
– На какой срок?
– Точно кто может сказать, сколько времени понадобится на усиление моей власти. Сие дело не одного года.
– Я сделаю все, как велит государь. Державная мудрость государя велика. Отдавать исконные русские земли ляхам не строит.
– Многие русские вельможи разделяют это мнение. Я пришел на трон не ослаблять моей державы, но укрепить её…
4
Москва. Дом князя Шуйского.
Август 1605 года.
Князь Василий Шуйский был встревожен ростом популярности нового царя. Но поделиться он мог лишь со своим братом Дмитрием.
– Дождались, брат! Видал, как правит нами царек?
– Многие его правлением весьма довольны. Он увеличил состав боярской думы вдвое. И многие боярство получили.
– Особливо худородные Нагие. В ближней думе сидят! Выше нас Шуйскийх себя почитают! Но кто они? Голытьба худородная, что при Грозном царе благодаря царице поднялась! А ныне в чести у царька.
– Оно и понятно, – сказал Дмитрий Шуйский. – Братья Нагие признали в нем «племянника» и уговорили свою сестру Марию признать в царьке «сына»! И многие, благодаря словам Марии Нагой, верят, что есть он государь природный. А сие дорогого стоит.
– Вот и сядут Нагие скоро нам на шею.
– Но он много говорит о расширении прав великих родов на Руси. И то многим боярам нравится. Такого при Грозном царе не бывало. И при Бориске Годунове слова не скажи. А при нашем царьке многое можно сказать.
– Гладко стелет царек. Да спать жестко будет. И нам думать надобно, как чести царьку убавить.
– Опасные слова молвил ты, брат. Здесь в доме никто не прознает. Но коли еще где сие скажешь? Тогда как?
– А ты князь Димитрий, собрался до веку служить вору и беглому монаху?
– Но что делать, брат? Царек девку годуновскую чуть не каждую ночь себе таскает. Некие персоны говорят, что вскорости она женой его станет.
– Что? – изумился Василий Шуйский. – Ксения Годунова? Никогда не станет она женой царька! Это полная ерунда!
– А вот и нет, брат! Пан Бучинский утверждает сие. А он ближний человек царька и про многое знает.
– И Бучинский говорил сие?
– Да.
– То верные сведения?
– Куда вернее! – ответил Димитрий брату.
– Но кто сказал тебе?
– Верный человек.
– Кто? – настаивал Василий Шуйский.
– Иван Невежин68.
– Печатник? Тот самый, что царскую друкарню возродить желает? Я только вчера при дворе его видел. Царек оказал ему милость. Средства на друкарню дал. Просвещенного государя из себя корчит.
– Так вот он, брат, и слыхал сии слова от Бучинского.
– Тому надобно воспрепятствовать. И я знаю, как сие сделать.
Василий Шуйский решил на следующий день навестить пана Юрия Мнишека…
5
Москва.
Шуйский и Мнишек.
Август 1605 года.
Князь Василий Шуйский прибыл в дом, отведенный для воеводы пана Мнишека. Карета, запряженная четверкой вороных коней, остановилась у высоких ворот дома.
Не поскупился царь для будущего тестя и выделил ему хоромы, достойные его звания воеводы. Их отобрали у одного из бояр годуновского рода и, со всем имуществом, передали Мнишеку.
Один из слуг Шуйского спрыгнул с запяток и подошел к воротам. Постучал.
В воротах отворилось небольшое оконце.
– Кто здесь? – спросил часовой с сильным акцентом.
Воеводу охраняли польские жолнеры. И было их в доме не менее сотни.
Шуйский сказал кто он, и мажордом отправился докладывать своему господину.
Мнишек никак не ждал вельможу, которого недолюбливал, с визитом в свой дом. Но принять его был должен. Слишком влиятелен был князь. Нельзя заставлять такого долго ждать.
День был жаркий, но князь одет, как и подобает его высокому роду. Поверх парчового кафтана красного цвета на Шуйском ферязь, широкая в подоле, с длинными свисающими рукавами алого рытого бархата.
Сам Мнишек ныне в иноземном бархатном кафтане с широким кружевным воротом. Кафтан был черного цвета богато расшитый серебряной нитью.
– Пан воевода!
– Пан князь! Рад вашему визиту!
Мнишек пригласил Шуйского сесть на почетное место.
– Я пришел к вам, пан воевода, по важному делу.
– Я слушаю пана князя.
– Вы слышали об отношениях царя с девицей Годуновой?
Мнишек недовольно поморщился. Эта тема была ему неприятна.
– Пан князь!
– Я не хотел обидеть словами почтенного пана воеводу. Я знатного рода и пан знатного рода. В наших жилах течет благородная кровь.
– Это так! – согласился Мнишек.
– И я хочу, чтобы особы низкого рождения не досаждали царю. А Годунов низкого рождения.
Мнишек подумал про себя:
«А что же тогда ты кланялся ему, когда тот был царем? Отчего именовал себя его слугой?»
Но вслух он сего не произнес. Шуйский был обидчив.
– Слыхал ли, почтенный воевода, о том, что есть некие люди, что желают свадьбы царя с царевной Ксенией Годуновой?
– Что? – Мнишек подскочил в кресле. – Что сказал, пан?
– Некие люди при дворе желают укрепить трон царя его браком с царевной Ксенией, – повторил свои слова Шуйский.
– Это ложь!
– Нет. Сие не ложь, пан воевода. Я знаю об обязательствах царя в отношении вашей дочери. Но царя уговаривают нарушить слово!
– Он сего не сделает!
– А если? – спросил Шуйский.
– Поляки не потерпят сего оскорбления!
– Но сие советуют царю именно поляки!
– Кто? – заревел Мнишек.
– Первым сию мысль подал пан Бучинский. Так что пан путает интересы поляков при дворе со своими собственными интересами.
– Пся крев! – выругался Мнишек. – Я сам пригрел эту змею Бучинского при моем дворе! А он вон, чем ответил! Не желает моего усиления на Москве! Но Димитрий?! Неужели и он…
– Он принимает у себя Ксению. И говорят, что она ему нравится.
– Да! Я знаю, что Ксения Годунова стала его коханкой. Димитрий взял её силой. Но чтобы жениться на ней…
– Он сам про сие не думал, но советчики шепчут ему сие ежедневно. И кто знает, чем все кончится, пан воевода?
Мнишек встревожился. Он понимал, что Шуйский прав. Царь слишком щедро одарил поляков и те не станут защищать его, Мнишека, интересы.
– Я понимаю пана воеводу и хочу ему помочь.
– Что пан князь имеет в виду? – спросил Мнишек.
– Надобно заставить царя исполнить свой долг.
– А что пану князю за выгода от помощи мне? – спросил Мнишек. – С чего пану заботиться об интересах моей дочери?
– Я ненавижу род Годунова! – сказал Шуйский с чувством. – Я не желаю видеть Ксению русской царицей.
– Пусть так. Что пан предлагает?
– Пан воевода должен пойти к царю и потребовать выполнить свои обещания! Я окажу пану поддержку.
– Пан князь прав. Я потребую свое. И он сдержит свое слово! Не будь я Мнишек!
На том вельможи расстались…
Глава 22
Слово самозванца.
1
Москва. Кремль.
Август 1605 года.
Новый царь быстро вошел во вкус и стал часто устраивать заседания совета. Димитрий любил послушать бояр и по всякому поводу высказывал свое собственное мнение.
Сегодня он решил высказать советникам новую идею. На скамьях сидели бояре князь Мосальский, князь Василий Шуйский, князь Сумбулов, братья Голицины, Федор Мстиславский, Богдан Бельский, братья Нагие, Петр Басманов и другие.
– Отец наш, великий царь Иван Васильевич многое сделал для утверждения христианства. Был завоеваны царства Казанское и Астраханское. Ныне они часть нашей державы. Не пришел ли и наш черед постоять за веру?
– Государь говорит о большой войне с татарами? – спросил боярин Басманов.
– И с татарами и с османами, – заявил царь.
Бояре переглянулись. Турки и татары, занятые войной с Венгрией уже больше 10 лет не тревожили Русь. А царь предлагал вступить в тяжелую войну с могущественными державами.
– Сейчас сие невозможно, государь, – сказал князь Шуйский.
– Отчего так? – строго спросил царь.
– С османами и татарами у нас мир, великий государь. И то большое благо для твоей державы. Последние победы Годунова десятилетней давности дали нам передышку.
– Снова ты упоминаешь Годунова, князь! – стал сердиться царь.
– Я, как и многие, не любил Бориса Годунова, но должен признать его военные таланты. И нынешний мир с татарами – его заслуга.
– Но отчего мы не можем воевать за интересы веры? – спросил Димитрий.
– Война требует средств, государь. А твоя казна пуста. Пусть скажет думный дьяк Сысоев.
Тихон Сысоев прибыл на совет с докладом о положении казны.
– Говори! – приказал царь.
– Недавние выплаты, великий государь совсем разорили нас. По твоему указу служилым людям было удвоено жалование. Тем, кто имел жалования 10 рублев, было выплачено по 20. Боярам и думным дьякам, число коих возросло до 70, выплачена часть жалования. По твоему указу жалование боярина увеличено в год до 2 тысяч золотых, а думных дьяков до 1 тысячи золотых. Кроме того, каждому польскому жолнеру гусарского войска выплачено по 100 золотых ефимков за каждый месяц службы, по твоему, великий государь, указу. Воеводам польского войска выплачено…
– Хватит! – прервал дьяка царь. – Я должен платить по моим долгам. Солдаты сражались за меня. И я заплатил, как и было уговорено.
– Сие так, великий государь, но денег в твоей казне более нет. А выплаты надобно делать, по твоему указу. И приходится брать ценности из царской сокровищницы, великий государь.
– И сколько золотых ефимков уже роздано? – спросил Димитрий.
– Почти миллион, великий государь. Потому средств на снаряжение войска в твоей казне нет. Но про то лучше скажет думный дворянин Татищев.
Царь посмотрел в строну думного дворянина. Татищев поднялся со своего места и выступил вперед.
– Великий государь! – начал он. – После смерти Бориса Годунова в казне было 350 тысяч ефимков69. И еще 230 тысяч дали текущие налоги. С монастырей по твоему указу собрано 60 тысяч золотых.
– Значит, налоги уже поступили?
– Да, великий государь и средства сии растрачены. И для новой войны средств просто нет.
– А соболиная казна? – спросил царь. – Соболиная дань должна покрыть наши расходы.
– Доходы с меховой дани пали, великий государь. В сравнении с прошлыми годами они стали вдвое меньше, чем при Борисе…, чем в прошлое царствование. А те налоги, что получили мы с меховой казны, уже потрачены.
– Потрачены? – не понял царь.
– Часть сих средств пошла на выплату воеводе Юрию Мнишеку. Ибо выплатить ему царский долг из хлебной казны и питейной казны никак невозможно. Великий государь приказал понизить цены на вино и хлеб.
Царь сидел задумавшись. Он и правда был в последнее время слишком щедрым монархом. Чернь благословляла его за ценовую политику. И, поди теперь, подними цены на питье в кабаках? Что они скажут?
– А что по недоимкам? – спросил он Татищева.
– Многие волости ходят в недоимщиках, великий государь. Но села опустели. Многие совсем обезлюдели. Взыскивать не с кого.
Тихон Сысоев напомнил царю, что тот сам велел дать льготы по недоимкам:
– Великий государь издал указ с бедных людей, кому платить подати невмочно, не взыскивать. Насилие не учинять над ними и дать им льготу. Особливо сие коснулось ясака с сибирских народов.
Самозванец и сам это помнил. Слишком многим он даль льготы. Там, где царь Борис ущемлял, он ослаблял бремя податей. Он ни с чем не считался, когда хотел завоевать популярность среди масс. Вот и обещал! Чернь славила его имя как доброго государя.
Прошло всего два месяца как он на троне, а казна совсем опустела. Часть имений изменников Годуновых, что была взята в казну, уже роздана боярам и дьякам. Их верность также надобно было купить.
– Всё сие понимаю, но о войне с неверными стоит думать! – продолжил царь. – Тем более что вести сию войну мы станем не одни. Надобно связаться с Ватиканом, Венгрией, Речью Посполитой и с Цесарем. Ибо моему новому титулу надобны победы! Пан Бучинский!
Польский секретарь самозванца поднялся со своего места и развернул пергаментный свиток.
– Новый титул нашего великого государя будет вписан во все документы. Сие будет звучать – Наияснейший и непобедимейший самодержец и великий государь Димитрий Иванович, цесарь и великий князь всея России и всех татарских царств и иных многих государств, московской монархии подлеглых, царь и великий обладатель!
Бояре переглянулись. Царь именовал себя цесарем! На сие не отважился даже Иван Грозный. Тот первым принял царский титул и то его до сих пор не признают многие монархи. Король Сигизмунд так и величает царя лишь Великим князем Московским. А этот нарек себя императором.
– Мы! – гордо заявил самозванец. – Имеем право именоваться цесарем, ибо обладаем большой властью, которой никто из королей не обладает!
Василий Шуйский про себя усмехнулся. Этак царек долго не протянет. Борис был человек ума большого и талантов государственных. А что сей может? Власть его, еще столь непрочная, может обрушиться в любой момент.
Царь продолжал:
– Надобно нам всем учиться, бояре, думные дьяки и дворяне! Ибо сколь невежества есть даже в совете государя. А сколь неученых людей сидит в Приказах? На единого умника, есть у нас по двадцать дураков. Хорошо ли сие? Мы по роду людей ценим, а не по уму и не по службе.
– Но так во многих государствах заведено! – возразил царю князь Шуйский.
– Во многих, но не во всех! – ответил ему царь. – У османов не так. Там не так как у нас. Великие визири не по знатности ставятся, а по талантам и по службе. И от того великие блага есть в их державе. Мой отец, великий государь Иван Васильевич, утверждал самодержавство в землях наших. Ибо есть от того великое благо для Руси! Единый государь и единая держава. Государь стоит над всеми подданными! И милости его одаривают всех.
Бояре не могли понять самозванца, ибо еще неделю назад он говорил иное. Тогда он хвалил польскую систему управления, при которой большие вельможи многое могли сделать.
– Все сие так, великий государь, но ведь мы получили царя милостивого и справедливого, – сказал боярин Федор Нагой. – Ты, государь, щедрый повелитель и мы все на милости твои надежду имеем.
– Так и будет, дядя! Я не забуду верных!
Бояре выразили одобрение государю.
– Но ныне думать о большой войне рано, государь, – сказал Федор Нагой. – Держава разорена, и многие села впусте стоят. В моих вотчинах часть крестьян разбежалась. И от того платить подати там некому. У нас и так с тяглых людей три шкуры дерут.
– А монастыри, дядя? – спросил царь. – А богатства церкви? Неужто они не наскребут денег на войну с неверными? Ведь это дело угодно Господу! По сие думать надобно! Завоеванные мои отцом ханства Казанское и Астраханское сколь пользы державе приносят?
Мстиславский возразил:
– Посягать на средства церкви негоже, великий государь.
Его поддержал боярин Василий Голицын. Но Петр Басманов стал на сторону царя в том, что касается денег церкви.
– Монастыри могут дать казне не менее чем 200 тысяч ефимков.
– Но даже при государе Иване Васильевиче не посягали на богатства церковные!
Царь вставил и свое слово:
– Что вспоминать про Ивана Васильевича? То время минуло. А нам надобно думать, чем нам державу прославить. И коли деньги на новый поход надобны, то их стоит найти…
2
Покои царя Димитрия Ивановича.
Юрий Мнишек и Лжедмитрий.
Сенатор Речи Посполитой, отправляясь к царю, был одет как всегда роскошно в дорогой сребристого света польский кунтуш с вышивкой. На его пальцах сверкали драгоценные перстни. Пусть видят те схизматы гонорового польского шяхтича.
Он прибыл в Кремль, хотя Димитрий не имел намерения с ним встречаться. Дело в том, что Мнишек испросил разрешения покинуть пределы Московии. У него накопилось дел на родине.
– Пан Юрий? Вот никак не ждал тебя ныне.
– Ваше величество…
– Недосуг мне, пан воевода. Дела государства обременили меня.
Мнишек криво усмехнулся. Он знал, что Димитрий сейчас проводил время с Ксенией Годуновой.
– Я не задержу вас, ваше величество.
– Говори, пан Юрий. Говори, что привело тебя.
– Твоя связь с Годуновой, – смело сказал воевода.
– Что? – вскричал царь. – Как смеешь мне говорить такое?
– Не стоит вашему величеству так кричать. Мы ведь хорошо знаем друг друга. И я сейчас не напоминаю пану об услуге, что я ему оказал. Я оказал! Я поверил в царское рождение пана и помог ему собрать армию! Иначе не видать бы пану московского трона!
Самозванец немного успокоился.
– Полно, пан Юрий. Я ли не наградил тебя по-царски?
– Наградил, ваше величество. Но пан должен взять в жены мою дочь! Пан обещал.
– Дак разве я отказался?
– А что делает в твоей спальне Годунова?
– Пан!
– Она твоя коханка? Сие меня мало касается. И я имел коханок в большом количестве. Я не говорю, что пан должен жить монахом, до приезда моей дочери в Москву. Но, говорят, что ты намерен взять девицу Годунову в жены. Сие правда?
– Ложь! – сказал самозванец.
– Димитрий! Мне срочно надобно выехать в Самбор. Там накопилось дел. Надобно уплатить срочные долги. Благодаря тебе сии средства у меня есть. Но меня мучает, что ты способен изменить своему слову.
– Пан!
– Димитрий! Моя дочь Марина должна стать московской царицей.
– И Марина будет ей. Я дал слово.
– Но хитрый лизоблюд Бучинский говорит тебе иное!
– Я царь, а не пан Бучинский!
– Тогда прогони его от себя. Зачем тебе этот негодяй?
– Пан Юрий, он верный мне человек. И хоть тебе он и не нравится, но служит он хорошо!
Мнишек вынужден был уступить. Пусть только его дочь сядет на трон рядом с царем. Она сама тогда найдет способ избавиться от Бучинского.
–Хорошо! Я не стану вмешиваться в твои дела, Димитрий. Но от имени моей дочери твоей невесты требую – удалить Годунову из дворца! Это оскорбление моему роду! И если этого сделано не будет, то ты приобретешь врага в каждом шляхтиче, что стоят за тебя в Москве! Я призову их, и многие уйдут. Рядом с тобой останутся только бродяги без совести и чести вроде Бучинского.
Самозванец испугался этой угрозы. Польские охранные сотни были его надежной опорой в Москве. А мало ли как дело повернется.
–Хорошо, пан Юрий. Я удалю девицу Годунову из дворца. В том даю мое царское слово! Ты можешь ехать в Самбор спокойно. И я передам с тобой подарки моей невесте. Они будут достойны панны Марины…
***
После того как Мнишек покинул дворец самозванец думал было позвать Бучинского, но не стал этого делать. Пан Велимир станет его убеждать плюнуть на слова Мнишека. Но он понимал, что его положение в Московии пока весьма непрочное. У него нет верной опоры среди боярства и дворянства этой страны. А чернь переменчива. Опираться на чернь нельзя. Он это хорошо знал.
Царь вспомнил свою сестру Елену. Где она ныне? Он ведь сам приказал избавиться от всех своих настоящих родственников. Его дядя Смирной-Отрепьев выслан по его приказу в дальний сибирский острог. А его «дяди» бояре Нагие занимали высшие места в совете. Его родная сестра Елена сгинула неизвестно где, по его приказу. А его «мать» Мария Нагая пока в большой чести.
«Как много могла подсказать Елена. Как она умна и как смела. Но я сам приказал избавиться от неё. Мне сказали, что больше никогда не увижу её. Жаль!»
Но горевал царь недолго. На следующее утро он приготовил военные маневры. Он любил подобные развлечения…
3
Варшава. Королевский замок.
Сентябрь 1605 года.
Князь Василий Сумбулов прибыл в Варшаву, новую столицу Польши70, в сопровождении пятидесяти человек, как большой государев посол. Он ехал в хорошей карете с гербами Московии на дверцах. За ним следовали пять карет свиты и всадники сопровождения. Затем тянулись телеги обоза.
Они въехали в город утром. За окном кареты моросил мелкий дождик. Над городскими башнями висело пасмурное свинцовое небо. Посольские гусарские ротмистры, приставленные к посольству, держались ближе к карете. Сумбулов рассматривал их вооружение и доспехи, покрытые каплями воды.
Князь ехал в сопровождении думного дьяка Третьяка Огаркова.
– Видал, Василий Андреевич, что за город? – дьяк взглядывал из окна кареты. – Все не как у нас.
– Красиво.
– Ты про что? – переспросил дьяк.
– Крылья на их доспехах смотрятся красиво и леопардовые шкуры у них на плечах.
– Ты про ротмистров. А я тебе про город. Сумрачно здесь как-то.
– А ты, Третьяк Власыч, и при Годунове в думных дьяках был?
– И при царе Федоре Ивановиче, – сказал дьяк.
– Говорят, что ты человек князя Шуйского?
– Князь Василий мой благодетель. Добро помнить надобно, – неопределенно ответил дьяк.
– Оно так, – согласился Сумбулов. – Я вот от Бориски Годунова какое добро видал? Никакого.
– А ныне? – спросил дьяк. – Видать много добра видишь, Василий Андреевич?
– Ныне я в ближней думе и посольство возглавляю. Все вины, что на мне были, великий государь простил.
– Стало верный ты человек нынешнему царю.
– Дак сам ты сказал, Третьяк Власыч, что добро помнить надобно.
–И нонешнему царю послужим. Только трудненько станет сию службу править, Василий Андреевич.
– Ты про что, Третьяк Власыч?
– Больно много наш государь обещал королю. А выполнить мы ничего не сможем.
Отдать королю Сгизмунду и Речи Посполитой на вечные времена Чернигово-Северскую землю, с городами Черниговом, Путивлем, Новгородом-Северским. Воеводе Юрию Ежи Мнишеку – земли Смоленские, включая замок и город Смоленский, на вечные времена роду его и потомкам.
–Государь ничего из этого королю не отдаст. Чего захотели! За помощь войском государь все уплатил наемникам.
– Сие так, – согласился дьяк, – но письменное заверение было дано государем.
– Мало ли! Таких заверений каждый монарх дает по сотне. А сколь выполняет?
Дьяк не стал спорить с князем. Он имел тайное послание некоторых бояр к королю Речи Посполитой, о котором князь ничего не знал…
***
Король Сигизмунд принял московского посла торжественно. Было произнесено много пустых слов, но о деле никто и полслова не сказал.
Правда король не принял именования «цесарь» и назвал Димитрия Ивановича Великим князем. Сумбулов не стал заострять на сем внимания. Он знал, что главный разговор с королем впереди.
***
Дьяк Третьяк Огарков тайно в первую же ночь предстал перед королем.
Сигизмунд допустил Третьяка к руке.
– Я знаю о вашей тайной миссии, – сказал король по-польски.
Дьяк отлично говорил на нескольких языках. Он ответил на том же языке.
– Ваше величество, многие вельможи Московского государства недовольны новым царем. Ибо он есть не царского рода и ложно объявил себя сыном Ивана Васильевича.
– Но сие вы сами посадили его на трон, – ответил король.
– Сие так. Но ныне ближние люди самозваного царя хотят отдать ему не токмо московский трон, но и ваш, ваше величество.
– Что? – не понял слов дьяка Сигизмунд.
– Вельможи недовольные правлением вашего величества в вашем государстве ищут вам замену. И среди них Юрий Мнишек и его родственник великий примас кардинал Мациевский. И Мнишека можно понять, у него на сотни тысяч долгов. Посадив на трон зятя, и реализовав династическую унию царства Московского и Речи Посполитой, он освободится от выплат.
–И что за предложение вы мне привезли? – спросил Сигизмунд.
–Вам не следует признавать царя.
–Но надо мной стоит сейм. А многие вельможи хотят вести дело с новым московским государем.
– И, ваше величество, намерено требовать, дабы выполнил государь Димитрий Иванович свои обещания?
– Да.
– Тогда у короля есть повод не признать его. Ибо ничего из обещанного вам новый царь отдавать не намерен.
Сигизмунд побледнел. Он ждал чего-то подобного, но чтобы совсем не признать своих обязательств.
– Никто не даст ему на Москве раздавать земли государства.
– Но он царь! Вернее именует себя таковым. Где же его хваленное самодержавство?
– Посол Сумбулов в грамоте новое именование царское привез. И именует себя Димитрий «цесарем и непобедимым государем».
– Пусть именует. Я не признаю за ним сих титулов!
– А я привез вам, ваше величество, послание от вельмож нашего государства с предложением дать нам в цари вашего сына королевича Владислава.
Сигизмунд даже подпрыгнул в кресле.
– Моего сына?
– Вашего сына в цари. После свержения и казни самозванца.
– Но не я же его стану свергать!
– Нет, ваше величество, сие сделают наши вельможи. Сегодня Москва приветствует самозванца и именует его государем великим. Но что будет завтра? Чернь переменчива.
– Но что вам нужно от меня?
– Затяните переговоры. Не признавайте его новых титулов.
– В этом вы можете быть уверены. Цесарем я его не признаю. И буду требовать выполнения вашим новым государем своих обещаний!
– И хорошо бы иметь мне копию сих обещаний, ваше величество. Ведь нам токмо приблизительно известно, что обещал самозванец.
– А если он обещал отказаться от восточной схизмы? – спросил король.
Дьяк встрепенулся.
– Если?
– Если сие предположить.
– Это вызовет бунт, ваше величество, если сие правильно подать нашему духовенству.
– Я стану думать над вашими предложениями, пан. А переговоры я затяну, тем более что и ваш посол намерен их затягивать. Так?
– Вы прозорливы, ваше величество.
Тайная аудиенция была закончена…
***
Василий Сумбулов говорил с князем Вишневецким, который совсем недавно прибыл в Варшаву.
– Рад передать мои поздравления вашему царю, князь. Он занял Московский трон. И может занять и Польский.
– Что, пан князь, желает сим сказать? – спросил Сумбулов.
– А то, что в нашей стране не все довольны нынешним королем Сигизмундом. Этот шведский принц имеет права на трон по своей матери Катерине Ягелонке, последней из рода Ягелонов71, который управлял Польшей триста лет. Но Pacta conventa72 (Акт согласия) привела в выборности королей. И мы, шляхта, имеем право выбрать нового короля.
– И им может быть наш великий государь?
– Да. Конечно, при подписании им определённых кондиций.
– Я передам слова пана моему царю.
– И у меня есть для вас новость, князь. Вы знаете, что ваш дьяк был на тайной аудиенции у нашего короля?
Сумбулов был искренне удивлен. Этого он не знал.
– Мои люди есть в сите короля, пан князь, – заявил Вишневецкий.
– И пану князю известно, о чем они говорили? – спросил Сумбулов.
– Так далеко мои шпионы не проникли, князь. Хотя я догадываюсь. Вельможи вашего государства хотят поссорить вашего царя с нашим королем. Догадаться не так трудно, зачем им это нужно.
– И зачем? Они признали Димитрия царем.
– Пока признали, но, очевидно, готовят ему замену.
– Государственный заговор?
– Не думаю, что заговор созрел, – поспешил успокоить посла Вишневецкий. – Они прощупывают почву.
– Возможно. Ведь дьяк Огарков человек князей Шуйских.
– Тогда мои догадки верны, князь. Шуйские могущественный клан на Москве. Но и мы – магнаты Речи Посполитой кое-что можем. Моя рука и мое слово с вами, князь.
– Рад иметь такого союзника, князь…
4
Москва. Игрища.
Сентябрь 1605 года.
Царь Димитрий Иванович любил маневры воинские. Вот и сейчас он во главе сотни крылатых гусар атаковал всадников государева стремянного полка. На царе был польский шлем с козырьком, чеканный доспех со стальными полосами, украшенными орлиными перьями. Леопардовая шкура была скреплена на плече большой золотой брошью.
Всадники разъехались в стороны и по сигналу отряды устремились друг на друга. Самозванец был впереди и первым врезался в строй конных стрельцов. Те сразу раздались, боясь задеть царя, и пропустили его. Но за Дмитрием в ряды стрельцов врезались и гусарские офицеры. И они не особенно церемонились с русскими. И иногда бой казался не «потешным», но настоящим. Мечи разбивали шлемы и срывали латы с плеч всадников. Лилась кровь, хотя убитых не было и никто с коня не пал.
За маневрами наблюдали русские бояре. Они с неудовольствием смотрели, как лупит новый царь стрельцов своей саблей. Удары он наносил плашмя и громко смеялся. За ним смеялись и поляки.
Боярин Нагой наклонился к уху Богдана Бельского.
– Ты видал рожи наших князей, Богдан Яковлевич?
– Не нравятся им забавы нашего царя.
– Ты на Шуйских смотри.
– А чего мне смотреть на них? Я мысли этих панов знаю. При Иване Васильевиче они были готовы сапоги царю целовать. Помню, как однажды царь Иван сказал им, что поставит над ними татарина и будут они перед ним на брюхе ползать. И ползали! Знаю я эту подлую породу! Это тебе не польские благородные паны.
– Но и наш государь злит их ныне напрасно.