–Я сказала, предложим ему город Псков как приданое моей дочери. Но отдавать спешить не станем.
Шуйский понимал, что если Ксения выйдет замуж за королевича, то это создаст многие проблемы в будущем в первую очередь для сына Годуновой.
–У тебя есть, что сказать, князь? – спросила его царица. – По глазам сие вижу! Говори!
–Королевич, женившись на Ксении, станет претендентом на трон, государыня. Если у Федора не будет детей.
–Это так, – согласилась Годунова. – Но это потом. Главное – сейчас выбить основу из-под ног самозванца! Про остальное станем думать после. А брак моей дочери и польского королевича многие дает и нам и Речи Посполитой. От этого Сигизмунд не сможет отказаться. И Псков для него важен.
Шуйский склонил голову в знак покорности.
Глава 18
В поисках Елены.
Май 1605 года.
-Что ты узнал? Кто этот человек?
-Сам сатана, Я думаю! Нигде
Я до следов его не мог добраться.
Под стражу мы людей довольно взяли,
Пытали всех; но ни с огня, ни с дыбы
Нам показаний не дал ни один.
А.К.Толстой «Царь Борис»
***
Москва.
События.
Ян Нильский.
1 мая 1605 года.
Пан Нильский видел, как слуги царицы растаскивали дом бывшего оружничего Клешнина. Он понял, что вельможа сбежал и потому для дьяка уже более был не опасен. Все разрешилось само собой.
Удивительно как любили русские властители рассчитываться с верными слугами имуществом своих врагов. У себя дома в Польше Нильский с таким не сталкивался. Не мог их король Сигизмунд позволить себе такой роскоши – заплатить свои долги из чужого кошелька. А здесь все легко и просто. Попал вельможа в опалу и царь мог изъять его имущество и присвоить себе.
Слуги вытаскивали из дома все чего не смог увезти с собой бывший царский оружничий. А не смог он забрать многое. Это были дорогие ковры, и серебряная посуда, и холодное оружие, и доспехи с чеканкой, и украшенные серебром пистоли, и кафтаны из бархата, и связки соболиных и лисьих мехов.
Хотя, как думал Нильский, сам Клешнин изрядно обогатился конфискованными у других вельмож ценностями. Как говорится, царь дал – царь взял обратно. Так ведь выражаются русские? Многие на Москве благодаря близости к царскому двору могли легко обогатиться. Но они также легко могли и потерять свои богатства, если теряли благоволение своего государя.
Ян увидел все, что хотел, и решил было уже уйти, но его кто-то окликнул.
– Человече!
Этот голос заставил его содрогнуться.
– Человече!
Шляхтич обернулся и увидел недалеко от себя оборванца, увешанного ржавыми цепями.
– Ты ведь Гришку не знаешь? – тихо спросил оборванец. – А Гришку на Москве многие знают.
– Я не знаю тебя.
– Ты на Москве новый человек. Оно сразу понятно. Гришка то видит.
Нильский достал золотой и хотел протянуть оборванцу, но тот брать денег не стал.
– Не надобно давать денег. Не могу тебе сказать хорошего. Не могу. Хочу сказать, но не могу.
Нильский спорить не стал и хотел уйти. Но юродивый задержал его.
– Погоди! Хочу сказать тебе…Ты бы уехал назад. Домой.
Слова этого нищего заинтересовали шляхтича. В Москве юродивые иногда предсказывали будущее. Так говорили. Некоторые даже именовали их святыми.
Ян спросил:
– Домой? Но мой дом далеко.
– Вот туда и иди, человече. Надобно тебе уехать. Бери коня и скачи домой. Тако оно лучше будет. Гришка знает. Ты верь Гришке.
– А что будет? – спросил шляхтич. – Ты скажи, если знаешь.
– Плохо будет. Нет тебе пути в этой земле. Иди назад. Иди домой и может еще все будет хорошо.
– Нет.
– Не хочешь уехать?
– Хочу, – ответил шляхтич. – Очень хочу, но не сейчас. Я не хочу уезжать отсюда один.
– Та девица, с кем ты хочешь уехать, уедет потом. Ты беги отсюда один.
Нильский снова удивился словам юродивого. Похоже, он знает слишком много.
– Ты беги, – повторил Гриша.
– Нет.
– Тогда слушай, что скажет тебе Гришка. Гришка знает. Здесь тебя ждет Смерть. И никак тебе не вырваться из лап её. Потому беги сейчас! Еще есть время! Но ты не побежишь! Нет! Знаю, что не побежишь. Оно так. Ничего изменить нельзя. Все так и будет.
– А что будет?
– Я сказал тебе. Смерть. Она уже стоит у тебя за спиной…
Нильский более слушать юрода не стал. Он развернулся на каблуках и зашагал прочь…
***
Верные слуги Бориса Годунова Клешнин и Патрикеев сбежали от его сына Федора и не стали стоять за молодого царя до конца. Василий Шишкин и сам уже знал все о бегстве оружничего и дьяка Приказа Разбойных дел.
Пан Нильский заявил:
– Клешнина в Москве более нет. Про сие можешь послать весть царевичу, дьяк. Он тебя за это наградит.
– Клешнин сбежал далеко. Он не опасен более. Это порадует Димитрия Ивановича.
– Что с Еленой, дьяк?
– Она сбежала при помощи дьяка Патрикеева. Сам дьяк Разбойного приказа помог ей.
– Сбежала?
– Да. Она более не в застенках.
– Но где она сейчас? – спросил Ян.
– Этого я знать не могу.
– Как же так? Ты обещал её спасти.
– И спасена. Она более не в застенках.
– Но она все еще в большой опасности?
– Да, пан кавалер. Она в опасности. Царица Мария Годунова велела разыскать её. И много цепных псов царицы спущены с цепи.
– Что делать мне?
– Спасать Елену.
– Как?
– Для неё спасение – свержение Годуновых. Потому помоги приблизить час падения династии. Нужно поднимать народ против царя Федора. Меня с тем сюда и послали.
Нильский согласился сделать все, что прикажет дьяк. Шишкин был рад бесстрашному помощнику, который возьмет на себя самое опасное. Именно потому дьяк скрыл от Яна то, что он знал, где прячется Елена…
***
На торгу было многолюдно. Шляхтич толкался среди оружейных рядов. Он осматривал клинки восточной работы, и купцы нахваливали свой товар.
Высокий и худой торговец показывал оружие и говорил:
– Это не просто сабля, но сабля особой упругости и твердости. Она рубит железо и сгибается в дугу.
– Мне нужен кинжал.
Торговец спрятал саблю.
– Вот то, что нужно!
Купец показал товар. Клинок кривого кинжала покинул ножны и на полированном лезвии заиграли солнечные блики.
– Бери кинжал, добрый молодец. Хороший кинжал дамасской работы с самоцветом.
– Сколько хочешь? – спросил шляхтич.
– За сто талеров серебром отдам.
– Ты в своем уме, купец? За эту сумму коня купить можно!
– Кинжал не баба, молодец. Его с умом выбирать надобно. От кинжала жизнь твоя зависеть может. Если не люб этот. То есть и дешевле. Смотри! Также дамасской работы, но рукоять проще, без украшений. А сталь какая. Не зубрится, и не тупится. Таким и кольчугу пробить можно!
Нильский принял оружие и внимательно его осмотрел.
– Этот всего тридцать монет стоит. Но все зависит от того чем станешь платить.
– Золотом.
– Коли есть золотые османские полновесные алтыны, то за два отдам. Коли есть итальянские флорины, то за три.
– Золотые короля Сигизмунда.
– Тогда за четыре монеты отдам кинжал.
Шляхтич развязал кошель и стал отсчитывать золото. Купец осматривал и пробовал на зуб каждую монету.
Вдруг совсем рядом послышались крики и ругань. Царские соглядатаи снова кого-то поймали.
Ян обернулся и увидел в пяти шагах от себя Елену! Она была в мужском костюме. Её схватил за руку плотный мужчина в зелёном кафтане.
– Это она! Все сюда!
Нильский сразу бросился на помощь. Он отбросил руку сыщика. Елена получила возможность уйти. Она сразу юркнула в толпу.
– Как ты посмел! – заорал сыщик.
– Держи его!
– Именем царя!
Ян ударил одного кулаком в лицо и попытался уйти. Но на него навалились еще трое. Они заломили его руки.
– Попался!
– Это её сообщник!
Толпа смотрела на сыщиков. Люди не могли понять, что произошло.
– Что, вора поймали?
– Какое там. Это люди Годуновых.
– Видал рожи какие.
Ян Нильский понял, что ему самому не освободиться. И он призвал на помощь толпу:
– Я прибыл от имени Димитрия Ивановича!
Это было рискованно, но иного выбора у шляхтича не было.
В толпе зашумели:
– Это человек из стана царевича!
– От Димитрия Ивановича!
Сыщик ударил Нильского, и велел заткнуться. Второй стал наступать на толпу:
– А ну дай дорогу! Именем царя!
Высокий мужик в рваном армяке и лаптях, не уступил пути.
– Этот человек сказал, что он от царевича! Пусть скажет…
– Ах ты, рыло неумытое!
Сыщик ударил мужика в живот. Тот рухнул на камни как подкошенный.
– Человека убили! – заорала какая-то баба.
– Псы годуновские!
– Бей!
Кто-то из толпы ударил дубиной сыщика, свалившего мужика.
– Смерть Годуновым!
Сыщики заорали:
– Убивец!
– Царского человека убил!
– Вяжи его!
– Иван! Стрельцов зови! Бунт!
Торговцы, воспользовались суматохой и освободили Нильского. Тот закричал:
– Царевич Димитрий скоро будет в Москве! Я прибыл от имени царевича! Он дарует вам милости свои, и он законный наследник Грозного царя!
В толпе закричали:
– Слава Димитрию!
– Утопить в реке отродье Годунова!
– Смерть Годуновым!
– Мы постоим за истинного природного государя!
– Слава Димитрию!
– Слава Димитрию Ивановичу!
Набежали стрельцы. Это были верные люди Марии Годуновой из придворного полка. Они стали расталкивать толпу, пробиваясь к бунтовщикам.
Сыщики орали:
– Высокого держи!
– Безбородого лови!
– Вон того с усищами!
Ян понял, что ему нужно бежать и стал уходить. Люди размыкались перед ним, и смыкались перед стрельцами и сыщиками.
Когда он продвинулся к лавкам оружейников, его кто-то дернул за рукав. Нильский обернулся. Перед ним был торговец оружием.
– Вот твой кинжал, молодец. Тот, что ты купил.
– Спасибо, купец.
– Ты заплатил, и я вернул тебе то, что теперь твоё. Такой кинжал как раз для такого молодца как ты.
Нильский взял оружие и скрылся.
Рынок еще долго шумел после того и люди шептались о посланце Димитрия Ивановича. Семена раздора были брошены в благодатную почву…
***
Москва.
Заговор бояр.
3 мая 1605 года.
Князь Василий Шуйский50 был обеспокоен приездом в столицу Богдана Бельского51. Князь не любил этого хитрого и коварного вельможу.
Богдан Яковлевич не был знатного происхождения. Он приходился племянником знаменитому соратнику Ивана Грозного Малюте Скуратову. И благодаря этому попал ко двору царя. Занял видное место в опричнине52, замарав свои руки в крови по локоть.
Сказывали, что сам Богдан Яковлевич головы рубил и шкуру с врагов царских сдирал крючьями. Жалости он не ведал. За это Грозный царь много наградил молодого опричника.
Шуйские Бельского не любили. Но не стоило забывать, что ныне они связаны родством. Ведь родной брат Василия князь Димитрий Шуйский был женат на дочери Малюты Скуратова Екатерине. А поскольку Богдан Бельский племянник Малюты – они родичи. Хочешь, не хочешь, а принимай этого выскочку.
И вот ему доложили, что Богдан Яковлевич прибыл к нему в дом от имени царицы.
Бельский был дороден и всегда одевался щеголем. И теперь привычкам своим не изменил. Рытого красного бархата кафтан с золотыми шнурами, драгоценный пояс и сабля с самоцветами. На шапке, отороченной соболем, сверкал большой рубин.
– Здравствуй, князь Василий Иванович.
– Здравствуй, Богдан Яковлевич.
– Али не рад мне, князь?
– Весьма рад, что милости к тебе царские вернулись. Призвали тебя как бывшего дядьку царевича Димитрия53.
Бельский согласился:
– Занадобился я новому царю и вдовой царице. Сразу мне боярство сказали (пожаловали в бояре). А то ранее всё скупились. А ныне и я стал в чести.
– Садись, Богдан Яковлевич. В ногах правды нет.
Бельский сел в кресло. Шуйский расположился напротив него. Он все думал с чего это он приперся к нему так рано. Что нужно этому лизоблюду?
– Ты ведь свидетельство дал, что де умер истинный царевич Димитрий? – спросил Шуйский.
Бельский усмехнулся. Он ведь помнил, что именно князь Шуйский следствие вел по делу убийства царевича.
– Дак не видал я смерти царевича, княже.
– Что? – Шуйский не верил услышанному. – Как не видал?
– Тела царевича я не видел. Токмо на расстоянии большом. И что сказать могу? Был труп юного отрока. Но вот бы ли это царевич? Сие вопрос.
– Но тогда на следствии показал ты…
– Тогда все показали то, что хотел от нас Борис Федорович! – грубо прервал князя Бельский. – Али позабыл, что мог тогда с нами сделать Годунов?
Шуйский это хорошо помнил.
– Ведь по его приказу тогда царевича зарезали. Или хотели зарезать.
– Но…
Шуйский был удивлен такой откровенностью Бельского. Уж не проверяет ли его Богдашка по приказу Марии Годуновой? С чего ему быть столь смелым?
– Не могу понять твоих речей, Богдан Яковлевич.
– Дак понять не столь трудно, князь. А ты, видать, и мертвого Бориса боишься?
– Но нынче царица Мария желает, боярин, чтобы ты также подтвердил смерть царевича.
– Чего проще вызвать сюда из монастыря мать царевича, царицу бывшую Марию Нагую. Пусть она скажет, жив или нет сын её Димитрий!
– Так ты и сам знаешь, Богдан Яковлевич, что не позволит Мария Годунова привезти сюда Марию Нагую. Нагая ненавидит весь род Годуновых. Не скажет она истины. А скажет то, что навредит семейству умершего царя Бориса.
– От того и честь мне оказали, князь. А так, кому был бы нужен Богдашка Бельский? Но и я не прост. Знаешь ведь, что на Москве творится?
– Как не знать. Ловят посланников вора люди царицы.
– Ловят, – согласился Бельский. – И ныне на лобном месте показнили троих. Головы им снесли. Сам видал. И видал, что народ слезы лил по ним. Стало, считают царевича, который ныне в Путивле, истинным.
– Но он самозванец.
– Что из того? Польский король признал его. Король! Вельможи признали!
– Не все! – сказал Шуйский.
– Но какие вельможи признали! Вишневецкий и Острожский – дорогого стоят. Князь Вишневецкий Рюрикова рода.
– Не смеши меня, Богдан Яковлевич. Вишневецкий не царевича признал, а признал самозванца от того, что ему сие выгодно. И королю Сигизмунду это выгодно. И воеводе Мнишеку выгодно.
– И что с того? Али ты князь, не делаешь того, что выгодно тебе? Али брат твой князь Димитрий взял в жены дочь Малютину не из выгоды? Вот и сейчас надобно нам с тобой подумать, кому служить выгодно.
Шуйский побледнел.
– Ты про что молвишь, Богдан Яковлевич?
– Да ты не бойся, княже. Я не проверять тебя пришел. Не от имени Годуновой. Ныне я могу оказать услугу самозванцу. Могу признать его истинным сыном Грозного! Слово дядьки царевича дорогого стоит! И награда мне за то будет большая.
– Сие измена! – вскричал князь Василий.
– Измена кому? Годунову? Дак Годуновы меня сослали с глаз долой, как ненадобен стал. Я ли не был другом Борису? А он что сделал? Приказал меня как кота блудливого из Москвы вышвырнуть. Я того не забыл. Чем обязан я сыну его Федьке? Какой он царь? Ему Бельский служить не станет.
– А коли я донесу на тебя слугам царицы, Богдан Яковлевич? – спросил Шуйский.
Бельский только засмеялся в ответ.
– А и донеси, Василий Иванович. Чего мне бояться? Я пока нужен Марии Григорьевне. Да и родичи мы с ней близкие. Она мне, а не тебе поверит больше. Я пришел тебе предложить союз против Годуновых.
– Союз?
– Я скоро свяжусь с царевичем Димитрием Ивановичем. И помогу ему, коли он согласится мне помочь. А он согласится. Но мне надобны верные союзники. И ты мне подходишь.
– А коли не соглашусь? – спросил Шуйский.
– Дело твое. Но потом локти кусать станешь, князь.
– Ну, а ежели самозванец в Москву не войдет?
– Дак ты на улицах Москвы потолкайся в толпе. И сам уразумеешь, что Годуновым у власти не удержатся. Какое нам дело до того кто он? Самозванец али нет? Коли Бориску Годунова царем терпели и кланялись ему до земли, то и самозванца стерпим. Главное, чтобы он нам воли дал. Воли и злата! В том сила, князь.
– Оно так, – согласился Шуйский. – Но царица Мария Годунова задумала, как короля Сигизмунда от самозванца отвратить.
– Что? – Бельский этого не знал.
– Она думает предложить в жены королевичу Владиславу свою дочь царевну Ксению. А вместе с Ксений в приданое город Псков! Станет после того Сигизмунд поддерживать самозванца?
– Вот так поворот! – вскричал Бельский.
– Думаешь, выйдет из сего, что путное, Богдан Яковлевич?
– Сие опасно для дела царевича Димитрия Ивановича. Но скоро такие дела не делаются, князь. И когда она думает засылать послов к Сигизмунду?
– То мне не ведомо. Может, уже отправлен от неё тайный посол.
– Тайно? Для чего тайно?
– А кто знает, что на уме у Марии Годуновой? Она тебе сродни, Богдан Яковлевич.
– Сего допустить нельзя. Надобно нам гонца в Путивль отправить.
– Про сие сам думай, Богдан Яковлевич. Я тебе тайное молвил, а что делать с сим решай сам.
– И на том спасибо, князь. Не веришь мне полностью? А зря. Прогадаешь.
– Так ведь я тебя знаю хорошо, Богдан Яковлевич.
Бельский нисколько на слова Шуйского не обиделся. Он только криво усмехнулся и стал прощаться…
***
Путивль.
Стан самозванца.
4 мая 1605 года.
В стан царевича Димитрия Ивановича прискакал гонец. Он ехал, не жалея коней. И был это посланец от дьяка Разбойного Приказа Патрикеева молодой подьячий Иван Аникеев.
Он получил от дьяка Патрикеева сто рублей на дорогу и новый кафтан-терлик. Под кафтаном была крепкая кольчуга от лихих людей.
Коня подьячему подбирал сам Патрикеев из своей конюшни.
– Доедешь до первого яма. Коней меняй не жалея. Плати! Не жалей.
– Все сделаю, господин.
– Назад не возвращайся. На Москве будет опасно.
– Как прикажешь.
– Грамоту в шапке держи.
– Зашита крепко, господин. И шапка неказистая никто не посягнёт.
– Грамоту сию токмо в руки царевича Димитрия Ивановича.
– Так он царевич, господин?
– Ты про что?
– Да говорил ты ранее, что самозванец он.
– Тише! Хватит болтать. Отныне он царевич истинный. Про то помни, а то тебе в Путивле язык отрежут.
Бог уберег Аникеева в пути. Ни разбойников, ни беглых стрельцов он не встретил.
Но попасть к царевичу гонец сразу не смог. Теперь канцелярия Димитрия Ивановича разрослась и до его особы не всякого сразу допускали.
Сам Димитрий Иванович жил на большом воеводском подворье. Охраняли его польские гусары и солдаты немецкого полка, которым командовал полковник Борша.
Допуск до наследника трона был лишь через его личную канцелярию. Пан секретарь царевича Велимир Бучинский даже говорить с Аникеевым не стал. Отправил в канцелярскую избу. Она находилась по соседству с воеводским подворьем, и заправлял там всем боярин Пушкин.
Но самого Пушкина гонец также не нашел. От его имени в избе сидел дворянин Плещёв. Он и принял гонца.
Наум Плещёв спросил посланца:
– Так от кого прибыл ты?
– Имею послание тайное! – сказал Аникеев.
– От кого сие послание?
– От дьяка Патрикеева!
– Дьяк Патрикеев верно служит Годуновым. Али напутал я чего?
– Дьяк служит в Приказе Разбойном.
– То мне ведомо. И много тот дьяк людишек отправлял в прежние дни, дабы царевича Димитрия захватить и Бориске Годунову передать! А ныне ты, смеешь требовать допустить тебя до его милости царевича?
– Но у меня дело тайное!
– Тайное? – усмехнулся Плещёв.
– Про сие могу сказать лишь его милости Димитрию Ивановичу!
– Хорошо! Я стану говорить о тебе. Но не нынче. Пока тебя сопроводят до покоев, где жить станешь. Под присмотром!
– Но…
– Я все сказал тебе, посланец. Эй! Сотник! Сопроводи сего господина до домика моего! Там держать его за крепким караулом. Но, ни в чем не отказывать. Кормовые и вино у него быть должны!
После этого Наум Плещёв отправился к Гавриле Пушкину. Тот как раз вернулся от царевича. Димитрий Иванович приказал готовить охоту на другой день.
– Тебе чего надобно, Наум? Занят я нынче.
– Дело у меня, Гаврила.
– И что за дело?
– Прибыл человек один из Москвы.
– Большой человек?
– Нет. Слуга дьяка Патрикеева.
– Патрикеева? Того что в Приказе Разбойном?
– Его.
– И чего надобно сему слуге?
– Говорит, есть послание к царевичу.
– От кого?
– От дьяка Патрикеева.
– Странно. И какое у него послание?
– Про то не знаю, Гаврила. Но до особы царевича я не допустил его.
– Ты все верно сделал, Наум. Где сейчас тот посланец?
Плещёв сказал.
– И снова верно сделал, что посадил его за караул. То дело проверки требует. Хотя, может, и привез нечто важное сей посланец. Патрикеев не дурак. Знает, что не усидеть сыну Бориски Годунова на троне.
– Стало быть, на нам сие на руку, Гаврила?
– Как посмотреть, Наум. Как посмотреть. Надобно знать, что привез сей гонец.
– Так давай узнаем? Чего проще? – спросил Плещёв.
– Все у тебя просто, Наум. Но надобно все с толком вершить…
***
Москва.
Дворец царя.
4 мая 1605 года.
Царица Мария Годунова была рада тому, что Бельский вернулся. Все же он хоть и хитер, и вероломен, но родич. И родич близкий. Помнила Мария, как появился в их доме молодой Богдан Бельский, племянник батюшкин.
Представил его тогда Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский дочери:
– А вот и моя Машенька-красавица. Смори, Богдан, какая дочь у меня младшая.
Богдан поклонился ей и сказал:
– Истинно красавица, Григорий Лукьянович.
– Выдаю её скоро замуж, Богдан.
– Такой красе-девице и жениха надобно достойного.
– Машенька мною обещана Борису Годунову. Сей юноша пойдет далеко. Знаешь ли его?
– Встречались, Григорий Лукьянович.
Так они увиделись впервые в жизни. С тех пор много лет минуло. Иным стал Богдан Бельский…
***
Царица похвалила Степана Попова.
– Ты доставил в Москву Бельского, Степан.
– Как было приказано, матушка-царица.
– Как он ехать согласился?
– Сразу, матушка-царица.
– Обрадовался?
– Еще как, матушка-царица.
– Это хорошо. Но надобно теперь приглядывать за ним. Мало ли что.
– Стало, не веришь ему, государыня?
– Хорошо знаю Бельского. Он ведь таков, что и мать родную продаст.
– Дак я уже приставил к нему людишек, матушка-царица.
– Молодец. Что на Москве?
– Да разное болтают.
– Про разное мне и без тебя есть кому рассказать. Мне надобно знать правду. Говори смело.
– Людишки черные говорят, что скоро быть Димитрию Ивановичу на Москве. Наши люди имают (ловят) воров, но разговоров о самозванце меньше не стало. Надобно нам, матушка-государыня, по-иному действовать. Одной лютостью того дела не решить.
– Батюшка мой, Григорий Лукьянович, токмо лютостью и действовал. И страх врагам царя внушал. Так и нам надобно. Но ты говори, что сам предлагаешь?
– Марию Нагую надобно привезти в Москву.
– Этому не бывать.
– Государыня! Она покажет, что самозванец не царского рода!
– Нет! Я сказала, Степан, и не спорь! Богдан Бельский сделает сию работу. Он скажет, что истинный царевич Димитрий умер. Он был его дядькой.
– Воспитатель царевича слово скажет. Это хорошо, матушка-царица. Но Нагая – мать Димитрия. Её слово больше слова Бельского стоит!
Годунова понимала, что Попов предлагает дело. Слова Марии Нагой, жены Ивана Грозного, значили много. Но не знал Попов того, что однажды Марию, уже привозили в Москву. Ещё при жизни царя Фёдора, по приказу Бориса Годунова, доставили её для допроса о смерти её малолетнего сына царевича Димитрия. И тогда Годунова говорила с ней высокомерно, и расстались они нехорошо. Теперь царица опасалась мести со стороны Нагой. Мало ли чего она наговорит. Лучше держать её подалее от столицы. Разве Богдан Бельский что посоветует.
– Скольких посланцев самозванца вчера поймали?
– Троих, матушка.
– Где они?
– Всех провели через пытку, и они во всем сознались.
– Казнить завтра же на Лобном месте при стечении народа! – приказала Годунова. – И не просто казнить! Казнить четвертованием. Дабы мучились перед смертью.
– Как прикажешь, матушка-государыня.
Попов поклонился царице и покинул палаты. Дел у него было слишком много…
***
Пыточные подвалы.
Новый палач.
4 мая 1605 года.
Много крови лилось в пыточных подвалах, и палачи жаловались Попову, что де работы много. Отдыхать они совсем не успевали. Мария Григорьевна велела железом и кровью крепить трон своего юного сына.
Дворянин царицы Попов не привык осуждать действия своей повелительницы. Он только исполнял приказы. И сам присутствовал часами на допросах и пытках. Следил, как вели «пыточные сказки». Досматривал не щадили ли врагов государя палачи и подручные…
***
Трудился в пыточном подвале и новый человек, приближенный царицей. Это был Петро. Степан Попов приспособил его к пыточному делу. Оказалось, тот жалости к человекам не ведал.
– Сколь жестокости в тебе есть, Петро.
– Дак я к тому делу издавна способен. Знаю, как жилы мотать. У меня всякий все, что надобно скажет. Вот сего вора, видишь ли, Степан Елисеевич?
Петро показал на тело человека, подвешенного на дыбе.
– И кто он? – спросил Попов.
– Ворог великого государя Федора Борисыча. Произносил поносные речи на государя великого. Хулил и матушку-царицу.
Мужик на дыбе поднял голову и с ненавистью посмотрел на Петра.
– Сам ты ворог, паскуда!
– Вишь? Лается токмо! Покуда не сказал ничего иного!
Попов подошел к человеку.
– Кто таков? – спросил он.
Тот криво усмехнулся и сказал в ответ:
– Человек божий, обшит кожей.
– Пришел на Москву именем самозваного царевича?
– Для кого самозванец. А для кого великий государь Димитрий Иванович Московский!
– А твое имя? – спросил Попов.
– А на кой оно тебе? Скоро сюда будет сам государь великий. Тогда всем вам годуновским прихвостням конец. Попомните слезы кровавые!
Петро поднялся со своего табурета и подошел к Попову.
– Доподлинно известно, сударь Степан Елисеевич, что сей вор, знает некоего посланца от вора, который на Москву прибыл.
– Откуда известно? – спросил Попов.
– Дак показали те, кто его речи слушали. И думаю я, что и братца он мово знает.
– Михайлу?
– Его.
– Коли его споймают, то я десяти рублев не пожалею. Верных он мне людишек тогда порешил.
– Этот дядя мне все скажет. Покуда молчит и лается. Но скоро говорить станет.
– А коли нет?
– Станет. Все говорят. Я ведь не до смерти пытать его устану. Он сам меня о смерти молить будет. И все расскажет.
Человек на дыбе лишь криво усмехнулся, но ничего не ответил Петру.
– Ты мил человек еще всего не ведаешь, – сказал ему Петро. – У меня ныне иного пути нет. Или я Михайлу, или он меня. И потому ты всё мне скажешь…
***
Москва.
Дом Богдана Бельского.
5 мая 1605 года.
Дьяк Василий Шишкин был наслышан о поступке Яна Нильского. Бунту на Москве быть большому с такими помощниками. Не сидеть Годуновым на троне. Мало кто был способен в толпе прокричать славу Димитрию Ивановичу вот так открыто.
Про сей случай ныне всюду по Москве говорят.
Но помощник помощником, а ему Шишкину надобен был сильный покровитель. Царевич Димитрий отблагодарит ли его? Кто знает? Много знати вокруг его особы появилось в последнее время. Вспомнит ли он про Шишкина? Тем более что в стане царевича он был не под своим именем. А коли всплывет что?
Нет! Надобен покровитель! Тот, кто поможет. Не стоило забывать, что дьяк человек малый.
Отыскался покровитель неожиданно. Не чаял дьяк, что так повезет. Прибыл в Москву Богдан Яковлевич Бельский. Это было просто подарком судьбы! Бельского Шишкин знал давно.
Еще когда он был только подьячим, встретил он молодого опричного воеводу и оценил его хитрость и упорство. Тогда еще понял, что пойдет сей человек далеко. Ведь стал Богдан Яковлевич воспитателем самого царевича. Правда потом, при царе Борисе, он попал в опалу, и многие поставили крест на его возвышении.
А ныне коли простили Бельского, то стало совсем плохи дела у юного царя и его матери…
***
Придя в дом Богдана Бельского, Шишкин попросил доложить о нем как о старинном знакомце. Сказал, что пришел по срочному государеву делу. Его пропустили к боярину.
– Здравствуй, государь Богдан Яковлевич! – Шишкин низко поклонился.
– Не признаю тебя, человече! Хотя слуга доложил, что явился старый знакомец.
– Дак бороды нет на мне, Богдан Яковлевич. От того и не признал ты меня. Дьяк Посольского приказа Шишкин.
– Васька?
– Я, Богдан Яковлевич.
– Ты ли Васька! Не признал. Что ты поляком рядишься?
– Был в стане царевича Димитрия.
– Вона как!
– Истинно так, сударь Богдан Яковлевич. Тебе только правду.
– И не боишься мне в том признаться? Я ведь боярин ныне при молодом царе.
– Дак я знаю тебя, Богдан Яковлевич. Знаю хорошо. Потому и пришел.
– Каков гусь. Узнаю подьечего по повадкам. Говори, чего надобно.
– Дак я пришел тебя о милости просить.
– Меня? Но кто я? Только из опалы возвращён царским приказом. А коли завтра снова сошлют меня?
– Тому не бывать, Богдан Яковлевич. Прими меня под своё покровительство, боярин. Мне сильный покровитель надобен. А я тебе отслужу. Ходы кое-какие знаю в стане царевича.
– Ходы? А с чего пошел служить самозванцу? – спросил Бельский.
– Не своей волей, – признался Шишкин.
– А по чьей воле пошёл ты в услужение к самозванцу?
– Дак дело было тайное.
– Тайное?
Шишкин все рассказал Бельскому по правде. Этот путь он избрал как самый короткий. Дьяк был хитер и знал, что не станет Богдан служить Годуновым. Слишком был ими обижен. И, стало, не продаст его Шишкина.
– И служил ты Клешнину?
– Служил, боярин.
– И отраву царевичу посылал?
– Посылал, боярин.
– От меня чего хочешь?
– Помоги мне, боярин. Стану не самозванцу, не Годунову, тебе стану служить.
– Мне?
– Тебе, боярин-батюшка. Трудно без покровителя.
– И всё исполнить готов?
– Всё! – сказал Шишкин.
– Смотри, Вася, коли изменишь!
– Что ты, батюшка! – Шишкин пал на колени и поцеловал руку Бельского.
– Встань! Не время на коленях ползать.
Шишкин поднялся, Бельский приказал ему сесть на стул напротив своего.
– Дело есть к тебе. Это хорошо, что ты в стане царевича знаешь многих.
– Знаю, боярин.
– И это хорошо, что хитер ты. Знаешь, что позабудут услуги твои без покровителя тайного. А коли узнают про твою службу Годуновым через Клешнина, то быть тебе на колу.
– Истинно так, боярин.
– А я смогу тебе помочь. Но надлежит тебе завтра отправиться моим послом в стан Димитрия Ивановича в Путивль!
– Готов, боярин.
– Письма тебе не дам. Но все обскажешь на словах. Благо, что пока ты для них свой.
– Что сказать, боярин?
– Богдан Бельский готов признать царевича. Я все же был дядькой его. Назначил меня воспитателем сына своего сам Грозный царь. Я могу признать истинного царевича. Но сие дорого стоит.
– Все понял, боярин.
– Но и это не все. Скажешь царевичу, что Мария Годунова намерена отдать дочь свою царевну Ксению за сына Сигизмундова королевича Владислава. И в приданое за Ксенией пойдет город Псков!
– Передам, боярин!
– И пусть сразу мне гонца шлют от царевича. Коли тебя пошлют, то возвращайся. А коли нет, то скажешь слово тайное для гонца.
– Все понял.
– С кем здесь связан?
– На Москве у меня есть доверенный человек – польский шляхтич Ян Нильский.
– Он из войска царевича?
– Да.
– То хорошо, – сказал Бельский.
– Но есть еще одно, боярин. Сестра самозванца в Москве.
– Что?
– Сестра «царевича».
– Какая еще сестра?
Шишкин все рассказал Бельскому о Елене Отрепьевой.
– Сам бог послал мне тебя, Вася. Много чего нужного рассказал ты. И того не позабуду.
– Хорошо коли так, боярин. Иначе мне смерть, коли не поможешь.
– Помогу. Будь в надёже…
***
Путивль.
Стан самозванца.
5 мая 1605 года.
В Путивль прискакал князь Сумбулов.
Его призвал к себе сам царевич и велел пост свой в крепости оставить иному воеводе, а самому срочно, лошадей не жалея, мчаться в ставку Димитрия Ивановича.