– Дурмы и… как их, хурки?
Напель обозначила улыбку – между презрением и отрицанием, но на вопрос Ивана не ответила.
– С твоим появлением возникла ещё одна возможность, нам до того неизвестная. Кстати, там, в поствременном промежутке за Поясом, как нам удалось выяснить, знают о тебе. И знают как, когда и где ты объявишься. Маклак тоже знает. Тех троих, которые опередили Веля, посланного мною, он инструктировал лично. Он их предупреждал, что шутки с тобой плохи. Но они не вняли его советам. Привыкли к лёгким победам. Поэтому, даже подкараулив тебя, они пренебрегли наставлением Маклака и, главное, твоим умением. – Напель вскинула глаза и вдруг, нарушая размеренность своей речи, мстительно бросила: – Так им и надо!
– Что же получается? Я, как у нас говорят, всегда под колпаком? Всегда на виду?
– Нет, не всегда. О тебе известны ещё три-четыре параметра. – (Иван даже поёжился от такого технического определения, как «параметры», найденные Напель, для описания его сущности). – С их помощью, продолжала она, – можно идентифицировать тебя во времени до минут, а пространственные рамки укладываются в считанные метры. И всё-таки, Ваня, это не означает, что тебя можно просто так схватить, поставив, например клетку, подобную тем, где мы с тобой недавно побывали. Понимаешь ли, хотя все эти параметры и известны, но их не хватает, чтобы наверняка знать предысторию твоего поведения, твоей личной воли. Ты появляешься чуть раньше или позже, метрами дальше или ближе. Как тебя схватить? Пока у ловцов придёт понимание акта твоего появления, пройдут мгновения, достаточные для того, чтобы проскочить мимо них с наименьшими потерями для тебя. Так и получилось, когда ты здесь проявился. Мы готовились к метрам, а ты оказался значительно дальше предполагаемого места. И, кроме того… Известно, что ты благополучно будто бы уйдёшь в будущее, то есть к себе домой, а потом якобы вернёшься сюда обратно или… Лучше не буду говорить о предположениях.
– Зачем я буду сюда возвращаться? И так сыт по горло Прибоем.
– Вот этого я не знаю. Может быть, это удвоение или утроение одного и того же события. Такое бывает. С моим именем тоже связаны какие-то будто бы реальные случаи, которые могут быть, если не сейчас, так в будущем. Или гуляет одно и то же известие в разных вариантах. К тому же то, которое уже произошло когда-то…
Иван перевёл дыхание. Всё это было, конечно, интересным, но не убедительным. Во всяком случае, таковыми ему показались последние слова Напель, подозрительно похожие на те, которыми изобилует и фольклор ходоков. Но, как он уже успел удостовериться, в россказнях ходоков мало было истинной правды. Они могут поведать тебе невесть что, но проверить это, при всей своей возможности, не торопятся, поскольку чаще всего воспринимают это лишь как некий корпоративный флёр, возникающий в их среде, который не стоит ни проверять, ни опровергать.
Так и гуляют многие легенды и существуют представления, не имеющие под собой никакой реальной почвы.
Оттого, слушая Напель, он стал уставать от идущего обиняком разговора, ибо был уверен: Напель пришла к нему не ради мистических рассказов. Всё это пока что присказка, полезная, быть может, для него и, пожалуй, нужная для ориентирования в Поясе Закрытых Веков. Однако Напель до сих пор не сказала ничего существенного. А ведь у неё есть какой-то свой интерес, и ему отведена в том какая-то роль. И как знать, возможно, что только по исполнении оной он сможет покинуть Пояс, не без помощи, конечно, Напель.
А ещё лучше, затаилось в глубине помыслов Ивана, с ней вместе.
Пока же шла игра в кошки-мышки. И он, вернее всего, – мышка.
Тем не менее, он её не торопил. Что ей от него нужно, она, был уверен, в конце концов, скажет сама, а что надо ему, он знает сам. В данный момент у него было одно желание – побыть с ней вместе как можно дольше. Она так хорошо смотрела на него. Иногда тупила взгляд, потом опять взмахивала ресницами и поводила с поволокой глаза.
Играла…
Наконец, он не выдержал и спросил:
– Зачем я тебе нужен?
Она нахмурилась. Медленно провела пальцами по своей щеке. В упор посмотрела на Ивана.
– Но это нужно и тебе.
– Что ж… – Иван не стал отнекиваться. – Я согласен, что без твоего содействия мне, по всему, не так просто будет уйти в своё время. Но… Мне всё-таки кажется… Я даже уверен! Ведь в принципе, я это смогу сделать и самостоятельно. Это так?
– Так, Ваня. Я лишь могу способствовать тебе, не более. Однако дело не в этом. Допустим, ты пройдёшь. И вернёшься назад… нет, вперёд по времени. И что? Прощай Пояс?
– Ну а…
– Пояс так и останется.
– Наверное, – Иван повёл плечами, показывая своё непонимание, так как до сих пор не видел у Напель её собственного интереса. Хотя бы к нему самому.
– Не, наверное, Ваня, а наверняка останется. И останутся тысячи людей Прибоя! И страдающие от собак Маклака! И они останутся?.. А сам этот, противоестественный Пояс Закрытых Веков?.. – Глаза Напель засверкали ненавистью. – Ты думаешь уйти ото всего этого?.. Ты уйдёшь, но запомни! Как во всём в этом мире, количество переходит в качество. Сейчас среди людей Прибоя проживают от пятнадцати до двадцати пяти поколений сразу. А когда их будет сто! Тысяча! Понимаешь, тысяча поколений!.. Да они взорвут само время, и человеческая цивилизация уже никогда не состоится на Земле. Да и будет ли цела сама эта планета!?.
– Ты… преувеличиваешь, – поражённый её высказыванием, прошептал Иван.
Горячность Напель и истерические нотки в её голосе как-то не вязались с её обликом. Оживлённость лица, жестикуляция руками… Но перспектива возможного развития событий, тем не менее, задела его за живое. Ему подобные вещи не приходили в голову. Действительно, что будет, когда одних Эламов, живущих одновременно, насчитается тысяча?
– Я не преувеличиваю, – резко сказала Напель. – Так оно и произойдёт, если только…
– Но… Но зачем тогда надо было создавать Пояс, перекрывать время? Цель-то была, мне говорили, великая. Уйти в прошлое, чтобы выжить. И потом… Ведь в таком случае и его создатели пострадают тоже. Это так?
– Не так, Ваня. Они не пострадают. Они всё хорошо рассчитали и готовятся сделать ещё один скачок в прошлое.
– Ну и пусть себе.
– Как ты не понимаешь? Исчезнет здесь этот проклятый Пояс, и у времени появится свободное естественное течение, но только без людей Прибоя. Они просто-напросто исчезнут, поглощённые движением Пояса в прошлое!
Казалось, Напель вот-вот зарыдает.
Иван смотрел на неё, слушал её, но совершенно не воспринимал приводимых ею доводов. Да их и не было, а лишь какие-то утверждения об апокалипсисе, который вот-вот разразится. Из-за несвязности объяснений Напель ему и понимать всё это расхотелось. Если сейчас Эламам мешает Пояс, то после его уничтожения или перемещения… что будет? Логично, что все они заживут своими обычными жизнями и, когда придёт их срок, умрут, а потомки их будут жить дальше. Логично? Вполне. Но Напель пытается ему навязать нечто иное.
– Вот что, – сказал он так, словно решил с ней помириться после ссоры, которой не было, да и не могло между ними произойти. – Ты лучше скажи, что я должен буду сделать? И, пожалуйста… Не надо меня обвинять в том, чего я ещё не совершил.
– Я и не…
У Напель широко распахнулись глаза. Она тоже не понимала его упрёков. А он продолжал:
– Да, да! Ты почему-то решила, что я такой и сякой и на меня надо давить какими-то непонятными… да, непонятными для меня страстями. Но, – он неожиданно для себя улыбнулся, потому что его позабавила двусмысленность того, что он хотел сказать после слова «страстями», и также неожиданно добавил: – Я согласен!
Она с какой-то детской беспомощностью посмотрела на него. Морщинка над бровями дрогнула и слегка расширилась, обнажая заметную складку кожи.
– Ты, Ваня… смешной, – сказала она серьёзно и чуть склонила голову к плечу. – И это мне нравится. Решительность твоя тоже. Но скажи мне, Ваня… Ты когда-нибудь убивал человека?
Вопрос Напель застал Ивана врасплох, обескуражил. Он уже считал, что никто и никогда теперь, когда он стал ходоком во времени, не спросит его о таком. Напель напомнила. Убивал ли он?.. Убивал ли, глотая пыль дорог или продираясь сквозь каменные завалы безымянных ущелий Афганистана?
Убивал ли он?..
В памяти, а затем перед взором, подобно вспышке, всплыла и развернулась картина первого в его жизни настоящего, а не учебного боя. Они, молодые и гордые сознанием выполняемого ими интернационального долга, пересекли границу. Но не проехали и ста километров вглубь чужой страны, как гулкий взрыв мины вздыбил и опрокинул их бронетранспортёр. Он, оглушённый и залитый кровью своих друзей, только что живых, здоровых и смеющихся после очередной острой реплики, срезал очередью из автомата группу каких-то людей, тоже стреляющих в него и в тех, кто уже не мог им ответить.
Он плохо помнил детали того боя, а сейчас вдруг увидел и услышал как наяву: надрывные крики, стоны, посвист пуль, косой горизонт и падающие фигурки от его очередей…
За тот бой он получил свою первую награду – первую Красную Звезду… Были и потом бои и ордена.
Но первый бой – убийством тогда это было или защитой?
До недавнего времени он считал – защитой. Но потом совсем по иному стал смотреть на себя и свои боевые заслуги. Наверное, всё-таки убивал… Но и защищал ведь! Себя и товарищей, что бы там сейчас об этом не говорили, особенно те, кто там не бывал, но имеет доступ к газете или телевидению, дабы крикнуть, плюнуть в лицо тем, кто там был, видел, воевал.
Да, он защищал беззащитных людей от безжалостных убийц. Защищал, но и… убивал…
– Убивал, – сказал он глухо. – Но не хочу об этом вспоминать. И… зачем тебе это знать? Зачем спрашиваешь? Разве я подавал повод к таким расспросам?
Напель прищурила глаза и не отозвалась на его вопросы, а задала свой:
– А если захотят убить тебя? Постой!.. Я, может быть, не так выразилась, – она быстро провела кончиком языка по пунцовым губам. – Пояс, Ваня, будут защищать. И таких защитников много.
– Та-ак, значит, – протянул Иван, суровея лицом. – Они меня, я их… Хорошенькая перспектива.
– Знаешь, Ваня, – печально произнесла Напель, словно пожалела его, – мне от тебя скрывать нечего. Я хочу, чтобы ты знал всю правду о них. Они вооружены. Конечно, их вооружение подстать средневековью, так диктует Пояс и режим поведения в нём, но… тебя здесь уже держат на примете, и никто не даст тебе просто так уйти через Закрытые Века вперёд, в будущее!
Он пристально посмотрел ей в лицо. Чистое и угрожающе-красивое.
– И ты?
– И я, Ваня!
– Что ж… – слегка дрогнувшим голосом сказал Иван, помедлил и добавил: – Спасибо за откровенность.
Они замолчали, каждый занятый своими мыслями.
Ивану стало тошно думать обо всём услышанном. Он поверил, он знал наверняка – именно так и будет, как говорить Напель. Его недавние надежды бесплотной тенью проскочить сквозь Пояс не имели под собой ничего, кроме легкомысленно-наивной уверенности в своих способностях ходить во времени.
Оказалось всё значительно сложнее и серьёзнее. Другие, более значимые и изощрённые силы, чем даже само время, ставшие здесь в неестественной, самой природе противной, застывшей полосе или тонкой мембране между прошлым и будущим, замаячили перед ним грозным препятствием. И знал он не только со слов Напель, а сам, как теперь ему казалось, изначально, сразу же после попадания в Пояс. Они не дадут ему просто так просочиться сквозь него и вернуться в родные времена. И в числе этих сил – Напель. Она вот даже не скрывает своей причастности к ним, хотя и представляет собой особую их часть, более приемлемую для него, что ли.
Но её циничная откровенность обезоруживала Ивана.
На него наваливалась безмерная усталость от её признания и невозможности противостоять ему.
Толкачёв откинулся на высокую, выше головы, спинку узкого кресла, прикрыл глаза.
– Но почему ты? – всё ещё ожидая чуда, спросил он её. – Ведь ты не защищаешь Пояс.
Она улыбнулась, но в глазах её читалась безмерная печаль, и Иван пожалел её, отчего заданный вопрос показался ему неуместным или, по крайней мере, лишним.
– Я, Ваня, тоже человек Прибоя, – произнесла она голосом, как будто больного, и потупила взгляд.
Ивана захлестнула волна нежности.
– Милая… Бедная…
– Не надо, – одними губами произнесла она. – Не надо так, Ваня. – И выпрямилась, подала вперёд восхитительную грудь – упругие полусферы захватывающей величины под полупрозрачной кисеёй платья, – и тут же твёрдо и строго, словно отгораживаясь от него и его ищущего взгляда, проговорила с какой-то непонятной неприязнью: – Не надо меня жалеть! И не такая уж я беззащитная и бедная, как ты тут только что возомнил обо мне.
Глаза её вспыхнули. Иван инстинктивно напрягся, ожидая неприятного эффекта первой встречи. Однако его не последовало. Складка на лбу Напель дрогнула, набухла и где-то в её глубине сверкнула зеркальная точка. И сразу же потухла.
«Сейчас она опять… заведётся и… мало ли что можно от неё ожидать», – подумал Иван и решил направить разговор в другое русло.
– Скажи, Напель. Закрытые Века, сколько их?
– Ч-чего? – посмотрела она на него с недоумением.
– Веков.
Она пожала плечами, всё ещё не уверенная, что правильно поняла ходока.
– Ни одного.
– Но название…
– А-а, – губы её сложились в презрительной полу усмешке. – Поясом Закрытых или Дурных Веков его называют те, кто ничего не знает о Поясе. В основе своей… это, конечно, Пояс. Может быть… На самом деле – это миг, тончайшая во временной протяжённости перегородка, разделившая естественный ток времени.
– Мне показалось иное.
– Вот именно, показалось!
– Нет-нет. Понимаешь ли, Напель, дорога времени, по которой я хожу, жёстко связана с длительностью времени и расстоянием, которое я преодолеваю в поле ходьбы. Став на неё и двигаясь по ней, я достаточно точно могу оценить, на сколько лет углубился в прошлое или вернулся в будущее. На этом правиле, а, по большому счёту, законе, строится вся система ориентации ходоков в поле времени. Впрочем… Я…
Он примолк, вспомнив, как ошибался в оценках, находясь во времени Прибоя.
– Говори, Ваня.
Она слушала его внимательно, чуть подав себя вперёд.
– Там, в Прибое, тоже есть подобная зависимость, но отличная от нормального течения времени. – И добавил, поясняя: – В тех временах, где я ходил до сих пор.
– Тут ты, наверное, прав, Ваня, хотя эффект пассивного движения во времени мне трудно понять. И всё-таки мне кажется, что у самого Пояса время для тебя ещё больше искажено. И чем ближе ты к нему подойдёшь, тем больше будешь ощущать нелинейность времени. На сколько лет ты оценил временной интервал Пояса?
– По предыдущему опыту, лет на шестьсот, а для Прибоя… тридцать-сорок… Но тогда, – сделал он неожиданное для себя открытие, – в Поясе вообще нет времени!? Хм… Как же тогда последовательность событий в моей жизни? Или твоей?
– Я тоже хотела бы знать. Но о таких вещах знают только создатели Пояса.
– Пекта?.. Вот у кого надо было бы спросить, а?
– Д-да… – уклончиво, словно через силу, выдавила Напель из себя и отвернулась.
Ей явно не хотелось продолжать разговор. Иван не настаивал. Её жизнь – её тайна. Так и должно быть. У каждого человека что-то своё. Точно так же как и у него самого. А появится у неё желание рассказать, то расскажет. Не будет – её дело. Но, вообще-то, интересно было бы её послушать.
Она как будто разгадала его желание.
– Я, Напель, – сказала она после затянувшейся паузы, – родилась ещё до Пояса, но уже после исхода в прошлое… – Иван приготовился внимать повествованию Напель о своей жизни, но она неожиданно выкрикнула: – И я, как и все здесь, – человек Прибоя! Я!.. Я ненавижу Пекту Великого! Я ненавижу его проклятый Пояс! Не-на-ви-жу-у!..
Из глаз её покатились крупные слёзы, но плечи оставались прямыми и голова приподнятой. Она рыдала и в то же самое время готова была посмотреть вокруг себя свысока и презрительно, или броситься в драку…
– Напель, – сказал Иван твёрдо. – Я с тобой.
Напель
– Не так всё просто, Ваня. Не так просто.
– Я предполагаю, трудности будут. Но, как говорят, глаза боятся, а руки делают. Начнём, а там видно будет, насколько всё это просто или не очень.
Напель отмахнулась от его реплики.
– Нет, Ваня. Возможно, я как-то не так сказала и в тот раз и сейчас, и ты понял меня несколько превратно. А дело в том…
Они сидели вдвоём. Одни. Со времени решительного согласия Ивана помогать Напель прошло, по его мнению, суток двое. Здесь, в закрытом пространстве и из-за вынужденного безделья время тянулось вяло, течение его было подобно движению вязкой клейкой массе, уныло подающейся в переполненный сосуд, из которого черпают по капле, чтобы уступить место вновь прибывающему потоку.
Иван особенно тяжело пережил эти сутки – Напель не приходила, словно канула куда-то. Вообще никто не приходил. Надоело смотреть на стены, лежать и сидеть. Его мучили сомнения. Он дал согласие помочь Напель. Но в чём? Кота в мешке купить?.. Пока что ясным оставалось одно, порождающее вопросы, – не дать Поясу двинуться в прошлое, исчезнуть в этом времени. И, основное, что делать с людьми Прибоя, ведь их поколения множатся.
Разрушить Пояс?.. Разрушить, не повредив людям…
И вот сегодня Напель пришла, объяснила трудности предстоящей перед ними задачи. Он же ничего особенного в предстоящем деле пока что не видел.
– …что Пояс с веками не связан…
– С какими веками?
– По твоим представлениям, ты говорил, Пояс имеет временную ширину.
– Да, на дороге времени Пояс для меня имеет протяжённость в несколько веков.
– Так вот, нет там никаких веков. Пояс, его место во времени – это миг… И это правда. Но есть правда и в том, что он бесконечен. Подожди возражать, Ваня, послушай меня… Пояс представляет собой математическую… Как тебе сказать? Ты же из двадцатого века, а надо говорить о математике двадцать второго. К тому же ты не математик. Так? Тогда я скажу иначе. Пояс представляет собой некую грань, время вблизи которой искривлено и с разных сторон этой грани имеет полярные знаки. До неё – Прибой. Это как бы обратный ход времени, а после неё – течёт нормальное время… – Напель выжидательно посмотрела на Ивана. – Ваня, мне никак тебе не объяснить того, чего ты, извини, понять не можешь в силу…
– Куда уж мне, – перебил её ходок, но не с обидой, а с иронией. – Обыкновенная функция тангенса. У нуля она уходит в бесконечность. Одна половинка вверх, другая вниз. В той же полярности. А?
– Ну-у, – она задумалась. – Похоже, может быть, но все аналогии подобного рода так далеки… – Она досадливо пошевелила тонкими пальчиками руки, чуть отведя её в сторону. – далеки от оригинала, что я даже не знаю…
– А мне это важно знать?
– Вообще-то, нет.
– Так зачем ты мне всё это объясняешь? Давай не будем забивать головы тем, чего ни сказать, ни понять не можем. Но тогда что же получается? Пояс непроходим?
Напель несколько раз качнула головой.
– Непроходим, да. Но только для людей Прибоя. Однако мы уверены…
– Кто мы? – насторожился Иван.
Она глянула на него исподлобья.
– Ты думаешь, нам двоим всё это под силу? Нет, конечно. Но о других потом. Так вот, мы думаем, что для тебя Пояс не непреодолимая преграда. Возможность воздействия на тебя кривизны времени велика только в реальном мире, поскольку там, где ты ходишь, в поле ходьбы, по твоему определению, по всей видимости, время имеет либо другую структуру, либо ты передвигаешься вообще не в том времени, на которое воздействует Пояс.
– Ого! Что же тогда получается? – озадачился Иван. – По вашему мнению, времён всяких много? По мне, так время везде одинаковое. Я кое-что почитал о нём и нигде о разновидностях его не встречался, хотя… – Он задумался. – Говорилось о встречном времени, а у ходоков – о параллельном. О замедленном времени и даже… Нет, это уже не о времени, а скорости света. Свет, якобы, можно остановить.
– Всё это так сложно в понимании не только для тебя, но и для меня, – наморщила лоб Напель. – Не будем разбираться, пусть это останется для специалистов. Для нас важнее то, что ты видел замок Пекты.
Иван кивнул.
– Видел. Хорошо видел. Только что вам в этом моём видении показалось важным?
– Вот это то, что ты смог его увидеть, как оказалось, и непонятно. Когда я рассказала… специалистам, что ты видел замок, и описала, как он для тебя выглядел, у них это вызвало удивление.
– Ну-у… Мне, кажется, тут ничего такого особенного нет. Я вижу дорогу времени на большое расстояние. Некоторые ходоки тоже. Правда, в том прошлом, в котором я оказался после Прибоя, что-то было не так с освещением поля ходьбы, и мне пришлось брести как в тумане. А в самом Поясе достаточно светло и видно превосходно.
– Но как? Почему ты видишь?
Что мог Иван ответить настойчивости Напель? Ничего. Да и все разговоры Напель о сложности устройства времени на подступах к Поясу и после вхождения в него не находили у ходока каких-либо откликов. Ничего такого сложного в структуре времени или ещё там в чём-то он не заметил. Хем вот мешал, такое было. Что-то удерживало его от движения в прошлое в виде призрачной сети – тоже было. Да и через щель в горах, обозначивших Пояс, когда он по ней пробирался, совсем было нелегко. Но всё остальное – как обычно бывало в поле ходьбы.
Оттого на вопрос Напель лишь пожал плечами. Потом сказал:
– Ходоки объясняют сумеречный свет поля ходьбы распределением освещения Земли в дневное и ночное время. Средняя, так сказать, светимость на всей планете.
– Я не о том. Видишь ли, никто из людей Прибоя никогда не видел замка Пекты.
– И ты?
– Я, – Напель отвела взгляд и помолчала, – видела. Ты описал его верно. Но я бывала в нём ещё до того, когда для меня начался Прибой. Теперь мне до него не дожить и за тысячу лет…
Она опять помолчала, рассеянно глядя перед собой с детской беспомощностью на полных губах. Иван не был посвящён в её размышления или переживания, однако они представлялись ему невесёлыми.
А она сейчас вспоминала замок. Те или иные его подробности: коридоры, комнаты, апартаменты, где она когда-то проживала, – все они непроизвольно возникали в её памяти и причудливо накладывались на очертания, изложенные Иваном, не отводящего от неё восхищённого взгляда.
Всё-таки он никогда ещё в своей жизни не встречал такой красивой женщины. Природа, создавая её, позаботилась, чтобы как бы не смотреть на неё со всех сторон и при любом положении – её лицо, фигура, стать и движения были бы достойны похвалы только в превосходной степени.
Он беззастенчиво любовался ею. Он терял голову. И не противился чувству. Что он теряет, увлёкшись Напель и бросая на неё восторженные взгляды? Пусть она видит его полную заинтересованность ею. Не отвергает же она её с порога. Да, не отвергает… Но тут же, словно наблюдая за собой со стороны, думал совершенно о другом: она попросту играет с ним во взаимность, пока он ей нужен для каких-то непонятных целей.
Эта, не совсем приятная для него, мысль приходила к нему уже неоднократно. Вначале он отгонял эти подозрения, но потом смирился с такой возможностью, резонно считая, что подобное предположение могло стать предупреждением и усилить его осторожность, то есть так думать – себе на пользу. Хотя, конечно, верить в обман не хотелось. Именно быть обманутым Напель – не хотелось.
– А вот для тебя, Ваня, замок Пекты, похоже, почти рядом и, надо думать, доступен, чтобы ты в него мог проникнуть. Только, Ваня… – Она обретала сосредоточенный вид. – Поверь мне, такая доступность обманчива, какими бы не были изощрёнными и неординарными твои способности передвижения во времени. Ты ведь просто ходишь в нём, – Иван кивнул, – используешь его как данность, а они управляют… Временные ловушки… – Она вздохнула и повела плечами, будто от прикосновения ледяного воздуха. – Время можно скрутить так, – Напель преобразилась: прищурила глаза, губы её утончились в злой гримасе, она сжала кулаки и придвинула их к подбородку, – что и дорога времени твоя затеряется в бесконечности!
– Но… тогда… что же делать? И зачем мне туда идти?
– Только через него мы сможем проникнуть к системе управления Поясом Закрытых Веков. Иных путей нет.
– Но если мне не удастся пройти?
– Мы думаем над этим. Изучаем возможные неприятности, ожидающие тебя. А их может и не быть совсем. Пока не ясно. Знаешь, давай оставим это на более позднее время, когда приступим непосредственно к походу на замок. А пока вот о чём. – Напель встала, грациозно сделала несколько шагов взад-вперёд, остановилась над Иваном. – Ты говорил о практике идти во времени с другим человеком, не способным самостоятельно ходить в нём.
– Да. У меня есть опыт.
– Как это происходит? Как ты это делаешь? И что должен делать ведомый?
Иван повёл головой, поскольку объяснить ничего не мог.
– В принципе, – сказал он чуть позже, – происходит такое просто. Беру человека в охапку и становлюсь на дорогу времени. Иногда даже за руку можно вести. Не слишком легко. Но если кого-то протащить надо будет до замка, мы говорим – пробить, то до него, действительно, не слишком для меня далеко.
– По истине, просто, – как будто удовлетворилась его ответом Напель, но в голосе её проскальзывало недоверие.
Глаза их встретились.
– Тогда попробуем? – сказали они вдруг разом.
От неожиданного дуэта оба замолкли и теперь с удивлением посмотрели друг на друга.
И – рассмеялись.
Ивану показалось – сломан последний не дотаявший ледок между ними. Он ей поверил до конца. Теперь его уже ничто не остановит.
– Куда пойдём, к замку или к Прибою? – предложил он варианты.
– К Прибою. Назад в прошлое. К замку сразу идти рискованно, – сказала Напель и охотно охватила руками шею Ивана.
Её тёплые руки и округлости тела словно слились с его сутью, едва не повергнув в окончательное изумление. Он часто задышал и прижал её к себе. Она поцеловала его, мягко касаясь губами щеки у уха, но коротко и без страсти.
– Пошли, Ваня!
– Да… Конечно… Ты…
Он стал на дорогу времени. В сумраке поля ходьбы разглядел чёткий контур Пояса и мрачный, как бы наклеенный на видимый ландшафт в виде аппликации, замок Великого Пенты. Напель тоже оглядывалась, судорожно цепляясь за него. Он спросил:
– Что ты видишь?
– Лес. Густой лес! А ты говорил…
– Лес?.. Хорошо – лес. А замок? Вон там.
– Нет там ничего. Кругом лес, – заволновалась Напель.
– Не переживай. Это твоё видение поля ходьбы. Значит, лес?
– Не знаю. Не совсем лес, но вокруг какие-то заросли или… Ой! В них кто-то есть! – Испугано воскликнула Напель и крепче прижалась к ходоку.
Иван на всякий случай внимательно осмотрел округу.
– Показалось.
– Да-а-а… – пожаловалась она.
Он пошёл вниз, к кромке Прибоя.
Внизу под скалой висел Хем. Вид его был нелепым, а дежурство в месте, где Иван от него улизул, – тем более. Неужели он всё ещё поджидал его?
– Ну, подожди, подожди, – миролюбиво и покровительственно сказал Иван.
– Ты о чём? С кем разговариваешь? – удивилась Напель.
– Это я Хему. Вон он. На том же самом месте, где я его оставил, уходя в Пояс. Видишь его?
– Какое там. Ты меня занёс в такие дебри, что вытяни руку, пальцев не увидишь.
– Если здесь для тебя чаща, то будем надеяться, что ближе к замку она поредеет. Мы будем здесь выходить в реальный мир?
– Обязательно.
– Тогда выходим.
Лунная ночь освещала округу мертвенно-серебристым светом. Дул сильный свежий ветер. Ветви редко растущих деревьев дробили лунные блики. Было холодно и сыро.
– Брр! – дрогнула Напель. – Как тут холодно. И ничего не видно.
– Иди ко мне. Так… – Иван развернул её к себе спиной и решительно положил ладони на упругие полушария беззащитной под невесомой тканью груди. – Так тепло?
– И тепло, и… приятно… – Помолчав, она решительно заявила: – Мы так и будем греться, стоя на ветру? Время, Ваня, наступило, но здесь не место.
У Ивана дрогнуло сердце.
– Конечно, не место, – едва промямлил он.
Через минуту они проявились в убежище Ивана.
Время для них остановилось…
– Так нечестно, Ваня, – говорила она с напускной строгостью. – Воспользоваться моей… – Иван ожидал, что она сейчас скажет – слабостью, но она сказала: – …оплошностью.
– Было бы оплошностью – не воспользоваться твоей оплошностью, – назидательно отозвался он и без перехода мечтательно произнёс: – Так бы пролежал с тобой всю жизнь.
Напель повернулась к нему, в очередной раз, обдав его жаром своего чудного обнажённого тела.
– Не зарекайся! – сказала она холодно и чётко, будто бы и не она минутами раньше неистовствовала в его объятиях, и уклонилась от его очередного поцелуя
Змеёй выскользнула из его рук и встала с постели – грациозная, отчуждённо-чистая, бесстыдная. Одевалась, медленно подбирая разбросанную одежду.
Иван с удивлением и восхищением рассматривал её и не верил своему счастью встречи и близости с нею.
– Всё, Ваня! Вставай и тоже одевайся. Скоро у нас, – она коротко и мило улыбнулась, – будут гости.
– Нужны они нам, – лениво буркнул он, но спорить не стал. Однако, вставая и нехотя одеваясь, он словно сам для себя продолжал бурчать: – Гости! Какие тут могут быть у меня гости? Набегут незваные. Им что? Прибегут, убегут. А ты тут… Унесут ещё что-нибудь… Разве за всяким уследишь?
По-видимому, его ворчание и сам он нравились Напель.
Ещё никогда в её жизни мужчины не играли такой роли, как этот неожиданный, непонятный, весёлый и желанный ходок во времени. Как смешно – ходок во времени! Ходок… Ваня… Всё-таки как с ним покойно, забываешь обо всём. Как ласков его голос… Сильные руки… Как с ним хорошо… Кто знает, может быть, только с ним… она узнает счастье, если таковое есть на Земле. Если только он её поймёт…
Она сидела, подперев ладонями голову, и против воли блаженно улыбалась. Так, наверное, у неё было только в детстве, при отце… При отце, – ударило ей в голову. Видение счастья и блаженства пережитого улетучились, как сон вспугнутой птицы.
– …им делать нечего, как по гостям ходить, – продолжал дурачиться Иван, не замечая перемены настроения у Напель. – Я сам бы пошёл в гости, так не зовут. А они – незваные, а – гости-таки…
Жизнь – удивительная штука. Всё сейчас казалось Ивану прекрасным, незамутнённым и выполнимым.
Разведка
Гостей оказалось человек двадцать, если не больше. В основном, как пришёл к выводу, наблюдая за ними, Иван, мужчины – рослые, сильные и безмолвные. Они натискались в комнату так, что всем пришлось стоять плечом к плечу и в несколько рядов.
Иван, злословя о гостях, никак не ожидал такого их количества. Когда Напель выглянула в проём двери, неодолимой для Ивана, и что-то крикнула, он предвидел появления двух, от силы трёх визитёров, а они пошли один за другим непрерывной чередой.
Глядя на них, Иван вдруг почувствовал себя виноватым, вспоминая, чем они тут с Напель занимались, пока такая уйма людей терпеливо ожидала приглашения на встречу с ним.