Глава 15
Подвел меня расчет времени! Нужно было меньше полагаться на доводы разума и прислушаться к собственной интуиции, которая предупреждала о приближении беды. Беда пришла, а я оказался не готов. Ринулся в авантюру, не продумав собственные действия. Пренебрег предупреждением книги Велеса о вреде эмоций для магических действий и едва не поплатился жизнью.
Двадцать восьмого числа, около трех часов утра, я вернулся домой с берега Енисея и не успел закрыть дверь, как почувствовал Юлин вызов. Я прошел на кухню и задернул шторы. Вызов был неурочным прошло всего два дня, как мы связывались. Я поспешно подключил свою энергию, чтобы дочка не напрягалась, и Юлин бесплотный голосок ворвался в мое сознание. Она была встревожена.
– Папа! К нам в гости пришел дяденька, которого я видела с мамой в Дудинке возле нашего садика! Он дал нам с Вовой конфет!
– Наверное, это наш знакомый из экспедиции. – попытался я успокоить дочку.
– Ты не понимаешь, папочка! Дяденька не из экспедиции. Он из этого … бурга. Города, название которого я не запомнила. Они с мамой поцеловались и сидят теперь на крылечке. Разговаривают. А нас с Вовой мама стала сразу укладывать спать, как только дядя приехал на машине.
– Его зовут Сергеем, дочь?
– Ага, папа. Сергеем!
– Бабушка с дедушкой дома? – продолжал спрашивать я.
– Дома. Они на маму и дяденьку сердятся. Не пустили его в дом. Дядя сказал маме, что заберет нас с собой. Он хочет увезти нас отсюда. Сделай что-нибудь па…
Тревожный голосок дочери оборвался на полуслове и сторожевой огонек в моем сознании притух. Кто-то вошел в комнату, внимание дочери раздвоилось и связь прервалась. Я знал, что теперь она примерно пять дней не сможет меня вызвать. Будет восстанавливать потраченную психоэнергию.
Я налил себе в кружку чай, да так и застыл. Надеяться на благоразумие Светланы не стоило. Чертов программист опередил меня на семь дней! Да что дни! Счет времени теперь идет на минуты. У меня осталась единственная возможность: использовать свой дар и раздвоение сознания.
Расстояние, на которое нужно было послать двойника, было слишком большое. Возрастала возможность энергетической помехи, которая могла разорвать тонкую ниточку мыслесвязи. Приходилось рисковать.
Послать двойника по лучу мыслесвязи с дочкой я не мог. Знал, что ее сознание может не выдержать нагрузки. Рисковать здоровьем дочери я не хотел. Оставался путь, который мы с двойником освоили при неудачной посылке в Уяр. Придется двойнику поначалу действовать вслепую. Искать себе подходящие глаза и уши.
Оставив на столе кружку с чаем, я прошел в большую комнату и вытащил из антресолей школьный глобус. Словно предвидя, что может наступить такой день, я соединил на глобусе Дудинку и точку, нанесенную простым карандашом, обозначающую Смирно.
Я перенес глобус на кухню, поставил на стол и мысленно соединил карандашную точку с маленьким кружком Дудинки. Затем я сел на стул, откинулся на спинку и закрыл глаза. Полное расслабление, затем мысленное усилие, короткая формула магического приказа. И боль. Боль, сопровождающая раздвоение. Вместо одного сознания нас теперь стало двое. Одно мое «Я» осталось в теле, а второе зависло под потолком, окруженное призрачным серым туманом. Оба мои «Я» начали самостоятельную жизнь, соединенные тонкой ниточкой канала мыслесвязи.
– Привет! – усмехнулся двойник, сидевший за кухонным столом – Согласен, что у нас нет другого выхода?
– Думаю, да. – коротко отозвался я.
– Ты готов? – заторопился оригинал. – Нечего медлить. Поехали!
Передо мной появилось четкое изображение двух точек на школьном глобусе, соединенных светящейся линией. За глобусом виднелись призрачные контуры мебели, находящейся в кухне, внешние стены с перекрещивающимися прутьями арматуры. На призрачном фоне оригинал выглядел сгустком живого огня, принявшего форму человеческого тела. Его аура переливалась кровавыми сполохами страха и ярости.
Я обхватил кольцом призрачных рук светящуюся линию и меня сразу же понесло куда-то в сторону. Двойник в человеческом теле спешил и дал сильный толчок, но потом быстро исправил ошибку.
Расстояние, на которое он меня отправил, было огромным, но все кажется получилось нормально. Я почувствовал, что путешествие в сером тумане закончилось и я нахожусь в заданной точке, недалеко от поверхности земли.
Я включил свой психолокатор и стал прощупывать окружающее пространство, пытаясь обнаружить рядом присутствие живого существа. Хорошо бы нащупать кошку или ворону, думал я, постепенно увеличивая дальность поиска.
Кошки поблизости не было, хотя я сразу уловил присутствие рядом маленького сонного комочка.
– Птица! – подсказал двойник. – Маленькая сонная птичка. Берем?
– На безрыбье и рак – рыба! – отозвался я. – Попробую вместиться в птичку, если получится.
– Не забудь уплотниться! – предупредил двойник.
– Знаю.
Осторожно, стараясь не спугнуть сонное существо, я позвал и не получил ответа. Позвал еще раз, изменив тональность зова на более высокую. Получилось с третьего раза. Пришел слабый ответ. Быстрая подстройка, мгновенное усилие воли. Полностью завладев крохотным птичьим сознанием, я немного повозился, стараясь устроиться удобнее. В куцем сознании пичуги было мало места. Я уплотнился насколько мог и все равно пришлось худеть, отбрасывая лишнее.
К моему удивлению, глаза птицы хорошо видели в сгущающемся сумраке. Кто ты такая? – подумал я, разглядывая серенькое невзрачное оперение.
– Наверное, соловей. – подсказал двойник. – Ты его не с гнезда снял?
– Сижу на ветке. Это самец и хорошо видит в сумерках. Нахожусь в поле. Начинаю искать село.
Я осторожно расправил крылья и, удерживаясь на ветке высокого тополя, завертел головой во все стороны. На севере от меня горело световое зарево. До него было километра два и я мысленно поздравил двойника с удачей.
– Да ладно! Ты, Юрка, лучше поспеши! – пробормотал он.
Я поднял соловья на крыло и он неохотно слетел с ветки, направляясь к редким уличным фонарям. Подо мной тянулась улица с покрытой асфальтом проезжей частью. Скрытые садовыми деревьями добротные кирпичные дома казались непривычно огромными.
Наконец, я узнал место, над которым летел. Летел над нужной мне улицей и был напротив сельского Дома Культуры, откуда было рукой подать до усадьбы тестя. Направил соловья вдоль улицы к верхнему концу, где стоял в глубине двора знакомый до мелочей кирпичный дом. Перед калиткой к ограде сиротливо жался жигуленок. Новенькая девятка голубого цвета.
– Его! – сразу определил двойник. – Мурашкина! Везет нам на этих Серег!
– Не мешай! – попросил я его.
Соловей бесшумно спланировал на ветку старого орехового дерева, растущего рядом с крыльцом дома. Потом немного повозился на ветке, устраиваясь удобнее, и замер, опустив вниз головку.
С ветки я сразу увидел парочку, устроившуюся подо мной на бетонных ступеньках крыльца. Мужчина и женщина сидели рядышком, подстелив под себя коврик. Светлана была одета в короткое светлое платьице, в котором всегда нравилась мне. На плечи она накинула красную шерстяную кофту. Мужчина, сидевший рядом с нею, держал на коленях шляпу, хотя был одет в джинсы и джинсовую курточку. Ауры Светланы и Мурашкина соприкасались.
– Так вот ты какой, Сергей Мурашкин! – думал я, внимательно разглядывая сидящего рядом с женой человека. – Не поленился приехать в Смирно, чтобы разрушить семью и сделать ребятишек сиротами.
Небольшого роста. Худощавый. Умные глаза. Приятные, хотя немного неправильные черты лица. Ничего яркого, запоминающегося. Совершенно заурядная внешность. Пройдешь мимо такого на улице и не обратишь внимания.
– Слушай, что она такого в нем нашла? Неужели мы хуже? – спросил меня двойник и я с удивлением услышал в его мысли огромное волнение.
Сам я не испытывал особой тревоги. Может быть потому, что двойник оставался в своем теле и человеческом мозге, в сотни раз крупнее соловьиного? Может быть в крохотном сознании серенькой пташки просто не могли уместиться бурные человеческие страсти?
Мужчина на крылечке наклонился к женщине и положил свою руку на ее обнаженное колено. Женщина мягким, но настойчивым движением убрала руку и одернула подол платьишка. Двойник от этой сцены заволновался еще больше и что-то забормотал, но я не прислушивался. У меня были свои проблемы.
Я знал, что у соловья хороший слух, но дело было в том, что его чувствительность была настроена на высокий звуковой диапазон. Голос жены я разбирал сносно, а голос мужчины, особенно в нижнем регистре, почти не воспринимался сознанием. Я разбирал только обрывки слов.
Пришлось сосредоточиться и перестроить слуховое восприятие птицы. Эмоции двойника мне мешали. Я с трудом закончил настройку и уже потом стал вникать в тонкости диалога, продолжающегося между мужчиной и женщиной.
– Что мы здесь сидим? – раздраженно спрашивал мужчина. – Как юные влюбленные, честное слово! Твои родители даже в дом не пригласили. Юля конфеты потихоньку на улицу выбросила. Неужели ты до сих пор не объяснила ситуацию? – он помолчал, а затем предложил. – Пойдем, Лана, пройдемся по улице, чем вот так на бетоне сидеть. Или посидим в машине. Там сиденья мягкие.
– Пойми, Сережа, это деревня. – терпеливо и мягко попыталась переубедить его Светлана. – Стоит нам показаться на улице, завтра все соседи будут об этом знать. Судачить.
И внезапно сменила тон на решительный.
– Теперь насчет машины. Не девочка. Догадываюсь, почему про машину помянул. Я еще не решила, Сергей. Если решусь окончательно – у нас все будет, как нужно. И не только в машине.
Мурашкин задумчиво потер лоб.
– Родителей, Лана, я давно уговорил. Согласились. Сразу отправил тебе полный отчет в Дудинку. С датой, на какое число назначен день свадьбы и когда я могу к тебе приехать. Пойми. К свадьбе все готово. Все предупреждены: родители, знакомые.
И он опять настойчиво положил руку на колено Светланы, но она этого не заметила.
– Подожди, Сергей! – резко повернулась она к нему. – Ты сказал, что послал письмо. Куда ты его послал и когда?
– На контору в Дудинку. – улыбнулся Мурашкин. – Не домой же! Твоего домашнего адреса я до сих пор не знаю.
– Я не получала от тебя писем! – медленно произнесла Светлана. – Когда ты его послал?
– Не помню точно. Кажется, числа шестнадцатого – семнадцатого. Сразу, как вернулся домой и убедил родителей.
– Понятно. – так же медленно сказала жена внезапно севшим голосом. – Значит, оно попало к мужу. Юрке. – Светлана внезапно согнулась и закрыла лицо руками. – Господи, позор-то какой! Наши конторские бабы наверняка не удержались и вскрыли письмо. Потом подсунули Юрке. Представляю, с каким злорадством они перемывают сейчас мои косточки!
– И черт с ними, если так получилось! – сказал Мурашкин. – Посудачат и перестанут. Все равно ты туда больше не вернешься. На развод подашь из Све… Тьфу ты! Из Екатеринбурга.
Светлана подняла голову и посмотрела на него со странным выражением лица, как будто видела впервые.
– Умный ты человек, Мурашкин. – тихо начала она. – Этим письмом крепко перекрыл мне дорогу назад. Все решил за меня. – повысила она голос. – Как будто я не человек, а чурка с глазами. Всей экспедиции и мужу сообщил о наших отношениях. Даже срок свадьбы придумал, как будто уже получил согласие.
– Успокойся, Лана! – попытался остановить ее Мурашкин.
– Успокоиться? Ты о детях моих подумал? – Светлана почти кричала и если бы не окно комнаты родителей, находящееся рядом с крыльцом, я уверен, орала бы во всю глотку. – Каково теперь моему Юрке приходится: Ты тоже подумал? С какими теперь глазами мне возвращаться в Дудинку?
Жена продолжала возмущаться, но я вдруг почувствовал странную трещинку в ее голосе и понял: удар с письмом достиг цели. Программист действительно поставил ее в безвыходное положение.
Я знал болезненное самолюбие жены и сначала был уверен, как она поступит после сообщения о письме: турнет программиста в шею. И ошибся. Видно, Светлана действительно любила Мурашкина.
– Ну что ты, Лана! – растерянно уговаривал Мурашкин. – Действительно, черт знает, как это у меня получилось! Не подумал я, что письмо тебя не застанет.
В голосе программиста почудились фальшивые нотки, но я не мог утверждать этого с уверенностью. Держался он естественно. Обнял гневно глядевшую на него Светлану и это подействовало. Она успокоилась.
– Не надо, Сережа. – тихо сказала она. – Окно рядом. Вдруг мать смотрит… – жена растерянно посмотрела на Мурашкина и уже совсем неуверенно добавила: – Все-таки, Сережа, приглашение на свадьбу нужно отменить… Пока…
И замолкла окончательно. Я смотрел в оба глаза и не узнавал жену. Куда девалась ее категоричность суждений и упрямство? Внизу подо мной, на крылечке сидела другая, не знакомая мне женщина. Она говорила одно, а думала совсем другое. И она простила программисту то, чего никогда не простила бы мне.
Внезапно меня осенило: Сознательно послал программист письмо в Дудинку. Не Светлане, мне он его послал! Знал хорошо, что не дойдет письмо за десять дней. Не прост программист! – подумал я с легким испугом. – Ох, не прост!
Получалось так, что он все рассчитал. Играл беспроигрышный вариант. Сообщу я в Смирно о письме, или не сообщу – все равно результат один: Светлана должна знать, что письмо отправлено и прочитано, кем нужно.
Мурашкин куда лучше меня знал женскую психологию. Впрочем, мужскую тоже. Мою реакцию на письмо тоже учел. Потому и приехал раньше на пятнадцать дней, чем писал. Не нужна ему была встреча со мной.
– Облапошит он Светлану! – внезапно закричал двойник. – Увезет в свой Екатеринбург!
– Она сама помогает ему в этом. – пробормотал я. – Смотри молча.
Я вдруг почувствовал страшную усталость и нарастающее равнодушие. Ничего не хотел чувствовать, просто регистрировал происходящие события. Смотрел, слушал и передавал картинку двойнику.
Разговор внизу все еще продолжался. Опытный мужчина добился того, чего хотел: Посеял в душе женщины смятение и теперь просто выжидал, когда плод созреет и сам упадет в руки. Он играл теперь неуверенность, но меня уже не мог обмануть.
– В Дудинке ты думала по-другому! – с досадой нарушил он молчание.
– Верно. – безучастно откликнулась Светлана. – Говорила. Потому что думала только о нас с тобой, да о любви. Забыла, что я не одна. Пойми, Сережа. Непросто лишить детей родного отца, которого они любят.
Говорила она правильно. Вот только тон… Он был совсем не таким, как нужно.
– Хорошо, Лана. Можешь думать еще. – не стал давить на нее Мурашкин, пропуская мимо ушей упоминание обо мне и детях. – Я смогу задержаться здесь не больше десяти дней. Есть дела во Львове… Смешно! – вдруг пожаловался он. – Три дня не выпускал баранки из рук. Намотал на колеса не одну тысячу километров. Спешил, чтобы тебя увидеть… Выходит, приехал вот так просто посидеть на крылечке. Хотя бы чаем напоила, ей-богу!
Светлана по-прежнему отрешенно кивнула головой и встала, оправляя на себе платье. Мурашкин легко поднялся на ноги и пошел рядом, по-хозяйски обняв за талию. Она не отстранялась. Я смотрел, как они вместе поднялись по ступенькам, как за ними закрылась ведущая на веранду дверь.
Все это время двойник теребил меня вопросами, волновался и осыпал проклятиями меня, программиста и даже Светлану. Мне тоже не нравился Мурашкин, но не настолько, чтобы размахивать кулаками, которых у меня, кстати, не было.
Там, где двойника охватывало бешенство, я чувствовал досаду и ничего больше. Я забеспокоился, когда Мурашкин и Светлана скрылись за дверью. С ветки ореха ничего не было видно. Пока двойник изощрялся в оскорблениях, я сменил наблюдательный пункт.
Соловей, повинуясь моей команде, взмахнул крылышками и перелетел в огород. Сел на ветку вишни, растущей против окон веранды, где, на мое счастье, не были задернуты шторы. Светланы на веранде не было. Пошла готовить чай – догадался я.
Мурашкин сидел на стуле рядом с холодильником. На том стуле, где когда-то любил устраиваться я. Его шляпа лежала на столе и он задумчиво постукивал по ней тонкими, нервными пальцами.
– Мне не нравится, как ты себя ведешь! – заявил вдруг двойник. – Совсем как сонный! Помни, что мы одно целое. Действуй, пока Светки нет на веранде! Иначе будет поздно!
Я медлил. Накал эмоций человека, сидящего за столом в далекой Дудинке, пугал меня своей испепеляющей яростью. Знал, что соловью не выдержать такой ярости больше минуты. Двойник этого не хотел понять.
Светлана вошла на веранду с двумя фарфоровыми кружками, над которыми поднимался легкий парок. Она поставила кружки на стол, пододвинула к Мурашкину сахарницу и вазу с печеньем. Сама села на старенький диванчик у противоположной стены.
Через стекло мне почти ничего не было слышно из разговора. Я видел, как она поднялась с дивана и подсела к столу. С болезненным любопытством я смотрел на Светлану, на ласковую улыбку, обращенную к Мурашкину. На руку, взявшую вторую кружку с чаем. Странно, но мне почему-то начало казаться, что все происходящее – кошмарный сон. Я больше не отождествлял женщину за стеклом веранды с женой. Это была другая женщина, похожая на Светлану, но не она.
Двойник выходил из себя, но мне он тоже казался не настоящим. Похоже, мои эмоции в теле соловья уснули летаргическим сном. Внезапно могучий удар едва не сбросил меня с ветки. Я увидел рядом с собой лохматое чудище с горящими зеленым светом глазищами. Кривые ятаганы когтей огромной лапы тянулись к моему телу. Плотина равнодушия рухнула в один миг. Я ощутил такую волну ужаса, что буквально оцепенел.
– Да кошка это… Кошка! – раздраженно подсказал двойник. – Чего трясешься? Гони ее прочь!
Ощущая, как отчаянно колотится сердчишко птицы, я перевел дыхание и пуганул огромного хищника таким зарядом нервной энергии, что тот слетел в вишни на землю и мгновенно оказался на другой стороне огорода.
Спасибо кошке! От неожиданной эмоциональной встряски я словно проснулся. И проснувшимся сознанием принял в себя боль и тревогу двойника, ощутил ужас своей затянувшейся драмы.
Мужчина и женщина на веранде уже не пили чай. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу. Глаза одного смотрели в глаза другого. Губы медленно сближались. Я видел, как медленно уступает женщина настойчивым притязаниям мужчины. Как становится под его руками безвольно податливым ее тело.
– Допрыгался, идиот! Дождался! – злость на самого себя и Светлану, яростная ненависть к программисту охватили сознание.
Я успел увидеть, как рука мужчины потянулась к выключателю, и вдруг понял, как забурлила вокруг меня, не сдерживаемая больше никаким мысленным контролем, энергия. Ярчайшая вспышка, изменяющая вокруг меня само пространство, опаляющая волна жара, грохот и гул…
На веранде мигнул и погас электрический свет. Потом веранда на мгновенье скрылась за завесой огненной сферы и вновь появилась в поле зрения. Внезапно я понял, что уже не сижу на ветке, а, пробив огненную пелену, лечу вперед, стремительно набирая скорость.
Как пуля, выпущенная из винтовки! Как ракета, идущая на перехват по лучу локатора! Я несся прямо на стекло, за которым застыли в объятиях двое. Что-то кричал двойник, но мне было не до него.
Потом был ошеломляющий удар, потрясший маленькое тело. Вспыхнула в сознании раздирающая мышцы боль. Хрустальный звон разбитого стекла отозвался в потрясенном и гаснущем сознании дикой радостью: Я прорвался!
– Я прорвался! Слышите вы?.. Я прорвался и теперь буду вершить свой суд над вами обоими, как положено настоящему мужчине!
За несколько мгновений, которые оставались до темной пропасти беспамятства, я успел сделать почти все, что хотел: Успел выкрикнуть в лицо повернувшейся ко мне женщины оскорбление, успел еще раз взмахнуть слабеющими крыльями и нацелить разбитый клюв в широко раскрывшийся глаз глядевшего на меня Мурашкина. Я начал было мысленно произносить короткую формулу магического приказа, но, кажется, не успел…
Мне осталось досказать немногое. До недавней поры я не знал, удалось мне или нет, находясь в теле маленькой птички, наказать беспамятством своего соперника. Во всем, что произошло, я был виноват сам. Долго медлил. Ждал, когда жена сама отправит прочь наглого программиста. Нужно было сразу отдать приказ его сознанию, не обращая внимания на присутствие Светланы. Потом было поздно.
Светлана до сих пор о том вечере не произнесла ни единого слова. Я тоже не касаюсь этой темы. Очнулся я в дудинском стационаре через несколько дней, с диагнозом сильнейшей депрессии и полного нервного истощения. В тот злополучный вечер я сжег свою психоэнергию за несколько коротких мгновений.
Я был слишком слаб, чтобы что-то предпринять, когда очнувшись, обнаружил рядом с больничной койкой осунувшееся лицо жены. Я смог отвернуться и лежал так до тех пор, пока она не ушла.
Приходили ребята из топоотдела. Однажды вечером в палату пробрался Сан Саныч и притащил гору фруктов. Мне было все равно. Исчезли эмоции. Вместе с ними не стало горя, не было радости и ушла тяга к жизни. В яростном и безрассудном броске, когда я сумел разбить стекло и влетел на веранду, мною была потеряна лучшая часть своего «Я». Теперь в душе осталась гулкая пустота и холодное равнодушие.
Светлана упорно продолжала приходить в палату каждый день. Я догадывался, чего ей это стоило. Но мне не нужна была ее жестокая игра в благородство. Тем более не нужна жалость. Она пыталась несколько раз что-то сказать, но я отворачивался и прятал голову под подушку. Ничего не хотел знать, не хотел слышать, не желал вспоминать. Не хотел видеть женщину, ставшую для меня чужим человеком.
Так продолжалось до тех пор, пока в палату не вошли, держась за руки, дети. Мальчик лет пяти и девочка с огромными, тревожно смотревшими на меня, глазами. Я смотрел на детей и вдруг почувствовал, как на глазах наворачиваются слезы и бегут по заросшим щетиной щекам. Это были слезы радости и первые признаки начинающегося выздоровления.
Несколько дней спустя дочь рассказала мне конец событий того позднего вечера и сообщила причину, почему они оказались в Дудинке. В доме вдруг послышался протяжный, похожий на раскат грома, грохот. Потом долгий мамин крик на веранде.
Дедушка с бабой бросились туда. Дяденьки на веранде не было. Сама веранда была залита ослепительным светом, исходящим от огромного, трехметрового диаметра, шара, почти полностью вобравшего в себя крону растущей напротив веранды вишни.
Мама стояла спиной к стене и с ужасом смотрела не на огненный шар, а на стол. Над столом в воздухе летали серенькие перышки. Между двумя кружками копошился взъерошенный, окровавленный комочек. Он пытался встать на сломанные ножки, взмахивал уцелевшим крылышком. Сам все тянул маленькую головку к стоящей у стены женщине и высвистывал… Именно высвистывал слабеющим голоском самые страшные оскорбления…
Тем же утром в Дудинке меня обнаружила соседка. Она заметила приоткрытую входную дверь и заглянула, влекомая извечным женским любопытством. А вечером того же дня запыхавшаяся Смирновская почтальонша принесла телеграмму-молнию, в которой сообщалось о том, что Ведунов Ю.А. доставлен в городской стационар в тяжелом состоянии.
Что касается дара, то я его больше не чувствую. Боюсь, что он сгорел в том сияющем шаре и не вернется больше. Кое-что, правда, осталось. Я по-прежнему вижу ауру окружающих меня людей, но и только.
Недавно я предпринял отчаянную попытку. За три с половиной часа, со многими передышками, добрался до холма эльфов. Погрузил пальцы рук в трепетное живое пламя и… не ощутил ничего! Был один момент, когда в сознании что-то шевельнулось. Так иногда вздрагивает и шевелится полностью атрофировавшаяся мышца. Все!.. К холму эльфов нужно приходить сильным и уверенным в себе человеком. – понял я. – Не развалиной, как я сейчас…
Свои записки я начал отстукивать на пишущей машинке вскоре после возвращения из больницы. Что остается человеку, у которого нет-нет да и закружится голова, засбоит сердце, станут ватными и непослушными ноги? Сидеть на бюллетне – не веселое занятие для мужчины, недавно легко вскидывавшего двухсотлитровые бочки с бензином на передок грузовых тракторных саней.
Врачи перед выпиской уверяли меня, что со временем все придет в норму. Надеюсь, что врачебный прогноз оправдается. Пока мне больше приходится лежать, глотать горькие пилюли иностранного производства, которые ухитрилась достать Светлана.
Разговариваем мы с ней мало. Я стараюсь обслуживать себя сам и держусь от нее как можно дальше. Это трудно осуществить, живя в одной квартире. Мне не нужна ее запоздалая и обидная жалость. Не хочу привыкать и испытывать во второй раз адские муки, когда она вновь соберется уходить.
Дети – единственное, что нас пока связывает. Семейная жизнь дала трещину и я не думаю, что ее можно опять склеить. Плохо другое. Дети видят наши отношения со Светланой и мечутся, бедненькие, между мной и мамой. Недавно я подслушал, как Володя с Юлей обсуждали: что они станут делать, если папа с мамой не будут жить вместе. Вовка решил сразу:
– Я – с мамой!
Дочка долго колебалась, пока не решила.
– А я с папой. Папа хороший и мне его жалко!
Ну вот! Пошла трещина через детские души! – с горечью подумал я. Картина, что передал двойник в последние секунды, превратилась в кошмар, который постоянно стоит перед глазами: Ярко освещенная веранда и лица двух людей, глядящих друг другу в глаза. Я не мог от нее избавиться, пока Светлана находилась рядом.
Четко знал одно – за счастье нужно платить. За восемь лет счастья, что подарила мне эта женщина, за возможность в течение последнего месяца видеть своих ребятишек, я был готов вытерпеть горшую муку.
Вчера вечером пришло письмо от Мурашкина. Я забирал из почтового ящика газеты и сразу узнал на конверте знакомый почерк. Значит, не успел двойник отдать ему приказ – понял я – иначе бы он все забыл. И тут надул программист. Знал он, выходит, наш домашний адрес.
Я не стал углубляться в размышления на эту тему. Взял газеты, сунул конверт в середину и положил газеты на кухонный стол перед Светланой. Сам вышел и направился в детскую. Я напрасно ждал вечер и следующий день. Светлана молчала и вела себя так, словно письма не было.
– Уехала бы ты куда-нибудь на месяц или два. – предложил я Светлане. – Без тебя, в заботе о детях, я поправлюсь намного быстрее. Потом ты вернешься за ребятишками, а я постараюсь улететь в тундру.
Светлана яростно сверкнула на меня очками.
– Дурак ты, Юрка! – неожиданно заорала она, да так громко, что я отшатнулся. – Неужели не понимаешь, что я тоже не могу жить без них? Что только они меня сейчас поддерживают! – и шепотом добавила. – И без тебя, Ведунов, тоже жить не смогу…
У меня на мгновение перехватило дыхание, но я справился. Нельзя было верить женщине, только что получившей письмо от любовника. Неужели она надеется, что я его не заметил? Хорошо! Не хочет упоминать о письме, я тоже не буду. Пусть тешится мыслью, что ее бывший муж – дурак набитый… Неужели она добивается своим упрямством, чтобы я ее возненавидел?
– Света! – обратился я. – То, что у нас с тобой было, ушло навсегда. Не вернется больше. Уезжай!
Она ничего не ответила, только упрямо сверлила глазами. Я почувствовал охватившую меня слабость и побрел к своему дивану. В больнице у меня было достаточно времени, чтобы все хорошо обдумать и смириться. Выписавшись из стационара, я хотел было направиться в экспедиционное общежитие, но Светлана набросилась на меня чуть ли не с кулаками.
– Ты что, Ведунов? – шипела она разъяренной кошкой. – Хочешь, чтобы обо мне в конторе опять стали говорить всякие гадости? Окончательно опозорить хочешь?
И решительно приказала:
– Топай домой, Ведунов! Домой!..
Я молчал. Она заглянула мне в глаза и прочла в них такое, что отпрянула в сторону, как от удара. Но не отступила.
– Я тебя прошу, Юра! Очень прошу! – по щекам Светланы катились слезы. – Хочешь, я на колени перед тобой встану? Дома тебя ждут дети.
Я уступил настойчивым уговорам, но знал, что уступаю в последний раз…
За окнами последняя декада августа. По ночам все сильнее сгущаются сумерки. Юго-западный ветер низко несет над городом серую вату облачности. В стекла барабанит дождь и гремит жестью ветер. Близится северная осень. Не за горами зима с ее снегами, темнотой, пургами. В конце октября начало полевого сезона. Смогу ли я одыбаться к этому времени?
Утром, без пятнадцать восемь, Светлана уходит на автобус с ребятишками. Она отводит детей в садик и оттуда спешит на работу. В опустевшей квартире сгущается тишина. Когда она становится совсем невыносимой, я ухожу в большую комнату. Достаю из чехла портативную пишущую машинку и начинаю с остервенением стучать по клавишам, пока Светланы и детей нет дома.
Стараюсь очистить душу от скопившейся в ней грязи, вылить на бумагу и освободиться от кошмара. Возможно, кому-то покажется мелкой и не стоящей внимания наша семейная драма. Не буду спорить с такими людьми. Это действительно обыденная тема: Мужчина и женщина. Отношения друг с другом. Любовь и верность. Ненависть и измена.
Когда ко всему добавляются дети, да еще немного магии, получается такой запутанный клубок, что в нем вряд ли сможет разобраться талантливый, дипломированный психолог.
Обложка книги: Для обложки книги используется фотография моего отца из личного архива.