Решив, что сеанс кокетства можно завершить, Катя погрозила пальчиком:
– Вы не туда смотрите… А хотите, я вам скажу, почему я ушла с танцев и вас увела?
– Скажите?– заинтересовался Володя, несколько смущённый, что его "поймали".
Она взяла его под руку и повела с дебаркадера.
– Я просто выполняла просьбу ваших солдат. Вы не обижаетесь на меня?– Катя без усилий трансформировала свою улыбку в виноватую.
– Ах, вот оно что,– Володя рассмеялся, досадуя, что всё объяснилось столь прозаично.
– А что вы подумали?
– Ну, мало ли что… Так вы значит меня немного того, провели,– Володя говорил с шутливой строгостью.
– Простите меня, я больше не буду,– она в свою очередь "сделала" покаянные глаза.
– Да что вы… мне не за что вас прощать. Наоборот, я рад, что мои обормоты дали вам такое поручение, а ещё более, что вы взялись его исполнять,– откровенно признался Володя.
– Так вы не станете их наказывать?
– Не знаю, всё будет зависеть от вас,– он попытался затеять игривый торг, но с её стороны встречных шагов не последовало, более того, она оставила его локоть – они вновь шли по селу.
– Давайте я вам расскажу о нашем селе, а вы мне о тех местах, откуда родом. Я вообще люблю общаться с людьми, которые много повидали.
– Ну, я к этой категории вряд ли отношусь, не так уж много я успел повидать: деревня, интернат, училище, стажировка, часть… вот и всё.
– А почему интернат?… Извините, у вас, наверное, семейные …
– Да нет, просто деревенька наша небольшая, школа-восьмилетка, вот и пришлось последние два года в интернате, в райцентре доучиваться. С того, наверное, в отличие от вас у меня и аттестат три с половиной, а ведь восемь классов без троек окончил. Дома бы учился, может и десять так же, и тоже в институт поступил… да видать не судьба.
Володя говорил о себе без трагического пафоса, спокойно. Да и о чём можно горевать, когда он шёл рядом с такой девушкой. Катя совсем не походила на сельскую жительницу, хотя многое говорило за то, что она выросла именно здесь на чистом степном воздухе, парном молоке и свежей пище.
– А я так вообще почти нигде не была, но наши места знаю хорошо и много чего могу вам порассказать… Хотите…? До революции наше село было казачьей станицей… Катя говорила с некой таинственностью, и в быстро надвигавшейся полутьме, казалось, вот-вот оживут сказочные персонажи. Но её рассказ не содержал ничего мистического. Володя узнал, что Захаров был местный казачий атаман, а в Гражданскую часть станицы встала за белых, а часть ушла в горы партизанить в знаменитый отряд Красных Горных Орлов.
– Мой прадед воевал в этом отряде,– с гордостью поведала Катя.
– Так вы правнучка красного партизана?
– Именно так,– с достоинством улыбалась Катя.– А сейчас у нас тут совхоз, передовое животноводческое хозяйство. Нашим мясом и молоком снабжается и Устье, и все рабочие посёлки и рудники в округе. У меня и отец и мать животноводы. А вам понравилось наше село?
Володя, услышав про родителей Кати, удивился – по её внешности и непоколебимой вере касательно поступления в университет, он бы скорее поверил, что она дочь директора совхоза, имеющего вес и связи. Однако последний вопрос тут же переключил его мысли.
– Понравилось?… Не то чтобы…– он опасался ненароком обидеть Катю, своим негативным отношением к достатку захаровцев.– Скажите, а сколько примерно у вас на селе частных машин?
– Ой, много, наверное, в каждом четвёртом-пятом дворе машина или мотоцикл. Отец тоже купить собирался, да водить учиться не хочет.
Разговор продолжался в уютной беседке в парке за Домом Культуры, откуда уже не доносилась музыка. Танцы закончились, но зато на освещённой площадке перед ним вовсю горланила и перекликалась молодёжь.
– Ого,– присвистнул Володя,– богато живёте!
– А у вас разве не так? Кстати, откуда вы родом?
– С Калининской области. Так вот там у нас личных машин, если одна на сорок дворов будет, то это хорошо, да и то только у начальства, редкий рядовой колхозник и мотоцикл имеет.
– У вас там, наверное, климат плохой… или земля?…– предположила удивлённая Катя.
– Нормальная земля и климат тоже, сыровато правда, зато засух как у вас не бывает, леса кругом, грибы, ягоды… вёдрами заготавливаем. В огородах картошка в два кулака без удобрений вырастает, капуста с бычью голову, морковь, горох – всё растёт. Животноводство говорите у вас? Да разве здесь трава для скотины, вот на наших лугах трава так трава. Вот пшеница у нас плохо родит, зато рожь, лён, … – Володя, забывшись, говорил с азартом, злостью.
– А почему же тогда живёте бедно? – всё более изумлялась Катя.
– Не знаю! – Володя осёкся, стал оглядываться, испугавшись, что слишком повысил голос, и их могут услышать, но в полутьме парка никого не было видно, и он успокоился.– Только мне кажется, надо сначала разобраться, почему тут у вас так хорошо живут, чудеса какие-то.
– Почему… никаких чудес, у нас тут знаете, как работают.
– Да везде работают… поверьте, везде одно и то же, в страду от темна до темна, и пьют также, не больше и не меньше. Только у нас в деревнях избы покосившиеся и ремонтировать не на что, крыши дранкой крыты… Вы знаете, что такое дранка?… Это такая щепа из дерева. Только у председателя дом железом крыт. А у вас тут у всех железо или черепица, асфальт, дома как игрушки новые сверкают, газ, электричество.
– А у вас разве электричества нет?– даже в полумраке беседки было видно, что Катя удивлённо округлила свои и без того большие глаза.
– Представьте, не во всех деревнях, а если и есть то только с осени включают и до весны, что такое газ, даже понятия не имеют… У нас там, между прочим, не самое плохое положение. Я тут в командировках помотался. В Сибири я видел даже соломенные крыши, хлеба вдоволь не едят… Прошлый год на полигон в Читу ездили, люди на "Транссиб" выходят, голодные, тушёнку у солдат выпрашивают. У нас то ещё что, хоть еды вдоволь, а за промтоварами раз в год и в Москву сгонять можно, от нас двести километров по прямой.
– Никогда бы не подумала, что у нас в стране…
– Работают, говорите,– перебил её Володя,– В нашей деревне девчата с двенадцати лет коров доят и своих и колхозных, в каникулы подрабатывают, когда доярок не хватает, и лён теребят,– он непроизвольно бросил взгляд на невидимые сейчас, нежные ладошки Кати, явно не знавшие, что такое коровье вымя,– Я сам пацаном летом овец пасти подряжался… С того у нас оттуда молодёжь вся разбегается, с детства хлева нанюхавшись… я вот в училище, другие вербуются кто куда. У вас тут гляжу жить можно, не разбегаются.
– А у нас дома вообще никакой скотины нет,– как будто с некоторым сожалением поведала Катя,– мама молоко с работы приносит, отец мясо. Мама так и говорит, хватит и того, что мы с отцом всю жизнь на скотнике провозились, а вот вы, то есть я и брат, так жить не должны,– сама того не ведая, она объяснила Володе, как ей удалось, живя в селе, выглядеть как барышня.
– Значит у вас так можно, скотину не держать, а у нас нет, с голоду помрёшь, в колхозе не то, что молока с мясом, дранки поганой крышу починить не дадут…
К дому Кати они подходили, когда на небе уже сверкала звёздная россыпь, а большинство окон перестали светиться. Навстречу довольно часто попадались тихие пары и шумные ватаги. Пару раз им дорогу заступали задиры из местных юнцов, и лишь активное вмешательство Кати позволило Володе избежать возможных стычек. Он же досадовал, что не представился случай подраться, ибо тогда, возможно, их отношения приобрели бы более близкий характер, сократилась бы эта постоянно ощущаемая дистанция. Володя уже жалел, что затронул "социально-экономическую" тему, вместо того, чтобы вести дело к объятиям и поцелуям. Сейчас же даже намёка на такое сближение не намечалось, и время уже было упущено. А ему так хотелось, хотя бы, подержать в своих руках её руки, кажущиеся такими мягкими, спросить, что означает колечко на мизинце… А потом… потом придвинуться вплотную и в полумраке почувствовать тот ток, который он ощущал от прикосновений к её талии во время танцев. Может быть, повезёт ощутить не только талию, но и, как бы нечаянно, изгиб бедра, или ещё чего-то такого манящего и пьянящего… А чёрт, и дёрнуло же его затеять этот дурацкий разговор, почему здесь кроют дома железом, а у них дранкой…
Катя шла, глубоко задумавшись – услышанное от Володи произвело на неё впечатление. И лишь возле дома она вновь заулыбалась. А Володя, понимая, что приближается "цейтнот", попытался "отложить партию":
– Слушайте Катя, давайте встретимся завтра, там же, у беседки, или, если хотите, я зайду за вами, когда вам будет удобно.
Катя взялась за калитку своего крашенного голубой краской забора и несколько мгновений так и стояла, словно собираясь с духом.
– Вы меня извините Володя, но… Понимаете, мне с вами очень интересно, вы так много знаете… Вы только не обижайтесь, но между нами такая большая разница в возрасте… Извините… Здесь много девушек более подходящих вам, и они будут рады с вами познакомиться… Не обижайтесь… А мне… понимаете, я очень хочу учиться, мне надо серьёзно готовиться, ведь скоро уже ехать на экзамены… Всему своё время… мне ещё рано, мне сейчас пора учиться. Поймите, вам лучше найти девушку более подходящую вам по возрасту,– глаза Кати виновато улыбаясь, вновь контактировали с его глазами, но вызывали уже не дрожь, а настоящее смятение – её слова были подобны ушату ледяной воды. Володя не сразу собрался ответить:
– … Да, я понимаю… Но неужто… разве мы не можем быть друзьями?
В ответ Катя лишь грустно покачала головой:
– Мне надо во что бы то ни стало выучиться… здесь мне делать нечего. Я мечтаю изучать историю нашего края, написать книгу… Я уже давно это задумала. Вот для чего мне нужен именно университет, а не областной педвуз, я хочу быть учёным-историком, а не учителем истории.
– Да, конечно… я вас понимаю… может вы и правы…– растерянно бормотал Володя.
Нетвёрдым шагом, словно под небольшим "градусом" он шёл в роту по освещённой фонарями улице. "Ишь, разница в возрасте… мне всего-то двадцать три, а она будто я старикан древний… Ну и свидание… прямо какая-то воспитательная беседа, дескать, нечего взрослому дядьке за молодыми девчонками ухлёстывать… И какая самоуверенность, истфак КАЗгу… Неужели и в самом деле не понимает, что туда с улицы, тем более с села не попасть?… Ну и чёрт с ней, как пришла, так и ушла… жаль, даже не подержался…"
– Стой, кто идёт!– окрик часового заставил вынырнуть из потока мыслей.
– Лейтенант Рогожин, прикомандированный!
Ночь стояла достаточно светлой, и часовой сразу узнал лейтенанта, хоть тот и был в "гражданке", а кричал, чтобы показать, что он бдит.
– Мои-то, самовольщики вернулись, или нет ещё?
Часовой помедлил, отвечать или нет, ведь на посту не положено разговаривать, но видимо решив, что лейтенант его "закладывать" не станет, ответил хитро, не "подставляя" сотоварищей:
– Какие ваши? Никто никуда не ходил, все в казарме, на месте.
– Ну, и отлично,– лейтенант понял, что его солдаты уже вернулись.
В канцелярии он, не раздеваясь, повалился на свою койку и долго не мог заснуть, переживая перипетии минувшего вечера…