III
Первые лучи солнца осветили скамейку у подъезда пятиэтажного дома. Галя вздрогнула и открыла глаза. «Где я?» – была единственная мысль, пробившаяся сквозь пелену дурмана. Девушка села и попыталась сосредоточиться. «Что со мной? Мы танцевали, пили сок, потом вышли из бара, а дальше?» – она обхватила голову руками. Дальше была черная пустота провала.
Так ничего и не вспомнив, Галя огляделась. Это был ее подъезд. Девушка с трудом поднялась со скамейки и, пошатываясь, побрела домой. У двери она долго возилась с ключом, никак не могла попасть в замочную скважину, пока мать сама не отворила ее.
– Ты где пропадала? – набросилась на нее Валентина, но, взглянув внимательно на девочку, ахнула:
– Доченька, родная, что с тобой? Ты выпила?
– Нет… не знаю… мне плохо… – простонала Галя и держась за стенку, побрела в ванную.
Струя холодной воды в лицо несколько освежила ее, но озноб усилился. Тогда она включила горячую воду и стала раздеваться. Мать стояла в дверях и с ужасом смотрела, как дочь пытается снять платье.
– Галчонок мой, деточка, скажи мне, что произошло? Я всю ночь глаз не сомкнула, ждала, когда ты вернешься. Тебя кто-нибудь обидел? Ты говори, не бойся, ведь вдвоем с бедой бороться легче, чем одному. Ну что ж ты молчишь, солнце мое? Скажи хоть что-нибудь, не молчи. Я и так извелась вся за ночь, думала, до утра не доживу.
– Мам, поставь чаю, – немного разогнав туман в голове, попросила девушка. – Я приму ванну и все тебе расскажу, хорошо?
Когда мать ушла, Галя сбросила наконец с себя грязное платье и погрузилась в горячую воду. Несколько минут она лежала неподвижно, наслаждаясь ощущением теплоты, но вдруг ее взгляд остановился на ногах. Глаза ее расширились от ужаса. Внутренняя сторона бедер была покрыта засохшей кровью. Увиденное полностью разогнало дурман в голове, и его место заняла нестерпимая боль. Страшно болело внизу живота, ломила руки и ноги, болела грудь, раскалывалась голова. Казалось, каждая клеточка тела кричала от боли. Галя стала рассматривать свое тело – все оно было покрыто синяками и ссадинами. Ощущение такое, словно ее поместили в центрифугу и целую ночь там вращали. Страшная догадка пронзила ее мозг. От страха девушка выскочила из ванны и ее тут же вырвало.
– ну как ты себя чувствуешь? – обеспокоенно спросила мать, когда Галя, закутавшись в халат, вышла из ванной.
– Плохо, мамочка, я вчера действительно выпила, поэтому чаю не буду. Пойду прилягу. Ты уж извини, – первый раз в жизни солгала дочка и пошла в комнату.
Целый день она лежала на кровати, глядя в потолок и молчала. Мать и так и эдак пыталась ее разговорить, вывести из этого оцепенения, но девочка не реагировала. Словно сломанная кукла, она лежала под одеялом и лишь слезы, изредка накопившиеся из глаз, говорили о том, что в ней еще теплится жизнь. К вечеру у Гали поднялась температура, и начался жар.
Две недели девочка провела в бреду, а мать у ее изголовья. На шестнадцатый день Галя открыла глаза. Валентина Павловна дремала в своем инвалидном кресле, склонив голову на грудь. «Боже, как постарела мать! Как вымоталась!» – подумала она, глядя на ставшие за эти дни седые волосы матери, на худое изможденное лицо и осунувшиеся плечи. «Она не должна ничего знать. Это ее убьет. Я сильная, переживу как-нибудь, а вот мать – вряд ли». Почувствовав на себе взгляд дочери, Валентина подняла голову и улыбнулась.
– Здравствуй, мамочка. У нас покушать что-нибудь есть?
– Очнулась! Вот радость-то какая! Сейчас, доченька, сейчас принесу, – затараторила счастливая мать и укатила на кухню греметь посудой.
Галя отбросила одеяло и осторожно ступила на пол. Боль, пронзавшая ее насквозь и разрывавшая на куски тело, исчезла. Осталась только слабость и глубока, как колодец, душевная пустота, словно из тела вынули душу, а вместо нее ничего не вложили. «С этим мы как-нибудь справимся!» – решила девушка и двинулась на кухню.
Через три дня Галя окрепла настолько, что уже сама могла выходить из дому. Теперь каждый вечер они с матерью выходили гулять в сквер. Прохаживаясь по аллеям и болтая без умолку, Валентина Петровна с тревогой в сердце прислушивалась к голосу дочери. Он был неживой, какой-то механический, холодный. После болезни она утратила способность смеяться, радоваться. Обсуждает комедию, а в глазах пустота, рассказывает анекдот, а в голосе звучит металл. Нет прежнего задора и жажды жизни. В ней умер человек.
Как-то ближе к вечеру Галя вдруг куда-то засобиралась. Она, словно одержимая, заметалась по квартире, заскочила на кухню и торопливо натянула туфли.
– Ты куда, доченька? – выглянула из комнаты мать.
– Пойду прогуляюсь, – решительно ответила девушка и сжала кулачки так, что побелели костяшки пальцев.
– Галочка! Жизнь моя! – заплакала мать, предчувствуя недоброе. – Я не могу тебя удержать здесь и не могу запретить, но помни, что ты та нить, которая столько лет держала меня на этом свете. Если с тобой что-то случится, я не проживу и минуты. Мое сердце и так болит, не доставляй ему еще больших страданий. Пожалей меня.
– Я скоро вернусь, – холодно произнесла дочь и вышла.
Через полчаса она стояла у входа на дискотеку. В дверях топтались знакомые охранники.
– Здравствуйте, – поздоровалась Галя. – Вы меня узнаете?
– А разве мы должны тебя узнать? – пожал плечами один из них.
– Ну как же? – изумилась девушка. – Я была здесь почти месяц назад с двумя девчонками. Помните? Вы еще спросили, откуда я такая.
– Слушай, детка, я не помню, что я ел на завтрак, а ты хочешь, чтобы тебя целый месяц помнили. Да таких как ты тут каждый вечер, знаешь, сколько ошивается? Каждую помнить – мозгов не хватит.
– Твоих мозгов не хватить даже на то, чтобы запомнить, как выглядит собственный член, – огрызнулась Галя и шагнула к двери.
– А ну стоять, кошелка! – взревел охранник и схватил ее за руку. – Да я тебя сейчас, за такие слова по стенке размажу!
– Я думаю, что на размазанную по фасаду девушку, кроме ментов, никто не польститься. Поэтому, подари ее мне, – раздался за их спиной до боли знакомый голос. Это был Стас.
Сколько раз за эти дни Галя прокручивала в голове эту встречу, сколько вынашивала планов, готовила слова. А сейчас, когда он взял ее за руку и повел вдоль улицы в сторону от дискотеки, девушка молча плелась за ним с покорностью овцы.
– Я смотрю, уже встала на ноги? Это хорошо, – покровительственным тоном произнес Стас, когда они отошли подальше от клуба. – Значит, ты сильная девушка! Это нам подходит.
– Куда мы идем? – спросила Галя, чувствуя в душе лишь огромную усталость.
– Хочу показать тебе одно кино, – рассмеялся парень, – думаю, оно понравится.
Минут через десять они вошли в квартиру. Это была «двушка», переоборудованная в подобие киностудии. В центре большой комнаты стояла кровать, а рядом с ней два самодельных прожектора и видеокамера. В меньшей находилась разная аппаратура. Стас сел в кресло и включил видеомагнитофон. Первые кадры показали обнаженную девушку, лежащую на кровати. «Это же я!» – пронеслось в голове у Гали, и она впилась пальцами в спинку кресла, чтобы не упасть. Затем на экране показались двое голых парней, и… Дальше началось такое, от чего девушка готова была умереть. Она в ужасе закрыла глаза и застонала.
– Ну, как фильм? – голос Стаса был мягким и ироничным. – Кстати, он имеет большой успех. И название я ему придумал: «В постели у Золушки». Правда, классное?
– Ах ты, мразь! – воскликнула Галя и выхватила из сумочки нож.
Парень, словно ждал чего-то подобного, спрыгнул с места и схватил ее за руку.
– Все вы сначала с оружием приходите, – проговорил Стас, когда пальцы девушки выпустили рукоять ножа. – У меня их столько накопилось, что хоть выставку холодного оружия открывай. А потом ничего, некоторых и не выгнать, так нравится. И ты через месяц-другой сама сюда бегать станешь. Ну что, начнем вторую серию? Думаешь, я тебя сюда привел кино смотреть? Ошибаешься, дорогуша. Снимать, Дэн!
Из глубины квартиры возник крепкий парень и схватил Галю сзади за руки. Стас достал из шкафчика стакан с какой-то жидкостью и силой заставил ее выпить. Девушка брыкалась, отплевывалась, но вскоре почувствовала уже знакомую слабость; комната зашаталась, поплыла, и Галя полетела куда-то в пропасть.
Она очнулась на кровати. В глаза бил свет прожекторов, голова раскалывалась от боли, а тело и душа были растерзаны в клочья. И кругом была грязь. Грязь от прикосновений, от надругательства, от унижения, от всего того, что совершили с ней эти подонки. Девушка с трудом поднялась и выглянула за дверь. Из кухни раздавался смех и звон стаканов. Превозмогая боль, она кое-как оделась и выскользнула из квартиры.
– Доченька! – шепотом прокричала мать, когда Галя вошла домой.
– Мама! Я не могу больше жить! Я не хочу больше жить! – воскликнула она, и, упав рядом с матерью на колени, зарыдала.
Валентина Петровна гладила ее по голове и тоже плакала.
– Ну успокойся, успокойся, моя маленькая, – шептала она, – все будет хорошо. Я сейчас водички принесу, тебе легче станет.
Когда мать отправилась на кухню, Галя вошла в комнату и посмотрела на прочный крюк, торчащий из потолка. Мысли ее прервал телефонный звонок. Девушка машинально сняла трубку.
– Дорогуша, не хорошо сбегать на половине дела, – услышала она ненавистный голос. – Мы только-только во вкус вошли. Короче, или ты через десять минут выходит из дому и садишься в машину, которая будет тебя ждать у подъезда, или кассету с фильмом мы показываем твоей матери. Я думаю, ей будет интересно. Так что поторапливайся, мы тебя ждем.
Галя повесила трубку и потеряла сознание.
IV
Девушка открыла глаза и изумленно огляделась по сторонам. Она лежала в больничной палате. Белоснежная простыня укрывала ее до подбородка, а к правой руке были прикреплены трубочки, по которым втекала в нее жизнь.
– Слава Богу, очнулась! – сказала медсестра, увидев, что девушка рассматривает палату.
– Где я? – одними губами спросила Галя.
– В реанимации, – ответила сиделка. – Доктора над тобой всю ночь колдовали, чуть с того света вернула. Теперь ты просто обязана жить долго и счастливо.
Девушка отвернулась к стене и закрыла глаза. На второй день ее перевели в общую палату. Кроме нее, там лежали еще две женщины. Они подошли, чтобы познакомиться с вновь прибывшей и принесли ей кто яблочко, кто сок, но девушка закрыла глаза и притворилась спящей. Ей не хотелось ничего: ни есть, ни пить, ни говорить. Она хотела одного – умереть. Ведь уже день, значит, матери показали кассету с фильмом.
После полудня одну из женщин выписали, и забирать ее пришел молодой человек. Он остановился у Галиной кровати и внимательно посмотрел на девушку. Она отвернулась к стене.
– Советую обратить внимание на вторую слева трещинку, она довольно оригинальная, – сказал он и присел на краешек кровати. – Вижу, что вы здесь новенькая и потому хочу предложить вам услуги гида. Спрашивайте, не стесняйтесь, я в вашем распоряжении целых десять минут, пока мать соберет вещи. Меня, кстати, Глебом зовут.
Галя молчала. В ее груди росла вона ярости, гнева, ей хотелось вцепиться ногтями в эту отвратительную мужскую рожу и рвать, рвать, рвать ее на мелкие лоскутки, но у нее не было сил даже поднять руку, и потому она лишь тихо заплакала. Парень сконфуженно замолчал и молча вышел из палаты.
Утро следующего дня застало Галю в той же позе, в которой оставил ее Глеб. Соседка поняла, что девушку лучше оставить в покое и потому она лежала, тупо уставившись в стену. Вдруг вместо трещинки на стене перед глазами появился тетрадный листок. «Дорогая доченька! Прости, что не приезжаю тебя навестить, но совсем я ослабла от этих передряг, без коляски ступить не могу. А твоя больница на другом конце города. Спасибо, что прислала Глеба, сказала, что тебе уже лучше, что ты поправляешься. Значит, и я поправляться стану, а то уж совсем извелась вся. По телефону никто толком сказать не может, только твердят «жива», «жива», а как и что, не знают. А Глеб все подробно рассказал: об уходе, о процедурах, о режиме дня. Ты его еще раз поблагодари от меня, когда он тебе эту записку передаст. Целую, жизнь моя! Выздоравливай! Твоя мама». Это действительно был мамин почерк. Галя удивленно обернулась.
– Ну, приврал немного. Извини, но мать у тебя была в таком состоянии, что я решил ей не говорить всей правды, – развел руками парень.
– Как ты узнал адрес? – прошептала она.
– У врача. Я здесь последних полгода считай жил, пока мать болела. Так что всех знаю и все меня.
Он пододвинул табурет и присел у изголовья. С того дня Глеб стал бессменным ее спутником. Целыми днями он находился у Галиной кровати, что-то рассказывал, читал стихи, снова рассказывал. Вечером уходил, чтобы на утро появится с запиской от мамы, фруктами, якобы тоже от мамы, и опять провести день у ее постели. Поначалу Галя никак не реагировала на его приходы, потом это начало ее раздражать – как он смеет лезть в чужую жизнь? Но затем девушка с нетерпением стала ждать утра. Если раньше она почти не слушала его байки, то по прошествии времени, Галя сама стала вступать с ним в диалог и получалась увлекательная беседа. Очень медленно оттаивает душа у человека. За день до выписки девушка не удержалась и рассказала Глебу о той беде, в которую она попала. Наутро парень не пришел.
Разочаровавшись во всех и вся, обливаясь в душе слезами, Галя выходила из больницы. Когда девушка перешагнула порог родного дома, она сразу оказалась в объятиях матери.
– Родная, как я по тебе соскучилась! Милая моя, драгоценная! Глебушка! Галочка вернулась!
Из кухни вышел смущенный Глеб с огромным букетом цветов.
– С выздоровлением тебя!
Ничего не понимая, Галя вошла на кухню. Стол ломился от яств.
– Это все он, – шепнула ей на ухо мать.
– Ты извини, в больницу я не успел, поэтому приехал прямо сюда. Даже раньше тебя получилось.
– Ну давай, доченька, к столу, – захлопотала мать. – Небось соскучилась по домашней пище.
Галя, не произнося ни слова, покорно опустилась на краешек стула. Когда Валентина Петровна на минуту вышла из кухни, Глеб наклонился к уху девушки и прошептал:
– А с твоей проблемой я разобрался. Ее больше не существует.
– Ты из милиции? – удивленно спросила Галя.
– Нет, я слесарь. Но, поверь мне, что иногда разводной ключ бывает гораздо убедительнее милицейской дубинки.
Со слезами радости на глазах слушала мать веселый девичий смех.
Я свободен!
С самого утра Володе не везло. Мать накричала на него за двойку в дневнике, от отца он получил подзатыльник за стянутые накануне сигареты, а тут еще старушка в автобусе стоит над ним и шипит, как прорванный шланг: «Вот молодежь пошла. Совсем совесть потеряли. Уселся и сидит, будто вокруг никого. Вот мы в ваши годы..!»
– Вы в наши годы на извозчиках ездили! – огрызнулся Володя и, вскочив с сидения, стал пробираться к выходу. По пути ему наступили на ногу, больно толкнули вбок и оторвали пуговицу.
– Вот уроды! – пробурчал он, отряхиваясь на остановке. – Кажется, поубивал бы всех!
– Что, старики достали? – услышал Володя возле себя молодой голос.
Оглянувшись, он увидел возле себя парня чуть постарше себя – накачанного, бритоголового, одетого в кожаную куртку, черные брюки и высокие ботинки.
– Не только они, все достали! – в сердцах выпалил Володя.
– Вот, вот понаехало тут, разных, русскому человеку в своем городе тесно стало.
– Ой, и не говори! Куда ни плюнь – в черного попадешь.
– Вот именно, особенно на рынке. Ты куда сейчас? – вдруг резко поменял тему бритоголовый.
– В школу, – спохватился Володя и взглянул на часы. – Вот, блин, кажется, на первый урок опоздал.
– Ха! Так это же чутеньки! – обрадовался чему-то бритоголовый, и хлопнул Володю по плечу. – Меньше уроков – меньше проблем. Тебя как зовут?
– Володя.
– А меня Гена. Кликуха Геб, Геббельс – как кому нравится. А твоя как?
– У меня ее нет, – почему-то засмущался Володя.
– Ничего, подыщим! Слушай, раз все равно опоздал, может со мной прокатишься? Здесь не далеко.
Володя неопределенно пожал плечами. В школу ему идти было не охота, да и с незнакомым парнем тащиться неизвестно куда – тоже.
– Ну-ну, поехали, я тебя кое с кем познакомлю. Вот такие люди! Настоящие «мужики», – он втолкнул Володю в подошедший автобус.
Две остановки они проехали молча. Гена лишь изредка бросал косые взгляды на двух грузинских парней, стоящих рядом.
– Сейчас выходим, – прошептал он, когда автобус подходил к остановке. И как только дверь открылась, Гена со всего размаха ударил ближайшего парня кулаком в лицо.
От неожиданности Володя как вкопанный застыл на ступеньках, и бритоголовый в последний момент выдернул его из автобуса.
– Ты чего там застрял? – спросил Гена, потирая сбитый кулак.
– А за что ты его? – вопросом на вопрос ответил Володя.
– Да так. Он девушку мою увел.
– А-а, – облегченно вздохнул Володя. – За это, таких за одно место вешать надо.
– Ничего. Придет время – повесим. Всех подвесим, – сказал Бритоголовый и лицо его стало словно каменное.
Отойдя немного от остановки, Гена вдруг улыбнулся и посмотрел Володе в глаза.
– Совсем забыл тебя спросить. Ты «битки» свои подкачать хочешь?
– Ну-у-у…– неопределенно начал Володя. На самом деле он уже давно мечтал попасть в секцию культуристов, но в своем районе все они были платные, а отец наотрез отказался давать на это деньги. В других же районах Володя искать побоялся.
– Ты давай, подумай. Хоть ты парень и крепкий, я смотрю, но мускулы покачать не помешает.
– Хорошо, я подумаю. А куда мы идем? – спросил Володя, чтобы уйти от больной темы.
– сейчас узнаешь. Мы уже почти пришли. Они завернули за угол дома и очутились пред железной дверью, над которой висела красочная вывеска: «Атлетический клуб «Богатырь».
– Ух ты, «качалка»! – восторженно выдохнул Володя.
Гена улыбнулся и нажал на звонок. Через минуту дверь с лязгом отворилась. За ней стоял обнаженный до пояса бритоголовый парень, по виду, Володин ровесник. Увидев Гену, он вытянулся, вскинул вверх руку и прокричал: «Хойль!»
– Тихо ты, дурак! – набросился на него Гена.
– Не видишь, что ли, что я не один?!
– Виноват! – коротко бросил парень и сделал шаг назад, освобождая дорогу.
Гена вздохнул и неодобрительно покачал головой.
– Не обращай внимания, – сказал он, взяв Володю под руку. – Это наш обер, он всегда чуть со сдвигом. А так ничего, пацан хороший, надежный.
Они спустились по ступенькам в довольно большой, уютный, спортивный зал. Володя с интересом осмотрелся. Зал был как зал: боксерские груши, турники, штанги, тренажеры, зеркала – все было на месте. Единственное, чем он отличался от виденных ранее, это отсутствием фотографий знаменитых культуристов, а вместо них на стене висел большой плакат: «Либо ты – либо они!»
– О чем это? – спросил Володя.
– Да так, потом расскажу. Кстати, ты мне так и не ответил. Хочешь у нас заниматься?
– Хочу. А сколько стоит? – вконец растерялся Володя. Он приготовился услышать сумму и скрепя сердцем отказаться, но Гена хлопнул его по спине и засмеялся. – Вот чудак! Я же тебя сам сюда привел. Будешь заниматься бесплатно. Но, понимаешь, здесь не совсем секция, здесь клуб. Сюда приходят только его члены.
– А что за клуб? – перебил его Володя.
– Если хочешь знать, пошли к тренеру. Там и поговорим.
В дальнем конце зала находилась дверь в кабинет. Войдя туда, Володя был несколько сбит с толку его видом. Он думал увидеть там кубки, вымпелы, грамоты, висящие в рамочках на стенах, тренера в спортивном костюме. А оказалось, что ничего этого нет. В комнате с двумя шкафами, забитыми какими-то книгами и папками, и одним большим письменным столом с компьютером в середине, находился мужчина, по виду лет сорока, одетый в костюм, напоминающий военный мундир, спортивного телосложения, коротко стриженный. Он стоял у стены, на которой висел красный флаг с белым кругом в центре. В середине этого круга был нарисован знак, отдаленно напоминающий свастику. Всю стену позади стола занимала карта бывшего Советского Союза.
Войдя в кабинет, Гена вытянулся по стойке смирно. «Тренер» осмотрел с ног до головы Володю таким взглядом, от которого у мальчишки мурашки побежали по спине, и направился к столу.
– Тебя как зовут? – спросил он, усевшись за компьютер.
На удивление, голос мужчины, в отличии от взгляда, был тихим и нежным.
– Володя.
– Ты знаешь, что мы за организация?
– Нет.
Холодный взгляд устремился на гену.
– Я решил, что вы объясните это лучше меня! – прозвучал четкий ответ парня.
– Давно ли ты знаком с Геннадием? – вопрос прозвучал все так же мягко и дружелюбно.
– Нет, мы всего пару часов назад познакомились.
Снова ледяные искры полетели в сторону бритоголового. На этот раз тот лишь еще больше вытянулся и вскинул голову вверх.
– Пшел вон! – сухо, как выстрел, прозвучало в комнате, и Володя глазом не успел моргнуть, как оказался один на один с «тренером».
– Ты знаешь, кто такие санитары? – вдруг спросил мужчина, глядя куда-то поверх Володиной головы.
– Конечно, знаю. Они за больными ухаживают, на «скорых» ездят.
– Нет не совсем верно, – холодно усмехнулся «тренер». – Санитары – это те, которые помогают здоровым, избавиться от больных и слабых. Тебя часто обижают?
– Дома?
– Нет, на улице, в школе, в магазине.
– Ну-у-у…
– Бывает, значит! – хлопнул он по столу ладонью и встал. – И еще один вопрос, как ты относишься к нерусским?
– К кому? – не понял Володя.
– К неграм, армянам, евреям – всем у кого другой цвет кожи?
– Честно? Не очень.
– уже что-то, – сказал удовлетворенно мужчина и без всякого перехода добавил.
– Свободен. Если надумаешь, приходи послезавтра в 16.00. Может, из тебя чего и получится.
Когда за Володей захлопнулась железная дверь спортзала, первой его мыслью было бежать отсюда домой и забыть все это, как страшный сон. Но уже в автобусе вид спортивных снарядов и этот взгляд, завораживающий взгляд удава, завладели им всем без остатка.
Дома разнос за прогул школы он выслушал в полуха, а наказание в виде ссылки в свою комнату Володя воспринял, как благо. Ему было над чем подумать.
Весь вечер и следующий день у Володи прошли в душевном смятении. В нем боролись два чувства – страха перед этой организацией, перед этим человеком с вкрадчивым голосом и холодными глазами, и желанием качать мускулы в спорсекции. На третий день он все же сделал выбор: «Никто насильно меня туда не тянет», – размышлял он, садясь в автобус, идущий в сторону клуба. «Похожу, покачаюсь, а там видно будет. Может, они и вправду чем хорошим занимаются. Что-то вроде тимуровцев. Я свободен в своем выборе». С такими мыслями он нажал на кнопку звонка у железной двери.
– Тебе кого? – спросил Володю бритоголовый парень, вышедший на звонок.
– Мне ваш тренер сказал придти сегодня в 16.00.
– Тренер? Какой тренер? Ах, «тренер»! – вдруг рассмеялся парень. – Ну проходи. Его пока нет, подожди немного.
Володя прошел через уже знакомый зал и стал у двери в кабинет – ни стульев, ни скамеек не было.
В ожидании начальника мальчишка стал наблюдать за находящимися в зале молодыми людьми. Когда он пришел, их было человек пять, но с каждой минутой приходили все новые и новые люди. Все они были одеты словно в униформу: черные брюки, высокие ботинки. Черные кожаные куртки или пуловеры. Как один, были наголо бритые. Здоровались между собой они тоже странно, выбрасывали вперед и вверх правую руку и произносили «Хайль!», потом обнимались. Володя стоял в дальнем углу, и потому его сразу заметно не было, и он мог никого не смущая, наблюдать за входящими. Ровно в 16.00 в очередной раз лязгнула входная дверь и раздалась команда: «Смирно!». В тот же миг кучка разговаривающих между собой ребят рассыпалась и превратилась в ровную красивую шеренгу. В зал вышел «тренер». Он молча прошелся вдоль вытянувшихся парней, придирчиво осмотрел каждого и повернулся лицом к Володе.
– Пришел все же, – тихо проговорил он. – Ну что ж, значит, ты – наш человек. Через минуту мы с тобой поговорим. «Тренер» развернулся, прошел к середине строя, встал лицом к ребятам и вдруг рявкнул:
– Кто мы?
– Санитары! – четко ответил строй.
– Наша задача?
– Очистить землю от грязи!
– Наша цель?
– Чистая нация!
После этих выкриков он стал прохаживаться вдоль шеренги. Остановившись напротив одного из ребят, «тренер» ткнул его пальцем в грудь и спросил:
– Что ты сделал для приближения нашей цели?
– Вчера я начистил хвост одной обезьяне, – гордо ответил паренек.
– Молодец. Доверяю тебе провести занятие, – похвалил его «тренер» и, повернувшись, направился в кабинет.
– Ну как? Теперь ты понял, где находишься? – спросил он, когда они с Володей оказались в комнате.
– Понял. Вы – скинхеды!
Еще в прошлый раз у парня было предположение, что эта секция или клуб, как они ее называют, не совсем легальна, и больше всего боялся, что это окажется какая-нибудь секта. Но, рассмотрев сегодня получше ребят, послушав их разговоры, речевку, приветствия, он сообразил, что это за люди, и на сердце у него отлегло. В последнее время Володя часто по местному телевидению и в газетах встречал сообщения о нападении и избиении граждан другой национальности. Показывали задержанных при этом парней, точь-в-точь похожих на тех, что сейчас находились в зале. Самое удивительное, что тогда к арестованным он испытывал чувство жалости и обиды за то, что те страдают «безвинно».
– Молодец. Только не скинхеды, как нас неправильно называют, а воины, борющиеся за чистоту своей нации, своей родины, своей земли, в конце концов. Я проверил твою родословную и хочу заметить, что ты вполне нам подходишь. Чистокровный русский. Значит, коль явился сюда, зная, кто мы такие, ты готов вступить в наши ряды?
– Готов, – с уверенностью сказал Володя.
– Тогда подпиши вот здесь, – он протянул листок с отпечатанным текстом, и парнишка поставил внизу свою подпись, не читая.
– Хорошо, – продолжил «тренер», пряча документ в стол. – Порядок к нас строгий, дисциплина железная. За каждое нарушение – наказание. Собираемся мы здесь через день, ровно в 16.00. опоздаешь или не придешь – наказание. Понятно?
– Так точно! – вспомнил сериал «Солдаты» Володя и встал в постройке «смирно».
– Не плохо, – похвалил его «тренер». – Можешь идти заниматься. Обо всем остальном подробно тебе Гена расскажет.
– А как к вам обращаться? – спросил Володя уже у порога.
«Тренер» встрал из-за стола, расправил плечи и произнес слово, которе, казалось, заполнило всю эту комнату: «Я – Бог».
Глаза у парня расширились от изумления. Его семья хоть и не ходила в церковь, но ко всему, что связано с религией, относилась довольно трепетно, и Володя с младенчества привык почитать Деву Марию и Всевышнего, и всех святых с апостолами. Потому такое богохульство больно резануло его слух. «Может, я что-то не так услышал?» – подумал он, выскакивая из кабинета.
– Ну как? Что сказал Учитель? – спросил Гена, поджидавший его у двери.
– Почему бог? – все еще не мог придти в себя Володя.
– А! Богдан его зовут. Потому и бог. Сокращенно, – рассмеялся Гена. – Ты говори, как прошла встреча? Ты с нами?
Парнишка не успел ответить, как над дверью в кабинет загорелась красная лампочка, и раздался звонок.
– Меня вызывает! – забеспокоился Гена. – Будь здесь, я надеюсь, что скоро вернусь.
И он, набрав в грудь воздуха, как пловец перед нырком, шагнул в комнату.
Вышел Гена оттуда тогда, когда у Володи начало лопаться терпение, и он уже собирался идти самостоятельно в раздевалку переодеться. Вид у него был озадаченный.
– Дождался меня? Молодец! Значит, есть терпение, а это главное, – сказал Гена, внимательно осматривая Володю. – Ну что, марш переодеваться – и ко мне. Я жду тебя у тренажеров.
Володя кивнул и побежал в раздевалку.
II
С того дня жизнь у мальчишки круто переменилась. Он стал ощущать себя не просто чьим-то сыном и учеником 10-ого класса, а членом самой сильной и на его взгляд, самой нужной организации. Поначалу с ним постоянно беседовали – то «бог», то Гена, разъясняя, что это за организация, для чего создана, что в ней можно, а что нельзя. Давали читать разные книжечки, брошюрки, слушать кассеты. Он усиленно занимался в спортзале, где основной упор делался на боевое искусство. С тех пор Володя перестал принадлежать самому себе, постоянно он был с кем-то. После школы его встречал Гена, поздно вечером Гену заменяли книги, постоянно приносимые им, а после Гена строго спрашивал о их содержании и о его мыслях по этому поводу. В конце концов Володя с головой погрузился в дела «санитаров», благо родители, занятые своими проблемами, были только рады, что ребенок не шатается с алкоголиками по подъездам, а ходит, как он им объяснил, в спортивную секцию. Этого было достаточно, и они полностью отгородились от него своей личной жизнью.