XI
. Заехал в Люблино. Порок заикания
Козлов, сам себя не помня, нёсся прочь от «Пьяного денди». Он разлил виски, разбил стакан, потерял в мартовской грязи «Паркер». Наконец он остановился и решил, что нужно ехать домой. «Вызвать такси до «Сокольников», – соображал Козлов. – Вызвать такси. Где телефон? Почему я так напился? Почему я всё вижу?»
Действительно, предметы вокруг Козлова приобрели болезненно чёткие очертания.
«Когда моё зрение успело стать хорошим? – подумал Козлов, поднося руку к глазам и нащупывая что-то на носу. – Что это? Очки? Я никогда не носил очков… Ах да…»
Козлов понял, что вся эта фантасмагория со сменой тел ему не привиделась. Он находился в теле Гвоздева, потому-то ему и было так легко бежать: Гвоздев значительно уступал Козлову и в росте, и, разумеется, в весе. А близорукость, присущая обоим нашим героям, была побеждена дорогими очками Гвоздева с особым строением линз. Козлов поднял руку, готовясь привычным жестом провести по своим редким волосам, и возликовал, обнаружив у себя на голове густую шевелюру.
Козлов набросил на плечи гвоздевское пальто, достал из кармана гвоздевский седьмой айфон, включил фронтальную камеру и стал любоваться собой. Никогда процесс самосозерцания не доставлял студенту столько удовольствия, как в ту минуту.
Тут Козлов вспомнил, что ему не поздоровится, если он не уберётся куда подальше от бара «Пьяный денди». Несмотря на опьянение, мысль Козлова была стройной и точной. Козлов порылся в карманах гвоздевского пальто, извлёк оттуда паспорт, открыл страницу с пропиской, затем радостно вызвал такси и был привезён на Люблинскую улицу. К огромному сожалению, Гвоздев не жил в этом дивном месте уже лет пятнадцать.
Козлов потратил полчаса на поиски указанной в паспорте квартиры. Постояв у невзрачной двери и немного помявшись, он наконец нажал на кнопку звонка. Никто и не думал открывать Козлову. Козлов продолжал звонить. Потом он поглядел на айфон, который сжимал в руке, и наконец-то засомневался, что владелец такого гаджета живёт в обшарпанной брежневке в районе Люблино.
Эйфория медленно покидала Козлова. Он уныло отошёл от двери, пробрался на лестничную клетку и сел на ступеньках, с интересом разглядывая точёные гвоздевские руки. Голова Козлова – или голова Гвоздева? – раскалывалась. Хотелось спать.
Оторвавшись от созерцания своих новых рук, Козлов решил штурмовать айфон, надеясь, что тот сообщит всю нужную информацию о месте жительства Константина Гвоздева. Айфон и впрямь оказался полезен. Проштудировав инстаграм Гвоздева, а также фотогалерею, Козлов выяснил, что отправляться ему нужно в маленькую, но очень богатую деревню вроде Барвихи. Окончательный ответ юному детективу дали Гугл-карты. Гвоздев имел несчастье установить в приложении функцию «проложить маршрут домой». Козлов не замедлил ей воспользоваться.
Через минуту он уже вызывал такси до Троице-Лыково.
Промелькнули за окном ворота госпожи Гниловой-Шереметьевой, и такси остановилось около особняка Гвоздевых. Козлов заплатил, вышел из машины, доковылял до калитки и, пытаясь выглядеть уверенным, позвонил. Открыл охранник, который здорово развеселился, увидев пьяного хозяйского сынка. Козлов вошёл в коттедж, бросил пальто в прихожей и принялся кружить по дому в поисках предполагаемой комнаты Гвоздева. Козлов умудрился разбудить госпожу Гвоздеву: она вышла ему навстречу из спальни, сонно щурясь.
– Что происходит? – спросила она и сопроводила вопрос элегантным зевком.
Козлов немного испугался, и у него вырвалось:
– М-м-м-мама, где я?
– Что с тобой, Константин? – удивилась госпожа Гвоздева. – Сын, ты что, пьян?
Узнав, что эта особа в самом деле приходится Гвоздеву матерью, Козлов осмелел и произнёс, выпуская алкогольные пары госпоже Гвоздевой в лицо:
– Д-д-д-да, м-мама, я п-пьян, я з-заблудился.
– Напомнить, где твоя комната? – разозлилась госпожа Гвоздева. – Как ты себя ведёшь? Почему являешься домой в третьем часу ночи? Почему ходишь по дому в ботинках? И, кстати, ты не вернул мне мой «Паркер».
– К-к-какой… «П-п-паркер»?
– Твоя комната – там! По лестнице наверх, первая дверь налево, извольте сориентироваться! – бушевала госпожа Гвоздева. Потом она пытливо всмотрелась в лицо сына, нахмурилась и добавила: – Не пойму, Константин… что у тебя с голосом?
Тогда Козлов понял: переселившись вопреки всем законам биологии в тело Гвоздева, он вопреки же всем законам прихватил с собой свой собственный плаксивый тенорок. Но это ещё полбеды, а беда в том, что вслед за тенорком увязался врождённый порок заикания, который Козлов, несмотря на многолетние старания, так и не смог победить.
XII
. Геля, чёрт возьми!
Ни Козлов, ни Гвоздев, увы, не были посвящены в тайны магии. Голос поддаётся изменению, ибо нет на земле ничего невозможного. Голос поддаётся изменению! Иначе теряется весь смысл, вся соль перемещения из тела в тело. Только представьте, что подумал бы китайский партнёр Гвоздева-отца, заговори его любовница с ним не нежным сопрано, а немного севшим после многочисленных лекций, хоть и приятным тенором, которым ваш покорный слуга наделён от природы. Не думаю, что удивлённый китаец поверил бы россказням о больном горле и уставших голосовых связках. Избежать курьёзных ситуаций легко: пара заклинаний, немного гипноза – и готово! Но откуда бы Козлову знать техническую сторону дела, превращающую переселение душ в мастерство? Пришлось мириться с заиканием и всеми силами пытаться его подавить.
Оставим пока Козлова наедине с заиканием, похмельем и невесёлыми мыслями. Вернёмся в бар «Пьяный денди», где я довольно долгое время наслаждался чудесной симфонией из ругани и молитв под песни британских атеистов. Первым отклонился от своей музыкальной темы студент-таракан. Видимо, он догадался, что матерками проблемы не решить. Его родное тело скрылось в неизвестном направлении, занятое Козловым. Не оставаться же навеки тараканом!
Гвоздев яростно поднялся на задние лапки и прочитал заклинание:
– Пинне-нагель гуншаньян кальво цигенбок динцзы кабра куддельмуддель!
Несчастный бармен не выдержал, опустился на стул и заплакал, как ребёнок, призывая на помощь маму и господа. Коллега бармена, занятая мыслями о неоплаченном счёте и упущенных чаевых, не заметила странного поведения таракана. Она бросилась утешать незадачливого юнца, но только усугубила ситуацию. Пришлось вызывать санитаров. Бармена увезли в бессознательном состоянии. Думаю, сейчас он находится в той же лечебнице, что и Татьяна, горничная Гвоздевых.
Заклинание подействовало. Таракан повалился на спинку, а Козлов-Гвоздев зашевелился и поднялся. Видимо, пребывание в чужом теле доставляло студенту мало удовольствия. Он морщился, проделывал какие-то базовые спортивные упражнения, сопровождая каждое движение горькой руганью. Наконец Гвоздев обессилел и сел за столик, подперев голову рукой. В это время коллега бармена уже успела отдать бедного помешанного в руки врачей и, грозная, как царь Иван Четвёртый, направилась прямиком к Гвоздеву, требуя оплатить счёт. Гвоздев словно очнулся от тяжёлого сна. Он привычным жестом потянулся к карману, готовясь по-барски швырнуть на стол пятитысячную купюру, мол, держите, холопы, пока господин щедр. Но студент обнаружил, что его карманы пусты, как карманы любого обычного студента! Гвоздев грустно усмехнулся: Козлов мало того, что находился не в самой лучшей физической форме, так ещё и был беден! Это окончательно добило избалованного представителя золотой молодёжи. Он вскочил, сгрёб в охапку козловскую куртку и под угрозы барменши вызвать полицию, как некогда Козлов, бросился прочь из «Пьяного денди».
Я поднялся, усмирил разбушевавшуюся барменшу, вручив ей всё содержимое своего кошелька и заявив, что «плачу за этих молодых людей». Доблестная работница обрадовалась, а я преспокойно последовал за Гвоздевым.
Гвоздев первым делом исследовал карманы куртки и выудил кнопочный телефон Козлова – какую-то древнюю нокию. Эта находка едва не вывела Гвоздева из себя. Гвоздев овладел собой, повертел в пальцах нокию, думая, звонить ли ему самому себе, то есть узурпатору Козлову, но предположил, что пьяные разборки до добра не доведут. Ставить в известность о случившемся госпожу Гвоздеву также представлялось бессмысленным. Гвоздев принял решение: ехать домой к Козлову и проспаться. Утро вечера мудренее. Может, произойдёт чудо, и Гвоздев проснётся в своём доме, в своём теле от будильника на своём айфоне. Мечты!
Пока же Гвоздеву предстояло выяснить, где живёт Козлов. Догадливостью товарища Гвоздев не обладал: ему даже не пришло в голову заглянуть в козловский паспорт. Гвоздев отчаянно листал контакты на телефоне Козлова, размышляя, чей бы покой нарушить в час ночи, пока не наткнулся на запись, разрешившую все его сомнения. «Ангелина» – гласила эта запись. Недолго думая, Гвоздев нажал на кнопку вызова.
– Алло? – спросили в трубке после долгих гудков.
– Это я, Козлов Геннадий! – начал Гвоздев.
– Геннадий! – стоя в нескольких шагах от Козлова, я отлично слышал контральто Мельниковой. Её голос разносился над Москвой, подобно страшной музыке. – Геннадий. Какого чёрта ты звонишь мне посреди ночи? Ты пьян?
– Только один вопрос, только один вопрос, – слегка опешив, забормотал Гвоздев. – Ты была у меня в гостях? Хоть когда-нибудь? Я тебя приглашал?
– Да, кажется, – отвечала Ангелина. – Я приходила к тебе за консультациями по экономике новых индустриальных стран. Геннадий, что у тебя с голосом? Ты однозначно пьян!
– Скажи мне, – молил Гвоздев, – какой у меня адрес?
– Ты с ума сошёл? По-твоему, я помню?
– Геля, чёрт возьми! – заорал Гвоздев. – Мне нужно знать, какой у меня адрес! Геля, не смей бросать трубку!
Нокия пикнула и издала гулкий сигнал отбоя. Нужно сказать, что Козлов за все три года влюблённости ни разу не посмел назвать Ангелину «Гелей». Чаша терпения Мельниковой была переполнена. «Издевательство!» – проворчала девушка, завершая разговор и переводя телефон в беззвучный режим.
Гвоздев остался ни с чем. Он уже строил в уме не очень радужные перспективы ночлега в переходе или в полицейском участке. Тогда я сжалился над студентом и гипнотически сообщил точный адрес Козлова – его я знал благодаря не магическим способностям, а шпионским.
Но, увы, я потерял всю энергию, пока развлекался в «Национале». Моё сообщение никак не доходило до Гвоздева. В отчаянии я подошёл к студенту и передал ему адрес, что называется, из уст в уста.
– Метро «Сокольники»? – переспросил Гвоздев, воззрившись на меня, как на божественного посланника.
– Да. Поторопитесь. Скоро отойдёт последний метропоезд.
Гипнотическая сила моего голоса тоже была недостаточной. Гвоздев послушно побрёл к метро, но вдруг остановился, оглянулся, смерил меня взглядом.
– Где-то я вас видел. Где же?.. Вы этот… как вас там… не помню, чёрт побери! Вы аспирант Дмитрия Евгеньевича! Что за чертовщина! Что вы тут делаете? Неужели тогда… это был он?
– Старайтесь меньше думать об этом, – отозвался я. – Напоминаю: последний поезд отъезжает уже через семь минут!
Гвоздев побежал к метро в меру козловских сил. Моё же настроение почему-то сделалось неприлично скверным. Столько ошибок за последний месяц! Видимо, мне стоит бросить магию и пойти в сантехники! Меня потянуло на преступление. Я пробрался к ближайшему банкомату, заклинанием выудил оттуда пачку хрустящих купюр и отправился назад, в «Пьяный денди», где собирался пить отнюдь не тыквенный сок.
XIII
. На кафедре английского языка
Я проснулся на другой день в три часа после полудня в незнакомом месте. Первой моей мыслью было: «Дмитрий Евгеньевич меня уничтожит! Если не физически, то морально». Мысль оказалась пророческой.
Дмитрий Евгеньевич ждал меня у входа в квартиру, которая, по моим догадкам, принадлежала сознательной барменше. С ужасом я пытался вспомнить, что же натворил этой ночью, но никакая магия не помогла восстановить события, последовавшие за моим возвращением в бар «Пьяный денди». Дмитрий Евгеньевич отчитал меня, назвал нерадивым учеником и дармоедом, не умеющим сдерживать себя. Я согласно кивал и спрашивал себя, когда же утихнет буря. Буря не утихала три дня. На четвёртый Дмитрий Евгеньевич смилостивился и поручил мне новое задание – проконтролировать заведующую кафедрой английского языка, навести на этой самой кафедре порядок, а заодно разузнать новые сплетни о старшекурсниках.
Заведующая Смрадова была разваливающейся на глазах восьмидесятилетней старухой. Свою душу она целиком отдала любимому факультету. Стоило мне подключиться к телу профессорши и поймать весь спектр её ощущений, я сразу понял, почему она вечно зла на весь мир. Если бы у меня так болели суставы и голова, я бы не то что проклинал всех и каждого, я бы давно откинул копыта. Я усмирил боль с помощью волшебства и отправил Смрадову на поиски старшей преподавательницы кафедры – доцента Каганской. Смрадова, радуясь нежданно вернувшемуся здоровью, бодро вышагивала по коридору, и я услышал, как какой-то студент за её спиной проговорил:
– Ты смотри, у старушки второе дыхание открылось!
Я чуть было не повелел профессорше оглянуться, но вовремя вспомнил, что Смрадова очень плохо слышит. Смрадова по моему настоянию поубавила прыть и в кабинет доцента Каганской вошёл, сгорбившись и хромая.
У Каганской было занятие в той группе, где учились Мельникова и Козлов. Я сразу заметил, что Козлов отсутствует. На его законном месте рядом с Мельниковой никто не сидел, и Мельникова не испытывала по этому поводу огорчения. Каганская читала студентам речь о том, что у девушек нет никаких шансов добиться успехов в бизнесе.
– У вас только два выхода: либо вы выгодно выйдете замуж, либо вы выгодно выйдете замуж. А так – вам придётся работать переводчицами. Для девушки самая подходящая профессия. Можно ещё преподавать. Но преподавателям, увы, мало платят.
Юная феминистка Рылеева, сидевшая на галёрке, так и кипела от негодования, слушая советы преподавательницы.
Я попытался заставить заведующую поговорить с Каганской о приближающемся государственном экзамене, но понял, что Каганская Смрадову за человека не считает, более того – уже видит себя на её месте. Каганская, к слову, была младше Смрадовой всего на десять лет, но сохранилась гораздо лучше. Сын Каганской работал здесь же, на кафедре английского языка. Меня отправили к нему: мол, с ним я смогу обсудить кафедральные вопросы в деталях.
Смрадова потащилась на кафедру, где застала Яну Кораблёву, магистрантку, которая, за неимением более квалифицированных кадров, вела на первом курсе английский с нуля. Я отлично знал, что девчонка пришла вовсе не за учебными материалами, а за тем, чтобы увидеть молодого Каганского, объект своего обожания. Сложно сказать, что она нашла в этом избалованном субъекте. Для него Яна ровным счётом ничего не значила. Ходит по вузу магистрантка какая-то, только под ногами путается! Да ещё и светит на все четыре стороны своим типично русским лицом, без единой примеси чего-то интеллигентного, каганского, родного. Каганский тоже пребывал на кафедре и посвящал себя величайшему делу: выкладывал в инстаграм перлы студентов. Этот неприятный тип сидел, закинув ногу на ногу, прямо на столе Смрадовой. Что-то подсказывало мне, что бедную заведующую здесь не уважают. Я решил показать наглецам, кто в доме хозяин.
Смрадова своим скрипучим голосом озвучивала мои слова. Я взялся отчитывать Кораблёву и Каганского. Начал я с Кораблёвой, надеясь, что доблестный рыцарь по всем законам жанра вступится за даму. Доблестный рыцарь за даму не вступился. Тогда я принялся обрабатывать рыцаря, намекнув ему, что тот ведёт себя не по-рыцарски, сидя на столе профессора. Профессора! Я многократно подчеркнул, насколько высоким званием обладает Смрадова, в попытках смешать Каганского с грязью. К сожалению, я не учёл, что быть профессором в наши дни уже не так престижно, как раньше. Да ещё Кораблёва сама вздумала защищать своего рыцаря, словно Орлеанская дева слабого короля Карла. Я даже мысленно согласился с феминисткой Рылеевой, считавшей, что в современном мире всевластных жён и дев мужчины стали ни на что не годны.
– Дмитрий просто отдыхал! – заявила Яна.
– Он мог отдыхать вместе со студентами на подоконниках! – вопила Смрадова. – Но не на столе профессора! Кто он такой и кто я такая!
– Да какой вы профессор! – небрежно произнёс Каганский. – Даже она, – он махнул рукой в сторону Кораблёвой, – знает, что ваша так называемая диссертация – сплошной плагиат. А ваш стол, кстати, мне пришлось протереть. Иначе я бы побрезговал на нём сидеть.
Этот чистюля вообще протирал все горизонтальные поверхности подряд, исключая полы. Его студенты говорили, в любой аудитории, прежде, чем начать занятие, он надраивал столы влажной салфеточкой, потому что у него была «аллергия на пыль». Наверняка уборщицы радовались, что Каганский выполняет их работу.
Я приказал Смрадовой изобразить гнев.
– Тебя уволят! – закричала она Каганскому.
– Какая потеря для меня! – возразил тот. – Вам это совершенно не выгодно. Я занимаюсь тут почти что благотворительностью. Кого вы, позвольте спросить, назначите на моё место да ещё с такой зарплатой? Её, что ли? – он снова указал на Яну.
Смелая Жанна д’Арк бросилась вперёд и загородила короля Карла собой.
– Не смейте жаловаться на Дмитрия! – крикнула она, сверкая глазами. – Он бесценный педагог!
– Дорогая, не лезьте, это не вашего ума дело, – устало сказал Каганский, вставая и отстраняя Яну. Яна обиделась и расстроилась, а я пришёл к печальному выводу, что очередное задание Дмитрия Евгеньевича провалено: навести порядок на кафедре английского языка не представляется возможным.
Я вздохнул и поклялся в душе никогда больше не иметь дело с этой адской кафедрой. Проклиная кафедру, я ненароком ослабил своё давление на Смрадову и позабыл вернуть ей боль в суставах. Смрадова немного вышла из-под контроля. Она перестала прикидываться больной старухой и, напоминая своим видом Боинг без хвостового стабилизатора, пустилась в беспорядочное странствие по институтским коридорам. Когда профессорша спустилась в холл, я наконец прибрал её к рукам. Тут я заметил стоящего у стены Козлова в облике Гвоздева. Одетый и причёсанный весьма нелепо, он держал в руках огромный букет и явно поджидал Мельникову. Какое счастье, подумал я, что Гвоздев не видит, как этот модник обошёлся с его внешним видом. Я решил пошутить. Смрадова подошла к Козлову, впилась в него маленькими злобными глазками и сказала:
– Козлов! Смотрите, будьте осторожнее! Что-то вы на себя не похожи!
Мои слова произвели удручающий эффект. Козлов побледнел и прислонился к стене. Я же рассмеялся и вновь перестал контролировать Смрадову, и та, совершенно обезумев, преследуемая удивлёнными взглядами охранников и студентов, побежала дальше – почему-то к мужской уборной.
Разумеется, мне снова влетело от Дмитрия Евгеньевича. На этот раз наставник растирал меня в порошок целую неделю и лишил меня своих волшебных пилюль, которыми обещал снабдить меня в случае успешного выполнения поручения.