Йорка осторожно выбирается из под шкуры и оглядывается на спящих на соседнем ложе Ратибора и Кайру. Осторожно встаёт, хочет идти, но громкий храп мужчины заставляет её замереть и некоторое время не двигаться с места.
Тишина.
Девушка делает шаг, останавливается, оглядывается на Ратибора.
Спит.
Йорка делает ещё несколько шагов, становясь всё смелее и смелее.
Неожиданный треск сухой веточки на полу почти у самой двери заставляет девушку замереть и оглянутся назад.
Два чёрных глаза Кайры неподвижно и пристально смотрят на неё.
Йорка смущается и, не зная, что ей теперь делать, переминается с ноги на ногу, смотря на ухмыляющуюся иирку. Но Кайра широко улыбается и несколько раз слегка машет ей рукой, указывая на дверь. И славличанка отворачивается, делает шаг и снова вопросительно поворачивается к дикарке.
«Ну, что же ты? Иди, иди»,– жест Кайры настолько понятен, что та, слегка кивнув охотнице головой, осторожно выходит из землянки и направляется к лесу.
Сладко зевнув, Кайра кладёт руку на грудь мирно спящего Ратибора и закрывает глаза.
Мохнатые ели и заросли дикого шиповника тёмной стеной окружили деревню иирков и, что бы пробраться через неё, Йорке приходится почти проползать между колючими ветками, нещадно рвущими её одежду.
Высоко на дереве мигнули два жёлтых фонаря, и вскоре взмах могучих крыльев разрезал пропитанный ночной влагой воздух над головой девушки.
Она инстинктивно прикрыла голову руками и вжала в плечи.
Жалобный писк пойманной жертвы.
И всё. Снова тишина окружила Йорку среди чужого леса, заставляя испуганно озираться по сторонам. Тихо ступая по мягкой траве, девушка, углублялась всё глубже и глубже в лесную чащу
Вернуться? Нет, навряд ли она нужна там, в чуждой деревне. На мгновенье, тогда, у реки, когда Ратибор целовал её холодные губы, странные чувства дрожью пробежали по её телу. И впервые за долгие дни она испытала прилив нежности к этому суровому человеку, так заботливо оберегающего её. Но нет! Как она может? Он дикий варвар, укравший её из родного племени, вырвавший из рук самого милого и желанного парня.
Йорка остановилась и закрыла глаза. Мягкая улыбка открывшихся воспоминаний озарила её лицо.
Койву! Как мил и нежен он был с ней! Как добр и почтителен! Я знаю, ты ищешь меня! И мы обязательно, обязательно будем вместе.
Глубоко вздохнув, девушка открыла глаза и встретилась взглядом с парой жадных зелёных огоньков, сверкающих из-за впередистоящих кустов.
«Волки»!– вихрем пронеслось в голове Йорке, и она в панике огляделась по сторонам, готовая к отступлению. Но и сзади и с боков на неё смотрели три, четыре, пять пар блестящих глаз.
Сколько же их! Целая стая! Нет. Она не сдастся без боя.
Из-за куста показался злобный оскал и, осторожно ступая и судорожно клацая зубами, на поляну вышел вожак.
Не сводя с него глаз, Йорка опустилась ниже и нащупала рукой вросшую в землю толстую ветку, покрытую мхом. С силой дёрнув её, девушка потеряла равновесие и чуть не упала, пошатнувшись.
Это заметил вожак и уверенно двинулся ей навстречу.
– Не подходи, – твёрдо произнесла девушка, махнув на него палкой.
Не ожидавший сопротивления, волк остановился и, вытянув шею в сторону Йорки, громко клацнул зубами.
Ещё взмах, и он отступил назад.
Но, занятая отпугиванием вожака, Йорка совсем забыла об опасности сзади и не заметила, как одна из волчиц, тесно прижимая брюхо к земле, подползла к ней и рванула за подол рубахи.
–А-а-а-а!
Крик отчаяния разрезал ночную тишину.
– Прочь! Пошли прочь!
Удар сзади, и завывшая от боли волчица отползает назад, боязливо поджав под себя облезлый хвост.
Но ей на смену тут же делает выпад другой волк, третий, пятый…
Удар, ещё, ещё, ещё…
Пока ещё девушку спасает длинная рубаха, вихрем кружащаяся вокруг её ног, но ловкое зверьё так быстро отрывает от неё маленькие клочки, что вскоре им открываются стройные икры Йорки, бешено пульсирующие жилки на её ногах.
Одна слабая девушка и стая голодных волков.
Бой слишком неравен.
Силы покидают Йорку, и мысленно она уже просит богов радостно принять её в свои чертоги.
Но в этот момент…
Глава 6
Дворец состоит из нескольких этажей, выложенных кольцом. Сам тронный зал и покои находятся на верхних ярусах, а на самом нижнем, почти врытом в землю, в своих комнатах – клетках живут рабы – гладиаторы и животные, предназначенные для боёв на арене. Таким образом, сама арена находится в центре кольца и, что бы наблюдать за представлениями, не нужно покидать пределы дворца, а можно просто выйти на залитые солнцем и украшенные цветами террасы, расположенные по всему периметру внутреннего здания. Обычные зрители- горожане тоже допускались на представления через несколько входов, расположенных по кругу и рассаживались на открытых террасах с первого по третий ярусы, подняться на которые можно было только со стороны арены. Эти террасы были надёжно защищены от нападений животных и гладиаторов тонкими железными сетками, через которые отлично просматривалась вся арена. На ней представления проводились не часто, а только по крупным праздникам, как в этот вечер. И, что бы попасть на него, нужно было или особое приглашение, или заплатить за вход, что, конечно, могли себе позволить совсем не многие.
Конечно, в городе были и другие арены, более доступные для посещения. Но и бои представлением на них уж точно не назвать. Просто кровавые бойни без правил. Однако, уставшим от безмятежной жизни горожанам, они очень нравились и собирали толпы народа.
Вечерело.
Разряженные мужчины и женщины выходили на свои террасы, богатые горожане выстаивались в длинные очереди к входу.
На арене по периметру ставились высокие факелы.
В тесных клетках, расставленных по периметру, злобно рычали жаждущие ловкой добычи хищники.
Гладиаторы молились своим богам, уповая на победу или, в худшем случае, на лёгкую смерть.
На представление в ложу на самом верхнем ярусе, открывающем прекрасный вид на арену и на чёрное небо, мерцающие дальними звёздами, были приглашены и угодившие своими дарами купцы.
На центральном месте восседает, разумеется, сам хозяин с женой. Перед ним у его ног сидит несколько разновозрастных подростков, мальчиков и девочек, его детей. А по бокам – особые гости. Каждый раз они были новыми. Те, кто отличился в битвах, политике, сумел рассмешить или сделать достойный подарок. В общем, все, кто заслужил его особого внимания. Сегодня это были балты. Никогда не видевшие ничего подобного, северяне с высоты своего нахождения с нескрываемым любопытством наблюдали за копошащимися в низу людишками.
Солнце садится всё ниже и ниже.
Темнота поднимается выше и выше.
И вот, когда уже ничего не видно на расстоянии вытянутой руки, где то там, в низу, громогласно заявляет о себе оркестр, разрезая ночную тишину.
Громкими методичными ударами барабаны вещают о начале представления. Присоединившиеся к ним ревущие трубы и переливы струн мелодичным трепетом заполняют всё вокруг.
Купцы удивлённо переглядываются. На тёмной арене не то что людей, но вообще ничего не видно.
Но что это?
Не понятно откуда, но внизу вспыхну один огонёк, потом второй, третий… И вот уже десяток огней, испускаемых факирами изо ртов освещает всю арену и стоящих между ними на коленях танцовщиц, единственным одеянием которых являются лёгкие покрывала, накинутые на плечи. Ещё мгновенье, и девушки разом распахивают сверкающие покрывала – крылья и неистовый танец, то возникающий под огненными фонтанами факиров, то поглощаемый темнотой, в полной тишине покрывает всю арену. Только редкие одновременные хлопки десятков ладоней танцовщиц нарушают покой странного танца. Звук барабанов прерывает тишину. Темнота.
Вспышки факелов.
Взмах крыльев.
Темнота.
Вспышка.
Обнажённые тела танцовщиц.
Темнота.
Темнота.
Темнота.
У невесть откуда взявшейся посередине арены деревянной стены с двух сторон стоят распятые верёвками по рукам и ногам обнажённые женщины. Вокруг них, образуя огненный круг, на одном колени стоят факиры, извергающие пламя в их сторону. А дальше – вторым кругом в широких огненно- красных шароварах, сверкая намазанными малом мускулистыми телами неистово прыгают танцоры с горящими голубым пламенем кинжалами в руках, приседая и выпрямляясь на пружинистых ногах.
Замолкают трубы, затихают струны и только барабанная дробь и ритмичные хлопки огнедышащих факиров нарушают тишину, нависшую над объятую безумным танцем огня арену.
Р-раз – и первые лезвия, объятые пламенем летят в сторону прикованных женщины и вонзаются прямо над их головами.
Ни один мускул не задрожал на их лицах, ни одна мышца не дёрнулась на их телах.
Глухой стон удивления и восхищения.
Р-раз! Второе, третье, четвёртое… Одно за другим из рук умелых танцовщиков лезвия стремительно свистят в воздухе и вонзаются острыми концами в тонкое дерево в миллиметре от застывших девушек, образуя горящий контур их тел, сжигая связывающие их по ногам и рукам верёвки.
Женщины спускаются с постамента и горделивой поступью проходят мимо застывших в поклоне факиров и танцовщиков.
Арена взрывается сотнями тысяч аплодисментов восторженной публики.
Столб огня на месте стены неистовым пламенем тянется к небу и превращается в чёрные головешки ещё до того, как десятки артистов покидают сцену, последние из которых растворяются в нарастающей темноте.
Мелкая барабанная дробь заглушает крики зрителей, десятки факелов загораются по периметру арены, превращая ночь в день, и гладиаторы стройными рядами выходят на песок.
Спрятанные в развешанных на стенах стеклянные банки свечи, освещают каменную комнату и огромный стол с аккуратно расставленными на нём формочками, баночками, кистями, разного размера резаками и многочисленными закрытыми коробочками с цифрами и буквами.
На единственном стуле сидит Ювелир и, зажав одним глазом большое круглое стекло рассматривает в него кусок янтаря с застывшей в нём мошкой.
– Поразительно, – тихо восхищается он, рассматривая каждую ворсинку на теле насекомого, – просто поразительно! Какая чудная работа. Нет, ты посмотри, – обращается он к вошедшему в комнату, одетому в длинный лёгкий балахон мужчине.
Тот быстро подходит к ювелиру и берёт протянутый ему камень.
–Ни один мастер, из тех, кого я знаю, не способен сделать такую красоту, – продолжает восхищаться ювелир, – как всё – таки нам далеко до её величества природы, до её мастерства и умения. Как думаешь, что можно сделать из этой диковинки?
Ювелир с интересом смотрит на рассматривающего камень мужчину, потом смущается и отводит взгляд:
– Прости. Не привык ещё.
Мужчина улыбается ровными зубами, отдаёт ювелиру камень, берёт кусок угля и быстро рисует на пергаменте. Несколько чёрточек и причудливых завитушек и на листе вырисовывается эскиз массивного колье, который мужчина протягивает ювелиру.
Ювелир с интересом рассматривает рисунок, и, тихо бормоча, добавляет несколько деталей:
– Способный ты. И не грех, что немой. В нашем деле это даже хорошо.
Внимательно рассмотрев эскиз, ювелир одобрительно кивает:
– Ну вот, как – то так. Ты это, – обращается он к Немому, – прибери здесь и ложись там, – кивает он в сторону угла на старый ковёр.
На освещённой факелами арене, издавая устрашающие крики, звеня оружием и играя накаченными мышцами, проходят ряды профессиональных гладиаторов.
Иссиня-чёрные и шоколадно-коричневые, абсолютно белые и отливающие краснотой и желтизной тела восхищают публику своей красотой и силой. Каждый из них уверенный в своей непобедимости и могуществе, с презрением смотрит на соперников, уходя один за другим в тренировочные залы арены в ожидании сражений.
Перед зрителями из стены медленно выползает прочная решётка, ограждающая их от арены.
А пока для разогрева жаждущих крови зрителей на арену выгоняется разношёрстная толпа осуждённых за совершённые преступления жителей города. Никогда не видевшие крови воры и жестокие убийцы, мелкие жулики и насильники, не признающие ласки женского тела, объединяет лишь одно.
Страх.
Страх неизвестного.
Страх гибели от неизвестного.
Сбившись в тесную кучку, выталкивая вперёд более слабых, с ужасом они озираются по сторонам, ожидая кары.
Звериный рык из-за железных ворот заставляет дрожать их тщедушные тела и сильнее прижиматься друг к другу.
Глухой мощный топот содрогает землю и на арену вырывается…
Купцы с удивлением переглядываются:
–Что это? Или кто? Ну и урод!
Публика на нижних ярусах, выдохнув вздох ужаса, откидывается назад.
Трёхметровый ящер на двух мощных лапах с длинным хвостом, на конце которого в разные стороны торчат шипы и уродливой мордой с двумя рядами острых клыков злобно ревёт, пытаясь освободить лапу от сковывающей его толстой цепи, мешающей добраться до трепещущего перед ним ужина.
Служки ослабляют цепь и чудовище бросается на беззащитных людей. Кто-то, не выдержав психологического натиска, бросается бежать, других сковывает страх, и они падают на песок там же, где и стояли.
А ящер, разинув огромную пасть, извергающую вонючую слюну, над несчастным, хватает его зубами, подбрасывает верх и, вытянув шею, ловит его дрыгающее ручками и ножками тело. Мгновение – и то, что когда- то было человеком кровавыми кусками падает в его желудок, легко пройдя по пищеводу.
–Ах!– выдыхает поражённая публика.
Молодой мужчина спотыкается, падает на спину и, увидев занесённую над ним лапу, пытается отползти. Но тёмная тень нависает всё ниже и ниже. Истошный крик замолкает так же резко, как и начинается и только мокрое пятно на песке напоминает зрителям о том, что здесь кто то лежал.
–Сожри их!– кричит с трибуны пожилой мужчина, высунув руку в проём между решётками.
Ящер резко поворачивает морду в его сторону.
Круглые жёлтые глаза дикого зверя встречаются с выпученными от возбуждения, жаждущими кровавого зрелища глазами человека.
Звериный оскал лица и струйка слюны, текущая из уголка рта по гладко выбритой челюсти, высоко вздымающаяся под одеждами грудь… Всеми своими мыслями человек там, внизу разрывает тела несчастных, измазываясь в их тёплой крови, наслаждаясь их истошными криками.
Ящер медленно приближает морду к решётке и мужчина, мгновенно превратившись из кровожадного охотника в испуганную жертву, и, закрыв лицо руками, падает назад, на подхвативших его спину зрителей.
Рывок цепи служкой заставляет чудовище взреветь и обернутся в сторону арены, по которой носятся, падают, ползают, ища убежище приговорённые.
Вот они! Люди – цари природы!
Как ничтожны и малы перед лицом смерти!
Мощный удар унизанного шипами хвоста отбрасывает в сторону группу разорванных тел так высоко, что некоторые из них ударяются о защитные решётки и люди, стоящие за ними, с криками ужаса и восхищения на мгновение отступают назад, вглубь ложи.
Настигая своих жертв огромными мощными шагами, сотрясающими землю, чудовище бьёт их одного за другим шипами своего хвоста. Он рвёт их зубами, передними коротенькими лапами и отправляет целиком или по частям в отражающую на зубах огонь пасть до тех пор, пока только мокрые пятна и остатки разорванных тел не останутся на взрыхлённом ногами песке.
Насытившееся животное удовлетворённо взвывает и, звучно цокнув зубами, в развалочку покидает арену, оставляя глубокий след на залитой кровью арене, подбирая по дороге недоеденные куски.
Мгновенье тишины и тысячная толпа удовлетворённых зрителей взрывает своды бурными аплодисментами и восхищёнными криками.
Побелевшие от увиденного северные купцы вытирают выступившую испарину с висков, испуганно переглядываясь друг с другом.
–Что это было?– дрожащим голосом спрашивает Торвальд у сидящего рядом с ним весело присвистывающего мужчины в дорогих одеждах.
–Это? А! Так! Для разогрева. Самое – самое должно быть дальше, – как ни в чём не бывало, отвечает тот, подмигнув купцу.
«О, боги! Что может быть ужаснее?»– вздыхает Торвальд и, словно отвечая на его немой вопрос, на арене появляются ряды хорошо вооружённых гладиаторов.
Глава 7
В то время, как публика неистовствует от происходящего на придворной арене, по причалу, низко согнувшись, оглядываясь по сторонам, замотанный с головы до ног в длинный тёмный плащ в деревянных башмаках крадётся человек.
Проходя мимо стоящих кораблей, он внимательно прислушивается к разговорам, слышащимся с палуб.
На одной из них, покуривая длинную трубку и сложив ноги одна на другую, сидит Малыш и с умным видом рассказывает собеседнику, хлебающему похлёбку из деревянной чашки, о своих впечатлениях от иноземного двора.
–И что, как там, у Владыки?– отхлебнув в очередной раз и шмыгнув сопливым носом, с интересом спрашивает Дохлый.
Человек, крадущийся по причалу, прислушивается к разговору и, оглянувшись по сторонам, снимает с себя плащ, аккуратно сворачивает его, привязывает к спине, туда же привязывает деревянные башмаки и, быстро нырнув в воду, плывёт вдоль судна.
Малыш, глубоко вздохнув, важно посмотрел на парня и так просто, будто для него это такая же истина, как каждый день палубу драить, ответил:
–Бабы почти голые.
Дохлый судорожно сглотнул слюну и отставил чашку в сторону, пододвинувшись ближе к рассказчику:
–Да ну!
–Точно говорю! Пусть боги меня покарают, коли вру!– бьёт себя в грудь Малыш.
Дохлый, качая головой, встаёт, поднимает чашку с недоеденной похлёбкой и, направляясь к борту корабля, тихо шепчет:
–Надо ж, голые! Это как, – поворачивается он к Малышу, – совсем, что ли?
–Да нет! Чуть прикрыты.
–Как так?– Удивляется Дохлый и выливает похлёбку в море.
Тонкой струйкой жёлтая жижа льётся прямо в море недалеко от плывущего мимо корабля мужчины.
–И титьки из одежды выглядывают. Пышные такие. Мягкие.
– А ты что, щупал, коли так говоришь?– недоверчиво спрашивает Дохлый, возвращаясь на место.
Мужчина за бортом видит свисающий с палубы якорный канат и быстро взбирается по нему на верх.
–Ну, – начинает Малыш и замолкает, прислушиваясь.
–Чего?
– Да так, показалось, – машет рукой Малыш и задумывается: « А классные у неё всё – таки были титьки. И жопа так, сочненькая. Надо бы с Дохлым сходить».
–Чего замолчал то?– нетерпеливо дёргает задумавшегося Дохлый, в упор смотря на него в жажде продолжения интересной темы.
– Чего?– огрызается недовольный прерванным воспоминанием Малыш.
– Ну, так чего эти, бабы ихние, хорошенькие?
Незнакомец ловко перебирал худыми, но, по всему видно, крепкими руками по якорному канату, как вдруг почувствовал, что плохо закреплённый на его спине башмак неожиданно слетел и тихо булькнул в морской воде.
Мужчина замер.
Малыш прислушался, встал и, подойдя к борту, перевесился через него, вглядываясь в чёрную гладь воды.
Неизвестный плотно прижался к корпусу корабля, схватившись свободной от каната рукой за прорезь для вёсел на верхней палубе.
– Рыба, наверное, – тихо пробормотал Малыш и повернулся к собеседнику, – ну, это, как сказать… Чернявые все.
Мужчина тихо выдохнул и, уцепившись за проёмы в корпусе, ловко стал перебираться по боку корабля в виднеющееся чуть дальше открытое окно капитанской каюты, прислушиваясь к разговору на палубе.
– Говорят, танцевать мастерицы? – продолжил расспрашивать Дохлый друга.
Малыш пожимает плечами:
– Может и так. Да только танец – не танец.
Он останавливается и пытается крутить круглым животом и бёдрами в разные стороны:
–Так, животом туда- сюда, туда – сюда…
– Ишь, ты!.. Так уж и животом?
–Так и есть, как говорю! А живот то, знаешь ли? Голый!
–Это как?– удивляется Дохлый.
Малыш подходит к одной из бочек, прикрученных к палубе, выдергивает из неё пробку, наливает в висящую тут же на верёвке кружку тёмную жидкость и, громко глотая, выпивает. Вытерев рукавом грязной рубахи губы, затыкает дырку и смотрит от сгорающего от нетерпения друга:
–Ну, это, как его. Юбка у них такая, что б пузо открытое было. Что б пупок видать. И сиськи, как тесто из кадки, торчат.
– Чего?
– Ну, знаешь, как бабы наши тесто в кадке мешают, а оно потом лезет-лезет. Вот и тут. Будто выросли, а в натитьник не помещаются. Вот и лезут наружу.
Дохлый недоверчиво смотрит на друга и машет рукой:
–Да врёшь ты всё!– и, надвинув шапку на глаза, всем своим видом показывает, что разговор закончен.
–Не веришь? – обижается его собеседник, – сам сходи! У них на площади и не такое увидишь! – И Малыш, махнув в его сторону, качающейся походкой направляется в трюм.
–Смотри, схожу ведь!– не открывая глаз, кричит Дохлый и широко зевает.
–Сходи, сходи!– отвечает моряк и спускается в низ.
Поднявшийся на уровень открытого окна каюты неизвестный, заглянув в него, быстро нырнул в пустую тёмную комнату и, осторожно ступая босыми ногами, прошёл к двери.
В то время как Немой, а это именно он так благополучно прокрался на борт к балтам, пробрался из каюты капитана в грузовой отсек корабля, на арене начиналось главное представление.
В свете факелов на арене, играя накаченными изнурительными тренировками мышцами и сверкая начищенными до блеска латами, появились гладиаторы.
–В те далёкие времена, – раздался звучный голос трибуна, – когда ящероголовые поработили жителей земли, с небес пришло спасение. Белые люди нашего образа и подобия спустились на сверкающих кораблях с небес и началась великая битва.
Из ворот на арену вырываются огненные колесницы с привинченными к ним длинными острыми лезвиями, запряжённые вороными лошадьми, под восторженные крики зрителей делают круг почёта и останавливаются вдоль стены.
Гладиаторы, выстроившись стройными рядами, поднимают над головами отражающие блеск огня щиты и готовятся к отражению атаки.
Мелкий топот, смешиваясь со звериным рёвом, гулом отражается на арене амфитеатра, и на сцену в клубах песка вырывается стадо зубастых ящеров в человеческий рост.
–Стена!
Гладиаторы делают одновременный шаг, выставив щиты вперёд. Зеркальный свет слепит глаза ящерам и те отступают назад, к тёмным туннелям, ведущим в подземелья амфитеатра.
И тут же огненные колесницы срываются с мест в самую гущу чудовищ. Острые лезвия на колёсах рубят тела и лапы.
Крики боли смешиваются с криками озверевшей публики.
Спасаясь от колесниц, ящеры бегут в центр арены. И там наступает самая настоящая бойня между людьми и животными.
Острые зубы против наточенных мечей.
Животная ярость и человеческая хладнокровность.
Разорванные части людских тел и отрубленные конечности животных.
Крики людей, рёв животных, ржание задранных лошадей, звон стального оружия…
Всё смешалось в одну большую кровавую массу, из которой то и дело вырывается очередное окровавленное человеческое тело, падает на песок и разрывается острыми зубами налетевших чудовищ. Толстая чешуйчатая кожа рубится на мелкие куски, покрывая синей жидкостью взмокший песок. Завалившаяся на бок лошадь обезумившими от боли глазами пытается сбросить с себя грызущих её животных, вытягивающих из её живота длинную вереницу кишок. Несколько гладиаторов подкрадываются к пирующим её телом ящерам и яростно рубят их.
Объятые пламенем от колесниц, по песку катаются бесформенные тела.
Пот и кровь.
Кровь и дым.
Смерть.
Ещё немного и на арене, среди кусков разрубленных и дымящихся тел, ранее бывших людьми и животными, остаются несколько окровавленных человек с мечами, измазанными голубой кровью и рёв обезумившей от вида крови публики, удовлетворившей животные страсти, служит им наградой.
Глава 8
Серебристый изгиб месяца освещает и без того залитую светом от сотен костров степь с возвышающимися над ней сторожевыми башнями.
Запах жарившейся на вертелах и кипящей в котлах баранины разносится далеко за чернеющие вдалеке курганы и заманивает голодных хищников ближе, щекоча соблазнительным ароматом их ноздри.
Однако пылающие языки пламени, разбрасывающие в ночное небо горящие искры, пугают их, и голодные звери сверкают зелёными глазами, прячась за высоким сухим ковылём, и облизывают пересохшие пасти, злобно дёргая ими и наблюдая за сбившимися в табун лошадьми и блеющими в загоне баранами. Те, чуя доносящийся из-за курганов запах опасности, косят в темноту тёмными глазами и тревожно ржут, оббивая бока жёсткими нитями хвостов.
Один из волков, подгоняемый то ли голодом, то ли отчаянной смелостью, тесно прижавшись брюхом к охлаждённой наступающей осенью земле, показал из сухостоя мокрый чёрный нос, принюхался и, направив облезлое тело, пополз в манящую овечьими запахами сторону.
Однако, не смотря на быстроту и ловкость, полакомится зверю всё – же не удалось. Крадущегося хищника сразил меткий выстрел стоящего на сторожевой башне тургара.
–Эй, на земле!– крикнул он с высоты своего нахождения. – Кажись, подстрелил кого, посмотри там!
Один из дремлющих у костра воинов приоткрыл глаза и, отряхивая бока от прилипших к ним сухих травинок, встал и направился в указанную часовым сторону.
Пройдя несколько десятков шагов, он увидел у холма чьё то темное тело, прижатое к земле и, вытащим из-за пояса кинжал, пригнувшись, подошёл ближе.
–Волк!– крикнул воин, подняв зверя за задние лапы.– Шкуру спущу, хорошая шапка будет!
– Чего это ты?– возмутился часовой.– Я подстрелил, мне и шапка! А ты вон, башку забирай.
Среди отдыхающих воинов на крепком коне проезжает Курдулай в сверкающей, состоящей из сотен скреплённых чешуек, золотой кольчуге. Длинный стальной меч, закреплённый на боевом поясе, методично бьёт ножнами по его бедру, а свободная от узды рука спокойно лежит на коротком кинжале с резной рукоятью.
За ним едут ещё несколько, более скромно снаряжённых воинов, ведя за собой вереницу светлокожих девушек в длинных холщовых рубахах, закутанных в звериные шкуры.
Отрезающие длинные полоски жареного мяса, воины прерывают трапезу, оглядываясь на северных красавиц.
– Вот поедем в поход, – говорит один из них, плюгавенький мужичок невысокого роста и хлюпкого телосложения, – такую же себе возьму, – и, причмокнул, закрыв глаза.
–Чего?– вскипятилась мешающая в чане похлёбку толстая женщина с тонкой полоской рыже – чёрных волос над губой. – Вот я тебе!
И бьёт незадачливого мечтателя большой деревянной мешалкой. Дружный смех сидящих воинов приводит в смущение мужчину, и он начинает оправдываться:
– Ну, чего вот так сразу? Уж и подумать нельзя! Сразу бац – по шапке. А я, между прочим, мужчина, мне баба подчиняться должна.
–Вот я тебе сейчас, – грозит мешалкой женщина, – покажу, кто кому чего должен! – И начинает колотить его мешалкой куда попадя.
Бедный мужичок старается увернуться и укрыться от злобы рассерженной жены и отползает от костра подальше, но женщина швыряет в него поданную одним из воинов обглоданную кость, и он, еле успев пригнуться, бранясь себе под нос, идёт к другому костру. Подбадриваемая одобрительными возгласами женщина возвращается к готовке, гордо выпятив грудь.
– Ну, Ханума, ну баба! – смеются воины, оглядываясь на уходящего мужа. – И не важно, что страшнее беса, зато горяча, как огонь!
Курдулай тем временем подъезжает к главной юрте и, спешившись с коня, входит в неё, дав знак сопровождающим его воинам подождать.
Сидящий на мягких подушках, Каюм отрывает пальцами куски мяса от лежащего перед ним на подносе жирного барашка.
Время изменило его. Взгляд узких серых глаз приобрёл выражение суровости и спокойствия, а лицо, некогда лоснящееся от гладко выбритой кожи, теперь покрывала рыже – чёрная курчавая борода.
–Присаживайся,– поманил он жестом вошедшего друга, – отведай этого молодого ягнёнка.
Курдулай кивнул головой и, присев у ног Каюма, оглядел жирную тушку и оторвал переднее копытце.
Да, многое изменилось за пять лет правления Теймура. Его юрта блестит от украшающих её золотых и серебряных чаш. Музыканты услаждают слух нежной игрой на инструментах, а полуголые танцовщицы ласкают взгляд пышными формами.
Справа от Каюма, как и всегда, закрыв глаза, сложив на колени свои красные руки, сидит Шаман. Курдалай никогда не мог понять, спит ли он, или просто сидит с закрытыми глазами.
По левую руку от правителя, чуть глубже него, поджав ноги под себя, в простом цветастом платье Хайна следит за играющим заморскими игрушками маленьким крепким мальчиком, в котором без тени сомнения можно узнать сына владыки степей.
Теймур взял у подошедшего к нему слуги массивную чашу с пенящейся жидкостью и, помешав в ней длинным пальцем с большим серебряным перстнем, прыснул во все стороны.
Несколько брызг попало и на лицо Курдулая.
–Какие новости принёс ты мне, – спросил у него Каюм, рассматривая свой мокрый от вина палец.
–В северных землях скоро будет зима, – жуя сочное молодое мясо, начал военачальник. – Нужно переждать.
–Мои воины не подготовлены к бою в снегах, – задумался Теймур и поманил носильщика вина, – налей моему гостю такого же.
–Ты прав, – ответил Курдулай и, взяв из рук виночерпия чашу, поднял её, – За твоё здоровье, каюм- баши!
Сладкая жидкость теплом пролилась по его горлу и пьянящим дурманом ударила в голову.
–Переждём зиму в наших степях, – продолжил он.– Воины отдохнут, наберутся сил. А как сойдут воды, отправимся в славный поход, – и посмотрел на задумавшегося командира.
– Что ж, – вытирая жирные руки, произнёс Теймур, – Подождём весны, – и захлопал в ладоши в сторону танцовщиц. – Пошли вон!
Отпивая мелкими глотками сладко прожигающую внутренности жидкость, Курдулай искоса посмотрел на каюма.
Да, годы изменили его. Куда делась та юношеская удаль, которая так и манила его за величием и славой, добытых в завоеваниях и битвах? Куда испарились мечты о вселенском могуществе и единовластии на всей земле? Сладкая лень довольного жизнью человека обволокла его начинающее полнеть тело, отвлекая от когда-то великих мыслей.
Военачальник посмотрел на метнувшего на Теймура взгляд Шамана и на улыбнувшуюся Хайну.
Да, учитель то же недоволен свершающимися переменами своего любимчика. Много лет назад, ещё босоногим мальчишкой Курдулай во все глаза смотрел на него, впитывая каждое его слова, каждое молниеносное движение рук и ног, стараясь во всё походить на чужестранца. Но тот словно не замечал его усилий, отдавая больше времени сыну каюма. Однажды, когда все костры стойбища уже потухли, а кочевники уснули тихим сном, Курдулай не мог уснуть и вышел из своей юрты посмотреть на звёзды.
Две тёмные тени мелькнули за дальними юртами и стали уходить за накрывающими их ночным мраком курганы. Оглядевшись, Курдулай тихо последовал за ними и там, спрятавшись в высоком ковыле, впервые в жизни он увидел таинство, которое все последующие годы терзало и мучало его. Тогда он и понял, что боги уже сделали свой выбор и ему ничего не остаётся, как послушно следовать ему.
Низко кланяясь, так, что пышные груди чуть не вываливаются из тесно сковывающих их одежд, девушки быстро скрываются из виду, музыканты замолкают, а Курдулай моет руки в поднесённой ему чаше с водой и вытирает их.