Я.Я.Я

Не знаю, что именно произошло сегодня. Похоже, что все это часть плана Ийа, но есть статистическая погрешность. Есть элемент хаоса. Я чувствую его той частью мозга, которая переместилась. Ий же не мог контролировать тот взрыв, который ты неосознанно создал. И он думал, что взорвется рука. Теперь ставки подняты. Существует вероятность в двадцать шесть процентов, что у нас обоих взорвется мозг. Нужно действовать прямо сейчас.

Но с этим есть проблемы. Нужно выжидать.

Понимаешь, первым, что я увидел, когда осознал себя в твоем теле был кулак Богдана Алексеевича. Ий приковал меня двумя наручниками к столу в твоем доме. Он и сейчас сидит смотрит на меня почти не моргая. Он даже не задал мне никаких вопросов! Как только ты с ним общался. Да и зачем ему нужно было вообще с нами общаться? «Толкал атомы» бы дальше без слов. Баран в костюме. Разрешил черкануть тебе, пока мы «ждем». А «ждем» мы по словам славного старосты станицы Старороговская «взрыва». И ждать мы будем столько, сколько нужно. Получается, что сейчас есть всего два варианта. Первый— наши головы взорвутся. Второй— наши сознания вернутся обратно. Третий вариант— ты сбежишь или тебя там убьет, а я останусь заперт тут. Тут же меня и убьют, что маловероятно.

На случай второго варианта, его не буду отнимать. Ты хоть и тупой, но храбрости у тебя не отнять. Прямо сейчас, я тяну время. Потому что мне нужно, чтобы вода с моего плеча стекла на наручники. Намочила их, а дальше в дело пойдет моя врожденная особенность. Направлю всю силу в одно звено на этих старых наручниках. Попробую убить Ия. Скорее всего, это не выйдет, поэтому сбегу и возьму в заложники твоего этого Богдана с женой. Попробую вырубить одного и притащить к лагерю. Нет. Побегу к лагерю сразу. Так сокращу время, за которое ты можешь взорвать наши головы, идиот. Зато, разведал тут обстановка. Твои ручные домашние дебильчики надели мне какой-то мешок на голову, но он местами просвечивал. А еще, нос же мне не сломали, многое можно сказать по запаху и по слуху. Я получил почти все нужные для штурма сведения. Все пройдет почти бескровно. Может, даже ты останешься живой. Хотя, не знаю. Перспектива иметь другого меня в моем же мире да еще и такого глупого меня довольно сильно оскорбляет. Не думаю, что у тебя есть средства для взаимного уничтожения меня, поэтому старайся иногда оглядываться. Или не ходить зимой под зданиями с сосульками. Вода уже почти дотекла до нужного звена. Останется только подождать, пока произойдет нужная мне микромиликоррозия.

Хочешь пока послушать историю из моей молодости? У тебя нет выбора. Мельком читал, что у тебя там были какие-то проблемы с твоей первой любовью. Позорище.

Ты мог, наверное, подумать, что всю молодость я просидел за книгами и удачными сессиями в казино, но это не так. Деньги— это пыль, когда ты можешь управлять хаосом. Ты и я. Мы обречены на соприкосновение с бесконечно великим будучи бесконечно малыми. Но тебя это из-за твоей глупости касается только сейчас, поздравляю, тем хуже. Но я немного отвлекся.

О своем небольшом вселенском подарке я осознавал еще с начальной школы. Как и любую способность, ее нужно развивать. Развивать пришлось в большом поселке городского типа, в котором одноклассники меня не то, чтобы любили, но они были славные ребята. Не трогали меня. Некоторые даже дружили. Другое дело— учителя. У тебя с этим тоже были проблемы, но ты их не решал. Твоя пустота этого не видела? Или пустота у всех общая? Ты даже на это не ответишь.

Свой дар приходилось развивать совсем по-разному. На рулетку в казино я пока влиять не умел, да и ближайшее от меня было слишком уж далеко, но на какие-то совсем маленькие событие-вполне. Но даже у сил есть лимит. И даже этого лимита мне вполне хватит. Все началось с игры в кэпсы. Это такие фишки, если помнишь. Их я выиграл у всех моих одноклассников. Но это можно было бы сделать и без моих способностей. Моей целью была своеобразная назидательная месть моему дворовому хулигану. Он ходил и лупцевал тех, кто слабее его физически, но это ладно. Он манипулировал ими и издевался. Какая глупая растрата ресурсов. У тебя бы не хватило стержня сделать то, что сделал я. Простые вещи вроде поджога квартиры или нанесение увечий-это низменная глупая варварская вещь. Даже мне в шестом классе было это понятно. Мне нужно было, чтобы весь экзистенциальный гнет обрушился на голову этого взрослого мальчугана. Он был в восьмом классе. Рост его был метр семьдесят девять. Он часто дрался. Он ничего не понимал. Задачка довольно сложная, поэтому я с удовольствием взялся за нее. «Если я смогу вдолбить ему его же ничтожность, то у меня получится так с каждым»– думалось мне. Это не жестокость. Это воспитание лучшего в людях. Все началось невинно. Мне нужно было, чтобы он еще сильнее почувствовал то, что весь мир направлен против него. Мне нужно было, чтобы он почувствовал толику того, что сейчас чувствую я. Бесконечную ничтожность маленького в бесконечно большом мире. Мне тогда казалось, что вся жестокость происходит из-за того, что человек осознает это, но пытается забыть. Или пытается отбросить от себя, но как тень эта идея преследует все человечество ни один век. Ты свыкся с этим по-своему. Очень ценю. Даже какой-то странный протест выразил этому. Есть одна китайская притча. Как-то орел летел над полем и заметил совершенно живого воробья, лежащего в поле с поднятыми лапами вверх. Он подлетел к нему и обнаружил, что тот был жив. Тогда он спросил воробья— «Чего это ты тут делаешь?». На что воробей ответил— «Пытаюсь держать небосвод. Ты не видишь, что он падает?». Тогда орел спросил в ответ— «У тебя же совсем маленькие хиленькие лапы, как ты его удержишь?». Воробей подумал и сказал— «Я хотя бы пытаюсь». Не находишь аналогии? Подумай на досуге, если будешь в подходящей обстановке. Не дай Бог ты, идиот, взорвешь нам обоим башку, твою мать. Только попытайся, утырок инфантильный.

Кажется, я немного упустил свою мысль. Мне нужно было, чтобы мальчик-восьмиклассник осознал и принял ничтожность своего существования. При этом нужно было понимать, что все это не должно было быть обставлено, как издевка или что-то в этом роде. Все должно выглядеть как напоминание того, что он хочет забыть. Я написал маленький рассказ про него. Это был один из моих первых и немногих литературных опытов. Текст был про мальчика, который пытается забыть, что когда он приходит домой, то рядом никого нет. Даже если дома родители, то рядом все равно никого нет. Папа и мама дома, а мальчик совершенно один в совершенно пустой квартире. И только представь, однажды мальчику суждено проснуться в комнате, в конце которой будет стоять человек в черном. Комната будет удлиняться, а человек отдалятся. Но когда мальчик все-таки дошел до человека, им оказывался он сам. А потом он растворялся.

Я прекрасно знал, где мой первый подопытный прятал свои сигареты. Поэтому завернул свой маленький рассказик в одну из пачек, чтобы он точно прочел. Мне удалось сфотографировать его плачущим, он ушел плакать в небольшую лесопосадку. Может, где-то среди вещей, которые я когда-то сжег была старая мыльница с этой фотокарточкой. Я написал второй рассказ.

Он снова был о мальчике. Но теперь он был о мальчике, который постоянно смотрелся в зеркало и не видел себя, а потом убегал плакать в лесопосадку, чтобы пытаться заплакать, но все не выходило. Он пробовал все, чтобы что-то почувствовать. Бить других, алкоголь, сигареты, но это не останавливало его. Действие происходило все в том же пустом доме, полном людей. И вот однажды в лесопосадку пришел человек. Он дал ему душу и тот наконец заплакал.

Все еще было таким языком написано живым. Я тогда еще французами увлекся. Пытался там косить под Виана и все такое. Мне еще повезло, что попался вот такой чувственный мальчик. Другой бы может просто порвал бы письма мои, но я старался по максимуму. Рисовал иллюстрации там, заворачивал конфету другую, чтобы подчеркнуть все горечь. В итоге, было еще несколько таких заходов. Потом, ближе к вечеру, когда я точно знал, что он сидит в своей комнате с окнами, распахнутыми настежь, звенел бутылками, привязанными веревкой между собой. Дело в том, что хоть он и рос в состоятельной семье, его отец часто выпивал и не обращал внимание на него. Чего уж поделать, проблема безотцовщины в нашей стране стояла до какого-то момента довольно остро. Что уж говорить, даже у нас с тобой нет отца. Может, он есть у кого-то из других нас, но точно не у тебя и меня. Все эти звуки должны были натолкнуть его на определенные мысли, по моему мнению. И все действительно начало меняться. Он перестал задирать ребят, начал очень угрюмо ходить и быть в целом довольно унылым человеком. У меня получилось проявить нужный мне кризис, но этого было недостаточно. Нужно было, чтобы он этот кризис перерос. Это же самый важный момент в воспитании. Осознание своих ошибок и рост над собой. Он начал довольно часто появляться в той самой лесопосадке. Пришло время действовать, я появился там однажды июньским днем. Он довольно агрессивно отреагировал и спросил о причине моего визита на «свое место». Я же ответил тоже довольно грустно, сказав, что мне нужно поплакать. Он был просто изумлен и спросил причину моих слез. «Я такая гнида ничтожная. Со мной вообще ни одна девушка никогда не будет»– пришлось наспех выдумывать причину, но она зашла. Немного еще подчеркнул экзистенциальную проблематику и все было в моих руках. Он не стал изливать мне свою душу, но разрешил приходить на место молча посидеть. И вот однажды, я пригласил его посмотреть фильм в компании. Смотрели «Водная жизнь», я особо не парился с выбором фильма, но хороших авторов очень люблю, а то был современный подающий надежды режиссер. И пара моментов заставила его прослезиться, не знаю чем, но момент надлома был пройден. Передо мною уже стоял не какой-то хулиган, а байронический герой. Всего то три-четыре месяца плодотворной работы. И как же он потом раскаивался. Мой эксперимент удался. Я умел управлять хаосом на коротких дистанциях. Но один человек— это слишком мало. Нужно было большее.

Я уже имел денежный ресурс, научился управлять картами в самых разных азартных играх и подпольных одноруких бандитах. Первое время, была, конечно, радость. Даже хотелось переехать куда-то, но довольно быстро пришло осознание, что так рассеется вся та сила, которой я был наделен. Слава всевышним силам, благодаря которым мое существование проходило там, где оно проходило. Оно наделяло меня нужной силой. Жестокостью, жесткостью, резкостью, настойчивостью. И чувствовалось, что ресурс обучения еще не исчерпал себя. Если мне удастся собрать под своим началом группу хотя бы из десяти людей, готовых пойти за мной в самое пекло, то это был бы успех. В конце концов, мне хотелось основать свою философскую школу. Да, философская школа на Маныч-Гудило. А что сделал ты? Рыдал из-за своей первой любви в подушку?

Здесь меня тоже ждал успех. Сначала было двадцать человек. Потом тридцать. Потом пятьдесят. Потом я ушел. Все базировалась на способах борьбы с предопределенностью. Любой. Ты прогнулся, я оседлал. Но бытие ментора предопределено само по себе, поэтому пришлось уйти. Та община до сих пор разрастается. В это же время было изучение других языков и математики. Она дисциплинирует разум, советую. Или ты окончательно отказался от нее на своем факультете буков и крючочков? Очень зря. Потому что все свои чувственные методы познания и управления хаосом я уже давно успешно перевожу в своей голове в математический формат. К слову, об этом. Моя гипотеза о том, что мозг не полностью переместился уже превращается в установленный факт. Что-то внутри сознания скребется наружу. Похоже, что переместился только один большой кусок. Звучит омерзительно, но такова правда. Капли уже начали действовать. Уже скоро мне останется только оторвать цепи. Какая же удача, что моя особенность перенеслась. К сожалению, это влияет только на мою удачу в краткосрочной перспективе. Но и этого хватило для этих древесных обитателей в балахонах. Давай теперь расскажу о том, как взял в узду кучу тупых людей. Все очень просто. Разорвать связи с предыдущим культом, показать новый. Заявить о том, что перед ними был лжепророк. Самому стать пророком. Доказать свою исключительность. Правда, пришлось знакомиться, налаживать отношения. К нам даже за последние недели присоединились еще люди, хоть и не было никакой рекламы. Среди всех этих людей-балахонов-полузмей был один адекватный человек, который надеялся просто использовать всех присутствующих. Вот его я назначил правой рукой. Умный парень, но ему очень недостает дальновидности, все про краткосрочные перспективы. Все деньги и другие глупости. Но это в нем было убито за три дня. В остальных все их желание поклоняться пережёванным мыслям глупого старика после прочтения пары статей о великом древнем учении было выбито мною за день. В этом опыта у меня много. Уже чувствую, как самая нежная часть твоего разума думает о моей жёсткости. Но ни в одном из моих действий и не было жестокости. Была только стальная решимость, которой не хватает тебе. Я же делаю жизнь людей вокруг только лучше. Даже жизнь такого никчемыша, как ты. Прости за правду. Но когда я поглощу деревню. Сотру ее с лица всех вселенных. Не убью, но уничтожу этого старосту. Тогда все изменится. Все цепи разорвутся. Мы будем свободны, но ты этого не поймешь. Ты все ещё в пещере. Мне пора.

День 19

Голова до сих пор болит, а меня самого до сих пор трясет. Весь вчерашний день пролежал в невероятной горячке. Потом на какое-то время сознание вернулось ко мне.

Мне кажется, что вся моя история с этой деревней строится вокруг того, что у меня есть два-три спокойных дня, а потом я лежу без сознания и трясусь от горячки. Но в этот раз все уже по-другому. Сначала я думал, что нужно было валить еще вчера, а не оставаться, тогда может всего этого бы и не было, но теперь мне думается, что остаться было самым верным решением. На кону стоит моя сущность и жизни сотни людей, которые хотят пожертвовать в угоду прагматичным странным идеалам. Я уже прочитал все, написанные высоким апломбом, страницы. Что интересно, почерк у нас разный. В остальном все рознится. Передо мной записки самого низкого и отвратительного человека на свете, травмированного и способного думать только о себе, при этом вся эта низменность осознается и эгоизм проливается на этот мир через призму глубоко-философских учений. Разукрась свинью, она останется свиньей. Если мне суждено самоуничтожиться об него, то пусть так и будет. Правда, я очень сомневаюсь, что это произойдет. Такие люди могут только уничтожиться сами обо что-то. Моей задачей будет сделать так, чтобы в этом процессе не уничтожило меня. Короче говоря, я вернулся в свое тело. И было это очень и очень болезненно. Руки до сих пор ватные, в голове каша полная, озноб бьет по всем остаткам мозга. Ужас полнейший. Еще записи в дневнике эти, издевательство какое-то сплошное кругом. Ненавижу себя, ненавижу другого себя, ненавижу Ийа, ненавижу судьбу за все эти подарки. Но зато, мне удастся проверить на практике мою теорию. Потом, может удастся присоединиться к светящимся творцам, раз судьба подарила мне такую «светлую» возможность. Вот это каламбур. Не забыть его вырезать, если буду отсылать дневник в какое-нибудь издательство.

Постараюсь все описать, чтобы привести мысли в порядок. Начну с самого начала. Я действительно прошелся с Ием. Он действительно сбросил меня с обрыва. И мое сознание разделилось. Странно, что это не произошло с другим мною. И действительно, если откинуть все оскорбления, стремящиеся отвлечь от какой-то неполноценности, то я готов признать его правоту. Мне тоже показалось, что имело место перемещения какой-то части наших мозгов. Но тогда непонятно, почему его сознание существовало лишь в моем теле. С другой стороны, я мог управлять только его телом, при этом находясь в ситуации разделенного сознания.

После своего падения, я оказался на стуле в старом детском лагере, в котором мне приходилось быть когда-то быть пленником. Сначала мне показалось, что все происходящее вокруг— это предсмертный бред или внутрекоматозное состояние. Или на крайний случай-последствия болевого шока. В реалистичность происходящего верилось очень слабо, даже с высоты моего жизненного опыта. Но после беглого прощупывания своего тела и окружающего пространства, я пришел к выводу о том, что все происходит в действительности. На ум сразу пришла мысль о какой-то телепортации. Правда, ведь Ию невыгодно убивать меня. Две недели в деревне ради того, чтобы убить меня? И что это за план? С другой стороны, о его планах мне вообще трудно судить, они идут на годы вперед и очень хаотичны. Пришлось надеяться на рациональность и прагматичную настроенность действий старосты деревни Старороговская. Допустим, я был перемещен с помощью очередного разрыва, хотя такого еще не было. Вокруг меня был кабинет начальника лагеря. За слоем краски, нового интерьера и общих перестановок он все же узнавался. Первой мыслью было то, что я находился в искаженном пространстве моего места пленения абсолютно непонятно зачем. Взглянув в окно, я не обнаружил на улице знакомого тотемного столба, жертвенных столов, странных факелов и других артефактов хтонических культов. Все выглядело довольно ухожено, пусть и хаотично. В одном месте рос бурьян, а другой кусок лагеря был покрыт плиткой, взятой непонятно откуда в этом дремучем лесу. Вместо факелов повсеместно стояли маленькие деревянные столбцы, на каждом из них висели старые квадратные фонари, которые несмотря на свою винтажность все же были электрическими. Зачем было так сильно заморачиваться? Закрадывалась мысль об ошибочности моих выводов. Может, я находился вовсе не в том самом детском лагере? Таких много по стране, а этот может быть вообще в разрыве. Но все эти мысли были развенчаны двумя фактами. Первый, тот самый железный вагончик стоял на своем месте. Он никак не изменился. Второй факт, я увидел в окне свое отражение. Правильнее будет написать даже «свое отражение» взяв это все дело в кавычки. Потому что в окне на меня смотрел вовсе не я. На меня смотрели хищные глаза, находящиеся на голове, подстриженной невероятно коротко. Узнавались черты моего лица, но создавалось ощущение, что оно состарилось лет так на пять. И это я еще идиот. Лицо можно было бы и получше содержать. Еще и к этому не было половины левого уха. Чем только другой я занимался в этой жизни? И чего он сделал со своим взглядом такое, что на какие бы ухищрения я бы не шел, мне не удавалось изменить выражение лица? В эту секунду меня окатил животный ужас. Начали возникать вопросы— «Что, если я останусь в этом теле навсегда?», «Что, если теперь мне придется существовать так всегда?» и все другое прочее. В эту секунду, мое сознание раздвоилось в первый раз. Я как будто переместился обратно в свое тело, но мог лишь наблюдать. И первым, что мне удалось увидеть был кулак Богдана Алексеевича, а затем темнота, а потом опять возвращение в кабинет главы детского лагеря. Это воодушевляло. Получается, подумал я, что было перенесено сознание или его часть. Прямо как с рукой тогда. И мне наконец удалось увидеть хозяина руки. Не удивлен, что он решил продырявить мою. С таким-то лицом. После небольшой передышки, я принялся думать о том, что делать теперь. Количество людей на улице с моего прошлого появления здесь не изменилось, а может стало больше. И как мне их всех развернуть и выгнать отсюда? Мои раздумья прерывал стук в дверь. Мое сердце упало куда-то вниз. Даже сейчас об этом волнительно писать. Каждую секунда, проведенная там, казалась мне давящей пыткой. И неизвестный пронзительный стук лишь усугублял мои чувства. Из-за этого ощущения я не смог выдавить из себя и слова, а дверь тем временем начала открываться. В комнату прошмыгнул мужчина солидного роста в аккуратном красивом синем балахоне и закрыл за собой на щеколду.

– Старший отец эддуба— начал он, чуть ли не гавкая, полушепотом— Уже проснулись?!

От такого обращения я впал в еще более дикий ступор, поэтому ограничился кивком. Мне почему-то подумалось, что у меня и бывшего хозяина тела могут быть разные голоса.

– Старший отец эддуба, готовы к променаду? Вы же собирались еще вчера провести осмотр.

В этот раз шок не оставил мне и надежды на возможность хотя бы кивнуть. Но человек в балахоне напротив воспринял мое молчание в качестве согласия, спешно развернулся, отпер дверь и застыл в дверном проходе, ожидая меня. Пришлось пересилить тряску в ногах и последовать за ним. Мы вышли из домика управляющего лагерем, прошлись по новой дорожке вдоль места, в котором горел когда-то гигантский жертвенный костер, теперь там стоял какой-то очень странный тренажер. Стояло четыре столба, от которых вниз шли четыре веревки, каждая была привязана к конечности человека. И человек в подвешенном состоянии пытался выбраться или просто барахтался. Можно было подумать, что это какое-то орудие для пыток, но рядом стоял страхующий тип в балахоне, подбадривающий того, кто пользовался тренажером. И в чем цель всего этого? Даже не могу представить, какие группы мышц развиваются при использовании такого тренажера. Подозреваю, что все разом. Может, стоит потом завести себе такой в комнате? Выглядит довольно просто в сборке и освоении. Как только выбраться из него без помощи другого человека? Странно, что этот вопрос вообще меня волнует. Видимо, срабатывает какой-то защитный механизм, заставляющий меня фокусироваться на глупых мелочах вместо чего-то большего. Думаю, что мне просто страшно взглянуть на большее, хотя я уже знаю, что там.

Сразу после этого странного тренажера было разбито какое-то тренировочное поле, на котором царило полное равенство. Женщины тренировались бок о бок с мужчинами. Человек двадцать отжимались на каких-то импровизированных ковриках, кто-то бегал на месте, группа на краю из шести человек старательно держали планку. В здоровом теле здоровый дух? Не думаю, что все это было частью какой-то подготовки. Мне кажется, что до пришествия сюда другого меня всего этого не было там. А другой я придумал это все только для того, чтобы занять и дисциплинировать тамошних обитателей. Античный стиль, что уж сказать.

Мы прошли мимо столовой, а потом мимо бараков-домиков. Странно, но рядом с ними стояли какие-то импровизированные большие шалаши и землянки, рядом с которыми колышками и веревками были отмечены места для строительства.

– Алексий уже скоро должен привезти материал для новых домов— пробурчал мой сопроводитель, когда мы проходили мимо этого места.

Мы немного оценили взглядом место для будущей неизвестной мне постройки и двинулись дальше к зданию ангара.

–Вот и наше добро-рыча начал говорить мой сопровождающий, стоило нам только войти в темное помещение склада-пятьдесят четыре канистры бензина, двести пустых стеклянных бутылок, десять копий для антуража и устрашения, двенадцать списанных «Кедров», один «Абокан», одна «Книга абака»– копия. Ее достать было трудно. Три ножа для вырезки по дереву. Тридцать веревок.

Свет включился, а он все не умолкал:

– Три уазика белого цвета, списанные. Пять мешков древесного угля, балахоны на замену, за ними пришлось аж в город ехать, проигрыватель для пластинок, пластинки, двадцать факелов. Вроде все. И самое главное.

Тело в балахоне резком шагом удалилось куда-то вглубь помещения, скрылось за коробками, а потом вынырнуло, таща по полу деревянный ящик. Взяв лом и вскрыв его, тело торжественно произнесло:

– Как и просили. Легкий пехотный огнемет ЛПО-50. Будем проверять?

По спине пробежала дрожь. И вот все это готово обрушиться на деревню в любой момент? Спасибо, что нет гранат. Совершенно очевидно, что после себя эти люди оставят только пылающие руины. Понимая, что от меня требуется обратная связь, я отрицательно махнул головой. Еще чего, веселиться и стрелять из огнемета тогда, когда нужно бежать. Мысль о побеге настигла меня еще тогда, когда мы проходили мимо столовых, но куда? В примерном направлении к деревне? Тогда ночью мы бежали наугад петляя. Естественно, дорогу я совсем не запомнил.

– Хорошо— без капли огорчения произнес мой сопровождающий— У нас сегодня и без того дел много. Вы же помните, что вечером нужно будет вырезать на деревьях послания? Сейчас будет обед, можем за ним обсудить, что делать со всем этим добром. Потом у вас личные приемы и массовые консультации. Глупым людям нужно долгое время, чтобы поверить в чью-то исключительность. Пойдемте тогда в столовую.

Все это время мне казалось, что мои глаза вот-вот выкатятся из орбит. Вокруг меня всего лишь игра, которую нужно принять. Старый квест из компьютера Оны. Игра подбрасывает новые условия, у меня нет другого выбора, кроме как принять и сделать что-то. Есть, конечно, вариант со смертельным исходом, но мне он лично не по душе. Это слабость. Тем более, что все сейчас, оказывается, работает на меня. Совершенно молча мы дошли до столовой, в которой я совершенно молча сидел и ел фигурные макароны с соусом и котлетой. Вкус я не чувствовал совершенно. Сразу за осознанием того, что вкус мною не чувствуется, пришло осознание того, что и обоняние покинуло меня. Очень странная выборка, ведь слух и осязание были на месте. Удивительно, но и этому нашлось позже объяснение. Обряд поедания обеда был скорее для меня растягиванием времени для принятие неизбежной мысли о том, что я нахожусь в чужом теле. Надолго ли это мне было неизвестно. Нужно было хоть какое-то время, поэтому доев десерт в виде трех сырников я и с места не сдвинулся. Я так просидел, наверное, час. Просто свыкаясь с мыслью о том, что все происходящее существует. И с этим нужно было что-то делать. Сперва наперво, меня успокоило, что внешность у тела все же была моей, с этим жить уже проще. Потом в голове уже начал складываться небольшой план действий. Нужно было провести диверсию, с этим будет довольно легко, нужна была лишь искра. Затем, нужно по возможности изучить окрестности, освободить потенциальных узников и вызнать, что вообще из себя представляет этот новый культ. Ведь никаких змеев уже и в помине не было. Пробраться вечером на склад, пользуясь положением, совершить диверсию, бежать, попытаться найти деревню. Действовать нужно было быстро, я совершенно не мог знать, что может натворить другой я в моем теле. Стоило мне встать, ко мне подошел человек в оранжевом балахоне с лицом, очень напоминающим мне морду дикобраза и совершенно блаженным голосом проговорил протягивая каждую гласную:

– Ста-а-а-арший эддуба, позвольте проводить Вас до Вашего кабинета. Вас уже заждались. А мне только в радость будет прикоснуться к Великому. Пусть и косвенно.

«Великому» я написал с большой буквы, потому что по интонации было слышно, что использовалось это слово в качестве имени собственного. Прокашлявшись я кивнул, рот под капюшоном напротив меня расплылся в улыбке и принялся очень громко втягивать воздух. Этот процесс не прекращался до тех пор, пока мы не дошли до кабинета, в котором я и осознал себя сегодня. Больше было похоже на то, что мне пришлось лицезреть какую-то таинственную дыхательную практику нежели астму в одной из последних стадий с мягким послевкусием народной медицины. Человек с лицом, напоминающим мне веселого дикобраза поклонился и покинул меня, не дойдя до двери в кабинет, возле которого уже стояло некое подобие очереди из трех человек. Сразу за мной вошел человек в зеленом балахоне. Его руки тряслись в такт его верхней губе. Он очень тактично подождал, пока я присяду за стол и только потом начал говорить. Первым посетителем был человек с вытянутым острым лицом и таким же острым носом. Он стоял передо мной в центре комнаты окутанный таким волнением, будто бы он готовил эту речь очень давно.

– Старший эддуба, позвольте обратиться. Я прихожу к вам уже четвертый раз— нервно подрагивая начал человек с острым лицом, но тут же его голос слегка сорвался, после чего он прокашлялся и продолжил— Старший эддуба. Алексей смеется над моим балахоном. Он называет его ярким мешком, найденным в девяностых. Простите мне мою эмоциональность, но я уже больше не могу. Совсем недавно, он распространил слухи о том, что зеленый будет запрещен в учении как самый предсказуемый для слабоумных цвет. Скажите мне, это ведь неправда?

Я немного помешкав уверено качнул головой, человек напротив просто расплылся в улыбке.

– Я знал. Я знал. В этом же нет никакой предопределенности. Мне никогда зеленый не нравился, но вот решил. К тому же, я ведь не единственный, кто его носит. Скажите, старший эддуба, вы разберетесь с Алексеем? Я могу рассчитывать на покровительство всех униженных в нашем учении? Это ведь мешает нашей сплоченности против великой предопределенности.

Я выставил руку вперед и вновь утвердительно помахал головой. Улыбка человека напротив достигла всех возможных биологических пределов, трястись он не перестал, но, немного успокоившись, поклонился и очень резво ушел. Такая реакция меня в большей степени успокаивала, нежели отталкивала. Казалось, что до вечера таким способом можно и дотерпеть.

Но в тот момент, когда эта мысль проносилась через мой разум, дверь вновь открылся и на пороге уже стоял мужчина с козлиной бородкой в круглых очках с невероятно заносчивым лицом. Не похож он был на целевую аудиторию тех, кто попадает в лапы сект. Я был полностью погружен в свои мысли, поэтому почти не слушал его пламенную речь, которой он меня окатил прямо с порога, начав ее, естественно, с обращения— «Старший эддуба». Что это вообще за чушь. Он рассуждал что-то про предопределенность, попытки вырваться из нее, про Ахиллеса и черепаху, попытки и все остальное. Я снова махнул рукой в конце его речи, и он довольный ушел. Людям как будто нужно было, чтобы их услышали и все. Это бич человечества какой-то на самом деле. Все эти технологии и соцсети убили в человеке веру в его речь. Ты мелкая жалкая ничтожная сошка по сравнению с нашей алгоритмичной лентой, сиди и помалкивай. Может, они бегут от этой предопределенности? Я просто даже так и не вник в их учение. Да! Теперь все складывается. Речь не о детерминизме, а о том, что человеку предопределенно молчать. Рано или поздно технологии дойдут до такого, что человеку будет предопределенно молчать. Поэтому, они все такие болтливые. Это уже интересно, если я правильно понял. Было еще несколько посетителей. Пришла одна девушка, которая заявляла, что ей приснилось решение парадокса кучи, но записав его, она его забыла. Попросила помочь ей, а я не нашел ничего более дельного и дал ей пуговицу, которая лежала на столе. Как двадцатиоднолетний парень может хоть кого-то куда-то наставлять? Тем более, более старших людей. Или может это так иерархия прочно засела в моей голове. Минул час или больше. В кабинет зашел индивид в балахоне, который проводил меня сегодня на склад и предложил пойти вместе поужинать. Я утверждающе махнул головой. На ужине было уже намного больше людей, нежели чем на обеде. Давали филе рыбы и пюре. Меня до сих пор трясло, хотя с планом все уже было в порядке. Он хотя бы существовал в моем разуме. Но тут произошло неожиданное, я начал чувствовать и ощущать вещи, рядом с которыми не находился. Это была ручка, которой я писал. Это был стол, за которым я сидел. Это был стул, на котором я сидел. Мне показалось, что мое сознание вдруг возвращается ко мне, от радости я даже чуть не вскрикнул, но удержался. Мой внутренний голос беспорядочно благодарил всех известных мне Богов. Но к этим ощущениям приплюсовывалось то, что я чувствовал, сидя в столовой. Это смешение чуть не сводило с ума, но радость от возможного возвращения в прежнее тело перекрывало все эмоции. Мне даже удавалось разобрать иногда, что именно пишет другой Я в дневнике. Стало совершенно очевидно, что произошел обмен. Прямо как тогда с рукой. И совершенно очевидным было то, что другой Я попытается сбежать или навредить кому-то в деревне в моем теле. Этого мне совсем не хотелось, поэтому решено было пересилив себя действовать быстрее. Тем более, что возможная диверсия помогла бы мне, вернись я обратно в свое тело. Недоев свой ужин, я резко встал со своего места, отмахнувшись рукой на вопрос моего спутника. «Мои» ноги вели меня наугад в примерном направлении склада. На самом деле, найти его было довольно легко. Прямо перед ним были выставлены часовые, а по кругу горели огни фонарей. Хорошо, что меня перенесло в тело главы всей этой кутерьмы, а не рядового сектанта. Тогда все бы вышло намного труднее. В моем случае, мне хватило только показать свое лицо, чтобы меня пропустили внутрь.