Стояли первые дни весны, когда с неба уже не летели «белые мухи», а от зимних сугробов остались лишь мелкие серые кучки грязного снега по тенистым углам. В этот день весна в Новом Городе чувствовалась по-особенному, во многом благодаря царившей с раннего утра атмосфере праздника.

Народ прибывал, постепенно заполняя главную городскую площадь. Сегодня Фюрер будет говорить со своим народом, и каждый житель Нового Города, если только он не был на смене, или на службе, считал своим долгом находиться здесь. Исключение составляли лишь те немногие, без кого никак не могли обойтись производства (сталелитейное, автотехническое и оружейное, а также животноводческие фермы, пекарни и городские службы)…

Население города было (по нынешним временам) немалым – более семи тысяч человек – новых ариев и около десяти тысяч рабов, проживавших вместе со своими господами.

Кроме того, за границей Нового Города был спецлагерь, в котором содержались ещё около пяти тысяч рабов (их численность постоянно менялась в зависимости от износа и естественной убыли человеческого материала, а также от частоты и числа пополнений, пригоняемых спецотрядами Рейха). От новых ариев рабы отличались внешне оттенком кожи, формой носа и разрезом глаз. Пленникам-славянам обычно давалось право выбора: присоединиться к новым ариям и приносить пользу Рейху или умереть. («Славянин не может быть рабом» – гласил закон Рейха.)

Городские рабы содержались в несравнимо лучших условиях, нежели лагерные, за что служили своим господам с особым старанием, боясь оказаться в лагере. Лагерные ненавидели городскую прислугу; оказаться в лагере для городского раба означало верную смерть. Те из лагерных, что старались выслужиться, чтобы попасть в услужение в город, обычно плохо заканчивали, – солагерники таких попросту убивали. Ещё бывало, некоторые рабыни становились наложницами своих господ… но такое поведение в Рейхе порицалось, и потому такие отношения господа не афишировали.

Новый Город – созданный Рейхом анклав цивилизации – располагался на территории Железнодорожного района Ростова-на-Дону – города-призрака.

Во время Войны в Ростове взорвалась всего лишь одна единственная боеголовка (остальные четыре были уничтожены Войсками противовоздушной и противоракетной обороны Воздушно-космических сил России), но зато термоядерная, превратившая в руины всю восточную часть города, где располагались такие производственные гиганты, как Ростсельмаш и Роствертол, названия которых говорят за себя, а также предприятия поменьше, но для оборонки несуществующей теперь страны не менее важные, вроде того же завода «Алмаз», производившего средства РЭБ, или завода «Прибор», производившего радиоэлектронные комплексы для Военно-морского флота Российской Федерации. Взрыв был такой мощности, что от Ростсельмаша, на месте которого возникла воронка диаметром в километр, до самого проспекта Колчака (бывшего Ворошиловского проспекта) не осталось стоять ни единого здания. Всё население Ростова-на-Дону тогда погибло от радиоактивного заражения, и в следующие двадцать лет после Войны в городе никто не жил. Потом в очистившемся от радиации городе появились дикари. Прошло ещё двадцать лет и в Ростов-на-Дону пришёл Рейх. И дикарей не стало… Сейчас обнимавший Новый Город с севера и востока полукольцом город-призрак был снова необитаем (по крайней мере официально так было принято считать). Его мёртвые, усыпанные человеческими костями улицы теперь патрулировались валькириями – женщинами-воительницами Нового Славянского Рейха.

…Люди выстраивались на площади вокруг небольшой сцены со стоявшей на ней трибуной. Во всём чувствовалась организация и железная дисциплина.

Прямо перед трибуной выстроились подразделения группы «Молния» во главе с полковником Колояром – бритые наголо мужчины в строгой серой форме со знаками молнии, вытатуированными на правых висках – элита Рейха; за плечами каждого воина был арбалет, на поясе – меч и колчан с болтами, на груди – автомат. Немного левее – три юношеских взвода по двадцать человек из Школы Мужества. Некоторые сержанты школы уже имели молнии. (Получить такой знак до поступления в «Молнию» – высокая честь для ученика Школы Мужества.) На правом фланге построения стояла группа «Валькирия» – три десятка воительниц во главе с бритой наголо рейхсмайором Хельгой – единственной в Рейхе женщиной, имевшей офицерское звание и способной поразить любого не только силой и мастерством боя, но и красотой. Хельга была безупречно стройна и дьявольски красива, даже несмотря на отсутствие волос. В отличие от своей предводительницы, все остальные валькирии волосы на голове имели, но были одинаково коротко подстрижены. Одеты они были в коричневую форму; каждая валькирия имела при себе короткий меч и лук. У каждой на кисти правой руки был знак: вытатуированный обоюдоострый меч.

Справа за трибуной, там, где на площадь выходила главная улица Нового Города, названная ещё до Войны в честь академика-антисоветчика Сахарова, стоял плод совместных усилий десятков инженеров-конструкторов и нескольких сотен рабочих рук – новый, уже четвёртый боевой сухопутный корабль «Сварог». Парусник стоял вполоборота к трибуне и смотрелся эффектно, несмотря даже на убранные паруса. Отдельно, возле корабля стояла его команда во главе с бывшим лейтенантом, теперь капитаном Яросветом. Команда состояла из лучших, отобранных командованием Рейха и подготовленных для несения службы на боевом корабле бойцов и специалистов Инженерно-технического департамента Рейха. (Подбирая людей в команду, полковник Колояр учёл пожелания Яросвета и несколько человек из бывшего подразделения капитана перевели на «Сварог».)

За воинскими подразделениями стояли горожане в разных одеждах, среди которых преобладали серый, коричневый, чёрный и тёмно-синий цвета. Это были специалисты производств, инженеры, разночинцы и домохозяйки с детьми. На площади было шумно: люди разговаривали между собой, обсуждали последние новости, дети играли.

На башне здания Рейхстага прогудел колокол. Звук разлился над площадью, и толпа притихла. Стоявшие в первых рядах увидели, как из Рейхстага в сопровождении двоих телохранителей вышел невысокий узкоплечий человек неопределённого возраста с несколько крупной головой на тонкой короткой шее, одетый в такую же серую форму, как и у бойцов «Молнии». Окинув взглядом собравшихся, человек поднял правую руку и, коротко помахав ладонью, направился к трибуне. Площадь взорвалась приветственными криками толпы, размахивавшей флагами со свастиками и портретами этого самого человека – своего Фюрера.

Фюрер поднялся на трибуну, скромно улыбаясь и маша рукой кому-то из народа. Когда он подошёл к микрофону и приготовился говорить, над площадью установилась такая тишина, что в самом дальнем её конце можно было услышать слабое потрескивание из четырех стоявших вокруг сцены с трибуной колонок. И тогда Фюрер заговорил:

– Славяне, русичи, новые арии! – Фюрер сделал паузу, обводя внимательным взглядом войска и народ. – В этот день мы собрались здесь для того, чтобы отпраздновать величие нашего Рейха.

Двадцать лет назад, в этот город, полный анархии и беззакония, дикости и безнадёжности, пришли мы – истинные славяне, и утвердили на этой земле наш славяно-арийский Рейх… Спустя десять лет новые варяги-россы, подобно своим нордическим предкам, подняли свои паруса и двинулись в опустевшие после безумия полувековой давности Дикие земли, чтобы утвердить в них власть ариев, ведающих, что есть благо…

Тот первый корабль, «Степан Бандера», был назван в честь великого человека, героя, мужественно боровшегося против красной заразы жидобольшевизма на земле Украины – земле древней Руси! Второй корабль, названный именем ещё одного великого человека, отважившегося выступить против жида Сталина и его антирусского войска, «Генерал Власов», гордо поднял свои паруса спустя ещё два года. Но это были первые соколы… Наш славный Рейх не стоит на месте…

Пять лет назад, из цехов нашего машинного завода вышел гигант, сухопутный крейсер «Адольф Гитлер» – гордость инженерной и военной мысли Рейха, носящий имя великого Адольфа, нёсшего свободу и благоденствие русским людям, но подло убитого жидами и предателями…

И вот теперь на просторы Диких земель… наших, славяно-арийских земель по праву!.. выходит новое техническое чудо – корабль, качественно превосходящий всех своих достойных предшественников – «Сварог»!

Фюрер поднял руки вверх, и над площадью взорвался исступлённый вопль толпы. Казалось, от этого крика задрожала сама земля. Фюрер опустил руки, и вопль моментально затих, как будто кто-то щёлкнул электрическим выключателем.

– Это особенный корабль, – продолжал Фюрер. – Противостоять ему не сможет никто из тех дикарей, что обитают сегодня в Диких землях. И потому мы решили, что и команда на этом корабле должна быть особенная… Мы выбрали для этого лучших из бойцов нашей славной «Молнии», лучших солдат с наших славных боевых кораблей, лучших инженеров, прошедших боевую подготовку в «Молнии», и объединили их в команду. Уже совсем скоро, молодой сокол Нового Славянского Рейха отправится в свой первый полёт в Дикие земли, чтобы выполнить свою первую миссию… очень важную миссию! А сегодня в Новом Городе праздник!

Фюрер снова воздел короткие руки, и снова рёв пяти тысяч глоток стал слышен в самых отдалённых районах города-призрака.

Вечером того же дня, Рейхстаг, кабинет Фюрера

– Проходите, капитан, – узкоплечий человек в серой форме, чем-то неуловимо похожий на одного из последних правителей давно не существующей Российской Федерации, прохаживался по уютному кабинету вдоль завешенного тяжёлыми шторами широкого окна.

Яросвет впервые находился в этом кабинете и не ожидал, что его обстановка будет такой по-домашнему уютной. На полу кабинета лежал бордового цвета ковёр, под потолком висели три абажура, внутри которых горели электрические лампы. Вдоль стен стояли шкафы с книгами, среди которых Яросвет заметил названия: «Моя борьба», «Удар русских богов», «Славяно-Арийские Веды» и другие, ранее не встречавшиеся ему названия. В глубине просторного помещения стоял массивный дубовый стол, а перед ним – стол попроще, за которым расположились двое: командир Яросвета – полковник Колояр и человек, которого Яросвет видел впервые.

Это был старец, – не «старик», а именно «старец». Внешность старца напоминала изображения, виденные Яросветом в старинных ведических книгах: длинная белая как снег борода, такие же длинные волосы, высокий морщинистый лоб, внимательный колючий взгляд уже выцветших, но поразительно живых глаз. На голове у старца – такая же, как и на древних изображениях, тонкая повязка, украшенная вышитыми на ней рунами и свастиками, перечеркивающая лоб и удерживающая спускавшиеся на плечи седые волосы. Одет старец был в белую рубаху-косоворотку, ворот которой тоже украшали руны и свастики.

– Прошу, садитесь, капитан! – сказал Фюрер, коротко взглянув на Яросвета, продолжая с сосредоточенным видом расхаживать по кабинету.

Яросвет подчинился и сел на крайний стул.

Фюрер некоторое время ещё расхаживал по кабинету от окна к стене напротив и обратно, потом наконец остановился во главе стола, внимательно посмотрел на Яросвета и произнёс:

– Вы знаете, капитан, для чего мы вас пригласили сюда?

Яросвет попытался встать, прежде чем ответить, но Фюрер сделал знак рукой, чтобы он сидел, тогда Яросвет ответил с места:

– Мой Фюрер, я думаю, это связано с будущей экспедицией «Сварога» в Дикие земли.

– Совершенно верно, Дмитрий! – Фюрер назвал Яросвета именем, которым его никто открыто не называл уже много лет. Единицы в Рейхе знали это имя. – Мы намерены поручить вам важное и ответственное задание, от выполнения которого будет зависеть будущее Рейха. – Он обошёл стол, опёрся руками о спинку незанятого стула напротив Яросвета и неожиданно мягко по-отцовски посмотрел на него. – Приходилось ли вам, – продолжил Фюрер, – слышать о таких существовавших до Войны военных системах, как «Казбек» и «Периметр»?

– Не много, мой Фюрер, – ответил Яросвет. – Только то, что при помощи первой Глава государства мог управлять одновременно всеми стратегическими ядерными силами России: РВСН, ВМФ и Стратегической авиацией, а вторая была полностью автоматическая. Она должна была сработать в случае смерти Президента и Министра обороны, а также лиц, могущих их замещать.

– Система сработала, Дмитрий, – сказал Фюрер. – Если бы не она, те, кто напали на Россию пятьдесят восемь лет назад, сейчас были бы здесь хозяевами…

Фюрер молчал некоторое время, и собравшиеся в кабинете тактично ждали. Наконец он снова заговорил:

– Ваша задача, Дмитрий, имеет отношение к Объекту, принадлежавшему некогда РВСН… Очень, – взгляд Фюрера стал пристальным, проникающим, словно он видел саму душу Яросвета, – очень важному для Рейха Объекту! Всё, что требуется, до вас доведёт полковник Колояр. Но также вам понадобятся консультации человека, хорошо знакомого с Объектом и знающего, как на Объект попасть… – Фюрер перевёл взгляд на сидевшего через стул слева от Яросвета старца. Всё это время старец сидел молча и смотрел прямо перед собой. – Познакомьтесь, Дмитрий. Волхв Белогор…

– Можно и просто – Андрей Владимирович, – произнёс старец совсем не старческим голосом и, повернувшись к капитану, протянул ему сухую старческую ладонь.

Яросвет почтительно пожал руку. Рука у старца оказалась крепкая как железо.

Глава третья. Незваные гости

23 мая 2077 года, бывшая Россия, Кубанская область, Екатеринодар, база искателей, вечер

От когда-то пятнадцатиподъездного девятиэтажного дома (такие раньше называли «китайская стена») осталось всего четыре подъезда. Причём один подъезд был теперь пятиэтажным, и входить в него избегали даже самые отчаянные искатели. База искателей располагалась в четырёхкомнатной квартире на девятом этаже уцелевшей части здания. Здесь было тепло, сухо и даже уютно. Искатели из посёлка Свободного останавливались здесь по причине удобного расположения здания: здание доминировало над окружавшей его застройкой.

Квартира была обустроена для скрытного, удобного и безопасного проживания. Светомаскировка, отопление, удобства, даже сигнализация – всё было в наличии. В окнах – целые стеклопакеты с жалюзи, печная труба сквозь дыру в потолке выведена на технический этаж, откуда дым расходился по множеству вентиляционных окошек. Дождевая вода с крыши собиралась в специальную ёмкость на техническом этаже и по пластиковому шлангу подавалась в ванную комнату, где можно было принять душ. Усовершенствован был и туалет: трудолюбивые товарищи демонтировали унитаз и пробили в полу дыру в квартиру ниже, над дыркой возвели постамент из кирпичей и водрузили сверху традиционное в былые времена пластмассовое кольцо с откидывающейся крышкой. На входе стояла металлическая дверь, надёжная и древняя, сваренная кустарным способом лет за тридцать до Войны; в двери установлен тяжёлый гаражный замок и прорезано специальное квадратное окошко с задвижкой для стрельбы с колена. Год назад, стараниями Ивана Кувалды, командира свободненского отряда искателей, и его пасынка Виктора, на базе появилась сигнализация, – искатели протянули «сигналки» из лески через шахту лифта прямо в квартиру и теперь, если в здании или его окрестностях шарились упыри, на специально оборудованном на наблюдательном посту пульте глухо бренчали звоночки и подрагивали флажки.

На фишке дежурил Ящер – на вид щуплый мужичок с обожжённым наполовину лицом, на котором был только один глаз, всегда внимательный и колкий. Он стоял у окна и смотрел вдаль на красневшие в лучах заката редкие руины, оставшиеся после чудовищной волны, пронёсшейся здесь в направлении города пятьдесят восемь лет назад.

В любую минуту могли появиться товарищи, которых нужно было встретить, обеспечив, если понадобится, необходимое прикрытие, – мало ли какая тварь сейчас прячется там, внизу… За стенкой, на кухне, кашеварил Коля – одногодок Витькá, парень крепкий, с лицом, о котором можно было сказать: «не обезображено интеллектом». Но это была лишь видимость, – Коля, помимо того, что был начитан, ещё и стихи писал (о чём мало кто знал, так как парень стеснялся этого своего увлечения). Зато всякий в Свободном знал, что Николай может запросто вырубить с одного удара любого (ну, кроме, разве что, Кувалды). В комнате, занятой под кладовку, спали Олег – взрослый мужик, ровесник Кувалды, чья очередь дежурить была через час, и снайпер Вася по кличке Стрелок – обладатель единственной во всём Содружестве СВУ-АС – снайперской винтовки укороченной автоматической с сошками, калибра 7,62 миллиметра. В бывшей гостиной на старом диване расположились Кувалда и Витёк. Кувалда, нависая могучим торсом над придвинутым к дивану журнальным столиком, сосредоточенно чистил разобранный и аккуратно разложенный на промасленной тряпке АКС-74. Своё «Весло» (того же калибра 5,45, что и складной «Калаш» отчима, только с деревянным прикладом и цевьём) Витёк уже привёл в порядок и теперь листал найденную вчера книжку – фантастический роман Сергея Снегова «Люди как боги».

Вчера, по пути в «Екатеринодар», который в кубанском Содружестве было принято называть «Краснодаром», и никак не иначе, их отряд нарвался на выродков. Шайка из девяти человек атаковала отряд в одном из мёртвых посёлков, действуя на удивление слаженно. Кувалда даже предположил, что некоторые из выродков когда-то давно были кем-то вроде искателей, пока не скурвились…

Кубанцы выродков обычно не трогали, если те не нападали первыми, не пакостили и не были пойманы на людоедстве. Главными отличиями выродков для кубанских общинников были: неспособность жить в общине, нежелание ставить общественное выше личного, болезненный индивидуализм, единоличничество, скопидомство и просто запредельная половая распущенность. Кроме того, половина выродков были мутантами – имели лишние конечности, уродливые наросты на теле, встречались трёхглазые, а иногда даже двухголовые. Если такой урод рождался в общине, его топили сразу после рождения (в первые два десятилетия после Войны таких много рождалось, теперь меньше). Выродки часто сожительствовали с собственными детьми, не чурались педерастии, лесбиянства, «шведских семей», садизма и других извращений, вплоть до скотоложства. Большинство выродков были каннибалами, но встречались и такие, кто не опускались до такого, поэтому у кубанских искателей и было правило: выродка сторонись, не садись с ним за стол и вообще не прикасайся к нему, чтобы не запомоиться, а если точно знаешь, что выродок – людоед, тогда убей. Упырями же называли таких выродков, каких сторонились и сами выродки. Упырь – это окончательно опустившийся человек; часто это безумец или калека с мутациями, которого некому было утопить во младенчестве. Упыри обычно прятались от нормальных людей, но при численном превосходстве могли напасть и сотворить с жертвой страшное: изнасиловать, снять с живого кожу или расчленить; нанизать живого на кусок трубы и изжарить над огнём; подвесить и вскрыть вены, чтобы спустить кровь… – что угодно, что могло взбрести в их больные головы.

…Среди выродков, что напали на отряд Кувалды, было всего две бабы, весьма уродливые, и один пидор, по-видимому компенсировавший половой дисбаланс в шайке. С шайкой пришлось повозиться. Никто из отряда не пострадал (разве что Колю одна сука страшная за ногу укусила, несильно) но на то, чтобы перебить шайку, ушло время. Почти пять часов Кувалда с товарищами гоняли выродков по мёртвому посёлку, пока не истребили всех до последнего. Поэтому заночевать пришлось в посёлке. (Там, в одном из домов Витёк и разжился фантастической книжкой.) Так график движения отряда оказался скорректирован обстоятельствами, и на место встречи они пришли позже запланированного времени.

А причина сбора была весьма необычная.

Серёга Хмурый, искатель из Свободного, ходивший за каким-то делом в район Тихорецка вместе с махновцами, утром 21-го числа прилетел к Кувалде, весь в мыле, на своём «коне педальном» (так среди искателей было принято называть велосипеды, на которых они перемещались по Пустоши) и сообщил о замеченном им на трассе М-29 отряде, состоявшем сплошь из каких-то неместных лысых мужиков в одинаковой серой одежде.

За лысыми установили наблюдение. Выяснилось, что лысые эти идут откуда-то из-под Ростова-на-Дону или даже дальше, и путь они держат не куда-нибудь, а в Краснодар.

Но не интерес пришельцев к Краснодару, и даже не то, что эти лысые все одинаковые, как братья-близнецы (то, что это подразделение, слаженное по типу армейского, было понятно сразу), а их средство и способ передвижения привлёк интерес искателей. Передвигались те на… «паруснике». Сухопутном.

Это было нечто среднее между трамваем и парусным кораблём. Стоявшее на широко расставленных в разные стороны авиационных шасси, по четыре с каждой стороны, «судно» передвигалось под самыми настоящими парусами! На носу «корабля» был установлен устрашающих размеров пулемёт на станке, который один из махновцев опознал как «Утёс» калибра 12,7 миллиметра. Количество лысых разведчики определили как: «не меньше тридцати рыл». Вооружены эти подозрительные гости были «автоматами, арбалетами, мечами и хрен знает чем ещё».

Махновцы заметили их ещё 18-го числа днём. Двигались лысые в направлении Кропоткина и, если бы не вставший тогда на несколько дней штиль, числа 21-22-го могли бы быть уже в Краснодаре. Наблюдателям штиль оказался очень на руку… вернее, на ногу, – педали-то крутить отсутствие ветра не мешает, а вот чудо-техника лысых без ветра – что любой мёртвый довоенный транспорт, стоит на месте…

На Сходе в Свободном решили послать товарищей в Октябрьский, Красный хутор и в Вольный. Махновцы уже были в курсе дела и обещали поставить в известность соседей. То, что эти лысые приедут со стороны Усть-Лаби́нска, было ясно как божий день, и потому под наблюдение решили взять именно это направление.

Свои базы в Краснодаре имели не все поселения Содружества, потому некоторые помещения использовались совместно, – в этой квартире, помимо свободненских, останавливались ещё и махновцы (искатели из деревни Махновки), реже – товарищи из Октябрьского. Оставленное в кладовке барахло никто не трогал, – это закон. После себя обычно оставляли что-нибудь из еды: сало, крупу, сухари, – это традиция.

Дом стоял на заросшем кустарником и утыканном ещё прошлогодними колючками пустыре, бывшем когда-то пригородным посёлком. После того как «Краснодарское море» – огромнейшее искусственное водохранилище – вышло из берегов, а точнее было выпущено из берегов при помощи одной из четырёх ударивших по Краснодару боеголовок, посёлок превратился сначала в болото, а после – в пустырь. Основная масса воды ушла расширяющимся клином на юг, лишь подтопив при этом Па́шковский, но встретившиеся здесь две взрывные волны (одна пришла со стороны аэропорта, другая со стороны разрушенной дамбы) превратили посёлок в сплошной пустырь с разбросанными по нему холмами из обломков зданий разной величины. От устоявших тогда при двойном ударе многоэтажек остались лишь редкие руины в один-два этажа высотой, две кирпичные пятиэтажки и этот вот девятиэтажный уродец, который даже спустя почти шестьдесят лет не собирался падать.

Дочитав главу, Витёк отложил книжку и, посмотрев на Кувалду, спросил:

– Как думаешь, дядь Вань, нахрена лысые сюда едут?

Кувалда пожал плечами:

– А хрен его знает… – Искатель начал собирать автомат. – Мы здесь чтобы узнать это наверняка. Чего гадать-то?

– Ну, анализ типа…

– Анализ… – усмехнулся Кувалда, пристраивая затворную раму на место. Он помолчал, собираясь с мыслями. – Ну, вот смотри… – произнёс он, подумав. – Воинское подразделение, одетое в форму, это – фактор номер раз. Вооружение – автоматы и пулемёты у всех… тридцать, а то и сорок стволов, не меньше… это – фактор номер два. Техника эта ихняя… Покажи мне колхоз, который подобную штуку, какую Хмурый описывает, сделать может! У нас в Содружестве таких нет. Хотя мы, Витя, лаптями щи не хлебаем… Это, значит – фактор номер три… – Кувалда накрутил на ствол дульный тормоз, потом оттянул затвор, придирчиво заглянул в коробку. Отпустил. Клац. По привычке отвёл ствол в сторону окна, нажал на спуск. Щёлк. – Значится, что мы имеем? – продолжил анализировать Кувалда. – Крупное поселение, с развитыми производственными мощностя́ми, с инженерáми, конструкторáми, с армией, заинтересовалось чем-то, что есть здесь, у нас, на Кубани, на нашей земле. Что это может быть такое интересное? Довоенная техника? Возможно. Но какая техника? Строительная? Не думаю, что кто-то станет тащить за сотни километров какой-нибудь кран или бульдозер. Самолёт? Нахер кому сегодня нужен самолёт!.. Да и, опять же, можно всё найти рядом, а не переться за сотни километров. Что ещё? Станки с какого-нибудь завода уникального? Это да. Могут понадобиться. И за ними можно и за тысячу километров сгонять. Но вот только не было здесь до Войны уникальных производств, Витя. Не было. Все уникальные производства попилили и продали ещё в девяностые… Оружие они ищут, Витя.

– Хм… в Краснодаре-то? – с сомнением посмотрел на Кувалду Витёк.

– Сам Краснодар им может и без надобности. Может им поблизости надо?

– Но ведь тут нихрена нет, – возразил Витёк. – Были бы тут военные склады, мы бы их давно нашли и вынесли… Даже не мы, а ещё первые искатели…

– А вот это мы скоро и узнаем, Витя, – произнёс Кувалда.

Пока они анализировали, по квартире распространился ароматный запах пшёнки с мясом. Запах усилился, когда в комнате появился сам кашевар.

– Товарищи аналитики! – обратился кашевар с порога к Кувалде и Витькý. Ему на кухне были слышны анализирования командира. – Товарищ Ящер! – добавил он, обращаясь к дежурному, не проронившему за время разговора ни слова. – Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста!

– Ну что, пошли, пожуём! – Кувалда встал с дивана и направился на кухню. Выйдя в прихожку, постучал увесистым кулаком в дверь, из-за которой раздавался размеренный храп. – Эй, пожарные! Подъём! А-то мясо всё сожрем, вам не достанется!

Там же, тремя часами позже

Заступивший час назад Олег сидел на стуле у окна и смотрел в ночь. Луна освещала своим бледным светом Пустошь с торчавшими метрах в трёхстах впереди «близнецами» пятиэтажками. Условный знак: три коротких – одна длинная вспышка фонаря со стороны «близнецов» Олег заметил сразу.

– Эй, командир! – позвал он.

Дверь спальной комнаты открылась через несколько секунд.

– Что там? Идут? – спросил Кувалда.

– Да, маякнули как положено.

– Витя, Коля! – Кувалда обернулся назад, где дрыхли эти двое. – Собирайтесь! Пойдём махновцев встречать.

Спустя десять минут трое стояли у входа в подъезд. Двери у подъезда не было, – она была вырвана «с мясом» ещё полвека назад. Уровень земли поднимался до окон первого этажа, и проход в подъезд издалека был незаметен. Только подойдя к дому можно было увидеть прокопанный к входу спуск. Можно было залезть и через окна квартир, но для этого нужно было корячиться, так как внутри глины, ила и всякого хлама было местами под потолок.

Снаружи было тихо. Только где-то далеко в городе лаяли дикие собаки. Иван коротко свистнул, и ему ответили условным свистом. Через пару секунд послышался окрик:

– Кувалда, ты что ли?

– Я! – ответил Кувалда. – Длинный, ты?!

– Я! – Из-за ближнего бугра, бывшего раньше какой-то постройкой вроде электроподстанции, стали появляться человеческие фигуры, – всего восемь человек.

– Колёса в «близнецах» спрятали? – спросил Кувалда подошедших.

– Да. Там оставили, – ответил Длинный.

Искатели обменялись рукопожатиями. Последним из тени вышел Серёга Хмурый и тоже пожал товарищам руки.

Высокий, масластый мужик, тридцати пяти лет, Леха Длинный – старший группы искателей из Махновки, имел вид взъерошенный.

– В Старокóрсунской эти лысые со своей херовиной стоят, – ответил Длинный на незаданный вопрос. – Завтра прямо сюда выйдут. Если бы ветер не затих, уже бы здесь были. Мы за ними с Васюринской шли…

– Не заметили вас?

– Если бы заметили, хрен бы мы до вас целыми дошли. На них там местные упырьки рыпнулись, так лысые их всех нахер постреляли. Мы конечно не упырьки, не выродки какие, можем и в обратку дать нехило, но нас восемь, а их там целый вагон… на колёсах.

– Зачастили что-то выродки… – Кувалда переглянулся с Витьком и Кольком.

– Что, тоже заметили? – поинтересовался Длинный.

– Угу, – качнул тяжёлой головой Кувалда. – И откуда только эта мразь берётся…

Длинный почесал колючий подбородок, посмотрел на товарищей, пожал плечами.

– Я ребят в Красный хутор послал, – сказал Длинный. – Они скоро сюда должны подтянуться. Да и Молотов тоже, вроде как сюда собирался. Отряд собрал, пулемёт достал… Короче, целая Красная Армия! – Длинный широко улыбнулся, продемонстрировав прорежённый кем-то пару лет назад в двух местах штакетник довольно крепких, как у коня, зубов. (Сам Длинный на вопросы о том, кто его так отделал, предпочитал отмалчиваться, но слухи ходили разные. По одной из версий, в роли «стоматолога» выступил муж одной из многочисленных подруг Длинного, к которой тот захаживал в Октябрьский; по другой – Длинному перепало от выродков). – Так что, – продолжал Длинный, – этой ночью народу ещё прибудет. Нужно будет размещать…

– Разместим, – сказал Кувалда. – Ладно, идёмте наверх… там каши целый котёл.

Ранее тем же днём, Кубанская область, станица Староко́рсунская

Дул попутный ветер, наполняя паруса «Сварога», разгонявшегося местами до тридцати километров в час, – приличная скорость для разбитой, многократно размороженной, заросшей в щелях кустами и травой по пояс дороги. Шасси, когда-то давно предназначавшиеся для огромной железной птицы, а теперь несущие на себе многотонный сухопутный корабль, подминали дорогу километр за километром.

Обочины и кюветы, местами, заросли лесом. Местами в кюветах валялись скинутые прошедшей по дороге когда-то давно бронетехникой догнивавшие легковушки. Но иногда приходилось притормаживать парусник, чтобы аккуратно объехать замершие на дороге скелеты фур и автобусов.

Несмотря на свои размеры (шестнадцать метров в длину, и вынесенные на два метра в сторону от корпуса шасси), «Сварог» мог совершать достаточно сложные манёвры. Передние и задние колёса парусника поворачивались синхронно (если передние выворачивали вправо, то задние – влево, и наоборот), что позволяло «Сварогу» разворачиваться практически на месте. Кроме того, при необходимости корабль мог двигаться боком и по диагонали (в таком случае все четыре колёсные пары выворачивались в одну сторону) и вести шквальный огонь с борта. Корпус корабля возвышался на полтора метра над землей, что не только повышало его проходимость, но должно было служить препятствием при попытке взятия корабля штурмом. «Сварог» имел две выдвигавшиеся на высоту до восьми метров телескопические мачты, которые при необходимости (например, при проезде под мостом или путепрово́дом) убирались полностью в корпус. Во избежание несчастных случаев, на верхней палубе корабля – на крыше бывшего трамвая – имелись специальные перила, а в стороны от перил расходились трёхметровые трубы с натянутой между ними прочной сетью из конопляной верёвки, которую можно было использовать как для дополнительной страховки, так и для перевозки различных лёгких грузов.