Капитан Вилсон пребывал в ярости, смешанной с недоумением. Уже совсем близкая победа оборачивалась поражением. «Гарпия» тонула, получив за двадцать минут боя шесть страшных попаданий в корпус. Руль был разбит и надежда потопить наглецов мощным бортовым залпом улетучилась. Плотник докладывал, что вода поднялась в льялах уже на два фута и пришло время подумать о спасении собственных жизней. Самое главное, капитан не понимал, почему всё это стало возможным. На его глазах попирались сразу несколько непреложных законов морских сражений. Во первых, жалкие варвары осмелились бросить вызов грозному корвету Его Величества. Вилсон побывал во многих боях и в прошлую войну и после, в архипелаге, но даже отважные французы, которых он уважал, лишь в самых отчаянных обстоятельствах отваживались бросить вызов кораблям Владычицы морей не имея хотя бы двойного превосходства. Так поступали, и неоднократно оказывались победителями, только его соотечественники, твёрдо уверенные, что один англичанин стоит двух французов и пятерых испанцев. Видимо и у русских командует один из английских офицеров, польстившийся на высокое жалование на службе у туземцев. Однако капитан слишком хорошо знал своих соотечественников, чтобы объяснить другой факт: русские упорно били по корпусу «Гарпии». Потери в экипаже корвета минимальны, а сам он по сути уже никуда не годная развалина. Так не бывает! Все с кем сводила капитана Вилсона долгая морская жизнь, старались сберечь корпуса вражеских кораблей, которые были законными призами, единственно способными обеспечить капитану победителю достойное положение, деньги и уважение. Потому абсолютно все его прошлые противники, как и он сам, избирали главными целями рангоут и команду вражеского судна. Русские били исключительно по корпусу, и такое поведение просто не вмещалось в голову старого морского волка. Последней надеждой капитана был абордаж, во время которого его две сотни отборных головорезов, прошедших многолетнюю школу на кораблях Его величества, несомненно, на лоскуты порежут вражеских солдат. Вот только абордажа не случилось: видя, что корвет тонет, русский офицер, командующий канонерками, отдал вполне здравый приказ прекратить атаку, зайти с носа и кормы и предложить полную безоговорочную капитуляцию. Под дулами двух десятков тяжёлых орудий канонерок и яхты капитану ничего не оставалось, как только выкинуть белый флаг.
Удержать корвет на плаву не представлялось возможным, слишком серьёзно был повреждён его корпус, зато с него успели снять достаточно рангоутных деревьев для срочного ремонта «Лизетты». Разоружённых и деморализованных англичан свезли на крохотный необитаемый островок и, пообещав вернуться за ними в ближайшее время, отправились на перехват судов конвоя, законно предположив, что те не могли уйти слишком далеко. Так и произошло: Конвой лежал в дрейфе, ожидая скорого возвращения «Гарпии» с призом, и когда вместо корвета из шхер появился русский отряд, убегать было поздно. Необычным стало поведение команды трёх крупнейших транспортов. Там мигом вывесили белые флаги, потом с каждого судна было спущено по шлюпке, куда перешли несколько человек, направившиеся к близкому берегу, а потом… потом, несмотря на ясно видимые на борту толпы народа, все три транспорта взлетели на воздух. Попытка догнать ялики не увенчалась успехом – гораздо важнее было захватить оставшиеся суда конвоя, тем более сил в русском отряде явно не хватало. Конвой перевозил огромное количество оружия и боеприпасов, сопровождаемых двумя тысячами наёмников со всего света. Два оставшихся крупных транспорта оказались загруженными порохом настолько, что представляли нешуточную опасность для находящихся рядом судов и лейтенант Купреянов, предварительно сняв с них команду, подорвал оба корабля за ближайшим островом. Со слов наёмников, не испытывавших ни малейших угрызений совести, свободно делящихся сведениями, особенно после того, как они увидели готовность русских применять жёсткие меры, Юган, допрашивавший пленных, узнал, что на трёх взорванных командой транспортах перевозили добровольные финские отряды, которым отводилась главная роль в высадке подготовленного инсургентами десанта. Единственным судном, оказавшим сопротивление, была одна пинка, на которой плыли две сотни финских стрелков, вооружённых новейшими нарезными ружьями. Они убили своего капитана и не подпускали шлюпки с десантом до тех пор, пока их не отправили на дно несколькими залпами с подошедшей «Лизетты». Терять бывшим охотникам было нечего – всех их ждала смертная казнь за участие в вооружённом восстании, в помилование эти одураченные пропагандой люди не верили и предпочли принять смерть в бою.
От тех же наёмников стало известно, что часть инсургентов осталась в Або, и они планируют захватить город, как только получат известия о действиях десанта. Такие новости не могли не встревожить наших героев, но поделать ничего было нельзя. Они и так одержали блистательную победу и получили неоценимые сведения. Теперь нужно было как можно скорее доставить пленных в столицу, и, наскоро починив полученные в коротком бою повреждения, следующим утром переформированный караван взял курс на Кронштадт. Отягощать перегруженные суда двумястами английских головорезов, имея катастрофически мало сил для конвоирования лейтенант Куприянов не решился, и капитана Вилсона оставили на острове, сгрузив ему достаточный запас продовольствия. Отряд, сдерживаемый скоростью иолов, достиг Кронштадта только четвёртого августа. Пленных, по распоряжению незамедлительно прибывшего Александра Христофоровича Бенкендорфа, отправили для дальнейшего расследования в Петербург пароходом, а «Лизетта» и иолы стали спешно готовиться в обратный путь.
Глава 14
Харальд решил сбежать. После возвращения в Або их отряд, как и ещё два опоздавших к погрузке на суда, собрали в центре города. Сперва повстанцам выдали оружие и приказали быть в постоянной готовности, но дни шли, а приказа не поступало. Наиболее сообразительные из горе революционеров начали понимать, что что-то пошло не так. Содержали их в мрачном разветвлённом подземелье, оружие отобрали, выходить не разрешалось, зато стали выдавать двойную чарку. Охраняли подземелье мрачные решительно настроенные субъекты, ни слова не понимавшие ни по фински ни по шведски, да ещё и настроенные к борцам за свободу крайне неуважительно. Харальд имел неудовольствие убедиться в этом на собственной многострадальной шкуре, свернув по ошибке в не тот проход.
В тот день была его очередь идти за баландой, которой последнее время кормили повстанцев, и молодой человек в сумраке перепутал ответвления туннеля, ведущего к подвалу одного из домов, куда им ежедневно доставляли провизию. Тоннель, в который Харальд свернул по ошибке, скоро закончился решёткой и парным постом вооружённых охранников, избивших юношу и отобравших у него заначеную фляжку с опием, без которого он теперь не мог жить. Вот этот то последний факт и натолкнул Харальда на идею побега. Сегодня он снова дежурил по кухне, и шёл к охранникам вполне осознанно. Юноша героическими усилиями отложил целый литр опиумной настойки, что было нелегко в обществе подобных ему, вечно жаждущих товарищей, и рассчитывал пройти мимо охранников, когда те неизбежно уснут в блаженной нирване. Он давно понял, что дни его сочтены и сейчас хотел только одного: отомстить людям, обрекшим ради удовлетворения своих амбиций его с братом и ещё многих на жуткую полужизнь и скорую неизбежную смерть. Харальд уже мечтал о смерти, но хотел перед тем, как покончить с собой сообщить о себе Югану, который, как он верил, сможет что то предпринять.
План побега был хорош, но Харальд не учёл, да и не мог учесть одной детали: он понятия не имел, что же скрывается за решёткой, охраняемой головорезами Гроу. Юноша надеялся, что там расположен выход из подземелья, но то был только вход, вход в целую анфиладу низких просторных залов, заполненных оружием и боеприпасами. Дойдя до крайнего каземата, плотно заставленного, как и три предыдущих, бочками с порохом, Харальд осознал, что это конец. Сил и желания возвращаться не было. Юноша вскрыл ближайший бочонок, из которого чёрной струёй потёк на пол подземелья порох, и с чувством выполненного долга уронил масляный фонарь.
Эпилог
«Лизетта», нёсшаяся к Або из Кронштадта на всех парусах, опоздала. Полученные в бою повреждения заставили простоять в доке неделю, потом яхта задержалась в в Аландах ещё на сутки, безуспешно разыскивая высаженных на берег англичан. Когда на рассвете 7 сентября «Лизетта» подошла к Або, города уже не было. Взрыв, произошедший в ночь на 3 сентября, и последовавший за ним небывалой силы пожар стёрли город с лица земли. Уцелели немногие каменные здания, расположенные далеко от эпицентра. Руководители и идейные вдохновители восстания погибли в огне первыми, немногие оставшиеся живыми повстанцы были выявлены агентами Третьего Отделения Тайной канцелярии, и после тайного суда навечно сосланы в Сибирь. Александр Христофорович Бенкендорф убедил Императора не придавать события в Финляндии огласке – стране, только что пережившей мятеж декабристов, ведущей войну с Персией и вот-вот готовящейся вступить в войну с Турцией лишние потрясения и осложнения на международной арене были ни к чему. Не стала вмешиваться и Англия – у Владычицы морей внезапно возникла головная боль совсем в другом регионе: возглавляемая английским адмиралом Кодрингтоном международная средиземноморская эскадра отправила на дно Наваринской бухты объединенный турецко-египетский флот, что намертво спутало все планы Форин-офиса.
А наши герои готовились расстаться. Юган отправлялся весной на восстановленном «Фершампенуазе» в средиземное море с эскадрой, идущей на усиление отряда адмирала Гейдена, а Иван Антонович Купреянов, произведённый в капитан лейтенанты и награждённый за мужество и блестящее командование в бою с превосходящим противником орденом Святого Георгия, отправлялся на Чёрное море. Там он снова прекрасно проявит себя при взятии Анапы и во многих других делах, чем снова привлечёт благосклонное внимание Самодержца. Когда в бурлившей волнениями Польше в 1831 году вспыхнет открытое восстание, Иван Антонович примет в его подавлении самое непосредственное участие, командуя личным пароходом Императора Николая 1го «Ижора», на котором войдёт в Вислу с главнокомандующим русским корпусом графом Паскевичем. Но это уже совсем другая история.