В деревянной беседке сидела маленькая девочка, рассматривающая тонкую книжку. «Ма-ма го-во-рит» читала она по слогам, наивно-детскими глазками оглядываясь на прижатую вплотную к ней девушку, указывающую острым ногтем на следующую строчку.

– Ну-ка, солнце, а что здесь? – Юлия ласково улыбнулась ребёнку, сосредоточенно въедающемуся глазами в книгу.

– Мо-ре, – девочка резко повернула голову. – А что такое «море»?

– Видишь вон то озеро? – Юлия убрала длинную белую косу за маленькую спину и приобняла девочку за плечо, другой рукой указывая на водоём; ребёнок быстро кивнул. – Море – это бесконечно огромное озеро. Правда, я там никогда не была – мне рассказывал папа. Он рядом с морем провёл несколько лет.

– О-о-о, как здорово! Вот бы и мне там побывать! – глаза малыша загорелись, но это быстро прошло – они вновь стали чернее тучи. – Жаль, что это невозможно, – ребёнок опустил голову и быстро-быстро задёргал под столом ногой.

– Всё возможно, маленькая, – Юлия гладила девочку по тонким золотистым волосам, но старалась не смотреть на неё, чтобы не выдать собственного волнения – она понимала, что этот ребёнок прав: ей никогда не побывать за пределами их уезда. – Давай продолжим? Вот здесь…

– Юлия Владимировна, Ваши родители прибыли, – Фрося опёрлась ладонью о спину, выгнув её настолько, что та издала ужасный хруст.

– Беги к маме на кухню, Акулиночка, – девушка закрыла книгу и подала её расстроенной Акулине, желавшей продолжить занятие.

Юлия подошла к Фросе. Вместе они вышли из сада, листья в котором уже собирались опадать: деревья сильно ослабли в по-осеннему холодный август.

– Маменька, папенька, как я рада вас видеть! – она смотрела на родителей с неподдельным обожанием, но не сделала ни шагу в их сторону, лишь сдержанно поклонившись – всё, как учил отец.

– Здравствуй, милая! – Марина Александровна, воспитывающаяся в менее строгих условиях, с вытянутыми руками подошла к дочери и поцеловала ту в макушку. – А где же Лев Петрович? – женщина озадаченно искала взглядом зятя.

– Здравствуйте, Владимир Владимирович, Марина Александровна, – тихо промолвил скромно стоящий рядом с женой Лев. – Я здесь, – он неловко улыбнулся.

– Как же я Вас не заметила? – она театрально изобразила удивление.

«Не заметила, конечно. Третий месяц так делает. Пытается меня унизить, как и Юлия. Ничего, я привык, – Лев слегка опустил голову – он не хотел доставлять удовольствие тёще своим подавленным видом. – Когда же во мне перестанут видеть козла отпущения? Чем я это заслужил?»

Откуда-то из-за статуи выглядывал старик Лукьян, молниеносно убежавший, завидев на себе пристальный недружелюбный взор Владимира.

– А вот и я, господа, – с распахнутыми руками из-за кареты вальяжно выкатился Михаил Владимирович. – О-о-о, привет, Фросенька! Как ты похорошела с нашей последней встречи! – в его глазах пробежало что-то животное. Женщина неприветливо хмыкнула.

«Ещё этот явился. Три месяца не являлся и вдруг решил, – Лев отвернулся, чтобы не выдать свою неприязнь. – Какого чёрта он так на неё смотрит?».

Несмотря на то, что через пару недель Юлия приняла предложение Льва жить как супруги, её не покидала въевшаяся мысль – она не могла стать хорошей женой этому человеку. Сохраняя ему верность физически, она была полностью во власти другого духовно, что её сильно корёжило. Не видя иного варианта разрешения внутреннего конфликта, Юлия высказывала всё мужу, чтобы хоть как-то облегчить свои страдания и душу, не заботясь о его чувствах. Девушка искренне считала Льва виноватым во всей сложившейся ситуации.

Так как самого мужчину уже не беспокоил факт родства с Юлией, это «недоразумение» отошло на второй план. Главной проблемой являлись постоянные унижения со стороны жены – каждый раз хотелось удавиться, чтобы она больше не мучилась и не мучила его. Поэтому, понимая и терпя юную супругу, у которой ещё не прошёл подростковый максимализм и первая любовь, Лев уходил к Фросе. После задушевного разговора через сутки после свадьбы Лев начал испытывать родственную симпатию к служанке. Не зная материнской любви, он сильно привязался к Ефросинье, поддерживающей его в трудные минуты. Даже после очередной ссоры с Юлией – вернее, после очередного её упрёка о том, что она не вышла за Николая – крестьянка находила нужные слова.

– Фрося, Вы можете идти, – взяв себя в руки, Лев впервые приказал своей крепостной, но исключительно для её блага. Женщина гордо выпрямилась и, машинально покачивая бёдрами, отправилась проверять работу остальных крестьян.

– Дяденька? – округлив от удивления глаза, девушка обратилась к хищно глядящему на Ефросинью толстяку. – Как Вы долго не заезжали! – и Юлия отнюдь не была счастлива его возвращению.

– Да, это правда. Месяца три назад мы с Володей повздорили из-за одной мелочи, – он ехидно улыбнулся во все жёлтые тридцать два нахмурившемуся брату. – Но я незлопамятен.

– Здорово!.. – Юля выдавила из себя нечто похожее на радость. – А где же тётушка Софья с Алексеем Матвеевичем?

– Милая, понимаешь… – Марина слегка замялась, – Они уехали из страны… по важному делу, – женщина аккуратно положила руку на плечо дочери.

– Ха-ха, – язвительный смех Михаила смутил всех присутствующих, даже Владимира.

– Юлия, это взрослые дела, – Владимир уверенно выпрямил спину и приподнял подбородок, но его руки глубоко вдавливали трость в землю. Строгое воспитание не позволяло Юлии влезать в вопросы старших, поэтому она сразу замолчала. Ей не забылся тот день, когда она заступилась за крепостного Егорку – она надолго уяснила главный урок.

– Пойдёмте в сад, – Лев прервал напрягающее молчание – чем дольше оно длилось, тем более неуютно он себя чувствовал.

***

– Да уж, до моего англичанина вашему садовнику далеко, – спрятав руки за спину, Михаил, лукаво хихикая, рассматривал неоформленные кусты. – А, впрочем, это ничего, – сначала он внимательно кого-то выглядывал, а потом, мерзко улыбнувшись, уставился в одну точку. – Я отойду ненадолго. Идите дальше, господа, – мужчина лукаво приподнял бровь и удалился.

– Не нравится мне это, – Владимир бросил взволнованно-холодный взгляд на уходящего брата.

«Мне он сам по себе не нравится. Особенно после того, как пытался заигрывать с Фросей» – Лев неприязненно скривил губы.

– А теперь… – дыхание Юлии участилось, по спине пробежал озноб: «от ветра», как подумал её муж, ещё раз отметив необычайно низкую температуру для шестнадцатого августа. – Я должна кое-что сказать… Я два месяца сомневалась… – она впервые на людях дотронулась до руки Льва, чем вызвала у него искреннее удивление: зрачки расширились до небывалых размеров, едва не скрыв под собой серо-зелёную радужку. Лев и родители Юлии напряглись – Владимир опёрся на трость, а Марина слегка задрожала. – Я… мы… – девушка крепко сжала палец мужа, чтобы не представилось возможности заламывать свои, и зажмурилась. – У нас будет малыш, – Юлия резко выдохнула и открыла глаза. Она неловко отпустила супруга, пытаясь незаметно протереть свою руку, и опасливо посмотрела на замерших в ступоре присутствующих.

– Как?! – Лев испуганно повернул голову к супруге.

– Девочка моя, – черты лица Владимира смягчились, а глаза его приобрели поразительный блеск. Он крепко обнял дочь и исцеловал всё её бледное лицо, затем уступил место заплаканной жене и подошёл к зятю. Лев стыдливо отводил взгляд, но Владимир Владимирович крепко сжал его руку и так затряс, что казалось, будто он пытается её оторвать.

«Боже, всё слишком далеко зашло, – будущий молодой отец беспомощно смотрел то на зябнувшую Юлию, то на вытирающую слёзы Марину, то на неестественно широко улыбающегося Владимира. – Нет-нет, это слишком! Что я натворил! – осознавая всю критичность ситуации, Лев попятился в одну точку. Он и так не надеялся на возвращение домой, к сестре, но сейчас потерял даже самую крошечную надежду. Разумеется, он понимал реальность такого исхода событий, когда предлагал Юлии нормальную семейную жизнь, но, столкнувшись с этим лицом к лицу, почувствовал себя совершенно потерянно. – Конечно, быть беспечным дворянином с кучей детей очень заманчиво, но Юля… Боже, что я наделал! После рождения ребёнка она наверняка ещё больше меня возненавидит. Я и так не могу терпеть её постоянные нападки, а теперь они участятся вдвое! Втрое! Сколько я принёс ей страданий, раз заслужил такое отношение. А коли она забеременела… Господи, может Инна и вовсе не родится и будет существовать только в угасающих воспоминаниях. Какой я идиот! Какой же я идиот!».

В этот момент каждый думал о своём: Владимир чувствовал небывалый прилив нежности и уже подумывал о том, что внука непременно должны назвать в честь отца – Львом, чтобы семейная традиция Владимира стала семейной традицией его единственного ребёнка; Марина же в голове прикидывала, платья какого цвета и кроя будет дарить внучке, а Юля… она мечтала сейчас видеть рядом с собой любимого человека.

Вероятно, все продолжали бы и дальше воображать в голове различные события, связанные с новым членом семьи, если бы со стороны амбара, находящегося недалеко от сада, не послышался истошный женский крик.

Быстро переглянувшись, находившиеся у ухоженного пруда побежали на источник звука.

– Пусти, свинья, пусти! – Ефросинья изо всех сил била по огромной спине Михаила. Даже несмотря на свои немалые размеры, у неё не получалось скинуть с себя ещё более громадную тушу, безжалостно разрывающую крепко завязанный на шее платок толстенными пальцами.

– Ты что, совсем озверел?! – первым в амбар ворвался Владимир. Он с трудом оттащил потерявшего контроль брата от кричащей о помощи служанки.

Вбежав за тестем, Лев увидел вырывающегося из рук Владимира к груде сена, на которой лежала и рыдала Ефросинья, Михаила.

Высказывающийся на иностранном языке Лев, оставив все правила, бросился душить Михаила – Владимир выпустил того из рук. Мужчина сжимал зубы от злости, а руки на всех подбородках, так как шеи не было видно, не жалея никаких сил, однако их оказалось недостаточно. Михаил вжал молодого человека в стену, обхватив его горло. Лев захрипел. Он выглядел настолько жалко и беззащитно в сию минуту, что, увидев себя со стороны, больше никогда не пожелал бы этого делать.

Как раз в этот момент забежали Марина Александровна и Юлия. Юная хозяйка поместья помогала Ефросинье, прежде здоровое лицо которой теперь было изуродовано синяками и выступившей кровью, подняться и выйти, в то время как Марина вместе с мужем оттаскивали Михаила от зятя за необъятные плечи первого.

– Эта грязная шавка отказала мне! Опять! – мерзко визжал заплывший жиром Михаил, одновременно придерживая за шею Льва, пытающегося расцарапать ему лицо.

– Да отпусти же ты его! – Марина била Михаила крепко сжатым кулаком; Владимиру наконец удалось расцепить руки разъярённого брата на шее Льва Петровича, который сразу же свалился на землю, потирая горло, и закашлялся.

– Ты перепортил половину своего двора, а теперь грабишь мою дочь?! – Владимир свирепо крикнул на Михаила, со всей силы вжав трость в сено. – Я жалел Мишель, Царствие ей Небесное, и Аделаиду до сего часа, теперь же я осознаю, что смерть для первой и отъезд для второй выступили спасением, – Марина, раньше обижавшаяся на мужа за воспоминания о дочери брата и его утопившейся от горя жене, молча слушала. – Ты мог попросить Льва Петровича приказать высечь её, лишить еды, посадить в клетку, но ты не смел делать то, что пытался! В какой раз ты порочишь дворянскую честь?!

– Я столько оскорблений выслушал из-за какой-то крепостной уродины, – Михаил вновь зашипел. Лев попытался встать, чтобы ударить толстяка, но тут же от слабости упал. Юлия сидела рядом с супругом, не желая влезать в «дела взрослых». – Мне ведь тоже, Володенька, есть что поведать. Про нашего дорогого Николая Гальского, к примеру, – Михаил гадко улыбался жалобно смотрящей на него девушке.

«Только не это! Она совсем поникнет, и эта каторга не закончится никогда» – сидящий с посиневшими губами Лев попытался что-то произнести ослабленным голосом.

– Молчи, Иуда, молчи, – Владимир угрожающе надвигался к толстяку.

– Зачем? Разве Юленьке не должно знать, что Алексей Матвеевич с Софьей Александровной уехали за кордон на похороны нелюбимого племянника? Ах, юнцы совершенно не жалеют себя, вызывая на дуэль более опытных, – Михаил издевательски-самодовольно окинул взглядом гневающегося брата и пискляво загоготал, – Ты бы знала, что Николашка собирается отстаивать честь оскорблённой сестры (самой младшенькой, Аннушки), если бы твой папенька не сжёг предсмертное письмо юноши, переданное для тебя через Павла Матвеевича.

«Мерзавец!» – Лев почувствовал окончательный конец спокойствия супруги, презрительно-недоумённо уставившейся на яростного отца.

– Пошёл отсюда! – Владимир вытолкнул Михаила из амбара и погнал его к карете.

– Юленька, – Марина нервно поцеловала в макушку застывшую дочь.

Юлия, не обращая внимания на до сих пор задыхающегося мужа и обеспокоенную мать, бросилась прочь из амбара, спотыкаясь о мелкие камешки.

«Прекрасно» – Лев обессилено закинул голову назад. Он, ушибившись о деревянную стену, непроизвольно скривил лицо и приложил руку к повреждённому затылку. Марина также изнурённо облокотилась о стену.

II

– Юленька! Ангел… – Марина осеклась. – Милая, можно войти? – женщина тревожно стучала в дубовую дверь.

– Марина Александровна, может, я справлюсь? – застенчиво задал вопрос Лев, на шее которого красовались синяки от удушения.

– Если у меня, матери, ничего не выходит, то что сделаешь ты? – она высокомерно оглядела зятя с головы до ног.

«Как же надоело. Я больше не могу терпеть. Ещё один такой взгляд и я не выдержу» Всё будет в порядке, – мужчина добродушно улыбнулся.

– Хорошо, я буду внизу. Не получится – сразу зови меня, – женщина, придерживая светло-зелёное платье, удалилась в столовую.

– Соберись! – Лев стоял перед входом в комнату, крепко сжав кулаки. – Нужно попробовать её успокоить, – он сделал глубокий вдох и робко ткнул дверь.

На опрятно заправленной постели Лев увидел лежащую и прижимающую к груди стопку бумаг, абсолютно обездвиженную супругу, лишь изредка моргающую. Её опухшие и покрасневшие глаза устремили свой взор в потолок. Мужчина присел на край кровати – реакции не последовало. Впервые он видел её такой равнодушной и безразличной в его присутствии – он помнил её реакцию на любое волнующее событие: Юлия сразу зажигалась, как спичка, бросая обидные фразы. В тяжёлые минуты она не выносила находиться на коротком расстоянии от мужа, но сейчас она не сделала ни единого замечания – лишь потупила взор ввысь.

«Какой беззащитной она выглядит – такая маленькая, худенькая… а ещё немного на Инну похожа, – Лев заботливо положил широкую ладонь на растрёпанные чёрные волосы. – Как же мне тяжело, Боже! Как же мне её жаль! Сколько горя я ей доставил. А она мне. И ведь ей нельзя переживать – её ребёнок хоть и маленькая, но гарантия, что моя дорогая Инна будет жить. И на что я надеюсь? Как бы я желал освободиться от этих мучений! Как бы я хотел попасть туда, где мне самое место!».

– Если бы я тогда согласилась бежать с ним, если бы не вышла за тебя, то он был бы жив, – она говорила размеренно, тихо.

«Господи, я больше не могу. Ни одного дня за три месяца в этом доме не было покоя. Она рвёт душу и себе и мне, – с замиранием сердца Лев ждал её следующих слов. Сейчас он был готов на всё, лишь бы не видеть супругу в столь подавленном состоянии. – Она была более агрессивна всё это время. Почему-то крики воспринимались легче, чем тихое страдание».

– Эти месяцы я жила только мыслями о нём и родителях. Я была уверена, что поступила правильно, отказавшись от личного счастья в пользу семьи. Я терпела близость с тобой, а потом сгорала от стыда. Я предала его, себя, наши чувства, – Юлия говорила задыхаясь. Останавливалась, хватая воздух. – Лучше бы умер ты, – она особо выделила последнее слово. Лев растерянно посмотрел на закрывшую голубые глаза супругу.

Головные боли всегда являлись неотъемлемой частью жизни городского учителя. Особенно этот недуг у Льва обострился три месяца назад (то есть, как только он оказался в чужом теле). Сейчас же, в спальне рядом с проклинающей его женой, это проявилось наиболее остро. От резкого удара внутри черепа мужчина вспомнил всё: родительские уроки послушания, сопровождавшиеся бесконечным потоком оскорбительных слов в сторону ребёнка и ударами, и нерадостные беседы с Инной, никогда не оканчивающиеся ничем хорошим из-за приказов сестры «замолчать». Вспомнился Олег Дудкин из одиннадцатого «В», насмехавшийся над неудавшейся причёской учителя при молоденькой учительнице ИЗО, которая только начала присматриваться к новому педагогу. Не забылись колкости Юлии вроде «ты не так умён, как Николай» и «я никогда не перестану ненавидеть тебя». В ушах отразилось эхом незаслуженное «лучше бы умер ты».

– Ты права, – он бросил задумчивый взгляд в окно, не заметив оживления лежащей. Девушка повернула бледное личико на задумавшегося Льва. – Так действительно было бы лучше.

Мужчина резко встал с постели и стремительно выбежал из спальни, со всей силы распахнув дверь. Юлия бросилась за ним с озадаченным криком «куда ты?». Лев немедленно проник в свой кабинет и с уверенностью подошёл к портрету пожилой Императрицы.

«Кажется, я уже умею им пользоваться» – Лев нетерпеливо схватил с лакированного стола молочно-бежевый с серебром пистолет и приставил его к светлому виску.

– Остановись, Лев, – девушка медленно приближалась к обезумевшему супругу.

«До самой смерти родители учили меня не выражать эмоции: не кричать, не плакать, не высказывать несогласия. Двадцать восемь лет я был козлом отпущения для школьников, для сестры, для друзей, даже для незнакомцев. Я терпел. Я сносил все унижения от Юли, на которой каким-то образом согласился жениться. Разве не думал я сбежать? Что меня остановило? Пришла пора высказать всё. Неужели я действительно выстрелю?» – Лев попытался заговорить о будущем, признаться во всём и, может, даже вызвать жалость у Юлии, но из уст вырвалось совершенно не то, что планировалось: – Я больше не могу жить на правах тряпки для ног. Я устал выслушивать несправедливые оскорбления. Я не могу, не могу, я устал! Нельзя относиться к человеку как к дикому зверю! – последним, что мужчина услышал, стало оглушающе громкое «Стой!».

5 часть.

I

И вновь пульсирующая боль в голове, пронзительный шум в ушах и яркий, разъедающий глаза, свет. И снова Льва бьют по щекам и кричат его имя, только вместо приятного женского звучал прокуренный мужской.

– Лев Львович? – мужчина раскрыл тёмно-карие глаза. Другой, нависший над ним человек, поправил спавшие очки, озадаченно глядя на хозяина квартиры.

– Александр? – обескураженный Лев секунд десять поражённо смотрел на гостя, который, в свою очередь, так же недоумевающе оглядел учителя с ног до головы. Выругавшись по-немецки, Лев стремительно принял вертикальное положение и молниеносно прижал к стене растерянного Александра, придавив ему горло – сейчас это было проще, чем в амбаре с Михаилом. – Я три месяца терпел травлю со всех сторон! – он нецензурно высказался. Крепко стиснув зубы, Лев, забыв обо всём на свете (включая и уголовный кодекс), сильнее сжимал короткую шею.

– Что ты творишь?! – в маленькую кухню вбежала полураздетая девушка. – Совсем кукушкой поехал?! – она оттаскивала взбесившегося брата от посиневшего Александра.

– Инна? – Лев неаккуратно отпустил гостя, кинувшись на шею к сестре, – Господи, ma chérie, tu es vivante!* – мужчина изо всех сил сдавил выпучившую глаза Инну.

– Я же просила не говорить по-французски, – от нехватки воздуха она хрипела. Ей еле удалось оттолкнуть вцепившегося в неё брата. – Я даже переодеться не успела! Из-за чего ты на него налетел?! – девушка равнодушно мотнула головой на пытающегося отдышаться гостя.

– Я, если честно, не думал, что Вы вернётесь. По плану, я сейчас должен находиться в Москве, – Александр отхлебнул из первого попавшего под руку стакана.

– Урод! – Лев хотел снова напасть на раздражающего и ненавистного визитёра, но возглас «Стой!» заставил его не просто отступить, но и отвернуть покрасневшее лицо – очевидно, что кричащая сестра возбудила в нём неприятные воспоминания о мольбе отложить пистолет похожей на неё Юлии.

– Вы, Лев Львович, не должны были родиться, изменив прошлое… – гость задумчиво поправил очки, – Вы бы и Ваша сестра не появились, и я бы стоял в очереди в аэропорту, ища того, за кем можно было бы полететь, чтобы поставить эксперимент (разумеется, при условии, что сам бы существовал). А Вы здесь… неужели ничего не изменилось..? Совсем. Если так, то… Мамочки, значит, на людях Вы делали и даже говорили всё то же самое, что и Ваш предок – с точностью до секунды! Вас никогда не посещало чувство, что Вы хотите что-то сказать, но не можете?

Лев молча слушал Александра, раздражённо скривив губы и сильно зажмурив глаза. Инна недоумённо вскинула бровь и переводила взгляд то на брата, то на гостя.

– Да, у Вас могли быть свои мысли в этот момент и своя мотивация поступить так или иначе, но слова, движения – всё, как было. Как должно быть. Если я смогу доказать это, я закрою все кредиты и докажу маме, что папино дело не было сумасшествием!.. – воодушевлённо болтавший Александр в одно мгновение взлетел со стула и выбежал из кухни, снеся всех присутствующих, – Мне срочно нужно в аэропорт! – а затем и из квартиры.

– И что это было? – изумлённо произнесла вжавшая шею хмурая Инна. Лев повернул голову и окинул сестру безумным, изнеможённо-ласковым взглядом.

– Похоже, ты стала тётей, – сев на низкий деревянный стул, мужчина прикрыл затылок руками и громко захохотал. С каждой секундой смех становился сдавленней, пока не перешёл в рыданье.