***
– Что же ты здесь забыл, Николай? – отец Юлии почти рычал, глаза его непроизвольно сузились, а сам он крепко сжал трость. – И как ты здесь оказался? – мужчина пристально смотрел на возлюбленного дочери, стоящего как вкопанный.
– Здравствуйте, Владимир Владимирович, – Николай решительно выпрямил спину. Его грудь медленно вздымалась. Он раздражённо заглянул за отца Юлии, за которым в мясистую ладонь посмеивался Михаил. Владимир также оглянулся.
– Можешь не объяснять, – казалось, что ещё движение, и кончик трости просверлит дырку в мраморном полу. – Павел Матвеевич решил отправить тебя за кордон. Ну что же, скатертью дорога, – мужчина кивнул в сторону выхода.
– Всего доброго, Владимир Владимирович, – произнёс оскорблённый юноша, презрительно глядя в глаза Владимира (впрочем, взгляд мужчины был не менее пренебрежительным).
Николай, едва не сжав кулаки, стремительно покинул усадьбу.
– А ты, Иуда, – Владимир угрожающе приближался к замолкнувшему брату, – свою дочь не уберёг, решил испортить жизнь моей? – его уверенный пронзительный бас превратился в почти змеиное шипение.
Михаил насмешливо уставился на Владимира и сделал шаг, но тот выставил трость вперёд, не давая толстяку возможности подойти ближе.
– Портишь ей жизнь только ты, – он пискляво захохотал, убирая от себя палку. – Я же дал Юле возможность сбежать от отца-диктатора.
– Какой благодетельный, – Владимир, прищурившись, вытянул благородное лицо к Михаилу. – Что же ты не помог Аделаиде, десяти лет отроду, когда её увозили в гарем? – он выпрямился, ткнув тростью в пол. – Точно, ты же сам её проиграл в карты.
– Замолкни! – Михаил перестал смеяться. Он уязвлённо бросился вперёд, на брата, тряся вываливающимся животом. Владимир отошёл влево, из-за чего бегущий едва не влетел в стену.
– Володя! Как тебе не совестно! – из гостиной вышла Марина, придерживая длинное платье, – Как ты можешь говорить оное! – женщина встала перед мужем и, надув губы, устремила на него рассерженный взор. – За что ты мучаешь Михаила воспоминаниями о бедной Адель?
– Почему ты не выгнала этого смутьяна? – Владимир сильно схватил за запястье Марину, щёки которой запылали ярче её волос.
– Почему из всех ты выбрал этого умалишённого?! Лев с самого детства как не от мира сего! Я сразу была против! – женщина вырвала руку из ослабшей хватки.
– Потому что я счёл его самым подходящим вариантом, – уверенно произнёс Владимир и ещё больше выпрямил красивую спину.
– Мариночка, Вам неизвестна причина? – Михаил вернулся на прежнее место – рядом с Мариной Александровной, которой ехидно ухмыльнулся.
– Она для тебя, Иуда, не Мариночка, – отец юной невесты, скрипнув зубами, угрожающе осадил брата.
– Ты ведь от горя пообещал Юленьку Льву, – Михаил, довольный собой, скрестил на груди толстые руки.
– Володя?.. – В удивлении Марина выгнула и так дугообразные брови.
– Ну же, поведай горячо любимой жене этот интереснейший анекдот, – толстяк злорадно подстёгивал брата.
– Аспида, – Владимир нервно выдохнул и ещё крепче сжал основание трости.
Здесь отец семейства начал повествовать о покойном Петре Кирилловиче, с которым он водил давнюю дружбу – ещё с семидесятых годов нынешнего (то есть, восемнадцатого) века.
Пётр Кириллович, рано овдовевший (его жена – Ольга Александровна – неудачно упала с лошади), помешался на своём единственном ребёнке. Он, поникший после серьёзной утраты, буквально жил ради Льва, не отличавшегося душевным здоровьем (он кричал во сне, часто падал в обморок и иногда даже бредил). Однако, будучи человеком военным, в тысяча семьсот восемьдесят седьмом был вынужден покинуть сына и отправиться на очередную войну. По счастливой случайности, друг юности – Кашкаров Владимир Владимирович – попал с Петром Кирилловичем в один полк. В конце кампании на Владимира Владимировича набросился с ножом разъярённый турок. Пётр Кириллович принял удар на себя. Умирая на руках у друга, Пётр Кириллович попросил исполнить последнюю волю: выдать красавицу-дочку за влюблённого в неё (а теперь ещё и полностью осиротевшего) Льва, как только та станет постарше. Петру было известно о попытках сына добиться руки Юлии Владимировны весь девяностый год в письмах к её отцу. Он также знал, что Лев всегда получал отказ из-за нередких припадков. Разумеется, в этот раз Владимир Владимирович дал своё согласие.
– Ты никогда не рассказывал о письмах. Почему ты не посоветовался со… – Марина стояла вся красная от злости.
– Потому что я глава семьи и решения принимаю тоже я, – Владимир выпрямился. В его голосе слышались обыкновенные для этого человека уверенность и сталь. – А тебе, Иуда, лучше не ехать в церковь. Марина, идём, – он раздражённо посмотрел на замявшуюся и ещё боле покрасневшую жену. Супруги поднялись по лестнице, оставив разгневанного Михаила наедине с собой.
III
У большой белокаменной церкви с позолоченными куполами выстроилась группа из пяти человек; молодые о чём-то шептались, периодически поглядывая на другого юношу, нервно стучащего пальцами по коленке, которому давал наставления седовласый старичок.
– А затем отвечай: «не обещался, честный отче», запомнил? – Алексей Матвеевич по-отцовски заглянул в опущенное к земле лицо Льва.
– Запомнил, – мужчина нервно выдохнул. – «Кажется, кровные браки запрещены?»
– Отец, почему свадьба так поздно? Почти восемь! Успеем ли на банкет? – Льву уже был знаком этот человек – ровесник Юлии, как ему показалось – он был среди гостей в день, когда обсуждалась помолвка.
– Георгий, тебе лишь бы поесть! Софья Александровна была бы тобой недовольна, – Алексей многозначительно посмотрел на, как понял Лев, сына и почти театрально почесал бороду. – Банкет не состоится, – смущённый Георгий вернулся в свою компанию.
– Слышал от тётушки Катрин, что Владимир Владимирович стесняется своего зятя, потому не позвал дальних родственников, – шептал длинноносый молодой человек лет девятнадцати Георгию. – Ты веришь в это, Жорж?
– Отчего бы нет? Конечно, верю. Лев странный. Крайняя наша встреча значилась в начале месяца. Тогда он находился под великим впечатлением от немецкой книжки, написанной годами двадцатью ранее (увольте от упоминания автора – отец может услышать). Представьте, сравнивая себя с многострадальным Вертером, Лев переложил пистолет на письменный стол, поближе к себе (вероятно, предвидит, что кузина Юлия будет не в силах забыть нашего кузена. Помните, как полтора-два года назад, при пособничестве Михаила Владимировича и втихаря от его вернувшегося с войны брата, Николай и Юлия читали у озера «Новую Элоизу», любимый роман, кстати сказать, тётушки Марины?). А «Страдания» – редкостная литературная дрянь (сам я, признаться, и первой страницы не открывал, но оную оценку дал мой приятель из Петербурга. Какие могут быть сомнения?). Поведение жениха кузины, уже видящего себя её несчастным, пусть и влюблённым, мужем, и впрямь настораживает. Что скажешь, Константин? – Георгий повернулся к третьему в их компании: высокому статному мужчине около двадцати пяти лет.
– Я не согласен с Платоном. Думаю, у Владимира Владимировича был на это иной взгляд: лучше дать достойное приданное, чем достойный званый обед. Касательно тётушки Катрин, то, считаю, её бы (даже если бы и устраивали торжество) всё равно не позвали. Если бы и позвали, то она бы наверняка не пришла. Разве появится оскорблённая мать сурово отвергнутого Николая на свадьбе кузины Юлии?
Платон поддержал рассуждение Константина:
– Слышал, отец поддерживает решение Владимира Владимировича о нашем кузене…
К счастью жениха, непрекращающийся поток сплетен он не слышал, так как был полностью погружён в свои мысли – у него имелось собственное мнение о несостоявшемся банкете:
«Хоть что-то радует. Нет «семейных» посиделок – нет нужды ни с кем общаться, поедем сразу домой… чёрт. Лучше бы общался, – Лев приложил ладонь ко лбу, как бы измеряя температуру. – Может, получится перенести?».
Он до последнего верил в потустороннюю помощь, способную избавить его от свадьбы – первой, но нежеланной настолько, что это не поддавалось никакому сравнению.
Мужчине на секунду почудилось, что время перестало течь, чему он, конечно, был бы очень рад. Счастье длилось недолго, так как вскоре прибыла карета, из которой нехотя вышла Юлия с девушками, держащими подол платья и фату, и мальчиком лет десяти, Лев понял, что теперь точно обречён на духовную погибель – совместная жизнь с родственницей (пусть и очень дальней) казалась аморальной. За девушкой – из другой кареты – вышли её родители и Софья Александровна.
«Где же этот толстый хохмач?» – жених искал глазами дядю будущей жены, но, решив, что, будь он здесь, его было бы видно издалека, перестал.
Михаил Владимирович не приехал.
Алексей Матвеевич и его сыновья радостно поприветствовали прибывших, а Лев едва смог выдавить из себя «добрый вечер», впрочем, как и Юлия – они оба старались не смотреть друг на друга.
– Пора, мой ангел, – произнесла ласковым голосом прослезившаяся Марина. Невеста вздрогнула.
«Из уст Николая ей эти слова нравились куда больше» – Лев чуть поднял голову – он видел в этом способ ослабить беспокойство. Он случайно встретился взглядом с будущим тестем, покачивающим тростью. В глазах этого нахмуренного человека Лев прочитал столько тоски и горечи, что ему стало жаль Владимира – грозного и хладнокровного военного. По подавленным (или полностью безразличным, как в случае с сыновьями Алексея Матвеевича) лицам присутствующих Льву стало очевидно, что действительно желавших свадьбы здесь не было.
– Маменька, папенька, вы не идёте со мной? – Юлия ухватилась обеими руками за недлинные пальцы матери.
– Нет, милая, не положено родителям идти на венчание, – Марина ласково погладила щеку дочери. – Мы, кажется, это обсуждали.
– А Вы, тётушка? – девушка с надеждой оглядывалась по сторонам, ища кого-то.
– Юлия, крёстным родителям тоже нельзя, – Софья усмешливо улыбнулась. – С тобой будет Лидия – твой поручитель, – она помахала немолодой, но красивой полной женщине.
– Прости меня, доченька… – к Юлии осторожно подошёл отец и поцеловал её в макушку. Она ошарашено посмотрела на Владимира, не ожидая от него чего-то подобного. – У меня не было другого выбора, – Юлия непонимающе глядела на родителя.
«Здорово, меня ни во что не ставят» – Лев почувствовал на своём плече тяжёлую руку.
– Мы сильно задерживаем батюшку Иоанна, – Алексей Матвеевич, похлопав Льва по плечу, обратился ко всем.
– Любви вам, дети мои, – Марина и Владимир трижды перекрестили побледневших брачующихся.
***
Священник взял с алтаря кольцо. Надев его на безымянный палец жениха, он трижды повторил крёстное знамение:
– Обручается раб Божий Лев рабе Божией Иулии во имя Отца и Сына, и Святого Духа.
Батюшка надел второе кольцо на трясущуюся руку невесты.
– Обручается раба Божия Иулия рабу Божиему Льву во имя Отца и Сына, и Святого Духа.
Юлия и Лев встали друг к другу лицом; девушка смотрела с абсолютной ненавистью на редко дышащего жениха с широко распахнутыми глазами – в них был только животный испуг, ничего больше.
«Нужно обменяться кольцами… три раза… Господи, зачем я это делаю? Я же просто могу убежать! Точно, убежать! Почему я не бегу? Нельзя… от этого пострадаю не только я – Юлия будет опозорена. Боже, помоги!»
Дрожащими пальцами молодожёны обменялись украшениями, чуть не упавшими на мозаичные плиты храма.
– Имаши ли произволение благое и непринужденное, и крепкую мысль, пояти себе в жену сию Иулию, юже зде пред тобою видиши?
«Нет, нет, нет! Единственное, что я сейчас желаю – оказаться рядом с Инной в нашей маленькой квартире» – но, понимая, что желание неисполнимо, Лев ответил: – Имам, честный отче.
– Не обещался ли еси иной невесте?
«Если не считать Ярославу в начальной школе, то, наверное…» – мужчина затаил дыхание. – Не обещался, честный отче.
– Имаши ли произволение благое и непринужденное, и твердую мысль, пояти себе в мужи сего Льва, егоже зде пред тобою видиши?
Юлия молчала; она хотела дотронуться до своих пальцев, но одёрнула себя – церковь не лучшее место для открытого проявления нервов. Батюшка терпеливо ждал ответ.
– Имам, честный отче, – в отблеске свечей Льву показалось, что по щекам невесты текут слёзы. Что, впрочем, так и было.
– Не обещалась ли еси иному мужу?
«Скажи правду, и мы оба освободимся. Ну же!»
– Не обещалась, честный отче, – Юлия опустила голову, чтобы священник не увидел её состояния.
«Что ты делаешь?! Что ты творишь?!» – мужчине не хватало воздуха, он весь вспотел. Сил хватило лишь на поцелуй образа Спасителя.
– Венчается раб Божий Лев рабе Божией Иулии во имя Отца и Сына, и Святого Духа.
Юлия была на грани того, чтобы свалиться с ног – она едва смогла приложиться к иконе.
– Венчается раба Божия Иулия рабу Божиему Льву во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Господи, Боже наш! Славою и честью венчай их! – батюшка повторил эту фразу три раза, перекрестив венчающихся.
«Всё, я женат. Пути назад нет. Мало того, что я попал в восемнадцатый век к своим пассивно-агрессивным родственникам, так ещё на одном из них женился. Я ничего не попробовал, чтобы исправить своё положение. Абсолютно ничего. Я даже не попытался объясниться. Но что бы это изменило? Меня бы отправили лечиться. А что дальше? Что я уже натворил? Что уже успел изменить? Боже, только бы не сделать ничего, что лишит жизни мою милую Инну! Господи, помоги!»
IV
Они стояли лицом к лицу в тёмной комнате, освещаемой только приглушённым лунным светом из слегка приоткрытого окна. Редкое, но горячее дыхание друг друга обжигало обоих, вызывая мелкую дрожь на руках. Никто не спешил делать шаг вперёд: два человека замерли на одном месте, вжимаясь ногами в холодный пол. Сердце безжалостно стучало и у него, и у неё. Наконец, глубоко вздохнув и вытерев проступившую слезу, она двинулась с места и нерешительно приблизилась к уголку бледных губ, прикрыв веки.
– Не надо, Юля, – он резко отпрянул, но не оторвал испуганный взор от девушки, испепеляюще смотрящей на мужа. – Ты же тоже этого не хочешь.
– Тоже? – непонимание и злость сменили отчаяние и стыд в её больших глазах. – В каком смысле «тоже»? – Лев был готов провалиться на месте от этого полного боли и ненависти взгляда.
– Я же знаю, что ты… Боже, дело даже не в тебе! Нет, наоборот… как раз в тебе, – у него не получалось сформулировать свою мысль, но ему не хотелось показаться ещё более глупым. – Я не могу тебе сказать… – мужчина крепко держался за свои волосы, расхаживая туда-сюда по просторной комнате.
– Ежели ты знаешь, – Юлия выпрямила спину, – зачем ты согласился на брак? – её шёпот буквально сводил с ума, проникая прямиком в приложившуюся к стене голову. – Ежели ты знал, что я люблю Николая, зачем ты не дал мне возможность выйти за него? – она угрожающе приближалась. – Ты был моим самым близким другом, но сейчас… я тебя презираю, я тебя ненавижу! Я бы без раздумий променяла тебя на него! – находясь в нескольких шагах от закрывшегося ладонями Льва, Юлия тяжело выдохнула, вспомнив недавний разговор с Николаем – она прекрасно понимала, что ни за что не пошла бы против родителей, но ведь нелюбимый муж этого не знал?
– Прекрати пытаться сделать мне больно, – Лев опустил руки и склонил голову, опираясь о стену, в сторону жены. – Я достаточно наслушался «за двадцать восемь лет. Почему я не сказал это вслух?». Я уже не уверен, что хочу жить с тобой «что значит «уже не уверен»? Я просто не хочу! Давно ли я перестал контролировать собственный язык?» – он сделал резкий шаг, оказавшись перед носом Юлии. Она оскорблённо-обиженно заглянула в серо-зелёные глаза, но не смогла разглядеть ни тоски, ни страха, ни сожаления только по той причине, что в комнате было темно. – Юля, прости, я не… – Лев не сумел договорить извинение.
– Lasst du mich in Ruhe!* – Юлия сказала это с той же интонацией, что и её отец в абсолютном гневе. Девушка одним рывком выбежала из комнаты, громко захлопнув дверь.
Лев сел на пол.
– Сколько же мне ещё это терпеть? – он тихо произнёс: – Я устал… – и измученно прикрыл глаза.
V
Вокруг большого вытянутого стола суматошно носились люди, пытаясь обслужить всего одного человека – новую хозяйку дома, мирно что-то попивающую из фарфоровой чашки, украшенной рисунками.
– Хотите ли чего-нибудь, Юлия Владимировна? Вы уже целую неделю почти на одном чае, – женщина в платке покачала головой. – Якоже Вы исхудали!
– Нет, Фрося, спасибо, – девушка сделала глоток, – Передай Фёкле, что она может отдохнуть. У её дочери, кажется, сегодня праздник, – Юлия ласково улыбнулась служанке. – Ты тоже пока свободна, – она вновь пригубила чай.
– Ох, Юлия Владимировна, благослови Вас Господь! – Ефросинья перекрестила Юлию правой рукой. – Но, Юлия Владимировна, сердце у меня болит! – она скрестила пухлые мозолистые ладони на груди. – Лёва… Лев Петрович у меня единственная отрада! Двое сыновей на войне полегли, троих холера замучила (Господь, упокой их души). Всех дочек Пётр Кириллович (замечательнейший был барин! Никогда не порол ажно Лукьяна-попрошайку. А стоило бы) замуж повыдавал. А мой-то, мой-то Тимофей, запойник непробудный, до того догулялся, что слёг с болезнью неведанной, да так без носа и закончил. Лев-то Петрович для меня яко сын. Через день после вашей свадьбы пришёл ко мне, да и бает, что как-то сильно Вас, Юлия Владимировна, обидел, еже Вы его молча обходите. Больше ничего не сказал. Я расспрашивала, что его ещё тревожит, а он ни слова. Бает, не пойму я (и правильно. Куда мне, деревенщине, в делах барских разбираться?). Он, Юлия Владимировна, иногда бывает в бреду (от покойницы Ольги Александровны передалось. Не любила она нас, простых людей. Ох, как не любила: смотрела яко на червей. А какими словами бросалась! Ажно поминать неприлично), – Ефросинья, цокая, покачала головой, – Неправильно это. Все мы создания Божьи и должны заботиться о слабых (так покойный барин, Царствие ему Небесное, молвил), – но, поверьте, Лёва добрейшей души человек – никогда никого не обижал, наоборот, защищал деревенских девок от Вашего, помилуйте, дядюшки (тогда ещё Пётр Кириллович, Царствие ему Небесное, был жив). И Вас он, Юлия Владимировна, очень любит! Из-за чего ему ещё страдать? Сердце у меня разрывается, Юлия Владимировна! Простите Вы его! Негоже мужу с женой долго друг на друга обиду держать. Не по-людски это! – Фрося протёрла широкий морщинистый лоб перекинутой через плечо тряпкой.
– Иди, Ефросинья, – девушка безразлично посмотрела на женщину, напомнившую о своём «воспитаннике», с которым Юлия не общалась по меньшей мере семь дней – после той ночи.
– Помилуйте, Юлия Владимировна! Я ведь только добра желаю… – поймав на себе очередной недовольный взгляд, Ефросинья, поклонившись, послушно вышла, а за ней и остальная прислуга, сосредоточенно подслушивающая монолог подруги, покинула комнату.
– Доброе утро, – рядом с пьющей чай Юлией появились жёлтые гиацинты, на которые она кинула вопросительно-недовольный взгляд. – Ты не можешь игнорировать меня всю жизнь, – Лев сел напротив жены. – «Хотя, может, это и не худший вариант? Был бы, если бы я думал только о себе».
Неделя – большой срок. У Льва было достаточно времени переосмыслить свои взгляды на некоторые вопросы: например, аморальность этого брака (хоть самое его существование до сих пор казалось абсурдом). Отойдя от первого потрясения, мужчина задумался, что за двести пятьдесят лет у него было так много родственников, что, пожалуй, с Юлией родство самое отдалённое. Лев решил, что лучше «поддаться течению» – теперь это единственный способ не быть униженным молодой женой.
– Решил ещё сильнее меня оскорбить? – Юлия поставила чашку и претенциозно покрутила в руке цветок.
– Прости?
– Жёлтый гиацинт – недоверие и ревность на языке цветов, – она пристально оглядела Льва. – Тебе ли не знать.
«Ну да, я же помимо французского и немецкого в институте изучал язык цветов, конечно» – мужчина недоумённо вскинул бровь.
– Нас этому учила твоя маменька, Царствие ей Небесное – даже дядя Михаил что-то запомнил и рассказал семье Павла Матвеевича, – Юлия нервически приподняла округлый подбородок, – А ты, похоже, запамятовал, – девушка, чуть опустившись на стол, положила гиацинт перед мужем. – Не только это, но и этикет. Разве позволительно хозяину откровенничать с челядью? Несомненно, к ним нужно относиться с заботой и даже уважением (они, право, не вещи), коли вверил Господь нам опеку над ними, но не переходить границы.
«А Инне они очень нравятся. Видимо, у них и вправду похожи только носы, – Лев постучал пальцами по цветку. – Как люто она меня не терпит. У меня сердце уже разрывается. Столько ненависти к моей персоне я ещё не наблюдал даже от повальных двоечников. Неужели Фрося всё доложила? Какая говорливая. Если ещё раз пойду, то нужно взять с неё обещание молчать».
Юлия отвела взгляд от ушедшего в раздумья мужчины и снова взялась за чашку.
– Я хочу извиниться, – она, выпрямив спину, заинтересованно посмотрела на напряжённого Льва, старающегося не заикаться. – Мы всё равно не полюбим друг друга, но мучить тебя «и себя» ещё больше, чем есть, я не желаю.
– И что ты предлагаешь? – грудь Юлии вздымалась от волнения и неприязни к говорящему. Девушка, поставив чашку на стол, сложила руки в замок, ожидая ответ.
– Я предлагаю… – он задёргал ногой, – просто жить как муж и жена – другого выбора у нас нет, «Боже, вот бы она не согласилась и предложила мне роль друга. Хотя до возможности таких предложений мужчине, с которым ты в браке, должно пройти ещё лет двести».
Повисло молчание. Юлия встала из-за стола.
– Попроси Фросю поставить цветы в воду, – подойдя к выходу, она вполоборота обернулась. – И передай Лукьяну, что скоро прибудут родители – пусть подготовит конюшню.
«Глупее решения я ещё не принимал» – Лев собрал цветы в кучу и принялся грустно разглядывать каждый лепесток.