Я возбужденно вскочила. Память вернулась. Возможно, я смогу оставить после себя след? Возможно, смогу хоть кому-то помочь…
Яков был неподалеку, поэтому мой рассказ он услышал от начала и до конца. Ной подъехал, спустя четверть часа… Я рассказывала все, что мне было известно относительно дела исчезнувших Избранных. Черт, и почему я тогда решила, что встала на ложный след? Почему не потянула за ниточки, которые уже сжимала в руке?! А теперь у меня попросту не было времени все закончить. У меня не было времени…
– Анна!
– Да, Нана?
Превозмогая ревность, которая вновь вскинула голову у меня в душе, и не давая себе не единого шанса передумать, я нацарапала на бумажной салфетке пароль к своим старым папкам. Там в хронологическом порядке была собрана вся имеющаяся у меня информация. Данные агентуры и номера телефонов.
– Вот… Я верю, что только ты с этим справишься… Яков и Ной – смогут вывести преступников на чистую воду. Я верю… Но только ты сможешь донести информацию до миллиардов тех, кому ее следует знать. Ты понимаешь, о чем я, Анна? Ты понимаешь, о чем?!
Я так боялась, что мне станет хуже раньше, чем я смогу закончить этот непростой разговор! Я так отчаянно боялась!
– Похоже, у меня нет выбора, так? – нервно улыбнулась Анна.
Я с облегчением выдохнула. Выбора человечеству давно уже не оставили. Нам оставалось лишь только вступить в борьбу. Им оставалось… Я уже, вряд ли, на что-то годна. Моим вкладом в общее дело стал мой отказ от амбиций. Моим вкладом было смирение.
3. Гнев
Яков
Нане становилось хуже с каждым днем. Наверное, я до сих пор не сошел с ума только лишь потому, что занят этим чертовым расследованием. Не сказать, что оно так уж сильно меня затронуло, но продираясь сквозь дебри заговоров и тайн, я ненадолго отвлекался от боли. Иногда, когда боль становилась нестерпимой, я шел в старую наполовину заброшенную церковь… Я не знал, чьей конфессии принадлежал этот храм, да и не верил, что это имеет значение. Бог был для всех один, и, обращаясь именно к Богу (не к Будде, Иисусу, Кришне или Аллаху), я впервые в жизни просил. Умолял даже… оставить Нану в живых. Я знал, что впереди человечество не ждало ничего хорошего, но был убежден, что даже такая жизнь была гораздо лучшей альтернативой ее отсутствию.
Сидя на скамье у самого алтаря, я частенько размышлял о том, что жизнь вообще странная штука. В ней даже участь святых незавидна. В лучшем случае, их останки растащат на реликвии. Что уж говорить о нас, простых смертных? Тех, кого тысячи лет истории абсолютно ничему не научили? Удивительно даже… Мы научились выуживать из воздуха углекислый газ, применять искусственный интеллект и замораживать сперму для продолжения рода. Но мы все также грабим, убиваем друг друга и ненавидим… В нас нет ничего святого. Мы не смотрим друг другу в глаза, идем рядом, но не замечаем друг друга. Мы хамим и выплескиваем агрессию. У нас нет друзей, и нас самих почти не осталось. Мы уже даже не помним, зачем вообще пытаемся выжить. Ради чего?
– Так и знал, что найду тебя здесь…
Я медленно повернулся на голос и вопросительно вздернул бровь:
– Нана уже проснулась?
– Нет. Но там объявился потенциальный донор.
– Твою мать! Совсем забыл, что мы договаривались о встрече…
– Ничего. Я пока отправил его сдать кровь.
– Спасибо. Понятия не имею, как ты за всем поспеваешь.
– Да никак не поспеваю. Топчемся на одном месте…
– И у Анны ничего нового?
– Нет. Боюсь, она не слишком мне доверяет.
– Ты вел себя, как кусок дерьма…
– Может быть, но мне кажется, что она знает гораздо больше, чем говорит.
– Об исчезнувших Избранных?
– Не только. Я бы не стал перед ней выкладывать все карты.
– Если бы у тебя был выбор, – посчитал нужным напомнить я.
Встав с потертой скамьи, напоследок обернулся. Вскинул голову вверх, туда, к величественным расписным куполам. Тусклый свет заходящего солнца, отражаясь в бесценных витражах, словно поджигал их изнутри. Было необычайно красиво… Красиво.
– Как Нана сегодня?
Как? Я хотел бы ответить Ною, да только не знал, что… Он спрашивал меня о Нане, но та девушка, которую я все чаще видел, Наной не была. Я думал, что был готов к изменениям в ее личности, а на самом деле не был и близко. А я не знал, как себя вести с этим чужим, абсолютно мне незнакомым человеком, и только лишь питал надежду, что моя прежняя Нана все еще где-то там…
– Болезнь прогрессирует… – наконец выдавил я.
Ной понятливо кивнул головой, и дальше мы пошли молча. Находясь в какой-то прострации, я удивленно оглядывался по сторонам. Лето подходило к концу. Иссушенные беспощадным солнцем и пожухшие раньше времени листья уныло раскачивались на ветвях редких деревьев. Свет рекламы больно бил по глазам. Но воздух был удивительно чистым. Видимо, улавливатели углекислого газа сегодня на славу потрудились.
Я опустил обруч на глаза и просканировал пространство. Мат – еще один брат Наны, как раз выходил из лаборатории.
– Господи, ты точно уверен, что он сможет стать донором? Похоже, он сам еле живой, – покачал головой Ной, разглядывая в толпе тонкого, нет… скорее даже дистрофично худого Матвея.
– У него астма. И надежды практически нет, впрочем, как и другого выхода.
Я знаю, что мой голос прозвучал излишне резко, но… Думаю, Ной понял, почему так и не стал принимать на свой счет.
– Матвей Давыдофф…
– Да. Это я…
Парень воровато огляделся и поправил надетые на глаза очки. Я и не знал, что кто-то в таких еще ходит.
– Спасибо большое, что откликнулся.
– Угу. Я не мог поступить иначе…
– Тебя кто-то ищет? – заинтересовавшись поведением парня, спросил я.
– Что?! Нет… с чего это вы так решили?
– Не знаю. Ты пуганый, как индюк в преддверии дня Благодарения.
– Ничего подобного… – пробормотал Мат, отступая.
Мне даже не нужно было проходить какую-либо специальную подготовку, чтобы понять – парень явно напуган. Я бросил на него короткий взгляд и покосился на Ноя. Тот тоже его читал, как открытую книгу. Хороший мальчик. Мне Ной нравился все больше и больше.
– Тебе хоть есть, где переночевать? – поинтересовался я, зная, что ради этой встречи парень преодолел несколько тысяч километров.
– Я думал вернуться домой… – пробормотал он.
– Три часа в поезде, чтобы завтра утром возвращаться назад?
Мат нервно передернул плечами и взлохматил и без того растрепанные волосы.
– Пойдем, переночуешь у нас с Наной.
Парень еще раз нерешительно оглянулся и, наконец, кивнул головой.
– Пойдем… Я только зайду ненадолго к жене.
Она спала. Все чаще спала теперь… Я взял в свою руку ее худую ладонь. Не знаю, где найти в себе силы… Не знаю. Порой мне казалось, что из меня выкачали весь кислород. Такого опустошения я не испытывал никогда в жизни. Не знаю, как буду жить, если что-то случится. И буду ли…
– Спи, моя любимая девочка… Спи, мое все.
Полумертвый, я вышел из палаты. Эта опухоль пожирала не только мозг Наны, она сжирала что-то во мне…
– Ты готов, Мат?
– Да… Спасибо, что разрешили у вас переночевать.
– Без проблем… Ной уже уехал?
– Да, он сказал, что его ждут.
– Угу… У него пара детишек, которым нужен присмотр. Славные ребятишки. Ник и Маруська. – Я молол чепуху, пытаясь не думать о важном. Стараясь не думать о том, что с каждым чертовым днем неизбежное приближается.
– Детишек? – парень нервно дернулся и снова осмотрелся.
Я запрыгнул в машину и, дождавшись, когда он тоже усядется, кивнул головой:
– Да. Ной не Пустой.
Мат несколько нервно качнул головой и, не задав больше ни единого вопроса, отвернулся к окну. Такое поведение было несколько странным. Обычно, когда Пробирочный оказывался способным к воспроизведению рода, это вызывало живейший интерес, но Матвея, казалось, эта информация нисколько не впечатлила. Впрочем, он еще слишком молод для того, чтобы задумываться о таких вещах.
– Я читал, что ты биолог?
– Да. Биолог… И немного антрополог. Но сейчас я большую часть времени посвящаю именно биологии. И немного химии…
– Идешь по стопам отца?
– Что?! А вы откуда знаете?!
Я покосился на перепуганного парня и ответил, ничего не тая:
– Пробил по твоему ID.
– Разве это законно? – невнятно пробормотал Мат, вертя головой из стороны в сторону. Ну, и что он хотел высмотреть? Сбежать посреди дорожного потока, движущегося по хайвею со скоростью в двести километров в час, он не смог бы, как бы того не хотел. Да и двери заботливый бортовой компьютер заблокировал еще в начале движения.
– Законно. Я ведь военный, помнишь?
Парень моих слов, казалось, и не услышал. Он беспокоился все сильнее. Вытянул тонкую длинную шею с поистине огромным кадыком и беспокойно оглядывался.
– Куда мы едем?
– За город. У нас частный дом у самого озера.
Дом… Никогда о таком не мечтал. Довольствовался небольшой холостяцкой квартиркой. До нее… До Наны. А с ней, вот, захотелось… Сидеть, свесив ноги с хлипкого мостика, и провожать закаты, сжимая ее ладонь. Мечтать о будущем… Строить планы. А после, выпив бокал отличного чилийского вина, любить ее ночь напролет. Девочка. Нежная, любимая девочка… Как же так? Как…
Парень немного расслабился лишь только тогда, когда мы подъехали к дому.
– Есть хочешь? – спросил, стаскивая тяжелые ботинки. Я любил ходить босиком, ощущая под ногами прохладу настоящего дубового паркета. Нам с Наной он обошёлся в целое состояние, но мы не жалели. Мечтали, как по нему будут ползать наши дети. Мы так много мечтали о будущем…
– Если вас это не затруднит…
Парень достал ингалятор и сделал несколько жадных вдохов. Я покачал головой. Напрасно… все это напрасно. Он не подойдет!
– Ничего особенного у меня нет. Я здесь практически не бываю с тех пор… – я взмахнул рукой, не в силах закончить.
– Ничего. Я всеядный. В экспедициях чего только не ел.
Парень немного расслабился, оглядываясь по сторонам. Я знал, что такой дом, как у нас с Наной, сейчас нечасто увидишь. Традиционный стиль, никакой эклектики. Все очень уютно и, пожалуй, спокойно. Да, это слово лучше всего подходит к нему.
– Что за экспедиции? – спросил, чтобы поддержать разговор. На самом деле мне не было интересно. Меня ничего не интересовало… Все фальшь.
Парень снова задергался.
– Антропологические… Мы изучали быт древних племен Амазонии. С тех пор, как был введен запрет на вырубку сельвы, дела этих ребят пошли на лад.
Я понимающе качнул головой, извлек из микроволновки подогретую пиццу и достал нам по бутылке пива. Вспомнил вдруг, как мы выпивали с Наной в последний раз. Вечер перед телевизором. Футбол. Я на диване, она у моих ног, бесцельно серфит по соцсетям. Время от времени подносит горлышко запотевшей бутылки к губам, делая небольшие глотки. Так жарко… Я воспламеняюсь. Возле нее я всегда теряю самообладание. Раздеваю жену в мгновение ока. Она жадно дышит и слизывает солод с губ. Совершенная. Идеально красивая. Моя… Я одержим. Веду холодным горлышком бутылки по сжавшимся коричневым соскам. Обхватываю рукою грудь. Полную, упругую, идеальную… Хватаю сосок зубами. Прикусываю. Горлышко бутылки скользит вниз, оставляя на коже влажный прохладный след. Мышцы ее живота подрагивают, глаза широко распахнуты. Горлышком по клитору – она шипит. Я отбрасываю бутылку прочь и набрасываюсь на Нану, как оголодавший. Чувствую себя с ней живым. Живым… молодым… беззаботным.
Настроение стремится к нулю. Я притащил парня в дом, чтобы разбавить свое одиночество. Но это – самообман.
– Я тебе постелю в гостевой. Душ прямо в комнате. Завтра будь готов к восьми.
Сам я устроился на диване в гостиной. С недавних пор я не мог спать в нашей с Наной кровати. Я вообще старался не заходить к нам в спальню. Не мог видеть ее пустой. Не мог… Может быть, не возвращаться? Снять квартирку поближе к больнице, и обитать в ней? Я все чаще задумывался над этим вопросом, но, несмотря на это, не мог не приходить сюда вновь и вновь. Кто-то должен был поддерживать жизнь в этом доме… Мне казалось, что жизни дома и Наны связаны.
Нана
Я смотрела на тощего парня в очках, а внутри у меня закипала злоба. Я не могла понять ее природу, но она накрывала меня с головой. Наверное, меня бесило то, что все они живы… в то время, как я умираю… И не имело больше смысла отрицать этот факт. Я умираю… Я умираю… Господи… Дай мне силы сделать это с честью. Дай мне силы умереть тем человеком, каким я была. Достойным во всех отношениях человеком… Не позволяй этой ярости, черной ревности и злости затуманить мое сознание. Не позволяй им отравить мои последние дни… Я хочу, чтобы меня запомнили прежней. Я не хочу этой грязи, Господи… И как же я не хочу умирать!
– Нана, девочка моя, тебе плохо?
Глупый-глупый Яков. Ты даже не догадываешься, как… Разве тебе знакома эта боль, любимый? И как же хорошо, что ты не знаешь её…
– Нет, все хорошо, – сцепив зубы, соврала я.
За всю жизнь я не врала столько, сколько вру сейчас, чтобы тебя защитить… Не хочу, чтобы ты знал, как мне отчаянно плохо. Я этого не хочу…
– Это твой брат, Нана, но…
– Его образцы не подходят.
– Мне очень жаль, – пробормотал парень, переминаясь с ноги на ногу.
Как они не понимают, что своей жалостью делают мне только хуже? Почему они этого не понимают?
– Спасибо, что попытался. Приехал… Яков сказал, что ты добирался издалека.
– Три часа в поезде. Спасибо изобретению магнитной подушки. Раньше мне на это понадобилось бы не меньше нескольких дней. Ну, или самолетом. А я не очень люблю летать.
Ну, вот и нашли что-то общее. Я тоже не особенно любила самолеты. В попытке скрасить жизнь, после известия о болезни, мы с Яковом много путешествовали. Тогда, когда еще была надежда, что все будет хорошо… И по большей части мы путешествовали поездом. Лишь пару раз летали на отдаленные острова. Как будто в прошлой жизни…
– Нана тоже не любит летать, – улыбаясь, заметил Яков.
– Да, не люблю…
– Не знаю… Я не уверен, что фобии передаются по наследству.
– Ботан, – фыркнула я, и градус настроения почему-то медленно пополз вверх. Впрочем, в последние дни он скакало постоянно… Разброс по шкале диапазона от «все плохо, дайте же мне умереть!» до «как прекрасна жизнь, я не могу надышаться!».
– Эй… Я всегда знал, что старшая сестра – это заноза в заднице, – с неуверенным смешком парировал Мат.
– Это почему же? – раздался знакомый голос от дверей. Черт возьми! Моя палата слишком многолюдна… И мне это не нравится.
– Анна… Знакомься… Мат. Ваш с Наной брат.
– Анна… – вместо приветствия пробормотала я. Но сестра не обратила на меня никакого внимания. Она сверлила взглядом парня. И тот тоже обратил внимание на ее несколько нездоровый интерес и выглядел по этому поводу недоумевающе:
– Что-то не так? – спросил он.
– Ты его сын… – прошептала она.
– Чей сын? – удивилась я.
– Да какая разница, чей я сын! – с досадой воскликнул парень.
Анна резко повернулась к Якову и зашипела:
– Он многое знает. Из того, что от нас всех скрывают… Он его сын! Сын…
– Сумасшедшая какая-то, – пробормотал Мат, пятясь к двери, но Яков перегородил парню путь. Я понимала все меньше. Пространство то расширялось, то снова сужалось. Я теряла связь с реальной картинкой мира, поэтому прикрыла глаза. Дай мне умереть достойно, Господи… Пожалуйста, дай…
– О чем ты говоришь, Анна? – требовательно поинтересовался Яков.
– Он знает, почему мы бесплодны… Он знает!
– Что? Чушь какая… – бормотал Мат.
– Эй, стой, куда ты?!
– Матвей… Подожди… – попытался остановить парня Яков.
– Да он же трясется весь, ты только посмотри, как он напуган! – настаивала на своем Анна.
– Замолкни, Анна! Нам нужно во всем разобраться… Только и всего. В чем ты его обвиняешь?
Я уставилась на сестру, которую порядком потряхивало. Или это снова игра воображения? Да, нет… Анна была действительно взволнована.
– Это касается одного их моих расследований… – облизнув губы, шепнула девушка. – Я пыталась разобраться в причинах бесплодия… Изучала статистику, расследовала случаи рождения Избранных, зачатых искусственным путем, обращалась к различным специалистам… Генетикам, биологам и врачам… Я пыталась разобраться… Понять, что пошло не так. Я работала над этим материалом три года!
– Я-то тут каким боком? – нахохлился, как воробей, Мат.
– А потом вышла на твоего отца… Ты правда ничего не знаешь?
– Понятия не имею, о чем ты!
Анна покосилась на Якова. Я напряженно следила за всеми ними, обхватив руками голову.
– Но как же… После него ведь остались документы?! Результаты исследований, дневники… В конце-то концов!
– Я не понимаю, о чем ты говоришь!
– Врешь! Он врет, Яков… Этот маленький урод врет! Врет! Пусть он скажет, как умер его отец?!
– Так, я отказываюсь и дальше принимать в этом участие… Немедленно откройте дверь!
Парня трясло и колотило. Обычно спокойная Анна едва сдерживала ярость.
– Пусть он скажет, как умер его отец!
– Сердечный приступ! У него был сердечный приступ! – заорал Мат, задыхаясь.
– Ингалятор, где твой чертов ингалятор?! – вскинулся Яков.
Я понимала, что происходит что-то важное… Что-то глобальное, предопределяющее судьбу, но ничего, кроме злости, не испытывала. Какая разница, что будет потом, если оно для меня не наступит?!
– Уйдите… Выйдите все, – шепнула едва-едва, но Яков услышал. Так повелось… Он слышал меня всегда. Даже мою болезнь он заподозрил первым… Возможно, если бы Яков не настоял на моем обследовании, я бы уже не жила. Мы вовремя приняли меры, тем самым продлив мне жизнь. Или продлив агонию…
– Маленькая… Что случилось?
– Мне просто нужно немного времени… Только и всего… Ты мне обо всем расскажешь. Потом… Когда мне станет получше. А сейчас… Я не могу, Яков… Я не могу…
– Выйдите, пожалуйста, – распорядился Яков, обнимая меня за плечи.
Я спрятала лицо у него на груди. Присутствие мужа меня успокаивало.
– Что теперь будет? – тихо спросила я, игнорируя болезненную пульсацию в голове.
– Не знаю, маленькая… Думаю, что ничего хорошего.
– Я теряю себя, Яков… Отрицать это совершенно бессмысленно, потому что… потому что это так. Я чувствую, как меняется мое сознание… Врачи говорили, что это произойдет незаметно, но это не так. Я злюсь… Так страшно злюсь… Ты себе даже не представляешь. Во мне пробуждается все самое худшее… Выходит, это было во мне всегда?
– Нет-нет! Маленькая… Ты же… ты самый светлый человек, которого я знал, самый добрый. Смешная… сострадающая, сильная! Ты такая сильная, Нана. Я восхищаюсь тобой… Всегда восхищаюсь.
– Мне бы хотелось тебя поддержать в борьбе…
– Борьбе?
– Да… Грядет великая битва. Да ты и сам понимаешь это… Пришло время перемен. Время суда… Мне бы хотелось быть рядом в этот момент. Быть твоей опорой…
– Ты будешь!
– Ты не станешь злиться, если я попрошу?
– О чем?
– Сначала скажи, что ты не станешь злиться… – я настаивала на своем, и потихоньку сползала на подушку. У меня не было сил даже сидеть.
– Не позволяй болезни меня уничтожить… Если ты увидишь, что меня больше нет… Если ты осознаешь, что мое место занял кто-то другой… Позволь мне уйти.
– Нет, Нана!
– Я хочу это сделать достойно… Потом ты меня поймешь, я уверена. Не позволяй злобе и ненависти захватить мой разум. Я чувствую, что это началось… Времени почти не осталось. Обещай мне, Яков… Пожалуйста, обещай!
Яков
«Обещай мне, Яков… Пожалуйста, обещай!» – Слова Наны пульсировали в моей голове. Жгли душу. Понимала ли она, о чем просит? Понимала ли она…
– Яков…
Дьявол забери! Как же они достали… Как же дико они достали…
– Что, Анна? Почему ты все еще здесь?
– Из-за мальчишки, конечно! Послушай… Этот сучонок сбежал, но я абсолютно точно уверена, что разгадка всего происходящего у него в руках! Ты ведь можешь поймать эту мелочь? У тебя ведь есть доступ к его данным?!
– Конечно. Только… объясни, почему ты считаешь, что он нам сможет помочь? Он как-то причастен к делу исчезнувших Избранных?
– К делу Избранных? Послушай, это несколько другое…
– Другое… – повторил я. – Неужели ты не понимаешь, что мне сейчас нет дела до чужих проблем?
– Но как же? Это ведь важно, Яков… Послушай, приемный отец Матвея долгое время трудился на правительство Конфедерации, – Анна наклонилась ближе ко мне и тайком огляделась по сторонам. Ну, вот. Паранойя Мата оказалась заразной.
– Мне это известно. И что? – устало поинтересовался я.
– Здесь не место для подобного разговора…
Я пожал плечами:
– Тогда я тебя подброшу до дома. Там и поговорим.
Молча мы спустились в подземный паркинг, молча устроились в кресле и пристегнулись.
– Выкладывай…
– Ты уверен в своей системе безопасности? Тебя не пасут?
– Я отключу бортовой компьютер и поведу вручную. Выкладывай все, что тебе известно.
– Как я уже говорила, несколько лет своей жизни я посвятила вопросу изучения причин бесплодия людей, рожденных от доноров. Мне стало интересно, почему они стали Пустыми, в то время как Избранные, напротив, в полном объеме восстановили репродуктивную функцию. Объективных причин для этого не существовало. На тот момент и те, и другие жили примерно в одинаковых условиях. В схожей среде обитания, при одинаковом доступе ко всем благам цивилизации. Ты представить себе не можешь, сколько информации я перелопатила, сколько людей опросила, сколько научных трудов подняла. И знаешь, что меня насторожило практически сразу же? Этим вопросом задалась только я. Ученым, как оказалось, не до этого. Ни одной приличной научной работы за последние десять лет. Ни одной. Можешь в это поверить? Нет, под влиянием общественности гранды на соответствующие исследования раздаются направо и налево, вот только результат у них нулевой. Как будто кто-то делал все, чтобы ученые не докопались до истинных причин происходящего. Более-менее глобально этот вопрос изучался только в середине прошлого века, когда человечество впервые столкнулось с бесплодием настолько угрожающих масштабов. Тогда еще не было деления на Избранных и Пустых, и дети, зачатые от донора, рождались абсолютно здоровыми…
Анна замолчала и отвернулась к окну. Мимо пролетали огни мегаполиса, свет фонарей, освещающих автостраду, лизал темные стекла машины. Я не был уверен в том, что хочу услышать рассказ Анны. Что-то мне подсказывало, что ничего нового я не узнаю. Совсем недавно нечто похожее на меня вывалил Ной, и я до сих пор не понимал, что мне делать с полученной информацией. У меня не было доказательств… Я сидел в штабе и скрупулёзно перелопачивал всю доступную информацию, но… Не находил никаких зацепок. Ни одного факта, который бы доказывал наличие заговора.
– Это случилось ровно тридцать лет назад. За три года до моего рождения. Как будто кто-то выключил тумблер, или отдал команду… Это не похоже ни на одну известную генную мутацию. Ни на одну…
Интересно, если я скажу, что Свободные роют в том же направлении, она сильно удивится? Что… если… я… ей… скажу?
– Анна… Я понял. Ты считаешь, что все неспроста. Ты кого-нибудь подозреваешь? И, если да, то в чем?
– Совершенно определенно в этом замешаны Президент, верховный главнокомандующий, ряд министров и руководство крупных фармакологических корпораций. Частично вовлечены все Избранные. Бесплодные Избранные – так точно. Не думаю, что они осознают масштабы проблемы, просто не хотят лишаться своего статуса, и поэтому тайком обращаются к донорам, тем самым поддерживая идею собственной исключительности.
– К донорам тайком не обратишься, – парировал я, – этот процесс находится под контролем Министерства здравоохранения Конфедерации, все обращения фиксируются. К тому же я так и не понял, в чем ты их обвиняешь?
Анна рассмеялась. Однако веселья в ее смехе не было. Только горечь. Горечь, и что-то еще… Я не мог разобрать, что.
– Не слишком ли вы наивны, генерал? Мы говорим о геноциде, масштабов которого человечество еще даже не осознало. Ты думаешь, его вершители не нашли способ обмануть систему? Думаешь, криобанки взрывают Свободные?
– Кто же, если не они?
– Те, кому нужно замести следы незаконного использования отданного на хранение биоматериала.
– Руководству криобанков?
– Да. Я долго над этим думала, и вывод напрашивается сам собой. Впрочем, доказательств у меня нет.
Я кивнул головой. Скорее всего, в этом вопросе Анна ошибалась. Я лично поймал Ноя на горячем. Совершенно определенно, за взрывами криобанков стояли Свободные. Ной этого не отрицал…
– Почему ты решила, что приемный отец Мата знал что-то?
– Я брала у него интервью. Поначалу он был не слишком разговорчивым и пуганым… Примерно так же себя вел и Мат. Наш разговор проходил вполне себе прозаично. Ничего нового я для себя не узнала, хотя собеседником он был неплохим. Рассказывал интересно. Но потом… Потом что-то случилось. Грег позвонил мне ночью… Его голос был очень взволнованным, мужчина сказал, что у него есть важные документы, способные разоблачить многих влиятельных людей. Мы назначили встречу, но он не пришел… А потом в новостях мелькнула информация, что Грег умер.
Я задумчиво потер бровь:
– Думаешь, его убрали?
– Не сомневаюсь, – хмыкнула Анна.
– Какого рода информацией он мог обладать?
– Грег был ученым с мировым именем. Думаю, он каким-то образом докопался до истины. Не знаю, как… Возможно, ему что-то стало известно в процессе других исследований. Ты ведь в курсе, так бывает, ищешь одно – находишь совершенно другое. Как Колумб, который искал путь в Индию, а открыл Америку…
– Допустим… Только с чего ты взяла, что Мат в курсе происходящего?
– Да он же пуганый! Ты сам видел… Парень собственной тени боится…
– Это не доказательство, – справедливо заметил я.
– Возможно… – отвернулась к окну Анна, – черт! Мы были так близко… Так близко! Твою ж мать… И это еще Ной не в курсе событий!
– А ему что? Сейчас Ноя волнует исключительно Кайя…
– Но это ведь звенья одной цепи, Яков! Как ты не понимаешь?! Не искалечь нас правительство, никому бы и в голову не пришло похищать женщин только лишь для того, чтобы превратить их в поставщиков яйцеклеток! Не решив одной проблемы, мы не сможем решить другую! И Ной может головой о стены биться, но никто ему не даст гарантию, что это не повторится, скажем, с его дочерью!
Ее слова были справедливы. Наверное, да…
– Что ты предлагаешь, Анна? Не ты ли еще совсем недавно не хотела марать в этом руки, опасаясь за свою жизнь?
Девушка опустила голову. Я свернул в узкий проулок и припарковался у ее дома.
– Тебе есть, что терять? – наконец спросила она, тем самым выбивая кислород из моих легких.
– Да. Мне есть…
– Она может тебя даже не вспомнить, Яков… Ты ведь знаешь, обо всех рисках трансплантации мозга…
Анна знала, куда бить. Я не ожидал от нее подобной жестокости.
– Поэтому мы так серьезно относимся к вопросу выбора донора, – ответил я, выходя из машины. Распахивая дверь перед девушкой, я меньше всего думал о правилах приличия. Мною двигало совершенно другое. Я хотел, чтобы она поскорее убралась.
– Пойми… Всем нам… всем тем, кто борется с системой… нужен лидер. Я допускаю, что тебе сейчас не до спасения мира, но… Я не вижу другого человека, кто мог бы взять эту функцию на себя. Ты обладаешь необходимыми знаниями и подготовкой… Вокруг твоей героической личности могут объединиться миллионы людей.
– О господи… Анна, оставь это дерьмо!
– Не оставлю! Я и сама-то осмелела, только лишь по одной причине… Впервые я увидела человека, который действительно может хоть что-то изменить!
– И этот человек – я?!
– Несомненно. Ты уже знаешь гораздо больше, чем любой человек до тебя…
– Ты знаешь ровно столько же… А возможно и больше.
– Я не воин, Яков… Просто подумай о том, что происходит. Ты мог бы этому противостоять. Ты бы мог…
Я ничего не ответил. Вернулся в машину, включил автопилот, задав курс обратно к госпиталю. Мне нужна была Нана. Я не мог и не хотел думать о чем-то еще. Я не хотел…
Она лежала, свернувшись в комок на самом краю постели. Я осторожно уселся рядом. На пол. В окна лился неоновой свет, и в этом свечении лицо Наны казалось совсем неживым. Серым… Меня ударило волной ярости. Подорвало… Я вскочил, заметался по комнате. Это было несправедливо! Так не должно было быть! Как же ты ошибалась, Анна, как же ты ошибалась! Как я спасу человечество, когда даже жену не в силах спасти?! Когда я не в силах ее спасти… Я подошел к окну. Злость разрывала меня на куски, рвала душу, взрывала голову. Из груди рвался крик… Но самое большее, что я мог, это тихонько застонать в кулак…
Я не услышал, как она подошла ко мне. Только почувствовал руки, что оплели мой торс. Нана уткнулась лицом мне в спину и прошептала:
– Не злись…
Я выдохнул, медленно к ней поворачиваясь, боясь поверить, что моя девочка ко мне вернулась. В последнее время этого почти не случалось.
– Я не злюсь, маленькая…
– Злишься. И я злюсь, возможно, растрачивая на это чувство остатки энергии… Мы все злимся по той или иной причине. Ной, Анна, Мат… Все люди вокруг… Кого ни коснись. И самое страшное, что мы все не осознаем, что наш гнев – это убийца любви. Убийца всего хорошего, что в нас есть…
Голос Наны слабел, как и ее ноги. Осторожно я проводил жену к постели. Помог устроиться на кровати и прилег рядом. Мы так давно с ней не говорили…
– Знаешь, что самое страшное? Гнев многолик… И лежа на этой койке, я познакомилась, пожалуй, с каждым его проявлением… Я тебя вгоняю в депрессию своей философией? – слабо улыбнулась Нана мне в бок. Я ничего не ответил и ухмыльнулся… Моя жена прекрасно знала, что с ней я был готов обсуждать все, что угодно. Даже цвет занавесок в столовой нашего дома.
– Раздражительность, вспыльчивость, злопамятство, ненависть и непрощение, – продолжила Нана, практически засыпая, – все одно к одному.
– Боюсь, что в современном мире нам этого всего не избежать… – задумчиво вздохнул я.
– Хм… Даже если альтернатива – гибель всего живого?
– Не знаю… Думаешь, нас еще что-то может спасти?
– Я могу только предполагать, что нас спасет кротость.