Рваные судьбы

Шуру занесли в дом и уложили на кровать. Дед Архип велел Лизе пока переодеть дочь в сухое чистое бельё, которое он достал из шкафа, а сам пошёл вскипятить воду и приготовить травяной отвар. Лиза так и сделала. Вещи на Шуре были перепачканы грязью, а бельё всё мокрое и липкое от пота – её бросало то в жар, то в холод. Лиза укрыла дочь пуховым одеялом, которое было здесь же, а сама присела рядом на табурет.

Комната в доме была одна, но просторная, а вторая – галерея, служила кухней. Дом деда Архипа чем-то напомнил Лизе их хатёнку. Такой же небольшой, с низким потолком и земляным полом, такой уютный и добрый.

Скоро вернулся дед Архип с большой кружкой дымящегося чая, во второй кружке был тёплый травяной отвар. Он протянул первую кружку Лизе и сказал:

– Будешь поить её, пока не выпьет всё. Остынет – нагреешь на плите, но чтобы всё до капли. А этим, – он подал вторую кружку и лоскут мягкой материи, – сперва оботрёшь всё её тело. Здесь такой же травяной настой, только прохладный, чтоб жар снять и кожу освежить.

Лиза сделала всё, как велел дед Архип.

После обтираний Шуру всю затрясло, затем она немного успокоилась, согрелась. А после первых глотков горячего чая она и вовсе перестала дрожать и метаться. Дед Архип снова зашёл в комнату, достал из шкафа ещё одну смену женского белья и подал Лизе:

– На вот, тоже сменись. А твои вещи вместе с Шуриными постирать надо, уж больно вы их перепачкали, пока сидели там посреди поля.

– У вас так много женских вещей, – удивилась Лиза.

– Это от жены моей остались, – сказал дед Архип. – Так и не решился выкинуть. Да и хорошо. Видишь, вам пригодились.

– А жена ваша, наверное, недавно умерла? – спросила Лиза, беря из рук старика чистые вещи. – Вы их так бережно храните.

– Давно ли, недавно, а уж тридцать годков я без неё землю топчу.

– Вы простите меня, – осеклась Лиза, – я сдуру спросила, не подумавши. Лезу не в своё дело.

– Да нет, отчего же, – сказал дед Архип. – Я давно никому не рассказывал об этом, уж лет десять, наверное – надоел всем со своей историей. А мне о ней говорить никогда не наскучит. Любили мы сильно друг дружку. Думали, вся жизнь впереди, всё ещё успеется. Жили не спеша. Любил я любоваться ею по утрам: её глазами, волосами. Волосы у ней были, ну прям как у твоей Александры, такие же волнистые и пушистые. А она любила на коленки ко мне усесться и кормить из рук своих, как птичка. Её звали Груня.

Дед Архип замолчал, уносясь мыслями куда-то далеко-далеко.

– А потом её не стало, – снова заговорил он, будто встрепенувшись ото сна. – Не смогла разродиться. Два дня промучилась, бедняжка, но так и не смогла. Умерли они оба: Грунечка моя и сынок наш, так и не родившись. Мне тогда было сорок, а ей двадцать семь. С тех пор я один. Не знаю, как, но как-то пережил это. Не хотел, но смог жить дальше без неё. Потом, через много лет привык. Просто Груня для меня жива. Она подарила мне семь лет счастья, семь лучших лет моей жизни, и никто другой мне не заменит её. Я живу воспоминаниями. Порой мне кажется, что она где-то рядом, порхает возле меня, как птичка. А когда я сплю, она иногда снится мне: моя любимая, нежная Грунечка приходит и снова садится ко мне на колени и кормит из своих мягких рук.

Дед Архип замолчал. Лиза плакала. В её жизни тоже были два счастливых года, всего два года. А сколько времени уже с тех пор прошло, сколько воды утекло. И тоже приходит Мирон к Лизе во снах, и разговаривает с ней, и ласкает, как прежде. Да только Лизе это сердце рвёт на части.

Она всхлипнула, вздохнула глубоко, утёрла слёзы и пошла переодеться да постирать.

3.

Время уже перевалило за полдень. Лиза вернулась в комнату и снова присела возле дочери, облокотилась о кровать и задремала.

Разбудил её шум за дверью. Она подскочила от неожиданности, схватилась за сердце, и в этот самый момент дверь распахнулась, и в комнату вошли немцы с автоматами наперевес, а следом дед Архип. Лиза побледнела, ноги подкосились, и она опустилась на табурет. Она поняла, что это за ними.

«Нашли всё-таки, сволочи. Ну, слава богу, Шурочка хоть не почувствует, как будет умирать», – мелькнуло у неё в голове.

– Вот, видите, я же вам говорил, здесь дочка моя и внучка, – заговорил дед Архип на ломаном немецком. – Внучка третий день уж лежит в лихорадке. Никак не выходим.

Один немец подошёл к кровати и дулом автомата небрежно сдвинул с Шуры одеяло. Девушка, оставшись в одной рубашке, снова затряслась и заметалась в кровати. Немец несколько секунд что-то обдумал, затем убрал автомат и кивнул. Лиза поспешно вернула одеяло на место и плотнее укутала Шуру. Немцы потоптались ещё с минуту, огляделись, что-то сказали деду Архипу и ушли.

Лиза вышла из комнаты вслед за стариком. Он, как ни в чём не бывало, снова стал возиться у печки. Лиза присела на скамью и сказала:

– Они искали нас.

– Я знаю, – весело ответил дед Архип.

– Как только Шура немного поправится, мы сразу же уйдём отсюда.

– С чего бы это? – удивился старик.

– Они могут опять прийти. Зачем вам это? Вместе с нами и вас заберут.

– Что за глупости ты говоришь, Лизавета?! Будете здесь столько, сколько надо. Мой дом – ваш дом. Видишь, не зря я всё-таки столько лет на свете живу. Вам с Александрой сгодился.

– Спасибо вам, дядя Архип, – сказала Лиза, – спасибо, что спасли нас и не выдали.

– Тьфу ты, совсем сдурела, баба, – плюнул дед Архип. – Кому не выдал? Фашистам?! А разве ты выдала б?

– Я – нет. Но другие…

– Вот именно. А до других дела нет! И хватит об этом. Иди, поспи немного. А то невесть что городишь от недосыпа. Всё, иди, Лизавета. Ступай.

Лиза с благодарностью и теплотой посмотрела на деда Архипа.

– Меня отец так звал, Лизаветой, – сказала она и пошла в комнату к Шуре.

Лиза прилегла на кровать рядом с дочерью, чтобы вздремнуть минут десять–пятнадцать, и тут же провалилась в тяжёлый глубокий сон. Слишком много всего произошло за последние два дня.

Много трудностей ещё ждало впереди. И наступление нашей армии, и в августе последние жестокие бои за Харьков, и освобождение – какой ценой оно достанется. И возвращение домой. И было ли куда возвращаться? Всё это ещё только будет. А пока Лиза спала глубоким сном без сновидений, обнимая свою дочь Шурочку.

Глава 11.

1.

Октябрь 1942 года. Германия.

На центральный вокзал Берлина прибыл эшелон с пленными из Советского Союза. Было около восьми часов утра, а на перроне собралось уже много народу – фермеры, земледельцы, немецкие фрау, которым привезли бесплатную рабочую силу. Утро было пасмурное, холодное, моросил мелкий колючий дождь.

Полицаи открыли грузовые вагоны, вытолкали людей на улицу и выстроили в несколько рядов вдоль всего перрона. Половина ещё оставалась внутри вагонов – места всем не хватало.

Рая с Верой вышли, щурясь на яркий свет. Больше суток они ехали в полной темноте, глаза отвыкли от дневного света. Рая растерянно озиралась по сторонам, пытаясь понять, что будет дальше. Она крепко прижимала к себе младшую сестру, так что, если бы кто-то решил разнять их, то пришлось бы отдирать вместе с кожей.

И тут началось что-то невообразимое. Словно сошедшие с картинок исторических книг работорговцы предлагали покупателям свой «товар» – живых людей. Немцы подходили, осматривали молодых людей, отбирали себе работников. Кто-то брал сразу несколько человек, кому-то хватало одного – двух. Одни уходили, уводя за собой свой «товар», другие приходили им на смену. По мере того, как ряды пленных редели, полицаи выгоняли из вагонов оставшихся.

Эта экзекуция продолжалась уже больше часа. Немцев, желающих получить себе в хозяйство бесплатных работников, оставалось всё меньше, а привезенных пленных было ещё много, больше тысячи. В их числе продолжали оставаться и Рая с Верой.

По рядам пронёсся шёпот, что оставшихся невостребованными людей отправят на фабрики и заводы. И это ещё в лучшем случае. Был более жуткий и безнадёжный вариант – концлагерь. Это страшное слово «концлагерь», оно было знакомо каждому. Было страшно уже просто произносить его, кровь стыла при одном упоминании об этом месте.

Немецкие фрау выхватывали то одного, то другого, стоящего возле Раи, а на неё глядели совершенно равнодушно. Конечно, кого могла привлечь молодая девушка, невысокая, худая, совсем не производившая впечатления крепкого добротного работника. Рая с мольбой смотрела на проходящих мимо неё женщин, но тщетно: её будто бы не замечали. Надежда таяла с каждой минутой.

На перроне оставалось десятка три немок, не больше. Рая уже готовилась к худшему. И тут она вдруг увидела, как одна женщина что-то говорит полицаю и указывает в их сторону. Сердце Раи радостно подпрыгнуло. Но она никак не ожидала того, что произошло в следующую минуту. Полицай подошёл к ним, молча разнял сестёр и повёл Раю за рукав к той женщине, с которой говорил секунду назад. Она обернулась и увидела Веру, растерянно глядевшую им вслед. Рая дёрнулась обратно к сестре, но полицай грубо рванул её обратно и передал в руки немки. Рая открывала рот, как рыба, вытащенная на берег, не в состоянии что-либо сказать, и только переводила молящий взгляд с немки на сестру и обратно на немку.

Вера сделал шаг в их сторону, но полицай вздёрнул на неё автомат и грубо рявкнул:

– Назад, русин швайне!

Вера испуганно отступила. Рая поняла, что ещё секунда, и их разлучат навсегда, и она больше никогда не увидит Верочку. А главное, она понимала, что её маленькую хрупкую сестру ждёт мучительная смерть в концлагере, потому что на фабрику её бы никто не взял. Тогда Рая бросилась на колени к ногам своей хозяйки.

– Битте, фрау, – просила она по-немецки сквозь рыдания, – заберите и её. Она моя сестра. Сжальтесь, прошу вас. Не дайте ей умереть страшной смертью.

В это время полицай приказал Вере вместе с остальными оставшимися заходить обратно в вагон. Утренняя экзекуция была окончена, на перроне не осталось ни одного желающего.

– Нет, – закричала Рая, протягивая руки, то в сторону уводимой сестры, то к немке, – не надо, прошу вас. Верните её, пожалуйста.

Женщина сжалилась над сёстрами.

– Стойте, – позвала она полицая. – Верните эту худенькую фройляйн. Я забираю и её.

Полицай остановился, недовольно скривившись, и отпустил Веру. Та подбежала к немке и упала на колени возле сестры. Они плакали и благодарили хозяйку за спасение. Полицай с отвращением отвернулся. Предыдущая сцена ему нравилась явно больше.

2.

Рая с Верой примкнули к группе отобранных немкой пленных, и двинулись все вместе вслед за своей хозяйкой. Всего их было пятеро.

Идя по улицам Берлина, Вера с открытым ртом глядела по сторонам. Она впервые была в чужой стране. Всё было ново, незнакомо, по-другому. Шли долго. Хозяйка жила в восточной части Берлина, почти на окраине. Имела большое хозяйство: полгектара земли, скотный двор, большой просторный дом, два сарая. Вера и не знала, что одна семья может держать такое хозяйство, а главное, жить в таком громадном доме, состоявшем из центральной двухэтажной части и бокового крыла в один этаж. Всё во дворе и в доме имело чистый, ухоженный вид. Хозяйка, фрау Миллер, жила здесь с шестнадцатилетней дочерью Кристой. У неё был ещё старший сын Петер, он сейчас воевал. Муж её, герр Миллер, недавно погиб на фронте.

Вместе с фрау Миллер жили повариха и конюх, помогали ей по хозяйству. В мирное время для сбора урожая и других земляных работ она нанимала в помощь вольных работников. Но сейчас всем предоставили в пользование на неограниченный срок бесплатную рабочую силу. Фрау Миллер была против подобного обращения с людьми, но понимала, что если не возьмёт она, другие-то всё равно возьмут. Знала также, что обращаются с людьми все по-разному. Кто-то относится именно как к рабам. Не щадят, толком не кормят, спать заставляют чуть ли не на сырой земле, в лучшем случае в хлеву. В соответствии с государственными инструкциями немецких властей предусматривалось, что «все рабочие должны получать такую пищу и такое жильё и подвергаться такому обращению, которые бы давали возможность эксплуатировать их в самой большой степени при самых минимальных затратах».

Вера удивилась и порадовалась, когда узнала, что у фрау Миллер уже было на хозяйстве семь человек: трое из Чехословакии, двое – из Польши, и ещё двое русских. Среди большего количества союзников, «своих», Вера чувствовала себя немного спокойнее. Девушки быстро освоились, со всеми познакомились. Кроме них, из пленных работников было ещё две женщины, остальные восемь – мужчины.

Фрау Миллер определила Раю в дом – убирать, стирать, помогать на кухне. А совсем ещё молодую, тощую Веру, которую она и вовсе не собиралась сначала забирать – помощницей по дому да по хозяйству: сходить куда, что-то отнести или принести, позвать кого или помочь, где надо.

Вера быстро освоилась в чужом доме. Скоро уже знала всех по именам, выучила языки и общалась со всеми на их родных языках: с поляками на польском, с чехами – на их языке. Это было совсем не сложно. Со временем она уже и на немецком говорила, как на своём родном. Так что поляки думали, что она полячка, чехи принимали за свою, немцы – за свою.

Раз в неделю фрау Миллер давала работникам выходной. Тогда Рая с Верой уходили гулять по городу. Пленным можно было покидать свои хозяйства, но только у каждого на одежде должна была быть нашита белая звезда. Тех, у кого не было, или забывали дома – расстреливали или ссылали в концлагерь.

Как-то раз вместе с сёстрами пошёл прогуляться один из парней, живших и работавших вместе с ними у фрау Миллер. Юрий, так его звали, был на два года старше Веры. Ему летом исполнилось девятнадцать. Он уже почти год был здесь, на хозяйстве у фрау Миллер. Он попал в Германию в числе первых угнанных, ещё в начале года. Юрий освоился в Берлине и знал его уже неплохо. Он показал сёстрам некоторые интересные места, сводил на набережную, угостил мороженым, которое оказалось очень вкусным и непривычным на вкус.

Фрау Миллер, помимо крыши над головой и пищи, ещё выдавала своим работникам понемногу денег, чтобы те могли купить что-нибудь по желанию. Это были сущие копейки, но на сладости или кино хватало.

– Юра, а ты откуда родом? – спросила Рая.

– Я из Курска. Знаете?

– Слышали. Но не бывали там, – ответила Вера.

– А вы откуда? – спросил Юра.

– О, мы из самого замечательного города на Земле, – ответила Вера. – Мы из Чугуева, из Осиновки.

– Ха, что это за город такой, Осиновка? – усмехнулся Юра.

– Чего скалишься? – рассердилась Вера. – Ты просто не был у нас, вот и не знаешь, как там хорошо. У нас такие красивые сады, леса, широкий Донец. Вода в нём чистая и прозрачная, как слеза. А весной, когда цветут сады, в воздухе стоит аромат цветов и жужжание пчёл, и звон птичьих голосов.

Вера оживилась, раскраснелась, глаза блестели и были широко распахнуты. Вера живо жестикулировала и ярко видела сейчас всё, о чём рассказывала своему новому знакомому. Рая слушала сестру и перед её взором всплывали картины их городка, их дома. Господи, как же хочется домой.

Вера замолчала. Улыбка сошла с её лица, глаза потухли. Она почувствовала сейчас, как никогда, острую тоску по дому, по семье.

– Как там мама сейчас? – сказала она, вздохнув.

– И Шура, – добавила Рая.

– И Шура, – повторила Вера. – Что с ними? Где они сейчас?

Весь обратный путь шли молча. Вера тайком смахивала слёзы. Она очень тосковала. Находясь в чужой враждебной стране, среди совершенно чужих неприветливых людей, Вера чувствовала себя такой одинокой, такой маленькой и незащищённой. Хорошо, что она здесь находилась не одна. Рядом была старшая сестра, и это немного успокаивало.

В следующий выходной Юра снова пошёл вместе с сёстрами. И в следующий тоже. И все последующие выходные старался под любым предлогом увязаться за девушками. Вера поначалу недоумевала и возмущалась:

– Почему это он ходит за нами, как привязанный?!

Но со временем привыкла к его присутствию, и если по какой-то причине Юра не мог пойти с ними, то Вера огорчалась и гуляла без особого желания и воодушевления. А Рая только улыбалась, глядя на свою младшую сестру, так быстро повзрослевшую, которая даже сама себе не хотела признаться в том, что привязалась к новому другу. Их объединяла общая трагедия, и несвобода, и туманная неопределённость, когда каждый новый день мог стать последним, и завтра могло для них не наступить. В таких условиях часто рождаются чувства, которые в обычных жизненных условиях могли и не вспыхнуть. Поэтому не удивительно, что вскоре дружба Веры и Юры переросла в нечто большее – в молодое, горячее, сильное чувство.

Была весна 1943-го года. Природа просыпалась от зимней спячки и распускалась зеленью и цветами. И вместе с ней расцвела и первая любовь Веры. Таким же чудом она явилась, как и весеннее пробуждение цветов из-под снега, как поющий в неволе соловей, как пробившийся через асфальт нежный росток. Во всех этих явлениях была одна общая составляющая – жажда существования, торжество жизни. Можно растоптать цветок, но нельзя запретить ему распуститься будущей весной. Можно заставить соловья замолчать, но нельзя запретить сердцу любить.

Любовь настигла их, словно стрела, пущенная уверенной умелой рукой, и сразила обоих, наповал. Их молодые неискушённые сердца пылали и трепетали. Это новое, такое сильное чувство буквально распирало Веру. Она не ходила, а порхала, постоянно чему-то улыбалась и заражала всех вокруг добрым настроением. Ей хотелось петь, летать, любить всех вокруг. Любящему сердцу было тесно в груди. Хотелось делиться любовью со всем миром.

Верочке хотелось видеть Юру и находиться с ним рядом целый день. Она постоянно искала его глазами. А когда хозяйка посылала её с поручением в ту часть двора, где обычно работали мужчины, Вера неслась туда, не помня себя от счастья, предвкушая встречу с любимым. При каждой встрече с Юрой сердце Веры колотилось с огромной силой, оглушая её; кружилась голова, и всё плыло перед глазами. Встретиться взглядом с любимым, увидеть в его глазах отражение своей любви, море нежности и страсти – стало для Веры жизненной необходимостью, ежедневной потребностью, наркотиком.

А когда, проходя мимо, Юра как бы невзначай цеплял её слегка рукавом, это был верх блаженства для обоих.

Было так забавно наблюдать за этой влюблённой парой. Они ни от кого не таили свою любовь, не прятались от людей. Зачем скрывать и прятать чувства, если завтра, возможно, их разлучат. Поэтому все работники на хозяйстве видели, как горит и пылает молодая кровь, как эти двое влюблены друг в друга. И люди сами молодели и оживали рядом с таким чувством.

А потом был первый поцелуй. Такой робкий, неопытный, и такой пьянящий. Именно такой поцелуй запоминается на всю жизнь.

Потом был ещё поцелуй, и ещё. А потом при каждом удобном случае Вера с Юрой сбегали куда-нибудь за сарай или на конюшню, или ещё в какое-нибудь укромное местечко, чтобы побыть наедине и поцеловаться.

Вера ловила себя на мысли, что она счастлива даже тогда, когда не находится в объятиях любимого. Она была счастлива от того, что он просто существует, ходит рядом, в нескольких шагах от неё. Главное, что он любит её, и живёт для неё.

3.

Прошло лето, наступила осень. Вера с удивлением отметила, что прошёл уже год с тех пор, как их с Раей угнали в Германию. Для неё вообще теперь время текло иначе, чем раньше. Жизнь её окрасилась в новые краски, приобрела совершенно иной смысл. Вера по-прежнему тосковала по дому, но понимала, что если бы не оказалась здесь, то, возможно, никогда не встретила бы Юру. А разве такое возможно?! Как это – прожить без него?! Со всем своим молодым максимализмом Вера была уверена, что их с Юрой судьба свела, и что без него она просто не смогла бы жить. Она любила Юру без оглядки, беззаветно и всем сердцем. Она молила бога об одном: чтобы поскорее закончилась война, и они втроём – Вера, Юра и Рая вернулись бы домой, в Осиновку.

Но наивным мечтам Веры не суждено было сбыться. В конце 1943-го немцы объявили полную мобилизацию. Фабрики и заводы наполовину опустели, так как до некоторых пор там продолжали работать молодые немецкие граждане, а теперь их всех призвали воевать. Теперь требовалось пополнить рабочую силу на фабриках и заводах, и военные забрали часть пленных с хозяйств.

У фрау Миллер забрали четверых мужчин и двух женщин, в том числе и Раю. Это был неожиданный удар для всех. Вера плакала, глядя на побледневшую Раю, зная, что ничего нельзя изменить. Рая успокаивала сестру, обнимала её и гладила по волосам:

– Не плачь, сестричка, даст бог, свидимся ещё.

– Раечка, как же я тут без тебя? – всхлипывала Вера. – А как ты там без нас?

– Ничего, – улыбалась Рая, стараясь держаться, – у тебя есть Юра, и я спокойна за тебя. А обо мне не переживай. Как-то прорвёмся.

Сестёр разлучили. Раю вместе с остальными усадили в грузовик, и машина скрылась за поворотом, оставив заплаканную растерянную Веру одну.

Все вернулись к своей работе. Убитая горем Вера и не заметила, что Юра отсутствовал какое-то время. Часа через три он вернулся на место и вызвал Веру из дома, где та помогала на кухне. Вера вышла во двор. Юра взял её за руку и молча потянул за угол дома, подальше от посторонних глаз и ушей. Лицо у него было сосредоточенное и бледное. Он слегка запыхался.

– Вера, слушай, – сказал он тихо, почти шёпотом. – Я знаю, куда увезли твою сестру.

– Как?! – воскликнула Вера.

– Тише, – зашикал на неё Юра. – Не важно, как. Слушай. Раю и остальных отвезли на ткацкую фабрику. Она находится за городом. Туда идёт поезд от центрального вокзала. Меньше часа езды. Но, самое главное…

– Откуда ты всё это узнал? – в недоумении спросила Вера.

– Это было не сложно, – ответил Юра. – Пока наших грузили в машину, я залез под кузов и спрятался. А когда нас привезли на место, я вылез и незаметно ушёл. Уходя, я осмотрел территорию. Проволока в ограде местами провисает, охрана не усиленная. По территории фабрики постоянно снуют туда-сюда рабочие. Так что несложно было слиться с толпой и притвориться одним из пленных.

Вера ушам своим не верила. Она с трепетом слушала рассказ своего любимого.

– Господи, тебя же могли схватить, – сказала она взволнованно.

– Вряд ли, – небрежно ответил Юра, раздувшись от гордости, что смог так поразить свою Верочку и заставить её волноваться. – У фрицев и без меня дел хватало. Я же тебе говорю, я ходил там, как свой.

– А как ты уехал оттуда? – спросила Вера, – не пешком же ты шёл обратно?

– На поезде, – ответил Юра так, как будто это было обычным делом, как будто он был у себя дома в Курске, а не в далёкой Германии среди врагов, где на каждом шагу ему грозила смерть. – У меня было при себе немного денег. На билет хватило. Да не переживай ты так. Всё же обошлось. Я вернулся.

Вера обняла Юру и поцеловала в губы. Минуту назад она места себе не находила от горя, а сейчас её переполняло счастье. Она сможет увидеть Раю! Господи, как же теперь дождаться выходного?!

– Сегодня среда, до воскресенья ещё три дня, – посчитала она. – Ещё целых три дня!

Как же долго они тянулись. Вера целыми днями была занята по дому – работы прибавилось вдвое. Она то и дело посматривала на часы, но стрелка, казалось, застыла на месте и не хотела двигаться. Время тянулось бесконечно.

4.

Наконец, наступило долгожданное воскресенье. Вера вскочила с постели рано утром, вместо того, чтобы поспать вволю, и не смогла уже больше уснуть, ждала, пока все в доме проснутся. Она умылась, оделась, причесала волосы и заколола их по немецкой моде, как у Марлен Дитрих, чтобы больше походить на немку. Вера осмотрела себя критическим взглядом и осталась довольна. Вот только одежда не совсем соответствовала, вернее сказать, совсем не была похожа на то, что носили женщины в Германии. Немки не носили простые платья и юбки, как наши девушки, – они одевались более элегантно.

Когда в доме все проснулись, Вера первым делом прибежала к Кристе. За этот год Вера подружилась с дочерью хозяйки. Криста очень хорошо относилась к ней, и ко всем остальным тоже. Вера решила обратиться к ней за помощью.

– Криста, – сказала она, – ты не могла бы одолжить мне что-нибудь из своей одежды?

– Конечно, – ответила Криста, – а тебе зачем?

Вера потупилась. Она не была уверена, стоит ли сейчас раскрывать свой секрет.

– А-а-а, – протянула Криста, – всё понятно.

Вера испугалась. Откуда она могла узнать?

– Всё понятно, – повторила Криста и лукаво улыбнулась, – это ты для него хочешь нарядиться, да? Для своего русского ухажёра?

– Да, да, – обрадовалась Вера, – ты угадала, для него. Мы хотим погулять сегодня по городу, может, пойдём в кино. Ну, так что, выручишь?

– Ну, конечно, выручу, – сказала Криста. Она оживилась, открыла свой шкаф и стала доставать оттуда вещи. Ей было приятно помочь подруге. Размеры у них с Верой почти совпадали, только Криста была немного повыше. С полчаса они примеряли разные наряды, пока не отобрали несколько вещей, уже не новых, но в отличном состоянии.

– Я тебе их дарю, – сказала Криста, – бери.

Вера от неожиданности раскрыла рот. Да, несомненно, у Кристы было много одежды, но вот так взять и подарить полдюжины вещей… Вера была просто счастлива. Пока всё складывалось более чем удачно. Она искренне поблагодарила Кристу и поспешила в свою комнату переодеться.

– На свадьбу не забудь позвать, – крикнула ей вдогонку улыбающаяся Криста.

– Не забуду, – ответила Вера, – обязательно.

Она переоделась в платье тёмно-синего цвета с неглубоким вырезом, длинными рукавами с манжетами и узким поясом. Книзу платье слегка клешилось и доходило Вере до колен. На ноги Вера обула чёрные закрытые туфли на невысоком каблуке, которые ей тоже отдала Криста.

Вера снова посмотрела на себя в зеркало. Она не узнала своё отражение. Из зеркала на неё смотрела совершенно незнакомая девушка, немецкая фройляйн, лишь отдалённо напоминавшая осиновскую простую девушку. Вера была в восторге. Ей нетерпелось поскорее показаться Юре и увидеть его удивление и восхищение.

Она нашла его в саду. Юра был поражён и восхищён. Он смотрелся сейчас простым сельским парнем рядом с преобразившейся Верой. Он глаз не мог от неё отвести, так она была хороша.

Фрау Миллер, как обычно, выдала всем работникам деньги и отпустила их отдыхать. Вера с Юрой вышли на улицу и направились в сторону центрального вокзала, на который год назад их с Раей привезли в эшелонах. В кассе Вера купила два билета. Кассирша приветливо улыбнулась ей, протягивая билеты. Она явно приняла Веру за «свою». Это придало Вере ещё больше смелости и уверенности. Она действительно не выделялась из общей массы немцев – ни внешностью, ни речью. А вот с Юрой было всё не так гладко. Он, с его тёмными курчавыми волосами и ясными голубыми глазами совсем не походил на светловолосых немцев с грубыми чертами. К тому же он не так хорошо овладел языком, как Вера, и говорил с сильным акцентом.

– Может, ты не поедешь со мной, – говорила Вера. – Я и сама найду, ты мне всё очень понятно объяснил. Не рискуй так.

– Глупости, – успокаивал её Юра. – Всё обойдётся. А вот ты сама в первый раз там ничего не сделаешь. Ты же ведь вылитая немка. А что может немка делать на фабрике среди «чужих»? Ты об этом подумала? Ты не сможешь разыскать сестру. А я смогу. Не бойся. У нас всё получится.

Пришёл поезд. Вера с Юрой заняли места в сидячем жёстком вагоне. Через пять минут поезд отправился. Вера была напряжена. Ей всё время казалось, что окружающие слишком внимательно присматриваются к ним, и особенно к Юре. Она боялась, что вот-вот в вагон войдут немецкие солдаты и всё откроется; их с Юрой выведут, чтобы расстрелять. Свои нашивки – белые звёзды они попрятали под борта пиджаков – Вера накануне предусмотрительно перешила их на внутреннюю сторону отворотов. Таким образом, снаружи нашивок не было, а по требованию Вера и Юра могли их предъявить, отвернув борта своих пиджаков. Но, если бы их поймали в поезде, то нашивки им не помогли бы. Пленным запрещалось покидать пределы города. Молодых людей расстреляли бы на первой же станции.

Слава богу, поездка прошла благополучно. Примерно через сорок минут Вера и Юра сошли с поезда и двинулись по дороге на север, в сторону, где, по словам Юры, и находилась ткацкая фабрика. Вскоре они пришли на место. К счастью, по дороге им никто не повстречался. Ещё издали Вера увидела огромные здания фабрики. Сердце у неё защемило от волнения. Она ускорила шаг. Но Юра удержал её за рукав.

– Ты чего? – спросила Вера.

– Подожди здесь, – сказал Юра, указывая на небольшую рощицу, мимо которой они как раз проходили. – Спрячься среди деревьев и жди меня. Я разыщу Раю и дам знать.

Вера нехотя, но согласилась. Она спряталась за деревьями и в нетерпении смотрела вслед удаляющемуся Юре, который почти рысцой побежал в сторону фабрики. Вера не представляла себе, как он сможет отыскать Раю среди сотен чужих людей, под надзором военных, но знала точно, что ему это удастся. Осталось только ждать.

Юра тем временем пробрался на территорию фабрики и сразу же чуть не угодил в руки надзирателю. Он вовремя спохватился и прикинулся рабочим, схватил первое попавшееся под руки и взгромоздил себе на спину. Это оказался мешок с ветошью, который кто-то не успел ещё унести, или просто забыл. Юра мысленно поблагодарил того растяпу, который невольно выручил его. С мешком за спиной он мог спокойно бродить по территории фабрики и искать Раю.

Несмотря на то, что было воскресенье, цеха работали, пленные не отдыхали. Юра долгое время ходил по цехам и помещениям фабрики, иногда спрашивал, но никто не мог ему помочь. Он не отчаивался, но начал уже немного беспокоиться: уж не случилось ли чего, не перевели ли Раю ещё куда-нибудь, и тогда он потеряет её след. Юра всматривался в снующих туда-сюда людей, пытаясь отыскать знакомое лицо.

Вдруг он увидел Марчина, поляка, который работал вместе с ним у фрау Миллер.

– Марчин, – окликнул его Юра, обрадовавшись такой удаче.

Поляк обернулся и узнал Юру.

– О, Юрий, – сказал он по-русски с небольшим акцентом. – А ты что здесь робишь? Тебя ведь не забрали с нами вместе. Или?..

– Нет, нет, всё в порядке, я продолжаю работать у фрау Миллер, – ответил Юра. – Здесь я по делу. Ищу Раю, сестру Веры. И никак не могу найти. Может, ты знаешь, где она может быть?

– Ты смелый хлопче, – улыбнулся Марчин и похлопал его по плечу. – Я понимаю, для кого ты стараешься. Добре, слухай. Молодые пани работают в ткацких и прядильных цехах. Это вон в той стороне, – Марчин указал в сторону невысоких двухэтажных зданий. – В той же стороне находятся и бараки, в которых мы живём.

– Спасибо тебе, друг. Ты очень мне помог, – Юра крепко пожал руку поляка и поспешил в указанном направлении. Он волновался за Веру. Уже много времени прошло, как он здесь мечется в поисках Раи, а Вера там одна. Мало ли кто может обнаружить её. А он не сможет ей ничем помочь, он даже не будет знать, что случилось.