Западное Средиземноморье. Судьбы искусства

По решению прибывшей в поверженный город сенатской комиссии он подлежал полному разрушению. Черный дым пожарищ окутал Карфаген, который горел десять дней. Его не только разграбили, уничтожили, сожгли, место, где стоял город, было запахано солью, по нему проведена плугом борозда в знак того, что оно предано вечному проклятию. Большая часть жителей была убита или продана в рабство. Те, кому удалось спастись, бежали в глубинные области. Территория Карфагена была объяв лена римской провинцией Африка с главным городом Утикой.

Прошло, однако, некоторое время, и по предложению Кая Гракха римский сенат решил основать на месте пунического Карфагена новый город Colonia Junonia и послать туда шесть тысяч колонистов. В силу ряда неблагоприятных обстоятельств первый проект был отменен. Основание колонии осуществилось в 44 году до н. э. по приказу Юлия Цезаря. Во времена Августа колония Сolonia Julia Carthago, заселенная несколькими тысячами колонистов, стала быстро приобретать господствующее положение среди других римских городов Северной Африки. В процессе строительства нового Карфагена были, казалось бы, уничтожены остатки пунической культуры.

Основные сведения об этой древней восточной цивилизации наука черпает из трудов античных авторов – греков и римлян. Сведения эти всегда требовали к себе объективного и критического отношения, надо было учитывать их естественную предвзятость и враждебный характер. Литературных и письменных источников самих пунийцев почти не сохранилось, их известная в Древнем мире библиотека, переданная римлянами нумидийским царям, бесследно исчезла. Далеко не на все вопросы могут ответить и изыскания археологов, работа которых на земле Карфагена имеет за собой почтенную традицию.

То, чем располагает современная наука, удивляет не столько скудностью и фрагментарностью огромного исторического материала, сколько самим фактом его сохранности в столь исключительно неблагоприятных условиях. Возникает уверенность, что пунический Карфаген не удалось все же стереть с лица земли, как считала древняя традиция. Все, что удалось обнаружить и что безусловно еще будет открыто в земле Карфагена и других пунических городов, приобретает уникальную ценность. Из крупиц этих сведений складывается представление о погибшей культуре, еще во многом не исследованной и загадочной. Многие ее проблемы не вышли за рамки чисто эмпирического накопления фактов. Стилистические особенности пунического художественного наследия почти не подвергались все стороннему научному анализу.

Данные науки позволяют представить себе в общих чертах облик пунического Карфагена.

Город начал, вероятно, обстраиваться от того места, где на побережье были обнаружены древнейший храм и святилище – «тофет». Здесь был построен искусственный внутренний порт – «кофон» или «котон» с двумя гаванями: прямоугольной, предназначенной для торговых судов, и круглой, для военного флота. Такого рода «кофоны» пунийцы, основываясь на древней финикийской традиции, особенно традиции Тира, возводили помимо Карфагена и в других городах – Утике, Хадрумете, Великом Лептисе и в Сицилии – на острове Мотия. Ныне с холма Бирсы можно разглядеть в северо-восточном направлении смутные очертания двух маленьких, занесенных илом внутренних лагун. Одна из них хранит свою первоначальную круглую форму и похожа на голубую подкову. Более выразительное впечатление производят материалы аэрофотосъемок.

Вид военного порта в Карфагене. Аэрофотосъемка

Во время работ по расчистке этих водоемов в 1954 и 1955 годах удалось обнаружить замощение дна каменными плитами, нижний слой которых, скрепленный свинцом, относился к доримскому времени. Археолог А. Мерлен нашел на острове прямоугольные столбы, размещенные несколькими рядами с запада и востока и принадлежавшие, вероятно, большому зданию. В северной части военной гавани были обнаружены остатки каменного основания моста, который соединял остров с городом.

Вблизи порта располагалась густоноселенная, тесная, прорезанная узкими улочками нижняя часть города и большая неправильной формы площадь, в которой некоторые исследователи склонны видеть сходство с греческой агорой. По-видимому, эта площадь, по восточной традиции вынесенная за городские ворота, служила рынком. Из нижней части города три улицы вели к Бирсе, центру официальной и религиозной жизни Карфагена. По свидетельству Аппиана, здесь были высокие, достигавшие шести этажей дома.

Составить некоторое представление о жилой архитектуре пунийцев возможно только по аналогии и с необходимой «поправкой» на масштаб. Известно, что жители Тира, стесненные землей, строили многоэтажные дома, которые, по словам Страбона, были выше римских. О характере финикийских дворцов и храмов VIII века до н. э. обычно судят по изображениям на ассирийских рельефах. Один из них, из дворца царя Синахериба (705–680 годы до н. э.) в Ниневии, запечатлел осаду финикийского города. Дома, напоминающие гладкие каменные башни, увенчаны сплошным рядом квадратных окон, которые на половине высоты закрыты балюстрадой на небольших колонах (тип «тирского окна»). На плоских крышах возвышаются какие-то веерообразные предметы, возможно посаженные деревья.

Есть нечто общее между этими сооружениями и одним из наивных «сельских» рисунков, которые были обнаружены на стенах погребальной камеры при раскопках на тунисском мысе Бон в местечке Джебель-Млецца. Выполненные жидкой охрой на ноздреватом туфе, рисунки расплывчаты и, по-видимому, тогда же для большей четкости процарапаны по камню. Среди изображений знака богини Танит, перевернутого полумесяца, ниши, фантастического петуха (хтонический образ) и мавзолея особого внимания заслуживал помещенный на центральной стене рисунок города. Он окружен стенами из башнеобразных домов, которые увенчаны своего рода отрытой лоджией. Подобное состоящее из двух частей жилище с массивным глухим основанием и верхней галереей, известное по изображению из Джебель-Млецца, возможно, отразило древнейшие формы карфагенского дома⁸.

Следует предположить, что карфагенские дома с верхней, вероятно деревянной, галереей, плоскими крышами и побеленными стенами, лепившиеся по склонам холмистого рельефа, придавали городу типично восточный облик.

И все же архитектура Карфагена в течение шести веков его существования значительно менялась. Если расположенный у моря нижний город был скученным, шумным и восточным, то застройка верхнего города-крепости Бирсы с храмом бога Эшмуна отразила поздние влияния и новые вкусы, пришедшие извне с расцветом эллинистической культуры. Здесь прямые улицы подчинялись более четкой планировке, кварталы, расположенные на разных уровнях, соединялись лестницами, и по образу городов Сицилии улицы были снабжены сточными трубами. Открытие руин целого жилого квартала в южной части холма Бирсы свидетельствовало о типе жилища, распространенного по всему Средиземноморью. Пуническая застройка была обнаружена на 3–4 м ниже римского слоя и в некоторых местах сохранила стены высотой до 1 м. Эти простые по плану небольшие и невысокие помещения произвольно группировались вокруг открытого двора. Для прочности стен, сложенных из необработанного мелкого камня, в нижней части вставлялись каменные ортостаты, то есть вертикальные столбы-монолиты, верхняя же часть зданий была сырцовой. Стены штукатурили и белили. Изнутри они украшались росписями или просто красным стуком. Были обнаружены остатки водоемов и водостоков. Ионические капители обломков колонн с декоративной розеткой между плоскими волютами отличались архаическими формами. Покрытие полов тонким слоем цемента, окрашенного в кирпично-красный цвет, с вкраплением кусочков мрамора, техника так называемого литострота, распространенная в ту пору в странах Средиземного моря, была известна в Риме под названием «пунической вымостки».

Дома сходного типа обнаружены на мысе Бон в селении Керкуан (III–II века до н. э.). Раскопки здесь велись с 1951 года французскими археологами, а затем Национальным институтом археологии и искусств Тунисской Республики. Скромное пуническое поселение, жители которого жили рыбной ловлей и добыванием пурпурной краски, было разрушено римлянами в 146 году до н. э., разделив судьбу Карфагена. На узкие, но уже четко спланированные улицы тесно застроенного городка выходили дома без окон. Несколько комнат располагались вокруг центрального маленького двора, в ряде случаев украшенного портиками на ионических колоннах. Появление такого рода дворов было новшеством в пунической Африке и обнаружено далеко не всюду. Но знаменателен сам факт этих первых форм перистиля, которые оказали влияние на характер жилищ римской эпохи. Немаловажно и то, что одна из просторных комнат приближалась к типу приемной, к подобию экуса эллинистического времени. Городок отличался благоустройством, хорошо налаженной системой водоснабжения, в нем найдено много каменных ванн с проточной водой, цистерны, водостоки. Красивы вымостки полов из цветного камня, битой керамики и раковин с изображением священного знака богини Танит. Остатки сырцовых сводов, возведенных на каркасе из толстых стеблей тростника, свидетельствовали о стойкости очень древней переднеазиатской традиции. Керкуан был селением небольшим, второстепенным, поэтому можно вообразить себе, насколько богаче и просторнее выглядели виллы пунической знати в предместье Мегара, которое охватывало Карфаген полосой садов и виноградников. По мере расширения города вынесенные за его черту некрополи отступали все дальше и дальше. Древнейшие захоронения открыты в Утике (VIII век до н. э.). Но и в Карфагене обнаружены древние подземные прямоугольные камеры, сложенные насухо из крупных блоков и перекрытые плоской горизонтальной плитой, на которой сдвинутые под углом два камня образуют треугольный ложный свод. По финикийской традиции вырубались и глубокие склепы, в которые вели вертикальные колодцы.

Как и города Финикии, Карфаген был сильно укреплен, со стороны материка его окружали ров и два ряда мощных стен с бастионами. В 1949 году генерал Р. Дюваль обнаружил с самолета и раскопал этот ров, проходивший в самой узкой части перешейка, длиной около 2 км и шириной в 20 м. Стены были сложены из больших каменных блоков, высота их достигала 13,32 м, а ширина – 8,88 м. «Каждая из этих стен, – писал Аппиан, – была поделена на два этажа. В нижнем этаже (стена была пустая и со сводами) стояло триста слонов и рядом находились склады для их корма. В верхнем находились конюшни для четырех тысяч коней и склады сена и ячменя. Вместе с тем здесь были жилища для воинов, а именно для двадцати тысяч пехотинцев и четырех тысяч всадников»⁹. Вдоль моря тянулся ряд стен. Большие квадры камня составляли лишь внешнюю облицовку стены, со стороны города она была сложена из щебня на известковом растворе – строительная техника, давно знакомая финикийцам и, возможно, использованная затем и римлянами. У подножья холма Борд-Джедид находился «Источник тысячи амфор», небольшое сводчатое помещение которого является созданием римлян, тогда как само хранилище пресной воды принадлежало пунической эпохе. Город занимал площадь в 300 гектаров. Во время Пунических войн, по словам Страбона, в нем жило семьсот тысяч жителей. Если даже эта цифра преувеличена в несколько раз, Карфаген по тем временам был все же исключительно густо населен.

Строгие данные науки рисуют облик древнего Карфагена лишенным черт экзотики и загадочной таинственности. Многое здесь обретает более четкие формы, и все же многое неизвестно. Мы можем отчасти судить о том, как карфагеняне сооружали морские гавани, строили укрепления, жилые дома и некрополи, но остается невыясненным образный характер их архитектуры, особенно архитектуры культовой, игравшей в искусстве Древнего мира ведущую роль.

Древние авторы рассказывали о существовании в Карфагене зданий, где собирался сенат или заседали суфеты, о богатых и прекрасных храмах. Согласно Аппиану, окруженный оградой храм Эшмуна был так построен, что мог служить для большого количества людей, его крыша (возможно, расположенная террасами) вмещала несколько сотен человек и господствовала над всем окружающим. В храме хранились разные достопримечательности. Пуническая надпись, которая рассказывала о знаменитом путешествии Ганнона-мореплавателя вдоль западного побережья Африки, была высечена в храме Кроноса, а шкуры убитых во время этой экспедиции горилл украшали храм Юноны. Так повествует Плиний, который отождествлял пунических богов с греческими и римскими.

Несомненно, что здания общественного характера, о которых шла речь, относятся к тому времени, когда в Карфагене стали преобладать новые эллинистические вкусы.

Гораздо труднее воссоздать древние финикийские формы архитектуры, которые должны были испытать какие-то изменения в новых исторических условиях на африканской земле. Здесь о многом приходится скорее предполагать, нежели что-то утверждать.

Пуническая архитектура развивалась в полной зависимости от религиозного культа. Религия Карфагена в целом мало известна. Божественная чета Баал Хаммон и Танит (или Тинит, Тиннит) Пэне Баал, то есть «лик Баала», воплощала два животворных начала высшего существа, небесного владыки. Несомненно, что Баал Хаммон восходил к финикийскому пантеону. Название Баал Хаммон означало заменявший его настоящее имя эпитет «Хозяин жаровни», либо «Владыка пламени». Греки отождествляли его с Кроносом. Более загадочно происхождение Танит. Возможно, ее культ пришел в пуническую религию из местных африканских верований. Особо почитаемым божеством считался также исцелитель Эшмун.

Первоначально «лик Баала», Танит стала богиней-Матерью Карфагена. Богиня властвовала над небесами и светилами, дарила земле плодородие, жизнь – людям, охраняла покой мертвых. Ей посвящались гранаты, лилии, миндаль, пальмы, голуби, петухи, овцы, собаки, крысы, кошки. Поклонение Танит достигло такой популярности, что оттеснило на второй план культ Баала Хаммона. Возвышение Танит произошло в IV веке до н. э. и, видимо, было связано с изменением в социально-политической и духовной сферах карфагенского общества – своего рода религиозной реформой, которая отразила новые устремления окрепшего олигархического государства. Вместе с тем развитие культа Танит оформилось под влиянием средиземноморских культов Богини-Матери. В 396 году до н. э. в карфагенский пантеон были включены греческие богини плодородия Деметра и Кора, а их храмы построены за стенами Бирсы. С IV века до н. э. в пунической Африке начали распространяться культы Диониса и Афродиты. Дионис сливался с финикийскими богами Шедом и Мелькартом, Афродита, покровительница мореходов, – с Аштарт (Астартой), ее культ пришел в Карфаген из Сицилии. Пунийцы почитали также богов Египта – Осириса, Исиду, Гора, Анубиса, особенно священного бородатого карлика Беса. Изображения этих богов в мелкой пластике, на амулетах, в украшениях стали одним из ведущих мотивов художественного ремесла, они глубоко проникли в обиход народа.

Религия пунийцев была суровой, беспощадной, тяготевшей к имперсональности и отвлеченной созерцательности. Лишь изредка допускавшая антропоморфизм, она была пронизана жертвенной обрядностью, в которой темное начало первобытной магии сочеталось с изощренной жестокостью дряхлеющей цивилизации. Такого типа религия не могла способствовать развитию искусства, и архитектуры в частности.

Образ храма был первоначально вообще неведом семитским народам, на ранних стадиях развития которых общим было представление о боге, живущем на вершине горы или в камне особой формы. Культ священных камней-бетилов, жертвоприношение под открытым небом – все это не требовало сложных условий, специального здания, каких-либо развитых архитектурных форм. О древнейшем храме Библа начала II тысячелетия до н. э. обычно судят по изображению на реверсе бронзовой римской монеты императора Макрина (217 год), где к храму более позднего времени примыкает расположенное на возвышении, обнесенное оградой отрытое святилище с большим конусообразным камнем. Финикийцы, как впоследствии и жители Северной Африки, охотно воздвигали свои святилища на горах, их расположение высоко над землей, как и в месопотамских зиккуратах, считалось местом наибольшего приближения к божеству.

Древнейшая традиция сказалась в Карфагене в развитии святилища – «тофета», обнаруженного не только в самом Карфагене, но и в древнем Хадрумете (совр. Сус, раскопки П. Сэнты 1946-1949 годов) и более поздней эпохи – в Аль-Хофре, близ Константины (раскопки А. Бертье, 1950 год), а также в Сицилии и Сардинии. Долгие столетия «тофет» служил местом жертвоприношений.

Постепенно в Финикии и ее колониях стала складываться храмовая архитектура. Основная тенденция состояла в строительстве небольших храмов-капелл, которые служили вместилищем священного бетила или культовой статуи. К такому типу принадлежит Маабед (то есть «храм») VII-VI веков до н. э. в Амрите (Марафус) в северной Финикии. Среди прямоугольного двора (25x48 м), высеченного в скале и обнесенного внутри галереей, по ставлена огромная каменная глыба, на которой воздвигнут сложенный из крупных блоков камня наос, покрытый плоским монолитом и увенчанный карнизом с формой выкружки, называемой «египетским горлом». Подобный простой и тяжелый карниз с вогнутой выкружкой поверх толстого валика, который покоится непосредственно на архитравной балке, – неизменный мотив древнеегипетского зодчества – стал одной из характерных и устойчивых примет финикийских и карфагенских построек. Знаменитый во всем античном мире храм Мелькарта-Геракла в испанском Гадесе (Кадисе), упоминания о котором относятся к IV веку до н. э., исчез бесследно. Его древнейший облик, по-видимому, следовал традиции финикийских открытых святилищ с каменным храмом-капеллой в центре.

О характере древнейших памятников пунического культового зодчества позволяют судить раскопки карфагенского «тофета», где урны с пеплом жертв ставились под маленькие каменные алтари или помещались в их углублениях. Алтари или крошечные капеллы (0,5–0,6 м высоты) имели разную форму: то собственно алтаря в миниатюре, то трона для священного бетила, но чаще представляли собой каменные столпообразные сооружения из пористого известняка, которые в уменьшенной и упрощенной форме воспроизводили как бы фасад здания с архитектурными элементами финикийско-египетского происхождения. Обычно прямоугольник алтаря с наосом или ложным входом в центре обрамлялся массивными пилястрами и завершался тяжелым карнизом «египетского горла». Под карнизом располагался фриз, украшенный божественными символами – солярным диском с крыльями, священными змеями – уреями и некоторыми декоративными мотивами, например финикийскими пальметками, а также символическими знаками. Иногда столб-алтарь возвышался на массивном каменном основании. Можно вообразить себе, как выглядели эти небольшие мрачноватые пунические храмы VII–VI веков до н. э. с выделенным приземистым входом, которые напоминали финикийские «капеллы», подобные святилищу в Амрите. Их суровый монолитный массив восходил к культу священного камня.

Постепенно в архитектуру Карфагена проникло греческое влияние. В V веке до н. э. вместо тяжелых алтарей-столбов появились типы более легких стел из песчаника, обелисков с пирамидальным завершением, а затем плоских плит с треугольным фронтоном. Возник образ нового, уже греческого «храма» с акротериями, колонками и античными декоративными мотивами. Колонны обрамляли вход в храм, образуя портик. Но иногда колонна изображалась как бы независимо от своих архитектурных функций, одинокой в центре стелы, где она служила «подставкой» для какого-нибудь символического предмета. Подобный мотив несомненно восходил к финикийской традиции воздвижения изолированно стоящих колонн – прообраз бетилов. Наряду с архаической ионийской капителью с сильно изогнутым каналом между волютами применялись и более сложные, близкие к кипрским формы растительной капители, которая включала цветок лотоса.

Храмы в этот период стали украшаться статуями пунических божеств. Не случайно, согласно свидетельству Страбона, поздний Карфаген напоминал эллинистические города.

Большую роль в архитектуре пунийцев играл строительный материал. Финикийцы были мастерами обработки камня и великолепными плотниками. Без сомнения, карфагеняне утвердили в Африке эти многовековые навыки строительного дела. Из дерева им приходилось сооружать свой огромный флот. Но для украшения зданий жители Карфагена не употребляли редкий в Африке мрамор. Их строительные приемы отличались тем житейским практицизмом, который диктовал строителям применять более дешевые, легко поддающиеся обработке местные породы песчаника, грубые необработанные блоки камня, забутовку стен и фундаментов на известняковом или глиняном растворе, строить из камня и вместе с тем не отказываться от простой глинобитной техники. Они широко использовали, как уже отмечалось выше, штукатурку и побелку зданий, внутри покрывали стены рельефным стуком, иногда красили их в красный цвет или украшали живописью.

Пуническое зодчество вне зависимости от того, использовало ли оно египетские, финикийские или греческие мотивы, тяготело к упрощенности и архаизации. Обычно архаическим эпохам искусства присуще своеобразное обаяние, наивная свежесть в восприятии и эстетическом осмыслении окружающего мира. Искусство Карфагена, особенно в позднюю эпоху, не обладало этой первичностью художественного ощущения. В нарастающей архаизации и бедности его пластических форм сказывались провинциализм и запоздалое подражание уходящим стилям древности.

Представление об изобразительном искусстве Карфагена основывается на материале археологических раскопок в некрополях VII–II веков до н. э., опоясывающих город. Были найдены самые разнообразные предметы: саркофаги, статуэтки, терракотовые маски, амулеты, ювелирные украшения, фигурки сфинксов, сосуды, глиняные светильники, курильницы для благовоний; разнообразные изделия из металла: секиры, молотки, железные ножи, крючки для удочек, булавки, сосуды, лопатки, цимбалы, звоночки, круглые зеркала из бронзы, медные бляхи, священные бритвы-топорики; стеклянные флакончики и пузырьки для благовоний, миниатюрная мебель из камня, раковины для румян, магические таблички, коробочки, безделушки, расписная скорлупа страусовых яиц в виде масок или чаш. Собрание одних амулетов П. Сэнта классифицировал по разделам: скарабеи, маски, медальоны, фигурки богов, зверей, знаки (например, «глаз», «рука», «алтарь»), футляры, пластины.

Перечисление многочисленных предметов погребального инвентаря свидетельствует о том, что искусство пунийцев, как и финикийское искусство, тяготело к созданию малых прикладных форм. Следует предположить, что именно эти формы оставались в Карфагене основной областью художественного творчества, во всяком случае на более ранних этапах. Трудно судить о том, были ли все предметы объединены общей ритуальной идеей. Однако по сравнению с древнеегипетскими карфагенские погребения, которые принадлежали зажиточным слоям общества, выглядели на редкость скромно.

Сам характер эсхатологии пунийцев мало изучен. Но несомненно, что их представление о потустороннем существовании, как и у других древних семитских народов, не облекалось в развитые, связные и сложные формы. Оно не предполагало, видимо, долгих странствий усопшего в загробном мире, а восприятие этого мира как иной формы земного бытия в значительной мере упрощалось. Пребывание умершего в погребальной камере среди различных бытовых предметов, безделушек, масок и статуэток в основном символического и охранительного характера не нуждалось в том образном «ансамблевом» решении, которое отличало заупокойные культы у других народов.

Культ мертвых в древних цивилизациях стал главной религиозной идеей, которая определила общую направленность художественного творчества. Неразвитый и отвлеченный характер эсхатологических представлений в карфагенском обществе имел исключительно важное значение в сложении самого типа искусства, его изобразительных особенностей.

Представление о составе погребального комплекса изменялось в течение многовековой истории Карфагена, оно отражало расширявшийся круг связей со странами Средиземноморья, развитие самих типов изделий, исчезновение одних форм и возникновение других, использование различных материалов, тех или иных технических приемов и т. д. Все это создает в целом весьма пеструю картину.

Открытие в начале ХХ века французскими археологами многочисленных мастерских с печами для обжига, остатками многочисленных заготовок и формочек для отлива подтвердило представление о размахе керамического производства в Карфагене. Мастерские эти процветали в позднюю эпоху и погибли с разрушением города римлянами, но сама их традиция уходила в древние времена. Изделия керамики занимали больше места в хозяйстве пунийцев, нежели в их искусстве. Приемы финикийских ремесленников здесь, по-видимому, в сильной мере смешивались с навыками местных ливийских гончаров. Обыденная карфагенская посуда не стала предметом роскоши, она отличалась простыми формами, обесцвеченным, бледно-желтоватым тоном и почти не украшалась. Тулова некоторых ранних сосудов покрывались горизонтальными полосами, а плечики – триглифным узором. С V–VI веков до н. э. появились новые, более сложные формы: «хвостатые» амфоры с ручками-ушками, кувшины-поильники, курильницы в форме женской головы, блюда, миски, стаканы, светильники, составленные из нескольких чашечек – вместилищ для масла. Найденные в Карфагене такого рода ритуальные вазы, которые жрицы Деметры с зажженным священным огнем несли на головах, свидетельствовали о греческом влиянии¹⁰. Оно сказывалось не только в усложнении форм, но и в применении (в целом весьма скупом) растительных и даже зооморфных мотивов.

Глина местных пород служила главным материалом для погребального инвентаря VII–VI веков до н. э., в том числе для изготовления ритуальных статуэток и терракотовых масок. Позднее карфагеняне лепили из глины и статуи богов для своих святилищ, пытаясь создать скульптурные формы в более монументальном размере.

Другим древним материалом было дерево. Пунийцы широко применяли его не только в архитектуре, в кораблестроении, но и в погребальном культе, где наряду с каменными саркофагами издревле существовала традиция изготовления деревянных саркофагов. Из дерева карфагеняне тесали и мебель для своих жилищ. Представление о ней можно составить на примере миниатюрных, переведенных в мягкий известняк «моделей», обнаруженных в погребениях VI века до н. э. холма Дуимес. Каждый предмет достигает не более 4–5 см высоты. В основном изображена мебель для сидения – стулья, скамьи, низкие табуреты, все они массивные, простые, без каких-либо украшений, крепко сбитые, с прямоугольными, почти квадратными спинками и широкими ножками. Как и гончарные изделия, мебель производит на редкость бытовое, прозаическое впечатление.

Однако в пуническом погребальном культе отражалось не только примитивное представление об обеспечении умершего в загробном мире всем необходимым. Каждый предмет наделялся символической и охранительной функцией.

Непритязательная «игрушечная» мебель символизировала идею трона, божественного престола или, возможно, служила знаком высокого общественного достоинства усопшего. Предметы туалета и украшения были одновременно талисманами и амулетами. Таковы, например, близкие к египетским бритвам Нового царства медные бритвы в форме маленьких топориков, в пунических погребениях VII века до н. э. часто совершенно гладкие. Такова восходящая к представлениям первобытной магии расписная скорлупа страусовых яиц в виде масок или чаш.

В некрополях VII–VI веков до н. э. в составе погребального комплекса значительную роль играли произведения искусства, привезенные из Греции, Этрурии, Египта. Уже в VII веке до н. э. греческие торговцы стали проникать в города Северной Африки, в раскопках которых были обнаружены прекрасные изделия мастеров древней Эллады. Давние хорошо налаженные политические и торговые связи существовали между карфагенянами и этрусками. Широкий размах египетской торговли с Финикией, Грецией и Карфагеном в VII–VI веках до н. э. способствовал активному проникновению различных предметов египетского ремесла в пуническую Африку. Карфаген и Египет были связаны между собой не только морем, но и караванным путем, который шел через Киренаику.

С изделиями пунийцев контрастировали произведения искусства иноземных стран, где в керамике, например, выделялись великолепные протокоринфские алабастры, коринфские арибаллы, архаические греческие ойнохои и оригинальные черные вазы этрусков, исполненные в технике «буккеро неро». Привозные предметы становились не только украшением погребального комплекса, они входили в жизнь карфагенского общества, высоко ценились и нередко столь тесно с этой жизнью срастались, что вызывали, в случае их отсутствия, местные имитации. Главенствующая роль принадлежала Египту, влияние которого в Карфагене никогда не прекращалось и особенно заметно сказывалось в характере некоторых религиозных представлений, в погребальных обрядах, в архитектуре и художественном ремесле.

Первыми амулетами, привезенными в Африку финикийскими колонистами, были египетские скарабеи. Изготовленные из стеклянной пасты, из камня, скарабеи вставлялись в кольца, в подвески, образовывали браслеты, ожерелья. «Пунийцы так широко пользовались этими египетскими амулетами, которые часто служили печатями и украшениями, и настолько к ним привыкли, что сохраняли их в своем быту, хоронили их со своими покойниками даже тогда, когда этот обычай стал исчезать в самом Египте»¹¹.

В погребениях V века до н. э. отразился период сурового аскетизма в истории Карфагена, изолированного от Финикии, захваченной персами, и испытавшего сокрушительное поражение при Гимере в войне с сицилийскими греками. В результате резко упал ввоз греческих и других иноземных товаров в пуническую Африку. Но к началу IV века до н. э. Карфаген, как известно, переживал уже новый подъем. Возобновились оживленные связи с Сицилией, с Великой Грецией, Этрурией. Укрепились дружеские отношения с эллинистическими государствами Востока. IV–II века до н. э. – эпоха расцвета в Карфагене новых ремесел, связанных с обработкой металла и созданием изделий из бронзы, проникновения новых греческих форм в область керамического производства, ювелирного искусства и одновременно широкого ввоза греческих изделий, например родосских амфор. Это время, когда в Карфагене начинают работать греческие скульптурные мастерские. Под влиянием местной среды новые формы искусства быстро приобретали оттенок архаизма и ориентализации. Некоторые области творчества оказались, однако, почти не затронутыми эллинистическим влиянием. Здесь прежде всего следует упомянуть изготовление амулетов, где пунийцы сохранили верность своим старым вкусам и египетской ориентации. Скарабеи и другие амулеты привозились из греческого города Навкратиса, который издревле играл большую роль в карфагено-египетской торговле и чьи изделия в IV веке до н. э. расходились по всему Средиземноморью. Но и в самом Карфагене в этот период широко изготавливались подражания различным амулетам и священным изображениям.