Ветки. История Петербурга в 69 станциях

ЧЕРНЫШЕВСКАЯ

Между помпезностью «Площади Ленина» и суетливостью «Площадь Восстания», если ехать с севера к центру, или наоборот, находишь тихую гавань – станцию «Чернышевская». Станция воплощает собой идею функционального минимализма, пришедшую на смену роскоши и некоторой расфуфыренности сталинского ампира – тут нет лишних элементов декора, стены выложены обычным кафелем, а пышные громоздкие люстры не существуют как класс – «Чернышевская» стала первой станцией в городе, освещение которой полностью обеспечивали невзрачные стеновые светильники.

Здание вестибюля скромно приютилось между Фурштадской и Кирочной улицей на месте бывшей богадельни и церкви святых Космы и Дамиана. К слову сказать, в проектной документации станция должна была носить название «Кирочная», но, видимо Чернышевский более знаковая фигура, чем лютеранская кирха, находившаяся неподалёку.

На Фурштатской в небольшом баре с маленькой сценой и обязательным вай-фаем одно время базировался поэтический клуб «Болт» – каждую неделю молодые люди со всего Питера съезжались сюда почитать свои стихи, поболтать, выпить кружечку другую пива. Кому не хватало денег на пиво из бара, покупали его в магазинчике, расположенном под аркой на тоже улице.

Я был здесь раза два-три. Сначала по приглашению товарища по фамилии Нагиев, потом просто так: с охапкой стихов в кармане и уверенностью в собственной гениальности. Вначале 2008-ого «Болт» только набирал обороты, но уже тогда в глаза бросалась определённая наглость тех парней, которые стояли у его руля. Хорошая такая наглость, граничащая с героизмом и бросанием собственных тел и тел тех, кто случайно проходил мимо, на амбразуры консервативного мирка питерской поэзии.

Мне не особо нравилось на этих вечерах – микрофон вёл себя отвратительно, публика кучковалась в смежных с залом помещениях. Конечно, были и фанаты стихосложения, сидевшие весь вечер перед сценой, сдержанно хлопая. Но их было гораздо меньше тех, кто пришёл за компанию с каким-то дарованием, и, ожидая выступления этого самого дарования, пивших в баре и скручивающих с помощью специальной машинки особые тоненькие папиросы.

Но это была богема. Ощущение салонности присутствовало во всём – в тягучести выступлений, в запахе вишнёвого и шоколадного табака, в неспешном интеллигентном пьянстве и дежурный похвалах в адрес друг друга и новых стихов, звучащих со сцены.

В то время на пересечении Кирочной и Суворовского жил поэт Лёха Никонов – единственный питерский поэт, который в те годы выпускал и с успехом продавал свои книги, собирал на свои выступления толпы народа и всем своим образом доказывал тезис, что поэт в России больше, чем поэт.

Никонов никогда не ходил в «Болт», а его стихи обязательно будут проходить, уж если не в рамках школьной программы, то в ВУЗах уж точно.

Лёха жил в маленькой мансарде, окна которой выходили во двор-колодец.

– Видишь, вон там окно напротив, – как-то сказал он, когда я в первый раз пришёл к нему в гости, – Там живут люди, которые постоянно, как я не посмотрю, едят. Я как-то пару дней сидел без еды и смотрел на них. Хорошо, потом друзья приехали, привезли, что поесть, иначе я бы совсем свихнулся.

В окне напротив в тот момент семья из четырёх человек сидела за накрытым столом.

Как-то с Никоновым мы встретились на «Чернышевской» и пошли в сторону его дома. По пути спустились в полуподвальный продуктовый магазин. Лёха долго стоял там напротив шкафа с различными соусами.

– Вам чем-то помочь, – спросил подошедший продавец.

– Я кетчуп хочу купить.

– А вам для чего?

– Ну… – замялся Алексей Валерьевич, – я его ем!

С Никоновым мы общались довольно тесно, несколько лет я вёл сайт, посвящённый его группе «Последние Танки в Париже», а потом мы рассорились из-за какой-то ерунды. Говорят, он переехал с «Чернышевской», но я не знаю этих подробностей. Просто иногда ставлю компакт с его песнями и с улыбкой вспоминаю те времена:

«Помнишь, как вчера плакали навзрыд,

А теперь надолго разошлись».

Когда я только познакомился с творчеством «ПТВП», юношеский максимализм преобладал над рациональностью, и вместо того, чтоб найти нормальную подработку на лето, я устроился продавцом в рок-магазин «Асса», притаившийся во дворах в трёх минутах быстрым шагом от «Чернышевской». На дворе был 2004-ый, и люди ещё покупали компакт-диски и даже аудиокассеты.

«Ассу» открыл известный в Ленинграде и Петербурге рок-деятель Сергей Фирсов. В своё время он записал и издал и Гребенщикова, и Летова. Его рок-магазин больше походил на склад позабытых вещей – в одном зале продавали пиратские кассеты с распечатанными на чёрно-белом принтере обложками, а в другом – всевозможную атрибутику: от футболок со страшными физиономиями до пустых бланков членских билетов Ленинградского рок-клуба.

В магазине я проработал всего несколько дней, но и этого мне хватило, чтобы прочувствовать всю атмосферу хватающегося всеми своими щупальцами за ускользающее от него время, русского рок-андеграунда.

В первый день работы в магазине засорился туалет, и в коридорчике между залами расползлась неприятного цвета лужа. Во второй – в дрова пьяный фанат «Арии» прямо в помещении саданул себе по руке «розочкой», сделанной из пивной бутылки, залив кровью пол и заляпав стены – потом долго оттирали. Уйдя на выходные, я не вернулся: работать в таком месте даже для меня было чересчур экстремально. Как через десять лет спела одна екатеринбургская группа, это не моё пальто.

К чести «Ассы» стоит сказать, что купить там можно было настоящие раритеты – редкие в наших широтах записи и артефакты, коим место должно быть в музеях или коллекциях настоящих фанатов русского рока. Но, несмотря на это, покупатели заходили туда редко – то ли проблема была в недостатке информации о магазине, то ли аура у места была какая-то нехорошая…

ПЛОЩАДЬ ВОССТАНИЯ

Верхний вестибюль станции расположен на месте снесённой Знаменской церкви. Если выйти из метро, обогнуть здание и перейти Лиговский проспект, то упираешься в огромный книжный магазин. Здесь можно купить книжку, попить кофе или бесплатно справить нужду – всё для клиента! В магазине есть большой зал, где частенько проходят концерты и встречи с авторами книг, которые обязательно здесь продаются.

В 2007- ом гиперактивный петербургский деятель Захар Заря проводил здесь масштабный поэтический конкурс-фестиваль «Медный век». Участвовало более тридцати молодых поэтов, народу в зале было не протолкнуться. Я был в числе участников.

Мы с друзьями пришли к самому началу мероприятия, послушали несколько первых выступающих и решили двинуться в продуктовый за алкоголем – я должен был выступать двадцать шестым, а слушать стихи нам совсем не хотелось.

Напились мы довольно быстро, вернулись в зал. Протиснувшись к сцене, я спросил у ютившегося сбоку Захара:

– Скажите, а когда Коровин выступает?

– Он следующий. Вы его в зале не видели? – Захар не знал, как я выгляжу.

– Это я, – ответил я и, увидев, что выступавший передо мной человек покидает сцену, выскочил к микрофону.

Захар потом рассказал, что очень испугался в тот момент выпускать меня к зрителям:

– Ну, сам представь, у нас культурное мероприятие, а тут ко мне подходит пьяный неформал и, дыша перегаром, просится на сцену. Я реально опешил. Культурная столица как-никак, а тут такое…

На том фестивале я вышел в финал, хотя по лицам некоторых пришедших было видно, что такой культур-мультур в камуфлированной толстовке и красном шарфе, орущий со сцены про то, что город держит лирического героя «за последнего лоха», им не нужен.

Весь оставшийся вечер мы с друзьями откровенно хамски себя вели: не стесняясь в выражениях, обсуждали выступающих и дико ржали над собственными шутками. Впрочем, всё это не помешало мне подружиться с Зарёй и в финале показать себя с лучшей стороны.

На «Восстания» некогда располагался клуб «Цоколь», где моя группа дала первый концерт. До сих пор на там же располагается Fish Fabrique, где я весной 2004-ого впервые вышел на сцену.

Fish Fabrique даже, несмотря на слабенький аппарат и откровенную тесноту место культовое. В клубе пахнет прогорклым маслом, пару раз я видел там тараканов и познакомился с долговязым и очень легендарным Владимиром Рекшаном, до сих пор тянущим на себе свою ещё более легендарную, но сегодня не особо известную группу «Санкт-Петербург».

В детстве моя мать рассказывала про группы «Россияне» и Санкт-Петербург» как про одних из самых авторитетных представителей русского рока. Думала ли она о том, что её семилетний сын через двадцать лет будет читать со сцены стихи, а музыканты «Санкт-Петербурга» во главе с Рекшаном подыгрывать ему на своих инструментах! Это выступление, к слову сказать, тоже произошло «Фишке» – так для краткости называют Fish Fabrique завсегдатаи этого места.

В «Фишке» я брал своё самое первое интервью для журнала FUZZ у парней из весёлой группы «Морэ&Рэльсы», а в новом зале, открытом в пяти метрах от автоматически ставшего старым и, судя по размерам, малым, я давал первое в своей жизни интервью для журнала «Петербургский Музыкант».

Если от «Фишки» углубится во дворы, попадаешь в неделимые владения арт-центра «Пушкинская 10». В арт-центр можно зайти с Лиговского, но Лиговский 53, согласитесь, звучит не так круто, как Пушкинская 10. Впрочем, я никогда не думал о том, почему это место так названо.

Во дворе арт-центра неуютно – заборы, мусорные баки, странного вида люди. Частью арт-центра является так называемая улица Джона Леннона – она как раз-таки и разделяет два зала Fish Fabrique. Под единственной аркой этой улицы расположен офис Храма Любви, который очень хотел построить самый известный битломан России Коля Васин – местный фрик и добряк. Осенью 2018 Васин покончил с собой в здании торгового комплекса «Галерея», находящегося через дорогу.

На территории «Пушкинской 10» куча арт-пространств, офисов каких-то безумных компаний, студия группы «Аквариум» и целый музей, посвящённый канцелярским кнопкам – словом, местечко экзотическое. Здесь я познакомился с Никоновым, когда брал у него интервью в «ГЭЗ-21» – небольшом клубике под самой крышей одного из зданий арт-центра. Здесь же пил красное вино со своим приятелем после того, как девушка, за которой он ухаживал, изменила ему. Со мной.

Старейший питерский рок-магазин Castle Rock расположен в соседних дворах. В него я убежал работать из магазина «Асса», в нём я подружился с Олегом Бондаренко из группы «Декабрь».

Castle Rock местные называют по-простому Кастылём – оно и короче и более по-русски, чем название городка, придуманного когда-то американским писателем Стивеном Кингом. В Кастыле всегда людно, на витринах диски, журналы, книги…. По стенам футболки и балахоны с логотипами групп и фотографиями музыкантов. Сюда стремятся все приезжие рокеры – владелец магазина по фамилии Фридман смог сделать из своего бизнеса ещё одно культовое место неформального Питера.

Сейчас я редко захожу в Castle Rock, а если и захожу, то больше от нечего делать – есть у меня дурацкая привычка назначать встречи на Восстания и приезжать минут на двадцать раньше. Приходится убивать время, глазея на атрибутику и слушая доносящийся из колонок, стоящих в торговом зале, перемешанные с гроулом и скримом визг гитар и уханье басов.

У метро «Площадь Восстания» два выхода – один на улицу Восстания, тянущуюся до самой Кирочной, другой на Московский Вокзал. От второго выхода удобно ходить до целого неформального оазиса, раскинувшегося во дворах за огромным зданием магазина бытовой техники. Чего там только не было: пара-тройка рок-клубов, несколько баров, один из которых, к слову, посвящён моему любимому художнику Уорхолу, заведение для байкеров, какие-то магазинчики и, даже, офисы, непонятно каким образом занесённые в этот неформальный мирок, где вечерами бродят кучки парней и девчонок, орущих песни и даже в лютый мороз пьющих пиво из бутылок.

Но всё-таки самым легендарным местом в районе площади Восстания я считаю клуб «Молоко», некогда существовавший на Перекупном переулке. Это была не просто концертная площадка, а именно клуб, куда люди ходили не на какого-то конкретного исполнителя, а просто – исполнители на сцене в любом случае никого никогда не разочаровывали: «Молоко» держало гордо звание самого авторитетного рок-н-ролльного заведения с самой актуальной музыкой. Нет, конечно, ходили и на концерты вполне конкретных исполнителей, но и на солянках из молодых групп тут был полный зал.

Когда в 2004 году волей случая я стал директором одной рок-банды, мне в голову пришла идея организовать им два концерта за одну неделю в самых классных местах Питера – в Fish Fabrique и «Молоке». Арт-директорам обоих клубов были вручены кассеты с записями.

Через несколько дней я позвонил в «Фишку»:

– Скажите, ребята могут у вас выступить?

– А где ещё эта группа выступает?

– Ну, мы сейчас с «Молоком» договариваемся.

– Хорошо, если они вас возьмут, мы тоже возьмём.

В «Молоке» мне сказали тоже самое с точностью до наоборот. Замкнутый круг! Ради концертов пришлось, в итоге, соврать обоим, и всё состоялось. Клубы держали звание самых стильных мест, и кого ни попадя на сцену не пускали. Сейчас всё проще для музыкантов, но сложнее для зрителей – из-за всеядности арт-директоров, которые, зачастую, даже не слушают присланные записи, а лишь спрашивают, сколько народу собирает группа, по-настоящему хорошие концерты случаются редко…

Я люблю «Площадь Восстания». Несмотря на то, что станция находится в самом эпицентре культурной жизни города, а, может быть и страны. Несмотря на то, что два самых главных проспекта пересекаются здесь же, несмотря на то, что тут всегда многолюдно, мне здесь уютно. На «Площади Восстания» я не чувствую оторванности от своего района – на «Площади Восстания» даже в зимнюю ночь тепло. Тепло от того, что я чувствую сердце города, гонящее молодую кровь по артериям Невского и венам Лиговского…

ВЛАДИМИРСКАЯ

Перегон между «Площадью Восстания» и «Владимирской» – самый короткий в городе. По прямой чуть больше семисот метров. Станция, в общем-то, бесполезная. Её существование можно оправдать разве что тем, что она является переходом на другую линию метро.

Помещение подземного зала «Владимирской» было первым в Ленинградском метрополитене, где центральный неф короче перронов – его построили по примеру московских станций. Так как станция не является особо полезной, строили её максимально экономно.

У станции нет отдельного строения – кассовый зал и вестибюль занимают цокольный этаж здания проектного института «Ленметроэнерготранс».

Напротив входа в метро торчит купол собора Владимирской иконы Божьей матери – удивительно, что собор не снесли, ведь тенденция сносить церкви и строить на их месте вестибюли метро в Ленинграде определённо прослеживалась.

Слева от Владимирской площади, на которую попадаешь, вынырнув из метро, находится безымянный перекрёсток, в народе называемый «площадь Пять Углов». Это название, связанное с его неправильной формой, прочно вошло в обиход петербуржцев – не все знают, что перекрёсток вообще никак не называется. Доходит до того, что в рекламных объявлениях часто можно встретить что-нибудь вроде: «мы открылись всего в минуте ходьбы от Пяти Углов» – это звучит гораздо понятнее, чем некая абстрактная Владимирская площадь, находящаяся совсем рядом.

– Давай встретимся на Владимирской площади, – говорят питерские интеллигенты, но всегда тут же добавляют, – Это которая рядом с Пятью Углами.

Недалеко от Пяти Углов находится квартира, в которой одно время проводили квартирные концерты. Не в далёких 80-х, что само собой разумеется, а в совсем недалёких нулевых.

Там я перед первым концертом своей группы был на квартирнике Миши Шевченко из канувшей в Лету и незаслуженно забытой команды «Катюша» – этаких манерных парней, играющих необычную музыку с классным вокалом и замечательными текстами. Если не лень, найдите в интернете их песни «Лето», «China Town» или «Сосед» – наберётесь положительных и почему-то немного пахнущих медикаментами, впечатлений.

Если от «Владимирской» пойти в сторону Невского и свернуть направо на Стремянную, можно дойти до небольшого дворика, за которым уже чуть ли не официально закрепилось название Эльфийский Садик. В конце восьмидесятых тут тусовались молодые ленинградские рокеры – здесь можно было встретить Виктора Цоя, Александра Башлачёва, звукорежиссёра Алексея Вишню и самого настоящего Гребенщикова. В середине десятых тут тусуются разве что местные алкаши, а о легендарности места напоминает лишь столб с указателями направлений до бывшего кафе «Сайгон» и Ленинградского рок-клуба, базировавшегося неподалёку на улице Рубинштейна.

В Эльфийском садике я был один раз – петербургские рок-деятели проводили здесь концерт то ли за здравие, то ли за упокой этого места. На сцене пели Чернецкий с «Разными людьми», Вишня под минусовку, кто-то ещё. Мероприятие мне катастрофически не понравилось. Сколько можно жить прошлым и увековечивать каждый выдох легендарных рок-музыкантов! Это не Кин-дза-дза всё-таки…

В доме напротив садика жила мама одной моей знакомой. Дом был громоздким и каким-то грузным. Впрочем, как и всё, что есть в этом районе. В этом доме была лестница, ведущая на верхние этаже. Лестничные пролёты на манер винтовой лестницы шли вдоль стен, очерчивая огромный квадрат, внутри которого зияло пустотой пространство метров двадцати пяти площадью. Зачем в прежние времена так строили – непонятно

От «Владимирской» в 2007-ом я частенько ходил на работу, когда трудился на реставрации Дома Журналистов на Невском. Рабочий день начинался в 8 утра, и в это время на Владимирском проспекте людей почти не было – мне это нравилось. Впрочем, в такое время и на Невском довольно пустынно.

Здание Дома Журналистов некогда принадлежал герою одной из русско-турецких войн генералу Сухозанету. В императорском Петербурге поговаривали о том, что он был человеком довольно-таки свободных нравов. Может быть, даже оргии проводил у себя, кто знает!

Именно в Доме журналистов я познакомился с Сашей Каменским – рослым парнем с грубоватыми манерами. Во время очередного перекура я прочитал ему свои стихи, а он предложил мне помощь в создании настоящей панк-группы.

Сейчас Сашка, пять лет проведя как бас-гитарист группы «Декабрь», играет в своей группе «Стереозвук», мой музыкальный коллектив существует до сих пор, а дом Сухозанета стоит на прежнем месте.

Я не могу вспомнить ни одной интересной истории, связанной с «Владимирской» – сюда я всегда попадал как-то случайно. То шёл куда-то, то откуда-то.

Мне даже немного стыдно от того, что я совершенно не знаю этого района так, как знают его старожилы.

До сих пор, если я там и оказываюсь, то происходит это совершенно случайно…

ПУШКИНСКАЯ

Станция «Пушкинская» находится рядом с Витебским вокзалом – между прочим, самым первым вокзалом, построенным в России. С него можно доехать до города Пушкин, где в Царскосельском лицее учился одноимённый Поэт. Вокзал необычайно красив – огромное пространство, куча железных конструкций: его здание приняло свой привычный для жителей города вид только в начале двадцатого века и стало одним из первых общественных зданий в стиле модерн.

Интересно, что «Пушкинская» – единственная станция петербургского метро, привязанная к вокзалу, но не имеющая на него выход – от метро до вокзала нужно идти по улице. В подземном перронном зале «Пушкинской» установлен первый в Петербурге подземный памятник. По названию станции легко догадаться, кому!

Недалеко от станции метро расположен Театр Юного Зрителя – летом перед серым зданием ТЮЗа шумит ребятня: тут устанавливают простенькие аттракционы и периодически проводят театрализованные шоу.

На площади перед театром когда-то чуть не расстреляли Достоевского. Федор Михайлович был вхож в один из оппозиционных кружков. Его членов арестовали в 1849. Проведя восемь месяцев в заключении, Достоевский с другими членами кружка был вывезен на Семёновский плац – так раньше называлось это место. На плацу был зачитан смертный приговор. В самый последний момент, правда, сообщили о помиловании и замене смертной казни каторгой. Но, согласитесь, жестоко. Говорят, что один из «приговорённых» от испуга сошёл с ума!

В самом театре я был всего один раз. Не помню, на каком спектакле, но это был настоящий спектакль с настоящими актёрами. До этого я был только в театре кукол, и представление с живыми людьми мной воспринималось как акт некой инициации – это как перейти с мультиков на фильмы или с журнала «Весёлые картинки» на «Трамвай». Помню, когда моя мать оформила подписку на «Трамвай» и пришёл первый номер, мне почему-то стыдно было смотреть на фотографию лысой чёрно-белой девочки на первой странице под цветастой обложкой – слишком уж непривычно в журнале для детей было видеть что-то кроме рисунков. Тоже самое у меня было на том спектакле – я не мог понять, почему дяди и тёти говорят не своими словами и делают несвойственные им вещи. Одно дело поролоновая лягушка на верёвочках, а другое – толстый дядя эту лягушку изображающий. В общем-то, после посещения Театра Юного Зрителя я разочаровался – ждал какого-то волшебства, а увидел ёрничество и кривляния…

За ТЮЗом, высится здание крупного торгового центра – здесь расположен океанариум, от чего слово «Океанариум» стало использоваться жителями города для обозначения этого громоздкого сооружения как его название.

Под самой крышей торгового центра находится застеклённая мансарда. Здесь одно время собирались поэты. Мероприятия с их участием проходили каждую неделю, всё это дело носило название «Street-ЛИТО «Послушайте!». Концепция была такова, что поэты читают свои стихи, по сути, посреди огромного торгового центра, и его шум должен был создавать атмосферу улицы.

На самом деле шума там слышно не было, а вот орущие в микрофон поэты периодически пугали мирно бредущих между секциями обывателей. Ещё бы, идёшь ты шубу покупать, а тут как крикнет кто-то сверху что-то непонятное и зарифмованное!

Если от «Пушкинской» по Гороховой улице, которая начинается от ТЮЗа, пойти в сторону Фонтанки и свернуть направо, то под аркой легко обнаружить клуб «Манхэттен». Его называют одним из старейших клубов Питера: уютный зал со столами и низкой сценой, отдельный бар, отдельный выставочный зал при входе. Когда-то на концерт моей группы в «Манхэттен» занесло писательницу Юлю Лемеш. Свои впечатления от концерта она изложила во второй части своей книжки «Убить эмо». Сейчас, периодически пролистывая эту книгу, я раз за разом возвращаюсь мысленно в это место. Если на Площади Восстания бьётся сердце города, то именно в «Манхэттене» прячется от посторонних глаз его реинкарнированая душа – в прошлой жизни, говорят, она бродила по мрачным закоулкам Петербурга Достоевского…

Здание, где расположился «Манхэттен», вплотную примыкает к Областному Сборному пункту – именно отсюда развозят по частям молодых призывников.

Я служил в танковых войсках и сам, занимая должность заместителя командира роты по воспитательной работе, ездил, в том числе, и сюда за молодым пополнением. Как-то раз я с «целым» капитаном и прапорщиком приехали на этот сборный пункт за молодняком…

Система на Сборном Пункте такая – сначала солдат отбирают для элитных войск – внутренних, ВДВ, разведки, флота… В танкисты шли те, кто оставался. Кто не подходил в танковые войска, отправлялись в стройбат. Основным критерием отбора был рост. Учитывая, что мне с моим метр семьдесят три и довольно худощавым телосложением в танке невероятно тесно, легко можно представить, какими должны быть танкисты… Такими же, как подводники, но для подводного флота бойцов отбирали по многим критериям, и нам оставались далеко не самые лучшие ребята небольшого роста.

Товарищ капитан поручил мне проследить, чтоб молодым выдали вещевое довольствие, а сам пошёл куда-то с прапорщиком. Когда они вернулись, оказалось, что они оба пьяны.

– Вот, посмотрите на пьяного прапорщика, – проходя мимо очереди молодых, стоящих за формой, причитал прапорщик, – это армия, мать её…

Сегодня в армии неплохо с деньгами, а в 2006-ом подсобником я зарабатывал ровно в два раза больше той суммы, которую стал получать, будучи офицером. Не знаю, как сейчас, но тогда в частях пили действительно много, и то, что прапорщик был под шафе не казалось чем-то экзотическим. Скорее, это было нормой, учитывая, что уже наступил вечер.

Посадив пьяного капитана и прапорщика в автобус, я построил перед дверями сборного пункта молодое пополнение и попытался их подбодрить. Я смотрел в их испуганные и растерянные глаза и говорил:

– Ребята, пока я могу обращаться к вам именно так, я прекрасно понимаю, что сейчас вы воспринимает меня как исчадие ада, как того, кто вырвал вас из обыденной жизни и хочет отвезти в страшное место под названием военная часть. Поверьте, я прекрасно понимаю, что вы чувствуете, и как вам хочется вернуться домой, но мой вам совет, не смотрите на армию как на что-то плохое, не смотрите на неё как на пустое времяпрепровождение. Смотрите на неё как на кладезь полезного опыта. Потом вы будете рассказывать о службе своим друзьям и девчонкам, и ностальгия по армейским будням нет-нет, да напомнит о себе…

Ну, или что-то типа того. Не знаю, замучила ли этих парней после ухода со службы ностальгия и тому подобное. Лично меня, нет. Хотя иногда бывает, не скрою.

Будущие солдаты погрузились в автобус. Я, попрощавшись с капитаном и прапорщиком, через арку вырулил на Гороховую – так как жил я всё-таки не в части, а дома, возвращаться со всеми в часть не было смысла. Да и час был поздний.

Зайдя в магазин, я купил красно-черную банку с коктейлем и, открыв её, отхлебнул пахнущую алкоголем и вишнёвым сиропом жидкость.

От сборного пункта до «Пушкинской» идти минут десять. Небо было пронзительно чёрным, в свете фонарей кружились снежинки, а я шёл по Гороховой.

Если смотреть с Гороховой на Адмиралтейство, то это здание видишь, если так можно выразиться, в фас. Это связано с тем, что именно эта улица по плану должна была быть центральной. От Адмиралтейства отходит три своеобразных луча – Гороховая улица по центру, Вознесенский и Невский по сторонам. Почему дорога для подвоза строительных материалов стала главным проспектом Питера я не знаю. Просто так совпало. Видимо, Гороховая слишком узкая для того, чтоб на ней проводить праздники и парады. Да и общая мрачность Гороховой не располагает к торжествам: узкие тротуары, угрюмые дома… Когда-то по этой улице бродил Достоевский, тут же жил Распутин. Словом, не слишком приветливое место.

С Гороховой я свернул на Загородный, допил коктейль, выбросил банку в урну и спустился в метро. Дома был через час. Снял форму, включил музыку, что-то поужинал и заснул….