Был уже май с теплым солнцем и синим небом. В клумбах пестрели яркие цветы. Вдоль аллей зеленели деревца. Среди желтых одуванчиков и сочной травы лениво бродили упитанные кошаки – которых подкармливали местные старушки.

Метрах в четырехстах от дома протекала мутная речка с усыпанными камушками берегами. Не речке гоготали утки. Иногда мы с Маликой выходили покидать пернатой водоплавающей братии хлебные крошки.

Сидящим на скамейках бабусям я и Малика часто попадались на глаза держащимися за руки. Нас считали парой.

«Какие молодые, хорошенькие!..» – умилялись бабуси.

Ох, знали бы они нашу подноготную!.. Небось, выронили бы вставные челюсти на асфальт.

Я горячо, всем сердцем, каждым атомом души любил Малику. А Малика искренне мне симпатизировала. Почему бы нам тогда и не быть парнем и девушкой?.. Но нет. Мы были просто друзьями. Только друзьями…

Все дело было в ремесле, которым промышляла Малика. Она занималась проституцией – и не видела в этом ничего зазорного. Пока я присматривал в зоогостинице за котами – Малика ублажала очередную жирную свинью.

Я просыпался от играющей на телефоне мелодии рано утром. Малика тоже приоткрывала глаза – и сладко зевала, натягивая одеяло по самый подбородок.

Я умывался, чистил зубы и причесывался. Шел на кухню – ставил чайник и нарезал бутерброды с колбасой и сыром. Потом тормошил Малику.

– Будешь кофе?..

– Давай, дружок…

Заспанная, растрепанная – Малика поднималась с постели и набрасывала свой японский халатик. Мы пили ароматный молочный кофе. Закусывали бутербродами.

За скромным завтраком Малика щебетала беззаботной птичкой. Рассказывала, что видела во сне:

– Представь себе, солнышко: мне надо пересечь болото. И сделать это можно только прыгая по спинам крокодилов…

Или:

– Мне приснилось, родной, что я превратилась в блохастого уличного котенка. Роюсь в мусоре – чтобы найти себе пропитание. Шарахаюсь от здоровенных черно-серых ворон. А потом меня подбирает добрая девочка. Купает в тазике, в теплой водице – и расчесывает…

Я слушал – и улыбался.

Малика называла меня «солнышком», «котиком», «родным». Но это было не столько выражением хорошего отношения ко мне – сколько профессиональной привычкой. «Ночная бабочка» флиртует с каждым, у кого что-то болтается между ног.

От понимания такой неприглядной истины мне становилось горько, как от касторки. И все-таки – я улыбался. Я радовался уже и тому, что вижу Малику каждый день. Что мы едим и пьем за одним столом. Что она – если разобраться – выделяет меня из общего скопища мужчин. Все для нее – только грязные, похотливые самцы, с которых она стрижет деньги за секс. А я – друг. Мы вскладчину снимаем квартиру. Вместе затариваемся в ближайшем супермаркете.

Малика рассказывает мне свои сны. Наконец – она приняла от меня в подарок цветы.

После кофе и бутеров Малика снова ложилась в постель. Моя красавица никуда не торопилась. И могла позволить себе валяться хоть до одиннадцати утра.

А я – сунув в рюкзак контейнер с салатом из огурцов-помидоров – отправлялся на работу.

Утро в зоогостинице было самой страдной порой. Надо было подмести и вымыть коридор; убраться в каждом «аквариуме». Налить кошакам в миски свежую отфильтрованную воду. Насыпать корм в блюдца.

Стоило открыть один бокс – как хвостатый постоялец выскакивал в коридор и пускался носиться по помещению. Нужно было проявить обезьянье проворство – чтобы вернуть прыгуна на место.

Потом я через прозрачное «аквариумное» стекло снимал котеек на телефон – и посылал фотки счастливым хозяевам четвероногих. Мол, докладываю: все у вашего Маси хорошо – только мяукает больно громко.

Покончив с делами – я утирал пот со лба. Кипятил воду в электрочайнике. Налив себе кофе – проваливался пятой точкой в пуфик и уставлял глаза в раскрытый томик Джами.

Поначалу я читал не отрываясь. Проникаясь терзаниями лирического героя – влюбленного в прекрасную, но гордую и жестокую, пери. Но скоро строчки начинали плясать у меня перед глазами. Я вспоминал собственную беспощадную пери – Малику. О, я принял от Малики никак не меньше мучений, чем лирический герой Джами – от своего идола!..

«Вот сейчас ты сидишь читаешь стишки, – гнусавил мне в ухо чертенок с левого плеча, – а твоя Малика раздвигает ножки перед каким-нибудь блудливым хряком – зарабатывая красные червонцы».

Такие мысли были, как стая шершней – жалящих, жалящих меня. Я ронял книжку – и тер глаза, из которых струились непрошеные соленые слезы.

Тогда я доставал заветный блокнот, брался за шариковую ручку – и записывал лившиеся из меня вместе со слезами стихи.

Кофе пью. Не сплю вторые сутки.

Одолела головная боль.

Таю по красивой проститутке…

Боги, боги!.. Это ли любовь?..

Помню, как сплетались мы в постели.

Звездами тогда блистала ночь.

А на утро – тяжкое похмелье.

И рассол не может здесь помочь.

Встала – и ушла она с рассветом…

Нового клиента ублажать.

И хотел я с быстротой ракеты

За продажным ангелом бежать.

А на простыне и одеяле –

Запахи чудесные духов…

Кофе пью. И думаю: не я ли

Подлинный дурак из дураков?..

Страстная любовь к Малике сделала из меня действительно поэта. Верно говорят: художник должен страдать. Я отошел от подражания восточным классикам – и нащупал свой стиль. Мне больше не приходилось вымучивать строчки. Стихи – как бы сами по себе – пеной всплывали из чаши моего сердца. Оставалось только записывать. В особо урожайные дни я выдавал аж по пять-шесть стихотворений.

Смена в кошачьем отеле длилась одиннадцать часов. За это время я успевал исписать несколько страничек заветного блокнота. Напоить-накормить кошачью братию. Убрать за той же братией экскременты из лотков. Похрустеть чипсами со вкусом шашлыка – купленными в автомате на первом этаже БЦ. Обменяться сообщениями с Маликой.

Малика писала:

«Уфф… Я у себя в апартаментах… Спровадила первого за сегодня дядечку… Скажу тебе: утомил меня знатно. Настаивал на позе «перевернутая наездница». Так что пришлось мне попрыгать… На вечер еще один кавалер намечается. Судя по голосу – неуверенный в себе мальчик. Девственник, наверное…».

Не знаю – неужели Малика не понимала, что своими откровениями насчет «дядечек» и «кавалеров» кромсает мне сердце, как ржавым ножом?.. Я был для нее вместо подружки – с которой делишься даже самыми стыдными секретами.

Я стискивал зубы. Сжимал кулаки. И плакал. Плакал. Как я ни крепился – струйки соленой влаги сбегали по щекам. Я хватал томик Джами – чтобы за чтением газелей и рубаи таджикско-персидского мастера забыть собственное едкое горе. Но лирикой Джами ненадолго удавалось отвлечься. Тогда я кидался к блокноту – чтобы записать уже свои стихи. Выхлестывавшиеся из меня, как багряная кровь из вспоротой вены…

Домой я возвращался – обыкновенно – раньше Малики. Оно понятно: «бабочки» порхают допоздна. Как грустно мне было вступать в пустую квартиру – похожую на неандертальскую пещеру!..

Я не находил себе места. Меня опять кусали мысли, что прямо сейчас какой-нибудь бегемот тискает и мнет Малику.

«Скоро буду, котик», – приходило сообщение от Малики. Или иногда: «Сегодня не жди. Я до утра с клиентом».

Если Малика не возвращалась ночевать – мое сердце разваливалось на кусочки, как ударенная о камень фарфоровая чашка. Хотелось выть, как псу с перебитой лапой. Я пил валерьянку – в слабой надежде, что от горьковатого настоя получится заснуть. Когда же я понимал, что забыться не удастся – шел на кухню и делал себе кофе. Я выливал в горло молочный кофе кружку за кружкой. И то и дело смахивал слезу с воспаленных глаз.

«А пока ты здесь рыдаешь, – издевался бесенок с левого плеча, – твою зазнобушку сношает какой-нибудь важный господин, по такому случаю поставивший тросточку в угол и снявший смокинг».

Ревность грызла меня бешеным волком. Как посмеялись надо мной боги, влюбив меня в проститутку!.. Я удивлялся: почему не обвалится потолок?.. Почему не задрожит земля?.. Почему я дышу и вижу – если Малика стала игрушкой для похотливых скотов?..

Чаще Малика – все-таки – возвращалась поздно вечером. К ее прибытию я успевал пожарить нарезанный соломкой картофель – к которому добавлял колечки лука и консервы «мясо цыпленка».

– Как вкусно!.. – Малика всегда хвалила мою стряпню, даже если картошка получалась малость горелой.

– Ухх… – откидывалась Малика на спинку стула. – Как я устала за день!.. Ну а ты?.. Как у тебя дела?..

Нервно сглатывая (при мысли о том, от чего так устала Малика) – я рассказывал про своих озорных котов.

– А стихи?.. – спрашивала Малика. – Ты писал сегодня стихи?..

– Да…

Я открывал блокнот – и зачитывал строки, которые сочинил на работе. Малика слушала с улыбкой – и не скупилась на комплименты:

– Браво!.. Великолепно!.. Ты настоящий поэт!.. Ты повенчан с музой!..

Кажется, у Малики и впрямь был вкус к поэзии. Красавица находила, что мои «жизненные» стихи – о том, о чем я мечтаю, о любви к проститутке – на порядок выше моих же подражаний Низами и Саади. И к слову: Малику нисколько не смущало, что проститутка, по которой сохнет до состояния газетного листа мой лирический герой – это сама Малика. Или проституткам в принципе неведомо такое чувство, как смущение?..

Малика убежденно говорила:

– Пойми: в отношении Навои и Джами ты можешь быть только эпигоном. Для настоящего поэта важно идти собственной дорогой. И ты эту дорогу нашел. Продолжай!.. Пиши о своих чувствах, переживаниях. Тут ты неповторим…

Слушая Малику – я нервно покусывал нижнюю губу. Мне хотелось и смеяться, и плакать.

О, Малика такая понимающая!.. Как верно она рассуждает о поэзии!.. Да только делает вид, что не улавливает, кем вызваны эти самые «чувства-переживания».

Я люблю свою темноглазую колдунью. Люблю. Люблю. Люблю. А она?.. Она относится ко мне как – извините!.. – к подружке с яйцами, которой можно пожаловаться на грубого клиента или на то, как ты устала после четырех часов секса с разными мужчинами.

Но, черт возьми, я дорожил и этим положением «подружки с яйцами». Я больше не смел говорить Малике о любви. Я должен поблагодарить небеса и за то, что могу быть рядом с Маликой хотя бы в качестве «подружки».

После ужина мы смотрели эпизод какого-нибудь легкого сериала. А затем отходили ко сну. Я укладывался на диван, а Малика на кровать – в разных концах комнаты.

Малика спала голой. «Не люблю, когда тело сжимают всякие резинки», – смеясь, говорила она. Без стеснения сняв лифчик и трусики – Малика ныряла под одеяло.

Я ощущал возбуждение, перемешенное с болью. В нескольких метрах от меня лежала обнаженная красавица!.. Я задыхался под одеялом. Утыкался лицом в подушку – чтобы не зареветь в голос.

Все же – Малика по-своему заботилась обо мне.

По ее инициативе – мы раз в неделю устраивали совместный выходной. В какой-нибудь день, когда у меня не было смены – Малика тоже не выезжала к клиентам. Чтобы провести время со мной.

В такой день мы просыпались поздно. Накинув свой «японский» халатик – Малика одаривала меня сияющей улыбкой и шла на кухню за кофе. Расслабленно валяясь на моем диванчике – мы выпивали по три-четыре чашки бодрящего ароматного напитка, который заедали баранками и бутербродами с сыром.

При этом мы весело болтали. Вернее – Малика щебетала беззаботной птичкой. Припоминала смешные случаи из своего детства. Игриво взлохмачивала мои пшеничного цвета волосы и восклицала: «Ты Иванушка!.. Иванушка из сказки!..».

Затем мы заказывали пиццу и роллы. А я добегал до супермаркета – за двумя или тремя бутылками красного вина.

Балуя свои вкусовые рецепторы пиццей с томатами и грибами, попивая из прозрачных бокалов темно-багряную «Кровь дракона» – мы смотрели с ноутбука кино. Это могла быть эротическая мелодрама про Антония и Клеопатру. Романтическая комедия из жизни менеджеров по продажам. Маразматический блокбастер про «рыцарей света», самурайскими мечами сражающихся с демонами в открытом космосе.

После фильма – продолжая потягивать вино – мы играли в города, как перекидывали друг другу мячик.

– Астрахань!..

– Норильск!..

– Калуга!..

Или – вооружившись каждый листком и ручкой – тягались в «морской бой».

– «А-четыре»!..

– Ранен…

– «А-три»!..

– Убит…

При всем этом Малика не переставала веселиться – и веселить меня. Она резвилась, как подросший детеныш сайгака. Не смолкал ее золотой смех.

Гвоздем программы были мои стихи. Покрываясь от волнения мурашками – я зачитывал из блокнота какой-нибудь свой новый шедевр. Малика слушала – и хлопала в ладоши.

Малика действительно была мне другом. Она была единственная ценительница моих стихов. И горячо уговаривала меня:

– Довольно писать в стол. Опубликуй что-нибудь из своих стихов в интернете. Разошли по издательствам!.. Можешь положиться на мое мнение: ты найдешь немало поклонников своего таланта!..

– Спасибо, Малика…

Меня очень трогало, что Малика верит в мое поэтическое дарование. Но выставить свои творения на суд публики я откровенно трусил. Как говорится: и хочется – и колется. Как всякий поэт, я мечтал о славе. Но я боялся: топающими мастодонтами набегут критики и раскатают меня, как тесто на лепешку. Мол, и рифмы у тебя – так себе. Ничего свежее «кровь»–«любовь» не придумал. И размер выдерживаешь с трудом. Заниматься бы тебе, сударь, не стихосложением – а вывозом мусора на тележке.

Совместный выходной заканчивался сексом.

Малика не любила меня, как девушка любит парня. Но – как преданный товарищ – заботилась об удовлетворении моих мужских потребностей. И раз в неделю забесплатно занималась со мной сексом. Не скажу, что Малика сама не получала от этого удовольствие.

Когда за окном темнело – только горели круглые оранжевые глаза фонарей – она зажигала люстру. Бросив на меня блестящий томный взгляд – освобождалась от своего расписанного иероглифами халатика. И садилась – подобрав под себя ноги – рядом со мной на диванчик.

Я сглатывал наполнившую рот обильную слюну.

– Смелее, – говорила Малика. – Я знаю: ты этого хочешь.

Под рукой у нее весьма кстати оказывался презерватив.

Сперва я трепетал от волнения – бережно касаясь нежных, как жасминовые бутоны, грудей Малики. Потом, охваченный бешеной страстью – покрывал поцелуями волосы, шею и плечи моей прекрасной подруги.

– Только не целуй в губы!.. – предупреждала Малика.

Я не понимал, зачем она настаивает на соблюдении этого «профессионального» запрета.

Я валил ее на спину. Малика разводила ноги. Я проникал в нее и принимался резко двигаться, прижимая ее к дивану. После нескольких толчков я – застонав – выплескивал семя.

– Да!.. – изгибаясь дугой и закрывая глаза восклицала Малика.

Минут десять-пятнадцать мы отдыхали, растянувшись на диване. Когда я снова был готов к «бою» – Малика натягивала мне новый презерватив. Она опять ложилась на спину и поднимала колени.

Я входил в Малику. И двигался быстро-быстро – с каждой секундой наращивая темп. Малика змеей вилась в моих крепких объятиях, охая и постанывая.

На сей раз я держался дольше. А когда – наконец – финишировал, удовольствие разливалось по каждому квадратному миллиметру моего тела.

Мы делали еще один перерыв на четверть часа. После чего вновь соединялись в соитии.

Когда я достигал разрядки – мы допивали вино, доедали пиццу, по очереди принимали душ и расходились по постелям.

– Спокойной ночи, золото, – ласково говорила мне Малика.

Я не сразу засыпал. После трех половых актов с любимой девушкой – мне было хорошо, так хорошо!.. Я испытывал эйфорию – как курильщик от кальяна. Я точно был вознагражден за все мучения, которые испытывал в течение недели. За каждую пролитую слезинку.

А назавтра все запускалось по-новому. Утренний кофе с бутербродами. Метро. Мяукающие – как бы приветствующие меня – кошаки. Уборка в «аквариумах». Ревность, раздирающая сердце. Стихи.

Так я и жил.

Несколько раз мне звонила бабушка. То она шипела, как королевская кобра – грозила, что разыщет меня через полицию. То сюсюкала меня, как малыша – обещая всевозможные коврижки за возвращение домой. «Я тебе пирог испеку, мальчик мой. С бараниной и грибами – как ты любишь…».

Но я был непреклонен.

Я сухо отвечал, что я взрослый человек и начал самостоятельную жизнь. Имею право: я совершеннолетний. Полицией меня не запугать – и пирогами не соблазнить.

Честно скажу: мне немного жаль было бабушку. Но куда сильнее было нежелание вновь оказаться у нее под туфлей. Так что я не раскаивался, что домашние пироги променял на покупную пиццу.

Я совсем забросил университет. И не появлялся там даже из любопытства. Я признался себе в том, что – на самом деле – всегда понимал: я не хочу быть юристом. До пенсии выносить лотки за кошками – да что там: даже мыть общественные туалеты – для меня лучше, чем протирать атласные брюки за телефоном в какой-нибудь адвокатской конторе.

Как ни больно мне было от того, что Малика спит с другими мужчинами – я чувствовал себя выпорхнувшей на волю птицей. И никаким отборным зерном меня невозможно заманить обратно в позолоченную клетку. Меня занимали в целом свете только кошки, поэзия и Малика.

12.Жук ползет на цветущий луг

Как-то после ужина (как всегда – мы поели жареной картошки с консервами) Малика взяла меня за руку:

– Ну, дорогой. Сегодня ты не отвертишься.

– А?.. – не понял я.

– Стихи!.. – сказала Малика. – Мы опубликуем в интернете твои стихи!..

– Да ну брось… – замямлил я, чувствуя, что краснею, как рак в кипятке.

– Пойдем, пойдем!.. – Малика чуть ли не силой поволокла меня в комнату. – Включай ноутбук.

Мы устроились с ноутбуком на диване.

– Та-а-ак, – деловито протянула Малика.

Она открыла сайт оседлай-хромого-пегаса-точка-ком.

– Может – не надо?.. – предпринял я вялую попытку сопротивления.

Хотя признаюсь: при виде заглавной страницы сайта у меня зажглись глаза. Какой служитель музы не грезит о признании?..

– Надо, надо, – с настойчивостью произнесла Малика. – Негоже зарывать свой талант.

Малика заставила меня зарегистрироваться на «Хромом пегасе». (Да я уже особо и не возражал). Она подобрала для моего профиля фото, на котором – по ее мнению – я отлично удался. И звучный афоризм: «Если жук переползает от одной навозной кучи к другой – то когда-нибудь приползет на цветущий луг. Если жук просто сидит в навозной куче и размышляет – то никуда не приползет».

– Не время переминаться с лапки на лапку, жучок!.. – весело сказала Малика. – Время ползти к славе!..

Из файла с моей лирикой Малика скопировала дюжину стихотворений – и разместила на вновь созданной страничке. Удовлетворенно заключила:

– Вот так. Прекрасно.

Подумав, предложила:

– Давай не заглядывать на твою страничку до следующего вечера. А когда посмотрим – там, наверное, будет уже туча комментариев.

– Ну что?.. – спросил я. – Теперь попьем чаю – и спать?..

– Не-ет!.. – шутливо погрозила мне пальчиком Малика. – Мы еще не закончили с твоими стихами.

Малика пробила в поисковике: «Издательства ищут поэтов». И стала открывать – один за другим – сайты издательств. На каждом сайте Малика смотрела раздел «Контакты» – и отправляла на электронную почту издательства файл с моими стихами, лихо «настучав» сопроводительное письмо.

– Я уже вижу, – мечтательно проговорила Малика, – твоя книжка стихов на полке магазина!..

В файле было под семьдесят стихотворений. Пожалуй, на тоненькую книжицу карманного формата действительно хватило бы.

– А издательства не завернут мои вирши?.. – высказал я опасение.

– Ну что ты, зайчик!.. – Малика игриво взъерошила мне волосы. – Двадцать девять издательств – может – и завернут. А тридцатое тебя обязательно опубликует. Я голову на отсечение даю: ты еще станешь знаменитым поэтом!..

Малика отправила мои стихи более чем трем десяткам издательств.

Потом мы гоняли чай с печеньем, вареньем и медом. Малика заливалась райской птичкой. Рисовала словами – как кисточкой – целые картины. Как я – с бледным лицом и горящим взглядом, с розой в петлице фрака – раздаю автографы на книжной ярмарке.

Я и сам отчасти заразился оптимизмом Малики. Так как в глубине души тоже считал: мои стихи должны звучать на публике. Мне живо представилось: полный зал; аккуратные мужчины и нарядные женщины. Профессиональный декламатор произносит с освещенной сцены:

Я обещал тебе с небес достать луну…

После чаю мы отправились спать. Малика напоследок чмокнула меня в щечку:

– И не забудь, дорогой: завтра на работе не смотри свою страничку на «Хромом пегасе». Вечером в торжественной обстановке вместе прочтем все комментарии!..

– Да. А если никто не прокомментирует?.. – повесил я было нос.

– Выше голову, капитан!.. – засмеялась Малика и двинулась к постели, на ходу снимая свой японский халатик.

Полночи я ворочался с распахнутыми глазами. Все глядел во тьму. Малика разволновала меня вниманием к моей поэзии. Меня кидало – образно говоря – вверх-вниз, как на качелях.

То я верил, что меня ждет признание от тысяч читателей. Что мою книжку напечатают. То накатывало уныние: я мусорный бездарный рифмоплет – а не поэт. Мои вирши в интернете прочтут два с половиной калеки. И то – только затем, чтобы сказать свое веское: «Фу-у!.. Что это за дерьмо на лопате?».

Утром я накормил Малику яичницей с колбасой и колечками лука. Напоил молочным кофе. Я не слишком-то выспался. В голове шумело.

– Все хорошо? – взяла меня за руку Малика. – Сегодня вечером смотрим страничку на «Хромом пегасе». Так?.. Кстати, завтрак был восхитительный, мой Саади!..

«Саади»!.. Я кисло улыбнулся. По крайней мере, один человек – Малика – верит в мой поэтический талант. А заодно и в мое кулинарное искусство. Хех.

После завтрака Малика вернулась в постельку досматривать сны. А я поехал к своим кошакам.

На работе я – как всегда – потчевал хвостатых постояльцев сухим и влажным кормом. Менял наполнитель в лотках. В перерывах – хрустел чипсами, зависал в телефоне, читал Низами.

Честно скажу: меня так и тянуло хоть одним глазком заглянуть на «Хромого пегаса». Интересны читателям мои стихи или нет?..

Больше всего я боялся пустоты на месте комментариев. Если какой-то критик с раздвоенным змеиным языком обольет твое творение грязью – ты всегда можешь сказать: «Я художник – я так вижу. А ты ничего не понимаешь». Гораздо хуже – когда тебя просто не читают.

Но я помнил, о чем мы условились с Маликой – и не подсмотрел за происходящем на страничке ни краешком глаза.

Когда я приехал с работы – Малика, к удивлению моему, была дома.

– Приветствую нового Джами!.. – одарила меня красавица сияющей улыбкой.

Малика объяснила, что обошлась сегодня парочкой клиентов – чтобы пораньше попасть домой и зайти со мной на оседлай-хромого-пегаса-ком. В сердце у меня кольнуло – как всегда, когда что-либо напоминало, что Малика проститутка.

– Садись за стол, – пригласила меня нежная гурия. – Сперва поедим.

Оказалось: Малика шикарно позаботилась об ужине. Она подала румяное жареное мясо с фасолью, зеленью и помидорами. На запивку – ананасовый сок. К чаю – печенье и шоколадные конфеты.

Я удовлетворенно погладил себя по животу. Все же насколько лучше, когда по кухне прогулялись женские ручки. Каким бы там поваром в белом колпаке я ни был.

– Идем!.. – после сытного ужина Малика потянула меня в комнату.

Приземлившись на диванчик – мы включили ноутбук. Сердце мое затрепыхалось, как птичка в силках. Сейчас мы увидим: закидали меня на сайте комьями грязи или похвалили. Я смахнул каплю пота со лба.

– Не волнуйся, – беря меня за руку, нежно сказала Малика.

Мы открыли сайт.

«У вас пятьдесят непрочитанных комментариев», – гласило уведомление на моей страничке.

Я взмок. Пульс у меня подскочил. Что если эти пятьдесят комментов – пятьдесят плевков ядовитой желчью?..

А Малика радостно захлопала в ладоши:

– Ты посмотри: полсотни отзывов!.. Тебя читают, котик мой!..

Мы открыли комментарии.

«Кофе. Бессонница. Проститутки, – писал пользователь под ником Ромбический питон. – Это невозможно. Ничего поэтического!..».

«Потому что это сама жизнь!.. – возражала Инесса ноль-два. – По-настоящему пронзительная лирика. Автор, спасибо!».

«Неужели не о чем писать, кроме как о любви к проститутке?.. – возмущался Ивашка семь. – Наш рифмоплет – должно быть – знатный ходок по борделям».

«А по-вашему, поэзия – это только про бабочек и цветочки?.. – парировал Ученый ягуар. – Нет!.. Литература должна освещать и самые темные стороны жизни человека и общества…».

Такого рода полемика кипела в комментариях под моими стихотворениями. Рецензенты почти поровну поделились на два лагеря. Одни превозносили мою поэзию за выразительность и жизненность. Другие – с не меньшим упорством – обвиняли меня в том, что я любитель порыться в испачканном зловонном белье.

– Твои стихи читают!.. Читают!.. – с блестящими глазами ликовала Малика.

– Сколько народу меня поругало… – сдулся я.

– Ну и что же?.. – отозвалась Малика. – Твои стихи – не апельсин, чтобы нравиться всем без разбору. Ты лучше считай, сколько людей оценили твое творчество. Да и критиканов твоя поэзия явно задела за живое. Читая твои стихи – никто снисходительно не позевывал.

Я слабо улыбнулся: Малика была – конечно – права.

– А теперь давай рассылать твою лирику по издательствам, – сказала моя деятельная красавица.

– Но мы уже рассылали… – замямлил я.

– Разослали в тридцать издательств – а надо в шестьдесят. Мы же не знаем, какое издательство заинтересуется твоими стихами, – заявила Малика.

Мы провозились за ноутбуком до ночи. И отправили файл с моими стихами – наверное – во все издательства, которые указали в интернете свою электронную почту.

– Из нескольких десятков издательств – одно, два, три захотят напечатать твою книжку, – сказала рассудительная Малика.

Выпив по стакану ананасового сока – мы почистили зубы и отправились спать. Малика – в кровать, а я – на свой диван.

Я уже начал дремать, когда услышал тихие шаги. Я разлепил веки: Малика подошла к моему дивану. Стянув с меня одеяло – она ловко надела мне на пенис презерватив. Затем сбросила халатик – под которым не было белья. И села мне на бедра.

– Награда великому поэту, – сказала Малика.

Мне показалось, что я и в полумраке вижу, как она улыбается.

Она ввела мой член себе в вагину и начала двигаться. Я застонал – до того мне было хорошо…

13.Как жаль, что мы не боги…

Пожаловало лето.

Если в мае еще случались дожди, то в июне солнце – лившее с бирюзовых небес расплавленное золото – не заслоняли даже белые барашки-облака. Стояли чудесные ясные деньки. А ночи были короткие, как вздох.

С приходом лета я почувствовал необыкновенную бодрость. Наш пригород казался мне филиалом рая. Все кругом меня радовало. И утки, плескавшиеся на речке. И нежный ветерок – от которого шелестели кусты. И разжиревшие на подачках сердобольных старушек полосатые, черно-белые и трехцветные коты – лениво прогуливающиеся по изумрудно-зеленой траве среди ярко-желтых одуванчиков. И смешно прыгающие воробьишки.

Идя от автобусной остановки к дому – я пил коктейль и улыбался.

Я начал лето стихотворением о праздничных посиделках, которые мы с Маликой устраивали в совместные выходные:

Я целовать тебя хотел бы вновь и вновь.

Я поднимаю тост за грешную любовь.

Со мною небеса сыграли злую шутку.

И в жилах у меня воспламенилась кровь.

Я страстно полюбил – всем сердцем!.. – проститутку.

Она ко мне пришла из горько-сладких снов.

Платок узорный, весь затасканный – она.

Полуодетая и с чашею вина.

Я с ночи до утра петь песни буду с нею.

И кубок двести раз я выпью с не до дна.

Не только от вина – от слез своих хмелею.

Ей ни любовь моя, ни верность не нужна.

Я до рассвета буду ей читать стихи,

Сгорая на костре из страсти и тоски.

Но днем пора идти ей к новому клиенту.

Ее оружие – помада и духи.

А я ей расточал зачем-то комплименты.

«Ты ярче, чем луна…». Нет большей чепухи!..

Напрасно я ищу спасения в вине.

От собственной любви – лекарства нету мне.

Стихи были не лишены надрыва – но мне хотелось напевать их, как веселые частушки. Я сам цвел, как один из тех желтых одуванчиков, в которых играли уличные коты.

В чем тут было дело?..

Да в том, что это было первое лето, которое я встречал свободным человеком.

Июнь прошлого года был самым тяжким месяцем в моей жизни. Я сдавал чертову сессию в университете. Бабушка съела бы меня без соли и лука, если бы я провалился на экзаменах.

Это было как заколачивать гвозди в собственный череп. Или наизусть – не понимая ни слова, заучивать текст на бенгальском либо суахили. Я зубрил, зубрил юридические кодексы. Фолианты, над которыми я корпел – снились мне по ночам.

В июле бабушка – в награду за успешно сданные экзамены – вывезла меня отдыхать на море. Но это был отдых попугая, клетку с которым выставили на балкон. Под бдительным оком бабушки – не расслабишься. Коктейль не попьешь. Надо даже на мороженое выпрашивать денежку – как пацану в коротеньких шортиках.

Когда я заходил в воду – бабушка считала своим долгом крикнуть мне вслед: «Только не заплывай далеко!..». А когда – лежа под пляжным зонтом – я утыкался в книжку, ворчала: «Опять ты своего черта нерусского Низами читаешь!..».

Так было. А этим летом я был бодрее верблюда, шагающего без ноши. И пусть мне не светит поездка на море. Зато я сам зарабатываю себе на хлеб с маслом, вволю пишу стихи и живу под одной крышей с любимой девушкой.

Но Малика…

Она летом не расцвела. Наоборот – напоминала деревце, у которого под дуновением жгучего ветра свернулись лепестки. Или потухшую свечку.

Малика стала задумчивой. Часто грустила, сидя у окна. Даже в наши праздники по выходным – не могла отдаться веселью. Казалось: Малика ждет, что вот-вот случится что-то плохое. Ей и при наших занятиях сексом не удавалось расслабиться.

Меня это очень огорчало.

Однажды – приехав со смены – я застал Малику дома. Она скучала у окна.

– Сегодня мне хватило и пары клиентов, – бесцветным голосом пояснила Малика.

Она достала из холодильника тарелку с жареной картошкой и поставила греться в микроволновку – мне на ужин.

Я подошел к Малике. И настолько расхрабрился, что взял ее за руку. Спросил:

– Малика. Кто-то из клиентов тебя… обидел?..

От такого предположения у меня задергался кадык.

– Как клиенты могли меня обидеть?.. – так же без выражения отозвалась Малика. – Они меня просто трахают.

Выбирать слова было не в привычках Малики.

– А почему ты такая печальная?.. – не отступился я.

– Так… Летом на меня накатывает… грусть.

Я смотрел выжидательно – и Малика нехотя продолжила:

– Летом полным-полно цветов. Но на первом же осеннем ветру их лепестки осыплются. Так и я… мы. Жизнь человеческая коротка – а молодость еще короче. Вот я пока что цветущий куст. И на что я трачу юные годы?.. Я сплю с разными мужиками – только чтобы заработать на лекарства для мамы. Лет через десять я буду как изношенное пальто. Потом и вовсе – скрючусь и покроюсь морщинами. Чтобы в таком состоянии – когда у тебя зола изо всех щелей валится – доползти до края собственной могилы… Мне страшно об этом думать. Понимаешь?..