Патрик Леруа. Годы 1821—1830

– Сейчас принесу, – наконец прошелестела она и быстро вернулась с дешевой жестяной шкатулкой в руках, покрытой яркой росписью. Мадам Бонне поставила шкатулку перед Леруа.

– Все здесь, – сухо сообщила она и снова неподвижно замерла напротив него.

Леруа погрузился в изучение. Вскоре он убедился, что документы обладали несомненной подлинностью; он даже без труда, едва подпись де Бенажа оказалась перед его глазами, вспомнил, как Арно отрабатывал ее на скучных лекциях. Да, это была именно она, до последней вычурной завитушки.

На отдельном листке был записан адрес нотариуса.

– Поскольку Арно де Бенажу уже исполнилось пятьдесят, когда он официально признал свою незаконную дочь Шанталь, она имеет право не на одну пятую наследства, а на всё – целиком и полностью, – наконец заключил он. Старуха тревожно сжалась от его слов.

– Да, обладает, обладает, а что его воля, когда он уже покойник. Я это понимаю и против воли живых никогда не пойду, – торопливо заверила она его. – Я же говорю, можете их сжечь.

– Это было бы верхом глупости, – веско заявил Леруа. – О факте наличия этих бумаг сейчас знают только три взрослых человека. К счастью, нынешние владельцы замка не входят в их число. Безусловно, эта ситуация может измениться в худшую строну. Однако вы должны понять, что если вы избавитесь от документов, даже если прилюдно сожжете их в камине замка Моро, то нисколько не обезопасите этим свою внучку.

Она смотрела, не понимая.

– Вам просто не поверят, – вздохнул Леруа. – Не поверят, что нигде не существует второй или даже третьей должным образом заверенной копии. С документами они никогда не смогут избавиться от сомнений. Намного надежней избавиться от претендента на наследство; и поэтому вы должны как можно тщательней хранить бумаги, – укладывая документы обратно в шкатулку и протягивая ее старухе, заявил Леруа.

Старуха только недоверчиво покачала головой, поджав губы еще больше; она даже не прикоснулась к шкатулке.

– Это как в шахматах – есть пешка, и есть ферзь, – продолжал объяснять Леруа. – Можно сразу взять ферзя, но почти наверняка подставиться под удар пешки. Потому что если ваша внучка умрет, документы попадут в уголовный сыск, в газеты, куда угодно.

– И если бы я действительно представлял нынешних владельцев замка, то непременно бы согласился уничтожить бумаги, – добавил он. – Хотя бы для того, чтобы посмотреть на ваши дальнейшие действия.

– А если вы не по её поручению, то с чего сюда пришли? С чего бы это министерству было дело до того, кто наследник? Ему лишь бы налоги платили, разве не так? – выпалила старуха.

– Но это несправедливо, – спокойно возразил ей Леруа.

– Ну и…? – начала было мадам Бонне, но тут же осеклась, – Шанталь! Иди спать! – строго прикрикнула она.

В дверном проеме, вертя в руках куклу, стояла сероглазая девочка лет шести, одетая очень тепло. При одном взгляде на нее у Леруа в голове вразнобой зазвонили колокола. Он наконец понял, для кого он должен восстановить справедливость, и это знание принесло ему спокойствие. Леруа даже не сразу сообразил, что мелодия, которую он слышит, – незатейливый нежный мотив – издает кукла в руках девочки, а не звучит просто в его голове.

Фигурка в пышном платье с поднятыми вверх ручками медленно покачивалась из стороны в сторону в такт негромкой музыке к вящему удовольствию своей хозяйки. Шанталь, услышав приказ мадам Бонне, только помотала головой и подошла ее ближе, с любопытством рассматривая Леруа. Тот молчал, ему очень редко приходилось иметь дело с детьми.

– Какая у тебя красивая кукла, – наконец заметил он. – Можно взглянуть?

Девочка, поколебавшись, протянула ему куклу, не сводя пристального взгляда с Леруа.

Блестящие, медового оттенка волосы куклы были настоящими, заплетенными в косы и уложенными в сложную прическу; улыбающееся фарфоровое личико было искусно раскрашено. Еще Леруа заметил, что с платья тяжелого бордового атласа были аккуратно спороты все кружева и усеивающие прежде ткань жемчужины, а вместо них старательно пришиты простые цветные ленточки и яркие дешевые бусы.

– Это очень дорогая кукла, – заметил Леруа.

Неожиданно на лице мадам Бонне появилось что-то вроде улыбки, и она ответила:

– Это ее любимая кукла.

– Это подарок, – одновременно с ней серьезно сказала Шанталь, и, смутившись под взглядом бабушки, поспешно скрылась.

Мадам Бонне вздохнула.

– Дочка моя всегда была дурочкой, – неожиданно сказала она. – Но Шанталь на нее уже сейчас не похожа.

– Только толку с того? – словно спохватившись, добавила она, снова погружаясь в свой пессимизм. – Марта жила бестолково и умерла бестолково, попала под дилижанс; хорошо только, что я на нее никогда не полагалась и работы не бросила, когда она уговаривала… Ну а нам пока камин топить нечем.

Леруа уже встал. Словно вспомнив что-то, он достал и выложил на стол четыре банковских билета по тысяче франков.

Мадам Бонне непонимающе смотрела на деньги.

– Этого должно хватить, пока я не доведу дело о передаче наследства до конца, – сообщил Леруа, словно не замечая её испуг. – Только не меняйте свой адрес, чтобы я мог вас найти.

Глава 4. Размен вслепую

По форме второй приезд не слишком отличался от первого, бесконечно расходясь с ним по сути. Если в первый приезд Леруа был четко уверен в своих несложных обязанностях, а семья д’Эвре пребывала в некотором волнении, ещё не зная, встреча с каким диковинным чудищем им предстоит; то теперь хозяева замка были убеждены, что знают все намерения инспектора, продиктованные низменной корыстью, а Леруа, возвращаясь, чувствовал себя так, слово из наземного мира погружается в подводный, заполненный сумеречным светом, с обитателями, чьи образы и мысли разительно отличается от обитателей солнечного мира.

И еще поменялось ощущение времени – его вдруг стало нехватать, как на бегу не хватает воздуха. Причем всём. Не успел метр Дюпон дать ему адрес, как в дверь постучали и очень юный – пусть и хорошо одетый – поручитель ростовщика, некто Гимар, с порога заявил, что требует закрыть вексель на три тысячи франков. Казалось, что он учуял деньги, как волки чуят свежую падаль.

Леруа не придал большого значения тому, что на этот раз карета приехала спустя два часа, а не немедленно, тем более что он скоротал это время в интереснейшем разговоре с хозяином гостиницы; или что ручку его дорожного сундучка подхватили в последний момент, сперва позволив ему думать, что он будет взбираться по широкой мраморной лестнице, обремененный всеми своими пожитками, под насмешливыми взглядами братьев и сестры.

Но нет – насмешку не довели до крайности, и, пожалуй, такой тонкости он был обязан именно мадам Сильвии. Даже Шарль не позволил себе ничего, кроме слегка окрашенной ехидством реплики «Я вижу, вы оценили наше гостеприимство?», на что Леруа своим сухим голосом ответил «И очень высоко».

Зато, под вечер оказавшись в своей комнате, он в полной мере оценил и прочувствовал смысл выражения «холодный прием». Комната постепенно остывала – не протопили одну из печей двумя этажами ниже, и каменная кладка, вместо того, чтобы согревать, высасывала тепло из пальцев.

Ночью Леруа смог заснуть, только одев еще две рубашки; поверх одеяла он уложил свой дорожный костюм и, забравшись в постель, сжался в попытке сохранить тепло. Утром он увидел другие перемены в отношении к нему хозяев замка – вместо приглашения на завтрак он получил сам завтрак в свою остывшую, как ледник, комнату. Правда, кофе, благодарение Богу, был горячим.

Принесла завтрак Николь; по-видимому, только она одна искренне радовалась возвращению Леруа, о чем и поспешила рассказать.

– Ой, как же вам здесь не рады! – весело заявила она.

– И ты, Николь? – полюбопытствовал Леруа.

– Да вы что, я то как раз да, я рада, и очень, но я вот слышала, как мсье Жан обещал вам руки с ногами местами поменять, чтобы вы быстрее отсюда укатились, – хихикнула Николь, видимо, представив себе эту занятную картину.

– И что же ему мсье Шарль ответил?

– Сказал, что лучше бы Жан пригласил вас на охоту, но вы, «к сожалениюююу», – передразнила Николь тягучие аристократические интонации, – уже отказались.

– Да, действительно, – пробормотал Леруа. – Гмм… Николь…

Он снова вспомнил о своем письме Надалю, но, поколебавшись, решил ничего не говорить девочке, пока он не получил определенного ответа. Впрочем, у него уже начал складываться план, как действовать в случае отказа; потому что Леруа с нарастающей тревогой чувствовал, что Николь, с ее искренностью и простодушной болтливостью, не должна находиться в замке, это место подходит ей даже меньше, чем она ему.

– Да? – поторопила его Николь, увидев, как глубоко Леруа погрузился в размышления, или «остекленел», как она выразилась.

– Тебе следует поменьше говорить о том, что ты слышишь, – наконец решился Леруа.

– Но вам-то можно, правда? – беззаботно отмахнулась она. – Ой, чуть не забыла сказать! Мадам ждет вас после завтрака в своем кабинете и просит не задерживаться.

– Не волнуйся, я не заставлю ее ждать, – заверил Николь Леруа.

– Ну и хорошо, – хмыкнула Николь. – Тогда я пойду? – добавила она и не обманулась в своих ожиданиях, получив очередные десять франков.

– Как я рада, что вы вернулись! – уже за порогом искренне сообщила она. – Я так скоро новое платье куплю!

* * *

Леруа поспешил разделаться с завтраком и отправился на встречу к вдове. Тусклое предзимнее солнце даже утром не давало достаточно света, и сегодня в кабинете мадам горело несколько свечей в канделябрах, и царил приятный аромат пчелиного воска. Переменчивый теплый свет ложился на неизменный ворох бумаг на столе, на тонкие пальцы с розовыми ноготками, мягко обрисовывал лицо в тяжелой раме черных волос. Сильвия улыбнулась ему.

– Доброе утро, мсье Леруа.

– Доброе утро, – сдержанно поклонился инспектор.

– Прошу вас, садитесь.

Она несколько театрально вздохнула.

– Я думаю, что мне нужно было лично заняться этим с самого начала, не передоверяя Жанно. Всегда ведь лучше делать свои ошибки, чем расплачиваться за чужие недостатки, верно? – мадам Бенаж приподняла брови.

– Полностью с вами согласен, – подтвердил Леруа, устраиваясь в кресле.

– Давайте начнем с самых серьезных оплошностей…

Намеки, угрозы, шутки, одинаково легко срывающиеся с ее губ и легко тающие в теплом воздухе. Изящно выстроенные попытки мадам Бенаж выяснить его намерения разбивались о самую искреннюю готовность Леруа проделать всю работу заново, исправить все допущенные ранее недочеты. Да, из министерства, опередив возвращавшегося инспектора буквально на пару часов, пришло официальное письмо, с требованием «уточнений». Да, это письмо не могло быть направлено без участия Леруа. Ну и что? Он ведь просто желает лучше сделать свою работу. Это напускное простодушие раздражало вдову все больше и больше, движения рук перестали быть такими плавными, в голосе вместо меда зазвучал хрусталь.

Но она искусно сдерживаясь, не позволяя улыбке покинуть лицо.

А Леруа, наблюдая за этими переменами, внутренне забавлялся, снова вспоминая роскошные многоцветные иллюстрации в сборнике сказок. Художник был неправ, изображая мачеху как уродливую черноволосую ведьму.

Ведь настоящая мачеха, – думал Леруа, – та, что сумела женить на себе безутешного богатого вдовца, наверняка была очаровательна, и умела гневаться так, чтобы это не наносило ни малейшего ущерба ее красоте.

Да, разговор с мадам Бенаж и в самом деле доставил Леруа удовольствие, но от разговора с ее братом он ничего подобного не ожидал, и не обманулся. Это ожидание изрядно испортило ему день, ведь Шарль нашел его только вечером в библиотеке. Леруа как раз раскрыл книгу, помеченную экслибрисом Арно.

– У вас хорошая библиотека, – поприветствовал его Леруа.

– Надеетесь, что она станет вашей? – с особой четкостью выговаривая каждое слово, спросил Шарль д’Эвре.

– Не трудитесь изображать удивление, прошу, – фыркнул он и сел в кресло, вынуждая Леруа последовать его примеру.

– Вы сами сегодня дали понять, что вам нужно нечто большее, чем деньги, – сообщил он, и все же был удивлен, когда Леруа невозмутимо кивнул в ответ.

– Вы, безусловно, правы, – согласился инспектор и захлопнул книгу.

Шарль несколько принуждено улыбнулся.

– Даже не знаю, чем больше восхищаться – вашей смелостью или вашей неосмотрительностью, – добавил Шарль и замолчал, видимо, ожидая расспросов от собеседника, но так и не дождался и поэтому был вынужден продолжить сам.

– Я не знаю, как вам пришла в голову мысль, что вы можете получить от нас больше, чем уже получили. Но я вижу, что вы уже проделали серьезную работу в этом направлении.

Леруа не спешил отрицать своих заслуг, и кулаки д’Эвре на мгновение сжались.

– Я понимаю: в армии вас обошли и с деньгами, и с титулом, карьера в министерстве тоже не сложилась, и вы решили, что разбогатеть никогда не поздно, – любезным тоном рассуждал д’Эвре дальше.

– Но неужели вы могли хоть минуту всерьез думать, что министр финансов Лекуэн, который переживал все ужасы эмиграции, посмотрит сквозь пальцы на то, что участник наполеоновских кампаний, какой-то мсье, вымогает взятку у потомственных дворян?

Несмотря на риторический тон задаваемых вопросов, д’Эвре, казалось, всерьез ждал от Леруа ответа, но тот снова промолчал, рассматривая переплет.

– Когда неудачник отчаянно пытается вырваться из своего круга, на это забавно смотреть – но недолго, – усмехнулся д’Эвре. – Зрелище затягивается, и вы становитесь утомительным. Вы беспокоите мою сестру.

– Я мог бы уже сейчас сообщить министру о том, что вы специально затягиваете дело. После этого… мне будут интересны три вещи: успеете ли вы собрать вещи, прежде чем вас уволят, как быстро сопьетесь, и что с вами сделают журналисты. Но пока я не хочу этого делать.

– Потому что тогда неизбежно всплывет дело Синей бороды, и имя мадам Бенаж снова появиться в газетах рядом с моим, – услужливо добавил Леруа.

– Для парижских домохозяек она опять станет «бедной, несчастной женщиной», – уточнил он.

У д’Эвре дернулась щека, но он сдержался.

– Именно так. Поэтому я предлагаю вам то, чего вы совершенно не заслуживаете.

– И что же это? – скучающе спросил Леруа.

– Вы добросовестно и точно заканчиваете свою работу как можно быстрее, приносите извинения и убираетесь прочь со всеми необходимыми документами. И больше не возвращаетесь – никогда.

Леруа открыл рот, собираясь что-то сказать, но д’Эвре снова его перебил.

– Полученную от нас сумму, так и быть, можете оставить себе, – брезгливо сообщил он.

– А вы что-то хотели сказать?

Леруа кашлянул, пожевал губами, вздохнул…

– Я согласен со всеми вашими предложениями, – полушепотом, словно у него внезапно сел голос, сказал инспектор.

Услышав это, д’Эвре встал и, не прощаясь, вышел из библиотеки.

Глядя ему в спину, Леруа размышлял о том, действительно ли он разглядел хорошо скрытый за презрением страх, или ему показалось.

Тем не менее, Леруа прекрасно понимал, что угрозы Шарля были реальны и очень весомы, а, следовательно, господину инспектору нужно было поторопиться.

* * *

Когда Леруа проснулся, ночь еще не вполне уступила свое место утру. Дождь, который вечером безуспешно пытался убаюкать Леруа, за ночь набрался сил и превратился в сильнейшую грозу, которая беспрестанно хлестала в окна водой и ветром.

Такая погода весьма располагает к тому, открыв глаза и вглядевшись в мрак за окном, снова закрыть их как минимум на полчаса, но раздумья Леруа, вернувшись, навалились на него куда тяжелей, чем пуховое одеяло, и быстро прогнали сон.

Через несколько минут, инспектор, сидя за столом, снова мысленно подбирал аргументы для своей встречи с Гийомом. Что-то подсказывало, что убедить Гийома в виновности хозяев замка – не главное, главное – убедить его действовать. Захочет ли он пойти на такой риск, если справедливость для него, как и для большинства людей, остается абстрактным понятием? Глядя на погоду за окном, он понял, что о пешей прогулке не может быть и речи. Придется брать карету в замке, платить кучеру…

Леруа взялся за свою рутинную работу, он искал и исправлял в документах тщательно продуманные им самим ошибки. Привычное занятие успокоило его куда больше, чем он мог на это рассчитывать, и только чувство голода вернуло его к действительности; Леруа взглянул на часы и понял, что Николь давно должна была принести завтрак. «Опять намекают, что мне здесь не рады?» – предположил Леруа; правда, это плохо вязалось с вернувшимся в комнату теплом, зато хорошо согласовывалось с непоследовательной женской мстительностью. «Придется спуститься на кухню, надеюсь, они не откажутся продать мне хлеб, сыр и яблоки» – пожал Леруа плечами.

Где кухня, он уже приблизительно знал, и отправился туда за провизией.

В коридорах было сумрачно, неуютно и очень сыро, по ним, как целая стая привидений, веял ледяной сквозняк, и Леруа заторопился еще больше.

Он спускался вниз по длинной витой лестнице, и звук его шагов разносился вперед и вниз гулким, как в колодце, эхом. Он остановился только один раз: когда в стенах он заметил глубокие острые зарубки. Леруа медленно провел по ним пальцем: их глубина ясно говорила, что в тот вечер Арно был в дикой, слепой ярости.

Из оцепенения Леруа вывела барабанная дробь, которую выбили капли дождя по полу где-то недалеко внизу. Дождь и ветер были слышны даже слишком отчетливо, и Леруа понял, что пролетом ниже гроза ухитрилась разбить окно.

Женский крик – заполошный, отчаянный.

Леруа перепрыгивая через три ступеньки, миновал поворот, и увидел, что окно действительно разбилось, и несколько оставшихся в переплете осколков ощерились, как зубы. А внизу, под окном в нелепой позе скорчилась Николь. Стеклянные осколки поблескивали на полу, на ее волосах, руках, на покрытом темными пятнами платье. Свободно хлещущий внутрь дождь разбавлял цвет крови на полу. Обширная лужа уже осторожно подступала к первой ступеньке. Рядом с ней валялся поднос с разбитой посудой, и жутковатой пародией на происходящее из длинного серебряного носика кофейника падали густые темные капли.

Какая-то из поварих, пожилая, неопрятная женщина, продолжала кричать. Но Леруа слышал её всё хуже.

Он видел, что большинство осколков только разрезали одежду и слегка оцарапали руки, но один, по какой-то несчастливой невероятной случайности вонзился в шею Николь и моментально, как скальпелем, рассек сосуд.

Ладони чистые – значит, она не пыталась зажать рану и мгновенно потеряла сознание, – заключил Леруа. Он никак не мог набраться решимости подойти к телу. Он видел много крови, но здесь, в мирное время, так нелепо и внезапно… раскат грома на мгновение оглушил его, но привел в чувство. Он заметил, что рядом с телом на стене есть несколько тоненьких потеков – там, куда ударила струя из рассеченной артерии.

Он все-таки сошел со ступеньки и склонился над Николь, повернув ей голову вправо. Осколок легко выскользнул из раны, упав на слипшиеся, потемневшие от крови волосы. Леруа вгляделся в раневую поверхность и вздрогнул. Осторожно он приподнял руку Николь с глубоким порезом на предплечье, затем осмотрел остальные раны. Все они были приблизительно одной длины и глубины. Леруа разогнулся и бессмысленно уставился на испачканную кровью стену.

Леруа видел, как перерезают людям глотку, он сам держал в руках нож и знал, что кровь, освобождаясь из своего хрупкого хранилища, под давлением отчаянно работающего сердца бьет фонтаном, забрызгивая все вокруг. Стена должна была быть просто залита кровью. Если только она не осталась на убийце, который напал сзади, полоснул по горлу ножом, а потом втиснул осколок в рану. От этого в ней и остался двойной след.

– Это что, он убил!!? – окрик над ухом.

Инспектор оглянулся. Слуги толпились на лестнице, и жались к стенам, кричал Жан.

Толстая повариха, не в силах сказать хоть что-то отчётливое, только замотала головой – «нет».

– Это не похоже на убийство, – снизу, со стороны кухни уже подошел Шарль, – Смотрите – стекла, окно. Бедняжке просто не повезло.

Слуги согласно закивали. Жан отступил на полшага.

Леруа ощутил, что будто гигантский бритвенно-острый маятник качается в коридорах замка. Это неощутимое присутствие грядущей справедливости уже случалось с ним несколько раз. Но сейчас совершенно не хотелось разбираться в своих ощущениях.

Леруа медленно снова нагнулся над Николь и осторожно закрыл ей глаза. Неслышно, одними губами, произнёс.

– Я знаю, кто тебя убил, девочка, – тихо сказал он. – Наказание будет справедливым.

Но Николь уже не было ровно никакого дела до справедливости.

– Надо позвать полицию, – только и сказал он.

– О, не выйдет, – в голосе Шарля ощущалось даже какое-то разочарование, – Старина Гийом сегодня в отъезде.

Леруа смотрел на его одежду, на руки – на них не было ни следа крови, да он и не успел бы сменить одежду… так же, как и Жан, который сейчас с жадным любопытством рассматривал тело.

Леруа понял, что напрасно он все время на роль главного игрока примерял Шарля. В самом деле – кто мог знать замок лучше Сильвии – он мог понять еще из рассказов Герье… понять, чем на самом деле могла быть тайная комната…

Только теперь все сошлось, и теперь надо было разбираться, что ее выигрыш значит для Леруа.

Из всех похорон, что видел Леруа в мирное время – это были самые быстрые.

Шарль сказал две или три фразы о «прискорбном случае», приказал слугам не плести сплетен, не болтать лишнего. В ответ – лишь молчаливые кивки.

Тело унесли, слуги начали расходиться.

– Да, инспектор, похороны будут сегодня в полдень, вы можете прийти.

Леруа ничего не ответил.

Меньше чем через два часа началась церемония. Шел мелкий, моросящий дождь. Пара садовников или лакеев – Леруа не знал их в лицо – спешно докапывали могилу. Не больше дюжины человек жались к ближайшим деревьям.

– Мадам Сильвия пришла с ней проститься… – вздыхала какая-то старушка, судя по запаху пряностей, работавшая на кухне. – Вспомнила Кодетту, её покойную матушку.

Остальные собравшиеся не поддержали разговора. Заколоченный гроб стоял в двух шагах, и как-то не хотелось умиляться состраданию мадам де Бенаж. Шарль – он единственный из хозяев присутствовал на похоронах – был в мыслях где-то далеко. Отчим, пришедший с маслобойки уже к отпеванию, растеряно молчал, а обе сестры плакали. От полиции был тот самый впечатлительный юноша-новичок, которого Гийом тогда напоил и отправил спать – парнишка так старался выглядеть серьезным и значительным, что ничего не слышал. Даже падре Себастьян сосредоточенно листал молитвенник и явно не хотел поддерживать разговор. И старушка продолжила рассказывать, уже сама себе, как хозяйка замка приказала обрядить Николь в одно из своих платьев – малышка так любила наряжаться, так пусть хоть так исполнится её мечта. Жаль, после отпевания, их всех услали готовить, и как хорошо было бы…

– Готово, ваша милость… – крикнул из ямы садовник. Второй «могильщик» как раз помогал ему подняться наверх.

– Взяли, осторожно… Да, вот так… – вот уже веревки выскользнули из-под гроба и осталось только забросать его землей.

Падре прочёл очень короткую молитву. Отчим растерянно кивнул – и заработали лопаты.

Шарль ушел почти сразу. Начали расходиться слуги. Священник увёл отчима —сочувственно говорил о божьем милосердии, о рае, и о том, что надо жить дальше.

Леруа был не тем гостем, которого могут пригласить на поминки, пусть даже и самые скромные – и так получилось, что он остался у могилы последним.

В сгущавшихся сумерках он смотрел на могильный холм и никак не мог понять – что еще было неправильным в этой смерти?

* * *

Было самое начало ночи: добропорядочные обыватели легли спать, чтобы завтра увеличить своё благосостояние, а разбойники еще не потеряли надежду подловить кого-нибудь простака.

Податной инспектор и полицейский мало походили как на тех, так и на других. Да и сидели они не в каком-нибудь трактире, а в участке.

– …но я же видел, лицо у неё чистым было, не изрезанным. Зачем гроб закрытый, зачем такая спешка? Могли бы вас подождать.

– Могли бы, – полицейский имел все основания для недовольства. Тело предали земле раньше, чем он успел вернуться и попрощаться с родственницей – её покойный отец приходился ему двоюродным братом, – а также провести хотя бы формальное следствие.

– А еще эта история с потайной комнатой, – оживленно заговорил Леруа. – Я ведь еще тогда, из разговора с Герье, мог бы понять, в чем дело. Естественно, ее заложили!

– Ты это о чем? – недовольно нахмурился полицейский.

– Тайная комната… кто должен был о ней знать – нувориш, который отхватил себе замок, или семья, которая жила в нём десять поколений?

– Ну, если так спрашивать… А почему Бенаж не мог заказать постройку этой комнаты? Как раз чтобы не отставать от аристократов? – задал логичный вопрос полицейский.

– Поэтому её и замуровали – чтобы не было так заметно, что это не новодел, а секрет одного возраста с замком! – заявил Леруа. – Предположим, что с фермы в замок был тайный ход, о котором Бенажу никто не спешил рассказывать. Это только предположение, да, – согласился Леруа в ответ на невысказанные соображения полицейского, – но оно очень хорошо согласуется со всей остальной историей. Детки повадились навещать отчий дом, убивать и сводить с ума тех, кто поселился там, не имея на то никакого права… Я думаю, это они довели его вторую жену до самоубийства, сводили ее с ума «голосами»…

– Но почему тогда Бенаж оставался жив-здоров? До определенного времени… – хмыкнул Гийом. – Неувязочка…

– А вот его убивать было бы крайне непрактично. Убив его, они не вернули бы замок, в нем бы просто сменился хозяин. Сначала нужно было, чтобы Сильвия вышла за него замуж – вот они и избавлялись от конкуренток….

– И вы думаете, Сильвия передавила их всех? – по интонациям полицейского было не разобрать, всерьез он спрашивает или с иронией.

– При помощи братьев, я думаю. Потом все-таки добилась своего, вышла за Арно и стала готовить декорации для маленького домашнего спектакля, И ведь тела мало было выкрасть из склепа и обработать, их надо было хранить, проверять, ухаживать за ними… Я не знаю, для чего сначала предназначались эти статуи, но для их замысла подошли просто идеально… – Леруа говорил словно бы даже с восхищением.

– И почему ты думаешь, что именно она все это затеяла?

– Жан это самостоятельно проделать бы не смог – он бы с первого раза попался на какой-нибудь глупости. Второй брат, наш благоразумный негоциант, слишком рационален для таких фокусов. Он бы без затей сыпанул Арно в суп побольше мышьяку. Нет, это придумал человек, который получал от сложности этой многоходовки самое искреннее удовольствие… А Сильвия всегда любила играть в шахматы.

– Думаете, это было представление, всё было разыграно? Я помню Сильвию храброй девчонкой, но такой риск…

– Надо различать декорации для спектакля и само действо, – терпеливо продолжал объяснять инспектор, – Редко всё получается, как задумывают, а импровизации на сцене почти всегда от проблем с суфлёром. Думаю, Арно нашел головы раньше, чем хотела Сильвия. Это ведь он застал её в комнате, когда она навещала своих кукол… Если бы ему хватило собранности и хладнокровия – он бы попросту задушил её, а потом пристрелил бы братцев. Да если бы ей чуть меньше повезло, и он просто был бы сейчас жив – мы бы наблюдали громкий процесс, с вонью на всю страну. Но Арно сообразил, кто свёл в могилу его женщин, от ярости схватил первое, что попалось под руку, и погнался за Сильвией…

Теперь полицейский слушал его очень внимательно.

– Если бы мадам де Бенаж остановилась на муже, всё это были бы пустые рассуждения в память о покойном друге. Интрига герметична. Но тут мы возвращаемся к закрытому гробу. Несколько лет губить всех своих соперниц, потом обрабатывать их тела, хранить, как залог своего будущего триумфа… Сильвия давно стала охотницей на людей, и решила, что коллекцию надо не только оберегать, но и пополнять. Ну чем ей могла помешать Николь? Разбила любимую вазу? Вытащила из шкатулки ожерелье с брильянтами? Что такого должна сделать служаночка, чтобы бить её ножом? А у Шарля и у Жана была чистая одежда и руки – они прибежали буквально через минуту. И угол удара говорит о том, что его нанес человек еще ниже ростом, чем Николь… а много таких в замке найдется?

Гийом всё больше мрачнел.

– И даже если с телами это чистой воды предположение, есть по крайней мере еще один человек, которого наша обожаемая Сильвия попытается убить. Наверняка. Это дочка Арно.

– У него всё-таки остались дети?

– Я сам видел его дочку. Сходство лица есть, документы имеются. Сильвия просто ничего не знает о ней, иначе бы та не протянула столько месяцев. Или вы представляете её в роли заботливой мачехи?

– Она не выпустит замок из родовой собственности, – кивнул Гийом. – Сама замуж больше не хочет, но рано или поздно женит Шарля на девице Рожиссар, дочке старой Шарлотты, и будет надеяться, что их дети не окажутся такими простаками, как Жан.

– Это дело надо выводить из плоскости застольных разговоров, – Леруа сдвинул в сторону графин.

Полицейский подпёр руками подбородок, уставился в точку на стене. Думал. Инспектор не мешал ему и только прислушивался к еле слышному скрипу черепицы.

– Значит так, дорогой парижский инспектор, чтобы убедиться в том, что ты тут наговорил, надо вскрывать могилу. Поднимайся, идём, – и Гийом залпом осушил свой стакан.

– Прямо сейчас? – опешил Леруа.

– А чего рассиживаться? Но имей в виду, – он положил ладонь на плечо инспектора, – Если там все будет чисто, ты же по голове и получишь. Потому как чуется мне, что ты хочешь оказаться среди опекунов той маленькой наследницы.

– Ну, так проверим. Лопату брать будешь?

Из участка вышли налегке, только с фонарями. Гийом не стал гасить лампу на столе и воспользовался задней дверью. На улице было ветрено, шел мелкий, отвратительный дождь. Заступ и лопаты хранись в маленьком сарае рядом с кладбищенской оградой. Инспектор помолился и первым вогнал лезвие в землю.

Копали не меньше получаса, извозились в грязи. Леруа был уверен в своих рассуждениях, но нельзя сказать, чтобы он ощущал себя абсолютно спокойно.

Наконец, когда расчистили крышку и настолько освободили все вокруг, что можно было вскрывать гроб, Гийом выбрался наверх.

– Ты дело затеял, ты и показывай всё.

Леруа, сплёвывая грязь, попавшую на губы, молча кивнул. На секунду зашевелилось в нем подозрение, что Гийом куплен, сейчас даст ему заступом по голове, да и засыплет могилку. Захоронение свежее, никто разницы и не заметит, а дождь смоет все следы. Но что-то было в полицейском надежное, уверенное. Не стал бы он убивать людей за деньги, взятые у бывшей соплюшки, которую помнил ещё живущей в хлеву.