Патрик Леруа. Годы 1821—1830

Глава 2. Уместность ностальгии

Расспрашивать в чужом доме новонанятую прислугу или беспокоить хозяев своими догадками, основанными на воспоминаниях двадцатилетней давности, было бы совершенным верхом глупости.

Но ведь кроме замка, была ещё и деревня. Утром следующего дня Леруа заявил, что ему необходимо прогуляться, а заодно и отправить письмо. Никто его не удерживал, а секретарь Жанно, казалось, едва смог утаить вздох облегчения. Первым пунктом в своем полусерьезном походе за истиной Леруа поставил знакомое из документов имя: мэтр Гийом, глава местной полиции.

Идя по улицам Поммерэ, он то и дело сталкивался с любопытными взглядами и сам в свою очередь с интересом рассматривал низкие и широкие дома, затейливые флюгеры на крышах, неработающий фонтан с покосившейся нимфой, держащей в руках кувшин. Подойдя поближе, он увидел, что лицо нимфы все в рытвинах, вероятно, от пуль.

Двухэтажный дом на площади мог похвастать невысокой и толстой башенкой, где размещалось отделение полиции (четыре человека от силы, – прикинул Леруа) и архив. Именно там, в скромном, густо пропитанном ароматами табака кабинете, инспектор и нашел мэтра Гийома. Высокий, с изрядным брюшком и могучими руками, он был занят тем, что следил, как безусый юнец в форме, кашляя и отплевываясь, опустошает стакан какой-то мутноватой жидкости. Когда тот закончил, мэтр, не слушая возражений, налил еще.

– И второй, быстро! И третий! А теперь марш домой, спать!

Мальчишка послушно побрел к выходу, неуверенно поздоровавшись с Леруа. Теперь они с мэтром Гийомом остались в кабинете вдвоем.

Мэтр посмотрел на прилично, но совершенно немодно одетого гостя с изрядно побитым жизнью портфелем в руках, сухим невыразительным лицом чиновника, и безошибочно его поприветствовал:

– Доброе утро, мсье инспектор!

– Доброе утро, – сдержанно кивнул Леруа в ответ, не удивляясь такой проницательности. Что в замке, что в деревне, вероятно, не осталось ни одного человека, который не знал бы о приезжем инспекторе, а уж совместить лицо с должностью…

– Вы, верно, не понимаете, что тут только что было?

– Не откажите в разъяснениях, – согласился Леруа.

– Этот паренек, Жан, сегодня ночью своего первого убил. Тут недалеко облава была, один идиот торговца зарезал, в разбойники решил подаваться. Но – идиот. Вернулся домой за едой и теплой одеждой, не захотел зимой в лесу мерзнуть. А тут мы, а он принялся дубиной махать, вместо того, чтобы пойти по хорошему… Вот Жан его на штык и принял, строго по уставу.

– Не сомневаюсь.

– Но вы же не это выяснять пришли? – басовито хмыкнул Гийом, и в глазах его промелькнула настороженность, совершенно не вяжущаяся с его простецким обликом и манерой речи. – Я могу чем-то помочь? Да вы располагайтесь, – спохватился он. – Тут у нас по-простому…

И верно. Стол, полдюжины стульев, длинная скамейка у стены – вот и вся обстановка. Дальше, в тупичке коридора виднелась дверь с решеткой на маленьком оконце. Узилище, надо полагать.

– Я буду очень благодарен, если вы ответите на несколько вопросов о семье д’Эвре. И о том… трагическом происшествии.

– Хм, несколько вопросов… – и в глазах мэтра Гийома, разменявшего четвертый десяток лет, проскочила смесь недоверия и усталости. Надоели ему вот такие «вопрошающие», и столичный чиновник с непонятными полномочиями тоже, естественно, не обрадовал. Кто знает, какие у него связи, и что будет, если отказаться удовлетворить его любопытство. Пожав плечами, мэтр Гийом, видимо, решил идти по пути наименьшего сопротивления.

– Неужели в свободное от работы время статейки кропаете? – все же подпустил он шпильку.

– Нет, – кротко ответил Леруа.

– Покойного я знал мало, – предупредил его Гийом.

– Я хочу узнать не про него, – Леруа уселся на скрипучий тяжелый деревянный стул, – Меня интересуют нынешние владельцы замка Моро. Вы их хорошо знаете? Я не нашел в бумагах, сколько вы уже занимаете этот пост…

– Этот пост я занял пятого фрюктидора, года республики…

Леруа поперхнулся.

– Однако, вы тут явный долгожитель.

– Бывает, – не без удовольствия согласился полицейский.

– Что делала семья все это время?

– Ну… Тяжело им было. Их первое время Рошмон, лакей старый, который ферму от их деда получил, содержал, потом умер. Какие-то деньги приходили, уже при первом консуле, потом все заглохло, видать родственник какой умер, и остались они на ферме втроем. Но друг за друга крепко держались, не оторвешь. Шарль, как старший из мужчин, сразу кинулся деньги зарабатывать. С самой мелкой торговлишки начал, чуть не на себе товар таскал. Все, что из города к нам привозят – все готов был доставить. Братец при нём, хотя временами его батрачить отправляли – больше проку. Сестру они работать не отпускали – хозяйство вела.

– И в столицу не подались?

– Пока братья сопляками были – чего им там делать? Золотые с мостовых собирать?

– Тоже верно.

– Понемногу на ноги встали, Шарль лавку открыл, ту, которую сейчас Лозо держит. Жениться хотел, но только не здесь, не в деревушке. И что-то у него не срослось…. Н-да… Словом, после того, как император англичанам блокаду объявил, они уже вполне достойными гражданами были. К Сильвии многие сватались.

Гийом недовольно скривился, и Леруа решил, что сам он вряд ли стремился взять в жены такую девушку, но просватать кого-то из родственников – вполне возможно.

– И что, всем отказывала?

– Она тогда уже хотела в замок вернуться. Спесь свою дворянскую в карман спрятала, но если человек чего по жизни задумал, того не спрячешь. Первой павой в округе была, остальные на неё равнялись, дурочки. И вот, выскочила. Удачливая – и замок её, и голова на месте осталась…

– А Шарль?

– Что Шарль? Он как торговцем стал, так по жизни и пошёл. Я хоть и в глуши живу, но таких повидал, что дворянин, то сын фермера, а жилка одна… К старости капиталец приличный скопят, будут на ренту жить. У Шарля, конечно, вечные незадачи с женитьбой имелись. Претензии-то у него по сватовству были как у аристократа, владельца замка, а выйти за него были согласны только те, кого и делец устраивал…

Леруа задумался. Гийом тоже помолчал.

– Что-то мне подсказывает – неспроста вы, мсье, этим делом интересуетесь. Не из чистого не отягощенного корыстью любопытства. Что же вас не устраивает в семействе д, Эвре, что вы не поленились сюда прийти?

– Скажите, мэтр Гийом, этот вот новобранец, которого вы сейчас накачали вином – лет через двадцать, он сможет вспомнить вкус?

– Может, и вспомнит, – пока не понимал полицейский.

– Но вот вы окажетесь рядом, и вдруг услышите, что тот будет врать, как его отпаивали лучшим бордо. Не этим, – Леруа напоказ принюхался, – домашним, а из бутылки, что в погребе двадцать лет стояла. Про штыки и бандитов многие врут, и это, можно сказать, естественно, а вот когда начинают врать про такие мелочи…

– Врут все, мсье, и по любому поводу. Так вас смутила какая-то мелочь, и вы постарались найти объяснение позаковыристей? Простое вас не устраивает?

Леруа подумал… и решил сообщить правду, выяснить, как на неё отреагирует местный страж закона.

– Мы с Арно де Бенажем вместе учились в Сорбонне, когда он ещё был Бенажем без всяких «де». Мы дружили.

– А!

– Не виделись двадцать лет, – спокойно уточнил Леруа.

– Ага… – Гийом налил себе выпить. – И теперь вас смущает такой меткий выстрел в голову?

– В числе прочего. Я не спешу делать выводы, но мне кажется, что в этом деле есть некоторые странности… Но я почти ничего не знаю. Газеты врут, в замке молчат. Вы должны были видеть все своими глазами…

– Если вы хотите оправдать своего друга, то на это мало шансов, говорю сразу. Я был там самое большее через час после того как Шарль нажал на курок. Тело, свидетели, пистолет – все мне сразу показали, со всеми я переговорил. А, главное, тела.

Четыре такие маленьких тела, скрюченных, с поджатыми руками и ногами внутри статуй каких-то там артемид и креатид. Они стояли в потайной комнате, и в самих статуях имелись тайники, в животах, – с большими стеклянными колбами. Все покойные жены вашего Арно как на подбор. Серьги в ушах. Сильвия все рассказала – она зашла в кабинет мужа, увидела вход в комнату, и заглянула туда, когда он снимал часть торса. Тот забыл закрыть дверь. Закричал, погнался за ней. Трое из прислуги видели, как гнался. В личных вещах нашли жидкости для бальзамирования…

– Их могли принести, что ли?

– Статуи? Такие большие и тяжелые? Втайне от слуг? – полицейский саркастически ухмыльнулся.

– Это в любом случае происходило втайне от слуг. Кстати, они все были местными?

– Не все, пятерых де Бенаж привез из Парижа. И один из них подтвердил погоню с топором.

Леруа вскочил и неравно зашагал из угла в угол. Его сухое угловатое лицо было так не приспособлено для эмоций, что казалось, будто гигантский богомол готовится выступать в трагической роли.

– У вас бывает так, что не сходится баланс? – вдруг задал он вопрос Гийому.

– Всегда. Тяжело с арифметикой.

– Так вот у меня уже скоро сутки как не сходится. Когда ехал сюда, был уверен, что Арно просто сошел с ума.

– Такая охота рыться?

– Да, – твердо ответил Леруа.

– Хм, – с явным сомнением мэтр Гийом открыл и закрыл крышку чернильницы, будто думал, выпускать ли туда облако тьмы, – У него была любовница, Жюли Мальво, она жива и сейчас. Невеликого ума особа. Днем по хозяйству возится, вечером лёжа зарабатывает, если желающие находятся. Будь у неё чуть побольше храбрости, давно бы в столицу укатила и сгинула бы. А так ни рыба, ни мясо. Расспросите её.

– Благодарю вас, я так и сделаю.

Дом брата и сестры Мальво действительно находился на самом отшибе, за третьим или четвертым поворотом дороги, когда другие здания в деревни, кроме шпилей церкви, давно скрылись из виду. Но Леруа было не привыкать к продолжительным пешим прогулкам.

Он рассматривал дом Мальво, не пытаясь скрыть свое любопытство, хотя на первый взгляд тот ничем не отличался от своих собратьев в деревне. Дом был очень стар, наверняка в нем сменилось не одно поколение жильцов; в его стенах змеилось несколько широких трещин, две ступеньки крыльца стерлись и почти слились в одну, буйно разросшийся виноград заплел окна. В стоящем нараспашку кривобоком сарае был кучами свален всякий хлам. Однако крыша просто пламенела новой черепицей, труба была сложена из не успевшего потемнеть кирпича, да и ставни с рамами выглядели совсем новенькими.

На двери красовалась начищенная до блеска латунная ручка.

Из крестьянского хозяйства был виноград, яблони или сливы с редкой кроной и несколько опустевших к ноябрю грядок под окнами.

На стук Леруа открыл хмурый заспанный хозяин. Он смотрел на гостя недовольно, но без интереса, а Леруа рассматривал его с тем же изучающим любопытством, что и дом.

Мешки под мутно-серыми глазами, небритость столь давняя, что уже переходящая в бороду, и солома с перьями, прилипшая на штаны из набивного жаккарда. К штанам явно недоставало ливреи, а если слуга так себя запустил, то, значит, он уже бывший слуга. Из тех, кого уволила мадам де Бенаж.

– Мне надо видеть Жюли Мальво. Я от мэтра Гийома, – сообщил Леруа.

– И что, так срочно? – ухмыльнулся мужчина.

Леруа показал свой лучший «обличающий» взгляд – такой бывал незаменим при внезапных ревизиях, и замораживал сердца трусливых казнокрадов.

– Надо так надо, – смешался Мальво. – Жюли, к тебе гость!

– Дурак, я по делу, – инспектор отодвинул к стене коридора незадачливого хозяина и прошел на кухню, откуда доносился стук посуды.

Жюли было лет двадцать пять. Она была неплохо сложена, со множеством щедрых, приятных глазу округлостей, но вот её лицо особой привлекательностью не отличалось. Тусклые жидкие косы неопределенного цвета были изрядно растрепаны, словно она заплела их два или три дня назад, да так и оставила. Одетая в потрепанное и засаленное домашнее платье, она готовила пирожки, сноровисто раскладывая по «лодочкам» мясную начинку. Медный таз, висевший на стене за её головой, превращался в гротескное подобие нимба.

Леруа, чтобы не запачкать костюм мукой или не измазаться копотью от горевшей печи, встал чуть поодаль.

– И чего надо? – спросила она неожиданно приятным голосом, низким медовым контральто, едва повернув голову.

В Жюли проглядывали остатки живости и грациозности, которая присуща молодости, но теперь на пороге стояла непритязательная зрелость, с блеклым цветом лица, плохими зубами и обвисшим декольте.

– Глава здешней полиции прислал меня уточнить некоторые обстоятельства.

– Спохватились… – она утерла лоб тыльной стороной ладони.

– Вы знаете, о ком я буду спрашивать.

– Я с ним только раз пять или шесть была, ужа давно, – скучным голосом она начала проговаривать явно заготовленные ответы. – Пил много, любил кальян покурить, помешивал туда какую-то гадость. Потом сидел и улыбался, будто истукан.

В коридоре, не решаясь вмешаться в беседу, топтался братец Мальво.

– Он давал тебе большие деньги?

– Ха, какие там большие, разошлось все давно.

– Насколько давно?

– Не поняла.

– Когда он посещал тебя в последний раз? – инспектор достал блокнот и сделал вид, что готов записать ответ.

– Да месяца за два до того, как ему взбрело в голову топором помахать.

– А дорогие подарки он тебе делал – сережки, кольца, цепочки?

– Мсье, у нас брать нечего, сами видите.

– Но тогда, может быть, он сожалел о деньгах? У него не было приступов скупости «купил вот, а оно подешевело»?

– Ха-ха, – она вытерла руки о передник. – Старый хрыч любил деньги, но ему больше нравилось их тратить. Ко мне он ходил из скуки, когда за то заплатил и за сё заплатил, и давать большие деньги на одно и то же совсем не хочется.

– Чего-то особенного не требовал?

– Дурень вы всё-таки, как вас там, мсье Леруа, – усмехнулась Жюли. – Он хоть и тронулся мозгами, но тайну свою посмотрите сколько лет хранил. Думаете, не понимал, что если он мне о чем-то таком-эдаком намекнет, то это в два дня по всей деревне разнесется?

Инспектор про себя усмехнулся – простота людская порой кажется умнее всяческих предусмотрительных рассуждений.

– Разве что… – немного замялась Жюли.

– Да? – подался вперед Леруа.

– Он меня петь заставлял. И сам со мной пел.

– Что, прямо во время…? – Леруа немного растерялся.

– Да нет же! – расхохоталась Жюли. – Сразу после. Деревенские всякие песни и еще эту, на латыни, заставил со слуха выучить, хотя у самого голоса не больше, чем у козла было… Смеялся много.

– …и еще он обожрал весь дом. Когда приходил, так по две буханки хлеба уминал. Вино, даже самое дешевое, хлебал из горла. Еще любил ветчину с перцем. Специально денег давал, чтобы свинину и пряности по отдельности покупали. А он уже перчил в своё удовольствие.

Это была ностальгия в чистом виде. Леруа вычеркнул самый главный вопрос из списка своих сомнений: друг молодости не сошел с ума, не растратил весь свой разум по дебитам и покупкам. Если у человека за душой такая тайна, и ветер тьмы надувает паруса его жизни, то ему не с руки идти за простенькими перчеными радостями к деревенской потаскухе, и получать от них самое искреннее удовольствие.

– А по деньгам за все время, во сколько ты ему стала?

– Ой, мсье, не считала я.

Дом говорил о сумме куда лучше своей хозяйки. Хотя инспектор не увидел здешнего «будуара», однако общую цифру уже примерно представил.

– Но ты его почти наверняка скрягой ославила, чтоб не завидовали, – заметил Леруа. – За два дня и на всю деревню…

– Как можно такое? – она фальшиво ужаснулась.

Будущие пирожки были сбрызнуты маслом и на противне отправлены в печь.

– Ну раз так, советую вам с братом хоть немного заняться хозяйством. Надо же чем-то обеспечивать себя в старости.

– С такими разговорами идите-ка к Жерому, он как раз сейчас в подходящем настроении. Все вам объяснит, заслушаетесь.

– Всего хорошего, – Леруа откланялся. – Мсье Мальво…

– Чего вам, инспектор? И зачем сюда пришли? Наследство высчитываете? Стараетесь? – Жером вяло улыбнулся и, прислушиваясь, тряхнул бутылку. Там оставалась едва ли треть содержимого.

– Находите это неправильным?

– Да, черт подери. Эту дуру должны были зарубить, я сам видел. Он же гнался за ней, она визжала как свинья, звала своего дорогого Шарля, споткнулась на лестнице. Еще чуть, вот совсем же чуть-чуть, и он бы её зарубил!

– Что же плохого в том, что мадам Сильвия выжила? Ах да, вам теперь придется работать на земле. Весьма почтенное занятие, – сообщил Леруа

– Вот сами бы и работали. Что, никогда не хотелось? – набычился Мальво.

– До свидания, – Леруа резким движением распахнул дверь.

Эта семейка была гротескной сатирой на нынешних обитателей замка. Леруа удивился, что Сильвия терпит таких на своей земле.

Леруа, задумавшись и не замечая этого, брезгливыми жестами принялся отряхивать одежду.

Что до той информации, что ему удалось выяснить, то все прояснилось и одновременно запуталось еще больше. Инспектор уже не сомневался, что в превращении Арно для всего мира в Синюю бороду присутствовал точный расчет. Но удалось ли осуществить всё так, как это было задумано? Стал бы брат так рисковать жизнью сестры? Леруа оборвал нить рассуждений – желудок намекал ему, что приближается обеденное время, а последние годы ему плохо удавались размышления натощак.

* * *

Если обед прошел спокойно, то к вечеру в замке стало многолюдно – мадам де Бенаж давала званый ужин. Гости в большинстве своём знали друг друга много лет, приехав обменяться сплетнями и показать наряды, копии с парижских полугодовой давности; и потому, увидев новое лицо, весьма назойливо стремились с ним побеседовать.

Инспектору не улыбалось весь вечер изображать клоуна – отшучиваться и рассказывать анекдоты из жизни министерства. Он несколько раз односложно ответил, вошел в привычный образ равнодушного ко всему, кроме цифр, калькулятора, и его быстро предоставили самому себе.

Леруа постарался продолжить свое наблюдение за братом и сестрой, но рассмотреть их было трудно: Сильвию закрывали от постороннего взгляда поклонники, а Шарля, хоть и не столь назойливо, осаждали девицы. Особенно среди них выделялась одна привлекательная рыжая и белокожая мадмуазель в ярко-розовом платье. Она была одета богаче других и обладала самым пронзительным голосом, а так же самым высоким ростом.

– Мсье Шарль, а вы выполнили свое обещание? – кокетливо спросила она.

– Спешу вас обрадовать, – безукоризненно галантно ответил Шарль и внезапно жестом фокусника раскрыл перед ее глазами большой пышный веер с вызолоченными планками. Леруа со своей близорукостью не мог рассмотреть, что же было на нем изображено, только смутно различал зеленые и голубые тона.

– Я трудился на ним не меньше недели, – улыбаясь, сообщил Шарль и с легким поклоном вручил его рыженькой. Та приняла веер с некоторой растерянностью.

– А почему вы выбрали именно этот сюжет? – кокетливо обмахиваясь подарком, спросила она.

– О, это очень просто, – снова улыбнулся Шарль. – Эта башня символизирует вашу возвышенную натуру, а бабочки возле нее – ваш тонкий вкус и изящество.

– Ах, как же я сразу не догадалась! – восхитилась мадемуазель, – как тонко и точно вы разобрались в моем характере, – понизив голос, добавила она.

Зато её мать в черном тюрбане, расшитом жемчугом, поняла насмешливый намек, если судить по негодованию в косом взгляде на Шарля д’Эвре. Более интересным инспектору показалось другое: одновременно с мадам на Шарля недовольно посмотрела Сильвия, и этот взгляд он заметил и ответил на него легчайшим пожатием плеч; тем не менее, под её пристальным взглядом он предложил рыженькой мадемуазель руку, и в столовую они прошли вместе. Видимо, Сильвия очень хотела оставить брата здесь, привязать его навсегда к замку браком с представительницей местной аристократии. А Шарль, судя по обеденным разговорам, не хотел жить нигде, кроме Парижа. Интересно, кто выйдет победителем? – гадал Леруа, усаживаясь за стол.

Им было подано превосходное рагу из оленины в винном соусе. Со всех сторон неслись блаженные вздохи и завистливые похвалы искусству творца этого кулинарного шедевра.

– Сильвия, ваш повар – просто чудо! – громко сообщила та самая мадам в черном тюрбане. – Вы просто заставили меня вспомнить Версаль! Настоящее блаженство!

– Когда-то он служил в парижском особняке моего отца, – охотно ответила Сильвия. – Потом был вынужден уехать. И когда я его отыскала, он работал в особняке Буало и стряпал ужасных, целиком зажаренных кабанов, и естественно, с большой охотой согласился перейти к нам на службу.

– И за небольшую плату, наверное? – с привычной бесцеремонностью поинтересовалась мадам, звякнув огромными рубиновыми серьгами.

Нетрудно было догадаться, что она является одним из столпов местного высшего общества. Сильвия в ответ только улыбнулась.

– Если вам понравилось рагу, оставьте в себе силы для десерта, – вмешался Шарль, обращаясь сразу и для мадам, и к ее дочери. – Будет совершенно необыкновенный торт, я лично делал к нему наброски и чертежи.

– А зачем вам могли понадобиться чертежи? – удивилась дочка.

– Вы сами все увидите, – пообещал Шарль, намеренно разжигая в гостях любопытство.

Сильвия тем временем решила вовлечь Леруа в беседу

– Вам понравилась наша библиотека? – лукаво спросила она. – Конечно, наше собрание не идет ни в какое сравнение со столичными домами.

– Зато вам очень повезло с библиотекарем, – заметил Леруа. – Мсье Герье живет ради книг. Жаль, что он так быстро уехал, я бы с радостью побеседовал с ним еще.

– Да, нам самим было жаль его лишиться даже на такой короткий срок, но он сразу выговорил для себя условие, что на рождественские праздники непременно должен быть с семьей.

– Я думаю, что и вы в какой-то мере являетесь его семьей, – заметил Леруа. – Он сам мне об этом говорил.

– Да? Очень мило с его стороны, – улыбнулась Сильвия. – А вы, я знаю, брали прочитать последнюю книгу Сен-Симона? Что вы о ней думаете?

– Книги? – вмешался в разговор один из поклонников Сильвии, молодой человек с пышными усами и густым румянцем, явно недовольный тем, что хозяйка вечера столько внимания уделяет пожилому чиновнику.

– Почему же Вы не спросите об этом меня? Вы же знаете, дорогая Сильвия, что я просто обожаю читать! Я готов читать все, что угодно!

И вдруг Сильвия взглянула на Леруа с быстрой, как молния, заговорщицкой улыбкой. Леруа просто не смог не улыбнуться в ответ, уголки губ с некоторой задержкой, вызванной непривычной работой, сами поползли вверх; но Сильвия уже отвернулась и заговорила о чем-то необязательном с соседом справа.

Наконец объявили обещанный десерт, двери распахнулись, и четверо лакеев на массивном серебряном подносе внесли огромный торт.

В первый момент Леруа не успел разглядеть его толком, только удивился странной, асимметричной форме, похожей на полуразрушенный лестничный пролет; когда же торт водрузили на стол, он увидел, что это не лестница, а полукруг с скамьями в три яруса, покрытыми черной и белой глазурью. На них сидели марципановые фигурки, каждая ростом с ладонь.

Кондитер сделал их так искусно, что они сидели в совершенно естественных позах, с разными чертами лица, но с общим выражением. Их взгляды были направлены в одну точку, где должна была стоять трибуна, а стояла гильотина, точнее, ее миниатюрная, но точная в каждой детали копия, и сталь скошенного лезвия холодно отблескивала.

И внезапно Леруа понял, что на гильотину смотрят съедобные копии Дантона, Марата, Робеспьера, с карикатурно увеличенными чертами. Были еще Кутон, Сен-Жюст, даже старик Мирабо угодил в эту компанию.

Он негромко кашлянул, вслушиваясь в объяснения Сильвии для гостей, что «каждый может выбрать революционера себе по вкусу и поступить с ним как полагается».

– Это как же? – довольно громко проворчала мадам в черном тюрбане, возможно, недовольная тем, что торт почти полностью скрыл от ее дочери Шарля дЭвре.

– Позвольте вам продемонстрировать, – радушно улыбнулась Сильвия. Её изящная ручка в непритворной задумчивости зависла над головами кукол и, наконец, остановилась на герцоге Эгалите. Сияя, она укладывала подвижные конечности куклы в коленопреклоненную позу, когда ее руку вдруг перехватил Шарль.

– Убери пальцы из-под ножа, – тихо сказал он, Леруа пришлось напрячь слух. – Вдруг замок сорвется.

– Что за глупости, Шарль! – недовольно ответила Сильвия, но куклу всё же отдала.

Шарль, против обычая, разместил Эгалите лицом вверх, подведя его шею точно под опускающееся лезвие.

– Вы знаете, так казнили их отца, – шепнула Леруа соседка. – Он сам пожелал видеть все…

Сильвия вместе с остальными гостями взволнованно следила за руками Шарля.

Лезвие со свистящим вздохом упало, и отрубленная головка покатилась в крошечную корзину, а из желейной шеи медленно выступил густой и сладкий красный сок.

Шарль галантно поставил корзинку с головой герцога среди бумажных цветов у тарелки сестры, затем подал блюдце с телом обезглавленной куклы.

Сильвия изящно принялась за десерт, ножичком разделив куклу на части и макая их в густо-красный сок, как в подливу.

Шарль весело узнавал пожелания гостей,

– Тальена, я хочу Тальена!

– Марата!

– Демулена!

Передавая тарелочки все дальше по столу.

– Головы можно оставить на память, как скромный сувенир, – объяснила Сильвия, промокая губы белоснежной салфеткой и протягивая корзинку мадам в черном тюрбане.

– Мсье Леруа, а кого вы выберете? – весело спросила она у инспектора.

– В самом деле, выбирайте! – подхватил её брат. – Осталась почти вся Директория. Кого вы хотите съесть?

– Я предпочел бы съесть гильотину, – подумав, без намека в сухом скрипучем голосе на юмор сообщил Леруа.

– Но ведь она настоящая! – в первый раз за все время вмешался в разговор Жан. – Её нельзя съесть.

– В этом то и дело, – вздохнул инспектор и, чтобы не выделяться, положил себе на десертное блюдце часть скамьи. Выражение на лице у Сильвии он не понял, зато его сухопарая соседка снова оживилась и конфиденциально спросила Леруа.

– Я слышала, что это самое последнее парижское развлечение, верно?

– Было последним, когда я уезжал, – скупо подтвердил Леруа. – Не ожидал встретить здесь подобное.

– Думаете, в провинции вы всегда обречены на второй сорт? – обиженно уточнила дама.

– Вовсе нет, – поспешно отказался Леруа, глядя на Сильвию с Шарлем.

Что ж, кажется, сегодня он получил доказательства тому, что Шарль не стал бы подвергать жизнь своей сестры опасности; доказательства, может, не слишком веские для беспристрастного наблюдателя, но лично для Леруа более чем удовлетворительные.

Леруа ещё раз оглядел стол. Гости, старательно копировали хозяйку, они с неподдельным удовольствием и весьма оживленно разделывались с десертом. А господин инспектор внезапно вспомнил сказки, которые любил в подпитии рассказывать одноглазый баварец, бывший за повара в их роте. Теперь в замке Синей бороды весело пировали выросшие Гензель и Гретель.