Камень

– Смотрите, мой самый любимый момент начинается! – заявил хозяин кабинета.

А на плазменной панели «волкодав» подходит к «телу» Орлова, хватает его за берцу и тащит к окну. Кадр меняется – один из лежащих «волкодавов» тянет руку в немом крике. Опять в кадре появляется «злой волкодав», который замирает и отпускает ногу полковника, после чего обессиленно опускается рядом на бетонный пол. Следующий кадр – одинокая фигура в камуфляже и шлеме, уходящая по лесной тропинке вдаль.

– А на этом моменте у меня каждый раз скупая мужская слеза выступает… Ничего с собой поделать не могу… – патетически поделился сокровенным чиновник. И добавил уже совершенно другим тоном: – Кино из «Русской избы» смотреть не будем. Содержание знаете. Свободны.

В приемной господ офицеров проводил насмешливый взгляд помощника, который знал, какую «фильму» патрон должен был им показать.

Уже на улице чуть отошедший Смолов поинтересовался у Орлова:

– Иван Васильевич, что это было? Нам ведь ни слова не сказали, а только видеозапись продемонстрировали, которая у нас и так есть.

– Это нас, Витя, так красиво в дерьмо по самую макушку опустили: показали свое неудовольствие и одновременно дали понять, что все про нас знают! – спокойно ответил граф, привыкший за годы службы еще и не к таким закидонам начальства.

– Камень стуканул? – влез Пасек.

– Да при чем тут Камень? Сказал же, что про нас все знают! – начал заводиться полковник. – Сами мы виноваты в произошедшем! Прикиньте, что нам лишний раз показали этой «фильмой»? Был у нас сотрудник, который всех нас вместе взятых стоит, а мы его прое..ли! И ушел он, б…ь, в закат! Что тут непонятного? И теперь последуют оргвыводы с выдачей нам всем орденов Сутулова с закруткой на спине. Готовьтесь, господа офицеры, всю вину возьму на себя, но, боюсь, это не поможет!

Глава 10

В четверг в университете, к моей большой радости, Юсупова и Долгорукая не обращали на меня особого внимания, обсуждая наряды, в которых пойдут на какой-то день рождения.

– Андрей, куда это они собрались? – поинтересовался я у Долгорукого.

Он как-то сразу замялся, но ответил:

– Нас пригласили в пятницу в Кремль, на шестнадцатилетние старшей дочери наследника престола, Марии. Мы просто еще с лицея дружим, она на год младше нас училась.

– Понятно… – протянул я.

– Но в субботу у нас с тобой тренировка по бильярду, ты не забыл?

Ответить я не успел – в наш разговор влезла Юсупова:

– А потом пойдем на танцульки!

– Я все помню! – усмехнулся я, отвечая одновременно им обоим.

После занятий, в кафе, обсуждение нарядов и подарка имениннице продолжилось уже с участием Шереметьевой, которая, хитро улыбаясь, как бы невзначай спросила у Долгорукого:

– Андрюша, а ты Маше что подаришь?

Тот опять, как и в случае со мной, слегка замялся, но ответил:

– Увидите!

Шереметьева хмыкнула и вернулась к разговору с подружками, а я не стал уточнять, что за этим за всем скрывается – если Андрей захочет, то расскажет все сам. Это же самое обсуждение продолжилось на крыльце университета и прервалось только тогда, когда мы начали прощаться.

Когда я пришел домой, Прохор сказал мне:

– Переодевайся, пойдем тренироваться.

– Пойдем? – переспросил я.

– Да, пойдем. Я сегодня днем на территории университета нашел тихое местечко, там и позанимаемся. А то я боюсь что-то дома, еще соседей зацепишь.

– Хорошо, – кивнул я. – Сейчас переоденусь, дай мне пять минут.

Местечко действительно было тихим – небольшая полянка посреди густого кустарника, скрытая от посторонних глаз и расположенная вдали от оживленных студенческих маршрутов.

– Так, Алексей, послушай меня внимательно, – начал занятие Прохор. – Со стихиями тренировки мы пока проводить не будем, а займемся этой твоей жутью. Объяснять причины надо?

– Нет. Мне сначала ее необходимо научиться контролировать, а потом уже за остальное браться, – ответил я.

– Ты все правильно понимаешь, – кивнул Прохор. – Помнишь наш разговор на полигоне о том, что ты пытаешься проломить ментальный доспех?

– Да.

– А сегодня попытайся сделать это мягко, нежно, аккуратно. Не знаю, какие еще определения подобрать… Ты меня понял? – Он смотрел на меня вопросительно.

– Кажется, да, – кивнул я. – Мне надо быть с тобой нежным. – Я ухмыльнулся.

– Пусть будет так. – Прохор остался серьезным. – Главное – результат. Начинаем.

Он отошел от меня метров на пять и повернулся лицом. Я же стер с лица улыбку, настроился, перешел на темп и потянулся к Прохору. На этот раз я действительно не пытался проломить защиту своего воспитателя, а начал ее ощупывать со всех сторон. Поначалу преобладали старые ощущения холодной монолитной бетонной стены, но чем больше я настраивался на ментальный доспех Прохора, тем теплее он становился. Внезапно слегка закружилась голова, начало подташнивать, внутри росла моральная усталость и острое желание прекратить тренировку. Через несколько секунд перед глазами потемнело…

– Лешка, Лешка, очнись! – вернул меня к реальности голос моего воспитателя.

– Прохор, что случилось? – Я понял, что лежу на земле, а мой воспитатель пытается трясти меня за плечо.

– Ты даже не бледный, ты белый весь стал, а потом на землю завалился… – Прохор помог мне подняться, поддерживая под руку. – Как себя чувствуешь?

– Хреново. Дай мне пару минут окончательно прийти в себя.

– Хорошо, – кивнул Прохор, продолжая меня поддерживать.

Эта пара минут у меня ушла только на то, чтобы прислушаться к себе. Все было более или менее нормально, за исключением легкого головокружения, подташнивания и моральной усталости. Не хотелось вообще ничего: ни стоять, ни лежать, ни двигаться, ни разговаривать, ни – особенно – думать. Именно выход из этого состояния занял у меня больше всего по времени.

– Прохор, пойдем домой. – Я убрал его руку и сделал шаг в сторону, показывая, что посторонняя помощь мне больше не нужна. – Надо отдохнуть.

– Конечно, Лешка, пошли. – Он указал рукой направление, куда нам двигаться.

Шли мы не спеша, не разговаривали, а я наслаждался полным отсутствием мыслей в голове. Уже дома, выпив два стакана клюквенного морса, был отправлен Прохором спать.

Проснулся уже тогда, когда за окнами была темень. Чувствовал я себя гораздо лучше, нежели тогда, когда ложился спать. Очень хотелось пить и есть, и я, как был в трусах, так и пошел в гостиную, в которой горел приглушенный свет и работал телевизор.

– Проснулся? – спросил меня развалившийся на диване Прохор. – А то мы тебя заждались. – Он указал на кресло, в котором, закинув ногу на ногу, сидела Алексия.

– Привет, Леся! – кивнул я. – Давно ждешь?

– Привет, Леша! – улыбнулась она. – С десяти. Ты на телефон не отвечал, вот я и заглянула, а Прохор сказал, что могу подождать, пока ты не проснешься.

– А сколько сейчас времени? – спросил я. – Одиннадцать доходит, – ответил Прохор. – Больше тебя так на тренировках напрягать не буду.

Последние свои слова он сказал таким нарочито равнодушным тоном, по которому сразу становилось понятным, что сказано это было для Алексии.

– Иди оденься, – хмыкнул Прохор. – А я пока ужин разогрею.

Пришлось мне возвращаться в спальню и надевать домашнюю одежду.

Ужинать сели за барную стойку. На самом деле ел только я, а Прохор с Алексией пили чай.

– Прохор, – обратилась девушка к моему воспитателю, когда я уже практически доедал, – надеюсь, завтра у вас такой тренировки не будет? Просто у нас были планы…

– Не будет, – ответил он. – Но нам завтра с Алексеем после университета к портному заехать надо. И так задержались порядком.

Алексия повернулась ко мне:

– Леш, ты как, не передумал?..

– Нет, Лесь, – помотал я головой, отодвигая тарелку. – Идем на выставку, а потом в «Приют».

– Хорошо! – облегченно кивнула она.

Прохор взял мою тарелку и отнес в мойку.

– Долго не засиживайтесь, всем завтра рано вставать, – сказал он нам и направился в свою комнату, а мы с Лесей расположились на диване.

– Леш, ты все равно какой-то бледноватый, – погладила меня по голове девушка. – Может, мне домой пойти?

– Давай еще немного посидим, нормально со мной все… – успокоил я ее.

С Лесей мы проболтали минут сорок, обсудили завтрашние планы и договорились, что как только я освобожусь от портного, то сразу позвоню девушке. Вернувшись в гостиную, застал там Прохора, возящегося с какой-то аппаратурой.

– Садись, – кивнул он мне, – сейчас закончу.

Через несколько минут он удовлетворенно смотрел на зеленый индикатор, горящий на панели прибора непонятного назначения.

– От всех видов прослушки, – прокомментировал он. – В службе безопасности рода взял, на всякий случай. Как себя чувствуешь?

– Нормально! – махнул рукой я. – Рассказывай, что было.

– Ну, а что было… – Прохор присел напротив. – Мне бы хотелось твою версию событий услышать, а я потом тебе в подробностях расскажу свои ощущения.

– Хорошо, – согласился я и начал рассказывать: – Все было как обычно, вернее, как в прошлые разы… – Прохор кивнул, давая понять, что разобрался, о чем я. – Но проломить твой доспех, как мы и договаривались, я уже не пробовал, а сначала ощупал и попытался на него настроиться. И мне показалось, что это у меня с большим трудом, но получилось – твой ментальный доспех потеплел. А потом закружилась голова, затошнило, начала расти моральная усталость, о которой я тебе рассказывал, ну и темнота перед глазами… Все. А потом я очнулся от того, что ты меня трясешь…

– Понятно… – протянул Прохор. – Испугал ты меня сильно, когда на землю завалился весь бледный. Я даже в какой-то момент начал понимать графа Орлова с этими его экспериментами.

– Прохор! – не выдержал я его лирических отступлений. – Рассказывай, что ты чувствовал!

– Хорошо, хорошо! – улыбнулся он. – Как ты правильно отметил, все начиналось как обычно. Но неприятные ощущения были только в самом начале тренировки, да и то несравнимо менее насыщенные, чем в прошлые разы. Самое же интересное началось потом…– Он сделал паузу. – Ты действительно начал мой доспех как бы ощупывать, не вызывая у меня особого дискомфорта, а затем… – Он опять остановился. – Мой ментальный доспех на пару мгновений стал как живой! – Прохор улыбался.

– Это как? – не понял я.

– Помнишь, ты мне говорил, что сила находится не только внутри нас, но и вокруг нас?

– Помню, – кивнул я.

– Так вот. Именно это я сегодня и почувствовал, перед тем как ты сознание потерял. А мой доспех после твоего воздействия как-то изменился, только вот как, понять я пока не могу… Надо проверять.

– Я тебе там ничего не сломал? – Меня охватило беспокойство.

– Да нет! – отмахнулся Прохор. – Наоборот. По ощущениям – привел в порядок. Давай я завтра, пока ты будешь на учебе, съезжу на полигон и погоняю себя в разных режимах, вот и сделаю окончательные выводы. Договорились?

– Договорились, – согласился я.

– И еще, Лешка… – посмотрел на меня пристально мой воспитатель. – Тренировки будем продолжать, несмотря на все трудности, последствия и неприятные ощущения. Деваться некуда…

– Да понимаю я все, Прохор! – И я покрылся мурашками от воспоминаний об этих самых ощущениях.

***

На следующее утро в университете в начале лекции вместе с преподавателем в аудиторию зашел и наш декан, Дорофеев Василий Иванович.

– Уважаемые студенты! – обратился он к нам. – За прошедшее время вы уже успели более или менее друг с другом познакомиться. А посему сегодня после занятий я жду у себя в деканате выбранных вами старост групп. Не смею задерживать! – это было сказано уже лектору, и Дорофеев удалился.

На большой перемене состоялись выборы и в нашей группе, которые прошли очень быстро – Инга Юсупова вышла к доске, попросила тишины и заявила нам:

– На должность нашего старосты предлагаю кандидатуру Андрея Долгорукого! – Она обвела взглядом одногруппников, полностью проигнорировав робкую попытку нашего друга вмешаться в выборный процесс. – Андрея знаю давно, мы вместе учились. Это ответственный человек, отзывчивый товарищ с опытом работы на подобной должности – именно он был у нас старостой класса. Будут еще кандидатуры? – подняла она бровь. Группа ответила молчанием, а Долгорукий только тяжело вздохнул. – Итак, ставится на голосование вопрос избрания Андрея Долгорукого на должность старосты группы. Кто за? – Дружный лес рук был ей ответом. – Единогласно! – огласила Инга результаты голосования, демонстративно проигнорировав не поднятые руки брата и сестры Долгоруких.

Если Андрей встретил «оказанную честь» с покорностью, то Наталья не удержалась и зашипела на подружку:

– Ты что творишь, Инга? Избрали бы кого-нибудь другого, зачем Андрея подставила?

– А ты обратила внимание, как на нашего Алексея другие девчонки поглядывают? – спокойно ответила Юсупова. – Мне кажется, что если бы я эти выборы не взяла в свои руки, именно он и стал бы старостой! А там бы началось: Алексей, а что у нас с расписанием? Алексей, дай свой телефон на всякий случай! Алексей, а можно я сегодня лекцию пропущу? – Юсупова насмешливо смотрела на Долгорукую. – Тебе это надо?

– То, что на Алексея поглядывают, я, конечно, заметила, но брата-то зачем в старосты двинула? – не сдавалась Наталья. – Предложила бы другую кандидатуру, да и все…

– Да просто он наш староста, может пригодиться… – отмахнулась Инга. – Ну уж точно лишним это не будет!

Все эти выборы привели к тому, что нам пришлось задерживаться после занятий – Андрей пошел в деканат, а мы решили его дождаться в кафе, хотя девушки, с их слов, уже опаздывали к своим парикмахерам.

– Ты, Юсупова, в своем репертуаре, – прокомментировала Шереметьева жалобы Долгорукой на подружку. – Хотя… – усмехнулась она. – Может, так и надо было сделать, чтоб нашего Лешеньку от соблазнов отгородить.

– И ты туда же! – деланно возмутилась Долгорукая. – Все против нас!

Аня Шереметьева не обратила на слова подружки никакого внимания, а спросила меня:

– Алексей, ты помнишь, что завтра идем в «Метрополию»?

– Помню, – кивнул я. – У меня перед клубом с Андреем тренировка, так что можете приезжать пораньше.

– Не знаю, не знаю… – Аня включила режим «кокетка», но тут вмешалась Юсупова:

– Шереметьева, ты чего ломаешься? Будем, конечно!

Конец их препирательствам положило появление Андрея Долгорукого, который не выглядел удрученным, а напротив, лучился оптимизмом и верой в завтрашний день.

– Ты чего такой радостный? – спросила с подозрением Юсупова.

– Да все хорошо, декан сказал, что обязанностей минимум, – отмахнулся он. – Пойдемте, опаздываем уже!

Когда мы вышли на улицу, Андрей меня чуть придержал и негромко сказал:

– Нашел способ отплатить Инге, в понедельник увидишь! – потер он руки и улыбнулся.

– Надеюсь, это не будет слишком жестоко? – поинтересовался я.

– Что ты! – продолжал улыбаться Андрей. – Она сама еще не знает, что ей это очень надо!

– С нетерпением жду понедельника! – кивнул я.

– Про завтра не забыл?

– Нет. Буду, – подтвердил я.

Домой заходить не стал, а сразу направился в гараж, где меня должен был ждать Прохор. Заводить машину он не спешил, а, дождавшись, когда я размещусь в салоне, начал рассказывать:

– Съездил на полигон, погонял себя в разных режимах. Эффект однозначно есть, – подвел итог он. – Если говорить подробнее, то, по моим ощущениям, я лучше стал чувствовать окружающее пространство, доспех стал чуть более гибким и прочным, да и выносливость слегка повысилась.

– Это точно? – не поверил я.

– Точно, – кивнул Прохор с серьезным видом. – По себе чувствую. Так что и дальше будем тренироваться.

– Ладно, хоть какая-то от меня польза! – обрадовался я. – А то думал, что только увечья наносить да людей пугать могу!

– Ты бы, Лешка, не радовался раньше времени! – осадил меня Прохор. – Еще не все ясно с этими твоими способностями. Будем посмотреть.

Визит к портному Иосифу Карловичу занял довольно-таки продолжительное время – пока разобрались с моими требованиями к кожаному чехлу для кия, пока померили все костюмы и рубашки, пока прикинули «на живую» жилетку небесно-голубого цвета для турнира по бильярду… Оказалось, что к этой жилетке требовались бабочка в тон, отдельные черные строгие брюки, зауженная белая рубашка, чтобы при наклонах не вылезла из штанов, и лакированные туфли. Все мои мерки у мастера были, но он перемерил меня еще раз.

– Матереете, Алексей Александрович! – заявил мне в итоге Иосиф Карлович. – Если для костюмов это пока не так критично, то вот для жилетки и рубашки это совсем не комильфо! Придется слегка расширить. Все будет готово на следующей неделе, в том числе и туфли. Костюмы с рубашками и обувь вам доставят в любое удобное время.

– Спасибо, Иосиф Карлович! А можно один костюм я сегодня заберу, просто вечером на мероприятие иду.

– Как вам будет угодно, Алексей Александрович! – слегка поклонился портной. – Чем раньше вы наденете мой костюм, тем мне будет приятней!

– Он сегодня на художественную выставку пойдет, – сообщил я ему с улыбкой.

– Это будет просто замечательно! – улыбнулся портной в ответ. – И еще, Алексей Александрович!

Прохору привезли некие ювелирные изделия…

Оказалось, что мой воспитатель не забыл, в отличие от меня, про тот наш разговор о подарках Алексии. Оправдывало меня только одно – слишком много со мной за последнее время произошло событий, и не все они были приятными.

Всего было три красных бархатных коробочки – одна маленькая и две побольше. В первой было кольцо с рубином, во второй гарнитур из цепочки и сережек с маленькими рубинами, а в третьей, самой большой – колье с теми же самыми рубинами. Судя по моим впечатлениям, это был один большой гарнитур на все случаи жизни. Прохор мои мысли подтвердил:

– Как и просил у ювелиров, будешь дарить постепенно, месяца на три хватит, – ухмыльнулся он. – Леська обалдеет, можешь поверить!

Небрежным жестом Прохор захлопнул коробочки и уложил их в пакет.

Мы забрали костюм, попрощались с Иосифом Карловичем и сели в «Ниву». Я, как и обещал, набрал Алексию и сообщил, что минут через сорок буду дома. Она же обещалась быть в течение часа.

– Первым подаришь колечко, – начал учить меня жизни Прохор. – Лучше его подарить после выставки, иначе у нее все мысли только о нем и будут. Если гайка ей по пальцу не подойдет, дашь ей адрес наших ювелиров, они подгонят. Понял?

– Понял, – кивнул я.

– Остальные цацки пока прибережем на будущее. На выставку я вас отвезу и привезу обратно, а потом в этот «Приют» вы пешком собираетесь? Мне надо парней из эсбэ предупредить.

– Да. Там идти-то…

– Хорошо. Ночевать у Леськи будешь?

– Да.

– Хоть отдохну от тебя, охламона! Завтра ты у нас опять светской жизнью живешь до утра? – хмыкнул Прохор.

– Живу, – кивнул я.

– В воскресенье ничего не планируй, Лешка, будет очередная тренировка.

– Хорошо.

– И еще: кий твой из смоленского поместья привезли, дома стоит.

– Отлично! – обрадовался я. Больше не придется прикидываться бедным родственником перед Долгоруким и играть его кием.

Перед приездом Алексии я успел сходить в душ. Она, как и предполагалось, сначала зашла к нам узнать, в чем я собираюсь идти на выставку, чтобы своим платьем соответствовать, так сказать… Оценив мой серый костюм в мелкую полоску, девушка заявила, что пространство для маневра у нее увеличилось. Не отказалась она и перекусить наскоро приготовленной Прохором яичницей с ветчиной, после чего ускакала к себе, пообещав быть при параде через сорок минут. На хмыканье моего воспитателя при упоминании сроков Леся гордо заявила:

– Я на гастролях и не такие рекорды ставила!

– Верю-верю! – усмехнулся он.

Сроки Алексия нарушила всего на десять минут, но это того стоило – черное длинное платье в обтяжку, в стразах, с глубоким декольте и разрезом по бедру, небрежная прическа, стандартные очки…

– Какая к хренам «Нивка»? Едем на «Волге»! – за нас двоих прокомментировал увиденное Прохор. – Ну-ка, встаньте рядом!

Я послушно подошел к Лесе, всем своим видом выражая восхищение девушкой.

– Если вам кто-то скажет: «Князь Пожарский со спутницей», – смело посылайте куда подальше! – улыбался Прохор. – Все как раз с точностью наоборот! Неизвестная красавица в сопровождении князя Пожарского! Так будет точнее!

Мы с девушкой переглянулись и засмеялись.

– Ты доволен? – спросила она меня.

– Более чем! – кивнул я. – Надо почаще с тобой на различные мероприятия выбираться!

– А я совсем не против! – усмехнулась Леся.

Но тут в наш разговор вмешался Прохор:

– Так, спускаемся в гараж, иначе никуда не успеем!

Уже в «Волге» он прочитал Алексии лекцию о правильном поведении спутницы молодого князя Пожарского, если он появлялся фактически официально, на машине с гербом. Суть сводилась к паре фраз – больше пафоса, спеси и уверенности в себе, которая должна граничить с наглостью. Девушка же внимала с большим вниманием, кивала и клятвенно пообещала соответствовать предъявленным высочайшим стандартам.

Сама выставка проходила в одной из модных галерей, расположенной в старинном двухэтажном особнячке старой Москвы. Узкие улицы не располагали к нормальной парковке, но Прохор сделал все возможное, чтобы приблизиться ко входу, после чего начал беспрерывно сигналить. Через минуту его потуги увенчались успехом – из особняка выскочили два охранника и начали освобождать нам место перед входом. Когда же мы остановились, дверь нам открыл не абы кто, а, судя по всему, распорядитель выставки. Я покинул машину первым, помог выйти Лесе, и мы направились внутрь особняка, сопровождаемые распорядителем. Касса с билетами нами была проигнорирована по причине невместности стоять в очереди, пусть даже она состоит из двух человек. Уже в зале распорядитель щелчком пальцев подозвал к нам официанта, у которого мы с подноса взяли по бокалу шампанского. Все это время я краем глаза наблюдал за своей спутницей. Ее поведение было выше всяческих похвал – холодному равнодушию девушки могли позавидовать иные аристократки, а уж внешним данным и платью подавно…

– Ваши сиятельства! – обратился к нам с поклоном распорядитель. – Может, вам экскурсию провести?

– Спасибо, любезный, – улыбнулся я. – Не стоит.

– Как угодно вашим сиятельствам! – Он опять поклонился и растворился среди посетителей выставки.

Держа в руках бокалы с шампанским, мы с Алексией начали обход экспозиции, подолгу задерживаясь у каждой картины. Посмотреть было на что – картины поражали своим разнообразием: от пейзажей до портретов, от простеньких эпизодов бытовой жизни до массивных полотен, запечатлевших отдельные события общественной жизни. Но всех их объединяло, по моим ощущениям, одно – некая внутренняя динамика, жизнь, движение. Казалось, что стоит отвести взгляд от очередной картины, как она изменится, поменяет своих героев и место действия. После того как девушка категорически не захотела отходить от маленького пейзажа, изображающего опушку леса, я поделился этими своими впечатлениями с Лесей.

– Вы абсолютно правы в своих суждениях, молодой человек, – услышали мы голос из-за спины. – Мне мало запечатлеть определенный момент времени со всеми только ему присущими эмоциями, я хочу, чтобы был некий намек на дальнейшее развитие.

Мы повернулись и увидели перед собой невысокого лысоватого толстячка лет сорока в костюме.

– Я давно за вами наблюдаю, молодые люди. – Он смотрел на нас абсолютно серьезно, а потом буквально впился взглядом в Лесю. – Девушка, если вы снимете свои очки, я подарю вам эту картину.

Она перевела на меня испуганный взгляд.

– Позвольте, любезный! – усмехнулся я. – Вы ничего не путаете?

– Не сочтите за грубость, ваше сиятельство! – ответил он, продолжая смотреть только на Лесю. – У меня фотографическая память, и я понимаю, что передо мной Алексия, портрет которой я мечтал написать последние три года!

– У меня уже есть портрет! – заявила ему Леся и попыталась спрятаться за моей спиной.

– Охотно верю! – хмыкнул он. – А могу я взглянуть на работу этого ремесленника?

Это он кого ремесленником назвал? Сашку Петрова?! Сдерживаясь из последних сил, я заставил себя подумать о чем-нибудь хорошем. Первой (видимо, прошла ассоциация с Сашкой Петровым) была смоленская усадьба и то, как просто там было жить, вторым – наш лес, который я знал до последнего пенька…

Однако окончательно в себя я пришел от того, что мою руку пыталась сжать испуганная бледная Леся, а стоящий напротив художник, лицо которого приобрело земляной оттенок, хватался за сердце. Посетители выставки спешно покидали наш закуток.

– Все нормально, – кивнул я девушке, и она отпустила мою руку.

– Теперь я точно знаю, как выглядит сиятельный гнев! – пробормотал художник. – Простите меня, ваше сиятельство, если обидел своими словами! – поклонился он.

– Вы не представились! – кинул я ему.

– Святослав Хмельницкий к вашим услугам, – ответил он и снова поклонился.

– Святослав, вы действительно хотите увидеть портрет Алексии в исполнении ремесленника?

– Если вам не трудно, ваше сиятельство!

– Хорошо, я попытаюсь это устроить. Дайте мне пару минут на телефонный звонок.

– Как будет угодно вашему сиятельству! – продолжал он кланяться.

Не обращая больше на него внимания, я отошел немного в сторону и набрал Сашку.

– Привет! – начал я разговор. – Я сейчас на той выставке, которую ты рекомендовал.

– Нравится? – весело спросил он.

– Очень! – хмыкнул я. – Господин Святослав Хмельницкий желает увидеть твой портрет Алексии.

– Да? – в голосе Сашки появились панические нотки.

– Хочешь, я ему трубку дам? – уже спокойно спросил я.

– Нет. – Петров сделал паузу. – Куда надо портрет привезти?

– Прямо на выставку, Сашка, – ответил я. – Через сколько будешь?

– Максимум час! – в голосе моего друга все равно чувствовалось сомнение.

– Не подведи меня! – как можно убедительнее сказал я ему и положил трубку.

В этот момент появился Прохор в сопровождении распорядителя, на которого жалко было смотреть.

– Алексей Александрович, ваше сиятельство! – Мой воспитатель сделал вид, что запыхался. – Что случилось? Кто посмел? Почему люди выставку покидают?

– Творческие люди неуважение проявили, Прохор… – сказал я через губу. – Пришлось восполнять пробелы в воспитании… – Здесь я обратился к дрожащему распорядителю: – Милейший, вы будьте поаккуратней с этой творческой интеллигенцией. Жизнь так коротка…

Теперь за сердце хватался уже распорядитель. Прохор его пихнул локтем в бок, чем привел в чувство, и сказал:

– Чтоб я тебя и охрану не видел!

Того долго уговаривать не пришлось, и он быстренько испарился.

После этого настала моя очередь.

– Ты что творишь, Лешка, на выставке умудрился влететь! – начал меня воспитывать шепотом Прохор. Я не стал ему ничего отвечать, а просто подозвал Лесю:

– Расскажи ему, как все было.

Они уединились на пару минут, после чего Прохор демонстративно кровожадно оглядел художника и многозначительно хмыкнул, от чего тот поежился, но присутствие духа все же сохранил.

В ожидании Сашки мы спустились в пустой зал на первом этаже и по второму разу начали обходить полотна, слушая красочные комментарии Хмельницкого. Тот даже, казалось, окончательно отошел от произошедшего, был крайне экспрессивен и красноречив, определив в нас с Лесей и Прохором заинтересованных слушателей, понимающих в живописи и близких ему в восприятии мира. Художник даже не заметил, как к нам присоединился еще один поклонник его таланта – Сашка Петров, который с горящими глазами внимал каждому слову мастера. Остановились мы только на втором этаже, напротив того самого пейзажа, который так понравился Алексии. Будто что-то вспомнив, Хмельницкий вдруг остановился, оглядел нас, задержав взгляд на девушке, порывисто снял картину со стены и протянул Лесе.

– Это вам! От всего сердца! – Глаза его горели.

Она посмотрела на меня, как бы спрашивая разрешения, и я кивнул. Леся повернулась к Хмельницкому и взяла картину.

– Спасибо, Святослав! – поблагодарила она и сняла очки.

Художник впился глазами в ее лицо, не обращая внимания на окружающее. Леся больше не боялась его фанатизма и даже робко улыбнулась. Мы все не спешили вмешиваться, а Сашка так и вовсе наблюдал за разворачивающимся действом с трепетным уважением к художнику. Все волшебство момента нарушил Прохор: – Кто-то, по-моему, хотел портрет посмотреть? Хмельницкий нехотя оторвался от созерцания Алексии и обратил внимание на нас, грешных:

– На первом этаже, там освещение лучше.

Мы спустились за ним на первый этаж, Сашка достал портрет и установил на специальную подставку. Очень хотелось ахнуть – Алексия на портрете была как живая. Петров действительно сумел передать ее характер, эмоции, чувства! Даже я, ничего не понимавший в живописи, видел, что Сашка сумел поймать момент и выразить его в картине. Судя по всему, всех остальных обуревали такие же чувства, за исключением Хмельницкого – он, прищурив глаза, то подходил к портрету ближе, то опять возвращался на старое место. На Сашку было больно смотреть – он напряженно наблюдал за художником, нервно сжимая ладони. Наконец Хмельницкий, не обращая ни на кого внимания, встал напротив портрета и застыл.

– Ваше сиятельство! – повернулся он наконец ко мне. – Примите мои самые глубочайшие извинения! – Хмельницкий поклонился. – Лучше Александра я написать не сумею!

– Это вы не мне, а вашему коллеге скажите! – усмехнулся я и указал на школьного друга.

Сашка же, еще ничего не понимая, переводил взгляд с меня на Святослава и обратно. Когда до него дошла суть сказанного, он покраснел и засмущался, в отличие от того же самого Хмельницкого, который в одночасье завладел вниманием Петрова. Пока они обсуждали какие-то свои художественные тонкости, мы втроем сумели перевести дух и уже спокойно насладиться портретом.

– Леш, так как насчет обложки альбома? – спросила меня Леся.

– Точно подходит! – кивнул я. – А на следующий альбом у тебя Хмельницкий есть, что-нибудь придумает.

– Это да, творческая личность в высшей степени! – хмыкнула она. – Даже оторопь порой берет…

– Да нормальный мужик вроде, только с закидонами на почве рисования… – ухмыльнулся я.

В это время Хмельницкий при помощи Сашки Петрова сняли одну из картин в центре экспозиции и повесили туда портрет Алексии. Закончив, Святослав прокомментировал:

– Выставка будет длиться еще две недели, практически все картины распроданы, и работа Александра займет центральное место! – Мой друг на это лишь скромно улыбнулся.

– Алексия, ты не против? – спросил он.

Она опять глянула на меня, и, получив мое молчаливое согласие, кивнула:

– Конечно, не против, Саша, какие могут быть вопросы! Но портрет все равно мой!

– Это даже не обсуждается! – кивнул в ответ Петров.

Весь этот пафос с выражением взаимных чувств и обязательств опять остановил Прохор:

– Вечер-то будет продолжаться?

– Да! – взбодрился я. – Святослав, какие у вас дальнейшие планы?