Черное сердце
Черное сердце сжимая в ладонях,
Медленно в танце кружится полночном
Грустный мертвец в ореоле порочном,
С плеч своих сбросив накидку покоя.
Кости белесые в свете лоснятся
Жиром земли освященной и пряной.
Камни надгробий, поросших бурьяном,
Вслед за скелетом легко устремятся.
Шагом воздушным порхая над тропкой,
Сердцем черненым свой пусть освещая,
Грустный мертвец улыбнется, взывая
К верным друзьям из обители топкой.
Бьется сердечко в ладонях костлявых,
Музыкой сладкой от сна пробуждая,
Мертвую плоть из могил поднимая,
Дабы на шабаш собрать их, лукавых.
Мир мертвецов оживлен в одночасье
В благоухании траурном мирры,
Где под мелодию плачущей лиры
Груды костей обретают вновь счастье.
Эсмеральда
Танцуй, Эсмеральда, жизнь – война!
Но ты здесь игрок и ты – колода,
Танцуй, Эсмеральда, ты одна,
Но, как стихия, ты свободна!
Огненный вихрь, горящий в ночи,
Ты – крик души чужой, ты – бремя!
Танцуй, Эсмеральда, и кричи,
Тебе не подвластны смерть и время.
Кружись в дивном танце, песню пой,
И колокольчик пусть играет.
Над головой, твоей головой,
Ангел-хранитель пусть летает.
Эй, Эсмеральда, не бойся жить!
Жизнь – это танец, вот и резвись!
Нужно бесчинствовать и любить,
Счастьем скорее ты насладись.
Вьется в власах заря багряная,
Лентой сплетается в дивный сон.
Ты так прекрасна и упряма,
Ну же, станцуй для пустых колонн!
Ну же, кружись в своем безумье!
Сердцем своим затми закат,
Ты – это светоч полнолунья,
Ты – это яркий листопад!
Бешеный танец не закончен,
Ты, Эсмеральда, вставать не смей!
В мире, где каждый миг испорчен,
Ты, Эсмеральда, затмишь их всех…
В мире, где нет ни зла, ни чести,
Ты будешь матерью богов!
Ты, Эсмеральда, пустое место,
Ты, Эсмеральда, букет цветов!
Вейся в танце! Кружись как лента!
В руках твоих жгучий порох – дым…
Люди так долго ждали момента,
Сведи их с ума, сделай мир живым!
Эфиальт
Каждой ночью под луной,
Облик не меняя,
Эфиальт проклятый мой,
Камнем замиряя,
На груди лежит моей
И дышать мешает,
И сумбур его речей
Слух собой пленяет.
Он пророчит дивный сон,
Только я-то знаю,
Что на самом деле он
Смерть ко мне взывает.
Но руками скован я,
Телом я недвижим,
Эфиальт убьет меня,
Темнота все ближе…
Давит демон как плита,
Каменная глыба,
Лучше, право, пустота!
Лучше, право, дыба!
Он дышать мешает мне,
Чувствую, немею…
В этой гулкой тишине
Бога звать не смею.
Бессердечный, как базальт,
Мой могильный камень,
Желтоглазый эфиальт
Шепчет тихо:
– Amen.
Демон и писатель
Поэма
Был вечер. Солнца диск кровавый
Давно покинул небосклон.
И только месяц величавый
Взошел на свой богатый трон.
Морской прибой шумел тоскливо,
Выл ветер среди голых скал,
Смотрел на это молчаливо
Писатель и чего-то ждал.
Он стар, высок и слишком мрачен,
Немного склочный, но прямой.
Он для искусства предназначен
Сильнее, чем любой другой.
На берегу стоял весь вечер
И в волны синие глядел.
Бывал уж слишком он беспечен,
Искал писательству предел.
Но нынче муза разозлилась,
Оставив гордо старика,
Она под звездами кружилась
И разгоняла облака.
Писатель ждал, он терпеливый,
Но вдохновение ушло.
Домой вернулся он тоскливый,
Когда лишь солнце-свет взошло.
Уставший сел за стол дубовый
И принялся кусать перо,
Как будто бы венец терновый
Терзает грудь, чело, нутро.
Ни строчки, даже просто слово
Не может написать старик,
Проходят ночи бестолково,
Писатель головой поник.
Стук в дверь. Темно.
– Войдите, можно.
Явился демон перед ним.
Старик подумал, что все ложно,
Что он безумьем одержим.
Но гость решил совсем иначе,
Снял шляпу, плащ, перчатки он:
– Я вашей изменил удаче,
Отнял ваш драгоценный сон.
Но вы упорны, даже слишком,
Все ждете возвращенье муз.
Перетрудились вы с излишком,
Чем ставите меня в конфуз.
Так расскажите, что хотите
Узреть на девственном листе?
– Любезный демон, помогите
Нарисовать на сим холсте
Один лишь образ мне желанный,
Держащий властии бразды,
Такой чудной, такой туманный
Лик сына утренней звезды.
– Тебя забросить в пекло ада?
Иного нет пути, прости…
Но коль боишься того смрада,
То о подобном не проси!
– Я не боюсь! Неси, крылатый.
И демон, старика обняв,
Сквозь громкие грозы раскаты
Несет, то в небеса подняв,
То опускаясь вниз, к долинам,
Писателя вглубь всех кругов,
Летя чрез проклятых равнины,
Летя чрез грешных и богов.
Вот первый круг, второй, как трудно!
Пронесся третий мимо круг…
Четвертый. Как на пятом людно!
– Не выдержу я больше, друг!
– Терпи! – ответил дух ужасный.
Вот пролетели круг шестой,
За ним седьмой – то круг опасный!
А после видели восьмой.
И сквозь пожара пламень красный
Они узрели пуп земной.
Кругом тоска – пустые горы,
Что лавой выжжены с небес.
Здесь место гибели Гоморры,
Здесь нынче правит лютый бес.
А посреди пустынь забвенья
Стоят железные врата,
Их украшают подношенья
И жертвы дикого скота.
А чтоб войти на круг девятый,
Им нужно створки отворить.
Вокруг которых грех проклятый
Готовы духи сторожить.
– Вон три души. Их рок – изгнанье.
Они лишь стражники у врат,
Слышны извечные стенанья.
Их так терзает свет и смрад.
– Скажи, за что такие муки?
– Они предатели людей.
– Не проще ли сковать им руки
И заставлять глотать елей?
– Не говори мне больше бреда.
Ведь души этих подлецов
Подходят только для обеда
Средь старших демонов-отцов.
– Мне странно слышать это чудо.
Все ж назови их имена.
– Извольте. Кассий, Брут, Иуда.
Их не меняют времена.
– Теперь согласен. Эта доля
Подходит грешникам под стать.
Таких не исцелит неволя,
Таких разумнее изгнать.
Писатель с демоном под своды
Прошли массивные ворот,
Сквозь створки врат и тьмы разводы
Они пришли к огням болот.
Бурлит проклятая трясина,
Любого хочет затянуть,
Дорогу закрывает тина,
Из-за нее не видно путь.
Зловонный дух дышать мешает,
На миль окрест стоит туман.
И только тихо причитает
Один, глотающий дурман.
В глуби болот по горло в грязи
Калигула в плену оков.
Здесь он утратил свои связи,
Здесь верных нет ему рабов.
Глаза пусты, лишь шепчут губы:
– Мой конь, он – консул, консул-конь!
Друзилла… Слышишь, где-то трубы
Звучат для нас… Огонь! Огонь!
– Безумный грешник?
– Да, он болен.
Я знал его немало лет,
Всегда был мил, богат и волен,
За действия держал ответ.
Однажды просто изменился,
Гай принцепс потерял свой ум,
Диктатор новый появился –
Развратный праздный толстосум
В пороки мира погрузился.
Он власти много получил,
За что душой и поплатился,
Отныне Гай глотает ил.
Стоит в болоте он по горло,
Как и в грехах своих погряз,
Лишь слезы катятся покорно
Из замутненных страшных глаз.
Посланник ада сквозь трясину
Ведет писателя вперед,
И видят путники картину:
До горизонта снег и лед.
Среди белесого пространства,
Где вьюга воет и кричит,
Где хаос есть непостоянство,
Где только лед один молчит,
Сидит, покрытый снега слоем,
Склонив главу, недвижим он,
Как будто, окружен покоем
Утративший и жизнь, и сон.
Вокруг него, не молвя слова,
Сидят младенцы и глядят.
– Ребенок есть всему основа.
На детях ведь построен ад.
– Но кто тот грешник?
– Ах, писатель!
Ему положено быть здесь,
То Ирод – царь и мой приятель,
А эти дети просто месть.
Они следят за ним, пугают,
Они убиты были им.
Они из-за него страдают,
Да только царь не изменим.
Младенцы – совесть, что терзает
И разрушает его суть.
Старик под взглядами страдает,
Не может из-за них вздохнуть.
Своим отчаяньем нетленный
Несостоявшуюся мысль
Сломил правитель убиенный.
Вот в этом наказанья смысл.