Врач кивнул, усевшись на колени, он поставил перед собой странную посудину, похожую на кофейник с двумя длинными носиками. Только теперь я заметил, что посудина была вся испещрена мелкими значками, похожими на какие-то странные символы и таинственные знаки.
– Что это, заклинания древнего культа Вуду? – вырвалось у меня.
– Не мешайте. Лучше пишите записку для Горницкого, – Солодовников достал из кармана брюк огрызок химического карандаша и протянул его мне, – бумаги нет, – буркнул он.
Я не ответил. Затаив дыхание, я зорко следил за последовательностью действий старика. Вот он взял в руки древний позеленевший от времени медный сосуд и, кряхтя, наклонился над телом Варчука. Вставив одни носик в рот мертвеца, Солодовников замер и принялся бормотать какие-то заклинания. Слов его было не разобрать, они слились в один сплошной гул. Так продолжалось с полчаса. Вдруг, Солодовников замолк и резко дунул в остававшийся свободным носик посудины. В тот же миг тело лодочника дернулось, его руки вытянулись, а ноги согнулись в коленях. Варчук сел в гробу и отрешенно глядя пред собой, принялся вращать головой, словно разминая шею после долгого сна. Признаться, я подумал, что кровосос ожил на самом деле, но его взгляд свидетельствовал об обратном. Лодочник был мертв. А его тело, покорное чужой воле, двигалось, и это зрелище было поистине отталкивающим.
Наконец Варчук встал и шагнул ко мне, протягивая грязную всю в струпьях руку. Я сунул в его ладонь обрывок папиросной коробки, на котором было написано всего пять слов: «Полночь. Пристань. Ты, или я».
Теперь оставалось ждать. Я был уверен, вид убитого мной Варчука заставит хозяина здешних мест играть по моим правилам. Он примет вызов, понимая, что в этой схватке выживет только один. Лишние формальности не нужны ни ему, ни мне. И никакой суд, или трибунал никогда не примет к рассмотрению этого странного дела. Вершить суд буду я сам, если конечно, мне удастся свершить этот самый суд.
Времени до полуночи оставалось совсем немного. Я прятался в доме у доктора, наблюдая через маленькое засиженное мухами оконце за жизнью поселка. Темная кривая улочка была освещена одним тусклым фонарем, который висел на полусгнившем деревянном столбе возле штаба строительного участка. Ветер колыхал фонарь, отчего световые блики крутились и летали взад-вперед, точно цирковые гимнасты.
Пора, до означенного времени оставалось меньше часа, как раз хватит, чтобы незамеченным добраться до места. Если там уже выставлена засада, я тут же определю это. У меня поистине звериное чутье, иначе не прослужил бы в «Бесогоне» и дня.
Вот и пристань, рядом никого. Бесхозная теперь лодка Варчкука болталась, привязанная к причальной тумбе. Я отошел в тень раскидистых ив и принялся ждать. Ждать, однако, пришлось недолго. Шаги я услышал еще издалека, к пристани приближались двое. Один шел уверенно и вальяжно, второй семенил, постоянно сбиваясь с шага и часто останавливаясь. Вскоре на деревянных мостках пристани появился Горницкий, вслед за ним, неловко перебирая ногами, тащился зомби-Варчук.
– Пошел вон, ты просто-напросто «живой труп»! – Горницкий остановился и, что есть силы, толкнул бывшего слугу в грудь.
Зомби упал, но тут же поднялся и вновь поплелся за Горницким.
– Зачем же вы так с ним?
Я вышел их своего укрытия и, не спеша, двинулся к начальнику особого отдела.
– Ведь он так служил вам при жизни, – я кивнул на переминавшегося с ноги на ногу экс-Варчука, – теперь послушный воле доктора Солодовникова он просто сопровождает вас к месту нашего поединка. Или вы только с женщинами воюете, а, товарищ Горницкий?
Мне стало вдруг смешно. Сейчас я отчетливо понял, что этот самый Горницкий обычный человечишка, а ни какой не бес. Он обычный смертный, из плоти и крови и лишь служит темным силам. Справиться с ним будет проще простого, драться со смертным легче, чем с любым из представителей бесовского отродья. Об этом я не применил тут же сообщить особисту.
– Мне думалось, ты на особом счету у тех, с кем я борюсь, – я усмехнулся, – теперь я вижу, что ты просто гнус и мерзавец! Сейчас я воздам тебе за твои поганые дела!
– Я сам уничтожу тебя. Никто и никогда не найдет твоего тела, – Горницкий сбросил с себя шинель и расстегнул ремень портупеи, – я мог бы просто застрелить тебя, но предпочту удавить своими руками. В то самый миг, когда ты сдохнешь, я стану гораздо сильнее. Победитель забирает силу побежденного врага.
– Поменьше слов, лучше приступим к делу!
Я вышел вперед и сразу получил сильнейший удар в лицо. Горницкий оказался необычайно проворен, второй удар последовал сразу вслед за первым. Мне показалось, что в меня на полном ходу врезался поезд «Красная Стрела». Упав навзничь, я попытался подняться, но Горницкий ударил снова. На сей раз гад «одарил» меня ударом в грудную клетку. Дыхание перехватило, а из горла вырвался страшный почти предсмертный хрип.
Да, сейчас я отчетливо понял, что сильно недооценил соперника. Моя самоуверенность вышла мне боком. Горницкий бросился на меня, распростертого на мокрых от волн мостках, сейчас он подпрыгнет и обрушит на меня всю массу своего внушительного мускулистого тела. Вот так прозаично и некрасиво уйдет из жизни бесогон Савва Сорокин. Я попытался откатиться в сторону, но силы окончательно покинули меня. Я уже видел зависшую надо мной темную фигуру противника, но вдруг эта фигура резко изменила траекторию движения, и с громким криком рухнула на разбухшие от сырости доски пристани. Горницкий упал рядом со мной.
Над нами возвышался Вахтанг Дадуа. В своей длинной шинели он и сам казался призраком, порожденным этой темной, нависшей над поселком ночью.
– Едва успел, – выдохнул Вахтанг.
– Каким образом…, – начал, было, я.
– Твоя телеграмма, – коротко пояснил Вахтанг.
Он поднял с мостков брошенную Горницким партупею и быстро связал тому руки.
– Б-больно, – простонал Горницкий, еще не пришедший в себя после удара Дадуа.
– Никто и не обещал, что будет приятно, – Дадуа отпихнул ногой обездвиженное тело противника и шагнул ко мне.
– Как ты? – наклонился надо мной Вахтанг.
– Вот ведь, – я сконфуженно улыбнулся, – с нечистью справлялся, а с обычным человеком не смог сладить.
– Иной человек страшнее самой гадкой нечисти, – Вахтанг ткнул пальцем в Горницкого. – вот яркий образчик!
– Вы ничего не докажете! – Голрницкий гаденько усмехнулся, – все улики против себя я успел уничтожить. Прибавьте к этому влияние моих высоких покровителей и отличный послужной список. Я не потопляем…
– Что несет этот мерзавец? – я взглянул на Дадуа, – о каких покровителях он говорит?
– К сожалению, он прав, – Вахтанг тяжело вздохнул, – у него действительно много заступников. Сейчас в органах полно формалистов и перестраховщиков. Я не смог получить ордер на его арест. Рассмотрение отложили…
– Вот, вот! – радостно выкрикнул Горницкий, – сейчас вы меня развяжете, а сами уберетесь отсюда восвояси. Мы сделаем вид, что никогда не знали о существовании друг друга. Идет?
Он с надеждой взглянул на Дадуа.
– Нет, -Вахтанг достал из кармана шинели ТТ, – мы поступим иначе. Просто казним вас без всяких формальностей. Позже разберемся и с вашими заступниками.
– Не имеете права! Это самосуд! – Горницкому удалось привстать и облокотиться плечом о причальную тумбу, – вы не имеете права расстрелять меня прямо здесь. Лишить жизни может лишь суд, или трибунал!
– А мы и не станем тебя расстреливать, – я подмигнул Дадуа, – ты останешься жить. Но вряд ли ты станешь радоваться такой жизни. Ступай в лодку своего дружка Варчука!
Я поднялся на ноги и схватил Горницкого за ворот гимнастерки.
– Вставай, тебе говорят! – прорычал я, – вали в лодку! – я пихнул особиста в спину, – шустрей! Скоро начнет светать! – поторопил я его.
– Что вы задумали?! – ошалело вращая вылезшими из орбит глазами, закричал Горницкий, – слышь, начальник! – Горницкий повернулся к Вахтангу, – убери от меня своего подчиненного, он – псих!
Дадуа смотрел на происходящее с интересом. Вдвоем мы подняли обмякшего от страха особиста и подтолкнули его к лодке. Он споткнулся и упал на дно, больно ударившись головой о банку – скамейку.
– Зачем это, а? – беспрестанно повторял он.
– Греби на середину водохранилища! – приказал я.
– Зачем это, а? – от былого грозного нач особого отдела не осталось и следа, теперь пред нами был заштатный телеграфист Обузов, паскудник, утопивший свою юную любовницу.
Руки Горницкого мелко дрожали, пот тек по лицу, он изловчился и выбросил за борт весла, но лодка странным образом продолжала плыть сама. Мы уже были достаточно далеко от берега, когда появилась она.
Катюша Кретова стояла, высунувшись из воды по пояс. На ней был все тот же матросский костюмчик. Волосы русалки были убраны в затейливую прическу, которую украшали речные ракушки и желтые кувшинки, связанные между собой длинными зеленоватыми водорослями. Издалека ундина Кретова была чудо, как хороша. Она улыбалась полными чувственными немного синеватыми губами.
– Вот, Катя, как обещал. Принимай своего друга Мишу!
Я толкнул Горнцкого-Обузова из лодки. Тот с диким криком вывалился в воду, но тут же проворно схватился за борт. Его пальцы впились в плохо покрашенную деревяшку.
– Не отдавайте, не надо! Не хочу быть там, с ними! Лучше, расстрел! – дико верещал бывший хозяин здешних мест.
– Миша, Мишенька, ты что же? Не рад мне, касатик? – ласково вопрошала Катя Кретова, подбираясь все ближе и ближе, – ну же! Я ведь возлюбленная твоя! Что ж ты бросил-то меня, Мишутка?
Теперь ясно чувствовался острый запах тины и болота, резко ударивший в нос, он ел глаза и затруднял дыхание. Пустые глазницы Кретовой, изъеденные прожорливыми рыбами остатки кожи, впалый беззубый рот, все это было настолько омерзительно и выглядело так отталкивающе, что было жутко даже нам с Дадуа. Бывший телеграфист Обузов, видевший все это впервые, отчаянно вопил и яростно отбивался от наступавшей на него русалки. Девица Кретова, не смотря на это, продолжала ласково ворковать:
– Ах, Мишенька, проказник мой! Люб ты мне, Миша, люб, даже сейчас люб. Вон ты, какой важный стал, постарел, поседел! А все равно, люб! – Кретова легонько коснулась рукой лба своего бывшего любовника, – вот ведь как! Утопил ты меня, а я, дуреха, все одно, верная тебе!
– Уйди от меня, оставь меня, уродина! – завопил тот, брезгливо отстраняясь.
– Ах, уродина?! – обиженно взвизгнула Кретова. – не нравлюсь, значит, тебе больше?!
Катюша в бешенстве подпрыгнула в воде, блеснув внушительным рыбьим хвостом.
– Не нравлюсь я ему такая, девки! – обиженно завопила она, – не нравлюсь! Раньше нравилась, а теперь вот не нравлюсь! – продолжала истошно голосить Катерина.
– Подлец!
– Душегуб!
– Изверг!
– Изувер!
– Убивец!
– Развратник!
На разные глосса запричитали товарки отвергнутой ундины Кретовой. По всей поверхности водоема из-под воды выныривали русалки. Молодые и старые, симпатичные и уродливые, все они тыкали в испуганного Горницкого пальцами с длинными с позеленевшими от тины ногтями. Костистая старуха в старом полуистлевшем чепце достала со дна поросшую водорослями суковатую корягу и, что есть силы, стукнула ею Горницкого по голове.
– Все равно он твой будет, Катька! – прошамкала она беззубым ртом.
Горницкий давно пошел ко дну, а русалки все еще продолжали свой неумолчный галдеж. Кретова же, напротив, угомонилась. Слова беззубой старухи- русалки успокоили ее.
– Свадьбу хочу! – вдруг заявила Катерина, кокетливо поправляя вылезшую из спутанных волос кувшинку, – свадебку желаю, – капризно растягивая слова, повторила она.
– Сей момент, родимая, сей момент, девонька ты наша! – заверещали товарки утопленницы.
– Жених! Где жених?! – истошно завопила беззубая.
– Где? Знамо, где, на дне речном! – ответила молодая русалка с толстой, заросшей мелкими ракушками косой.
– Что ж мы медлим, девки? – спохватилась дородная пожилая русалка в венке из увядших лилий, – жениха же украсить надо. Свадьба ведь у него. Тащите этого красавца сюда. Венец несите, живо! – деловито распоряжалась она.
Несколько ундин помоложе нырнули на дно. Нам с Дадуа стали видны их проворно мелькающие в волнах хвосты.
– Нам пора, товарищ Дадуа, – отвлекшись от созерцании необычного зрелища, я тронул Вахтанга за рукав шинели, – поплывем обратно к берегу, не ровен час, они и нас с вами в женихи потянут.
– Дай досмотреть, – бросил Вахтанг.
– Воля ваша, – я сел на банку и принялся вылавливать выброшенные Горницким весла.
Действовать приходилось осторожно, чтобы не привлекать готовящихся к свадьбе русалок. Тем временем посланные за Горницким ундины показались вновь. Они волокли тело бывшего нач особого отдела. Теперь он выглядел не лучшими образом, лицо Горницкого раздулась, а ко лбу успела присосаться огромная безобразная пиявка. Шея утопленника была увита длинным хвостом из водорослей и ракушек, в посиневших руках торчали две большие свежие лилии.
– Вот он наш молодой! Люб он тебе такой, Катюша? – прошамкала старуха- русалка.
– Красавец-мужчина! – восторженно прошептала дородная русалка в венке.
– Бери, Катька! Бери молодца в мужья! – верещали многочисленные подружки невесты, сбившиеся за спиной Катерины в огромную толпу.
– Беру! Люб он мне! – торжественно провозгласила Кретова.
В тот же самый миг русалки затянули величальную. Это был разноголосый хор, где каждая из поющих старалась перекричать свою соседку. Жуткая какофония, прерываемая диким русалочьим смехом и визгом, рвала в клочья наши с Дадуа барабанные перепонки. Две молодые русалки таскали по кругу мертвое тело Горницкого, еще две утопленницы держали над его поникшей головой венец их свитых меж собой увядших кувшинок и лилий. Невеста Кретова наблюдала за всем происходящим с умильной улыбкой. Ее синие губы шевелились. Может быть, она подпевала своим товаркам. Не дожидаясь окончания жуткого ритуала, мы с Дадуа стали грести к берегу. Русалки так увлеклись пением песен, что даже не заметили нашего бегства.
Добравшись до берега, мы заметили безжизненное тело Фомы Варчука. Лодочник лежал в кустах бузины и не подавал признаков жизни.
– Сдох окончательно, – резюмировал я.
– Туда ему и дорога! – возле мостков пристани стоял доктор Солодовиков.
Старик был одет в старое с заплатками пальтецо и несуразную шляпу с обвисшими полями. В руках он сжимал небольшой узелок с пожитками.
– Поедешь с нами, – приказал я ему.
– Как скажете, – старик покорно закивал седой растрепанной головой.
– Как будем выбираться из города? – спросил я Дадуа.
– Лучше всего убраться отсюда незамеченными. Я на машине, на ней и уедем, – решил Вахтанг.
Втроем мы полезли в гору, там за перелеском Дадуа оставил маленький фургончик. На фанерной будке было написано: «Аптекоуправление № 1. Сбор лекарственных трав».
– Еще никогда мы не покидали поле битвы тайком, – усмехнулся Вахтанг.
– Наша работа выполнена, – пожал плечами я, – враг устранен, с русалками договорились. Утоплений рабочих больше не будет.
Вахтанг дождался, пока мы все погрузились в тесную пропахшую лечебными травами кабину, и осторожно тронул фургончик с места. Чихнув облачком дыма, машина тронулась в путь.
– Все-таки жаль, что не удалось разоблачить Горницкого публично, – сказал я.
– Черт с ним, – Дадуа выбросил в окно докуренную до самого мундштука папиросу, – то, что произошло с этим мерзавцем страшнее расстрела. Он будет обречен на вечные муки. Разве это плохое наказание?
Я промолчал, Вахтанг вырулил на проселочную дорогу, мы проезжали возле терема, где жил нач особого отдела.
– Остановите, пожалуйста. Нужно закончить кое-какие дела, – попросил я.
Дадуа остановил фургон. Я выбрался из машины, взошел на крыльцо и нажал на кнопку звонка.
Инна открыла сразу, будто стояла возле дверей. На девушке был старый плащ и стоптанные туфли на низком каблуке. Даже в таком незамысловатом наряде она выглядела настоящей красавицей, и я невольно залюбовался ей.
– Уезжаете? – поинтересовался я.
– Это вы спасли меня той страшной ночью? – не отвечая на мой вопрос, выпалила она.
Я молчал, Инна напряженно ждала ответа. Ее глаза встретились с моими, и я успел заметить в них некий интерес к моей скромной персоне.
– Так это вы стреляли тогда? – еле слышно проговорила она.
– Точно, – не стал запираться я.
– Горницкий очень опасен. Вы плохо представляете себе, с кем связались! Он уничтожит вас. Бегите отсюда пока не поздно! – она взяла с пола маленький фанерный чемоданчик и вновь посмотрела на меня, – хотите, сбежим вместе? – вдруг произнесла она дрогнувшим голосом.
– Боитесь бежать одна?
– Боюсь, – кивнула она, – он найдет меня везде. Горницкий знает мой московский адрес…
– Горницкий мертв, теперь он не опасен. Я специально зашел сообщить вам эту новость. Теперь вы свободны и вольны делать то, что вам заблагорассудится. Честь имею!
Я повернулся уходить, но Инна схватила меня за руку.
– Подождите ради Бога…
Я остановился. Лицо девушки было бледным от волнения, она открыла старинный книжный шкаф и сбросила на пол несколько томов Максима Горького. За книгами показалась тонкая кожаная папка.
– Возьмите, – она протянула папку мне.
– Что это?
– То, что Горницкий прятал ото всех, он берег эту папку, как зеницу ока. Однажды я подсмотрела за ним, и обнаружила место, где он ее хранит. Думаю, эта пака теперь ваша.
– Спасибо, надеюсь, ее содержимое заинтересует знающих людей.
Я взял папку и пошел выходу. Инна смотрела мне вслед. Громко хлопнув дверью, я сбежал с крыльца и уселся в машину. На сей раз, Дадуа рванул фургон прямо с места. Мы с Солодовниковым едва удержались, чтобы не свалиться на пол.
– Нельзя ли потише? – вырвалось у меня.
– Ты сейчас был у пассии этого Горницкого? – холодно спросил Дадуа.
– Был, – кивнул я.
– Смотри, не закрути с ней роман. Это против наших правил.
– Я знаком с правилами работы отдела, – процедил я сквозь зубы, – вообще-то у меня и в мыслях не было затащить эту девчонку в койку. Я получил от нее папку с кое-какими бумагами Горницкого…
– Что там?
– Сейчас посмотрим
Я открыл маленький золоченый замочек и присвистнул от удивления. В папке лежал всего один пожелтевший от времени листок. На нем выстроились какие-то странные значки и символы. Сомкнувшись в длинные ряды, символы не разделялись ни знаками препинания, ни пробелами. Внизу были старательно нарисованы двенадцать перечеркнутых кружков. Один кружок оставался чистым, не зачеркнутым.
– Это что за письмена? – удивился Вахтанг.
– Это бесопись, – с ходу определил я, – нечисть общается между собой посредством этих странных символов и значков.
– Что же здесь написано? – не отставал Дадуа.
– Не знаю, – пожал я плечами, – нужно спрашивать у профессора Мухоморова, он всемирно признанный знаток бесописи.
– Обязательно выясним у старика.
Дадуа увеличил скорость и сосредоточился на дороге. Теперь мы неслись на пределе возможного. Фургон показал невиданную прыть. Чувствовалось, что над ним потрудились лучшие механики нашего всесильно ведомства.
– Нужно застать Мухоморова на службе, дома разговаривать с ним бесполезно, или спит, или пьян, – пояснил Вахтанг, еще быстрее разгоняя свой автомобиль.
В Москву мы прибыли лишь вечером следующего дня, но все же застали профессора на службе. Он сидел в своем кабинете и тщательно изучал какой-то древний манускрипт.
– О чем здесь писано, профессор? – не здороваясь, пророкотал Дадуа.
Вахтанг достал из папки бумагу Горницкого и, бесцеремонно отодвинув в сторону манускрипт, положил ее на стол Мухоморова.
– Нуте-с, нуте-с – пробормотал профессор, доставая из кармана пиджака старую лупу в черепаховой оправе.
Мухоморов читал бумагу больше часа. Наконец он отложил лупу в сторону и торжествующе поглядел на нас.
– Да уж, доложу я вам! – важно изрек старик.
– Что это за бумаженция? Говорите, не тяните, ну же! – поторопил его Вахтанг.
– Обычный, даже, можно сказать, типовой контракт между Горницким и его персональным бесом, – пояснил Мухоморов.
– Растолкуйте нам, – потребовал Дадуа. – выходит дело, Горницкий продал свою черную душу дьяволу?
– Можно сказать и так, – откликнулся профессор.
– А что за персональный бес? – удивился Вахтанг.
– Бес-куратор, на вашем профессиональном языке, – снизошел до объяснений Мухоморов, – обычно за подобными Горницкомцу типами присматривают те, кто сумел их завербовать.
– Кто же этот куратор? – поинтересовался Вахтанг.
– Это определить невозможно, – профессор пожал худыми костистыми плечами, – бесы не оставляют подписей. Подобных, с позволения сказать, вербовщиков достаточно много. Они шастают меж людьми и высматривают тех, кто слаб духом…
– …или подл по натуре – вставил Вахтанг.
Старик нахмурил брови и поднял на лоб очки с круглыми толстыми стеклами. Он повертел контракт перед носом и даже зачем-то понюхал его.
– Составлено по всем бесовским правилам, – заявил профессор, – бумага писана кровью завербованного и содержит в себе обязательства обеих сторон. Вербовщик обещает своему подопечному содействие в достижении его целей, а завербованный обязуется служить интересам этого самого вербовщика. Горницкий продал душу дьяволу, но покамест оставался обычным человеком из плоти и крови. Стать полноправным бесом он должен был в очень скором времени, завершив страшный ритуал. Он убивал невинных дев, на его счету двенадцать загубленных жизней, последнюю, тринадцатую он извести не успел. Вы его вовремя обезвредили. Теперь Горницкий сдох, его гадким мечтам не суждено было сбыться!
– Откуда известно, что он уже мертв? – изумленно уставился на Мухоморова Вахтанг.
– Ну, это совсем просто, – снисходительно усмехнулся старик, – смотрите на строчки. Видите, они становятся блеклыми и размытыми? Вскоре значки совсем исчезнут, и бумага станет девственно чистой, так бывает, когда завербованный покидает мир живых. Каким образом, кстати, вы «вывели его из оборота»?
Вопрос профессора застал нас врасплох. Мы переглянулись. Секунду поколебавшись, Дадуа решил сказать Мухомороову всю правду.
– Мы его утопили, – выдохнул Вахтанг, – отдали Горницкого одной русалке. Та в свое время была утоплена этим самым молодчиком…
– Мудрое решение, – одобрил профессор, – для Горницкого это была самая страшная казнь. Присоединиться к отряду нечисти самого низшего разряда! Что может быть ужаснее для такого амбициозного мерзавца, каким был ваш Горницкий?
Дадуа промолчал. Он сделал мне знак следовать за ним, и мы вместе покинули кабинет профессора. Мы шли по пустому гулкому коридору. Вахтанг был спокоен и умиротворен.
– Ты знаешь московский адрес Инны, той самой девушки, которую ты вырвал из рук этого мерзавца? – вдруг спросил Вахтанг.
– Не знаю, – опешил я.
– Так узнай, ты ж офицер МГБ.
– Это против правил. Мы не можем общаться с теми, кто, так или, иначе был задействован в наших расследованиях, – напомнил я.
– Иногда правилами можно пренебречь, – Вахтанг посмотрел на меня в упор, – можешь навестить эту красотку…
– Может быть, навещу, – кивнул я.
– И вот еще что, – указательный палец шефа уперся мне в грудь, – через месяц ты отравишься в поселок гидростроителей с инспекторской проверкой. Твоя задача проверить обстановку на месте. Выяснишь, все ли там успокоилось? Не озоруют ли опять обитательницы подводного царства?
– Есть, товарищ Дадуа – козырнул я.
– Свободен, Савва…
Дадуа повернулся и пошел по коридору в свой кабинет, я же помчался на улицу. Адрес Инны я раздобыл уже через час, и к вечеру, купив цветы и шампанское, нагрянул к ней домой, откуда вышел лишь на следующее утро.
Еще через месяц я вновь прибыл в поселок гидростроителей. Руководил здесь новый начальник Стройуправления незнакомый мне степенный седовласый мужчина. Он встретил меня радушно и напоил настоянной на травах самогонкой.
– Случаев утопления больше нет!– доложил он.
– Очень хорошо! – обрадовался я.
Допив самогон, я пошел спать в барак-общежитие. Проспал я до вечера, вернее, до полуночи. В полночь я отправился на пристань. Мостки были все такими же, скользкими и разбухшими от влаги. Лодка Фомы Варчука все еще болталась у причала, жалкая и неприкаянная. Весла были небрежно брошены в траву рядом с мостками. Я поднял их и вставил в уключины. Подобрав возле причала ржавую консервную банку, я аккуратно вычерпал плескавшуюся на дне затхлую воду. Теперь посудина была готова к плаванию. Я удобно устроился на банке, закурил и погреб на середину рукотворного водохранилища. Все было спокойно. Вышла луна. Ее серебристое сияние осветило прибрежные заросли камыша. Я решил подплыть к ним и, что есть силы, налег на весла. Я чувствовал приятную усталость, моя спина была мокра от пота, а лицо мягко обдувал прохладный ветерок. Из раскинувшегося рядом перелеска доносилось глухое уханье филина, мне казалось, что я слышу шорох трав и мерное стрекотание кузнечиков. Я опустил весла и слушал эти милые сердцу звуки. Лодку медленно сносило к чернеющим в ночи пикам камышей.
– Катя Кретова! – вдруг закричал я. – Покажись! Я пришел узнать, всем ли ты довольна?
Я замер, в ответ не раздалось ни звука, русалка не появлялась. Я ждал долго, с полчаса. Ничего не происходило.
– Горницкий! Обузов, или как там тебя?! Покажись! – вновь крикнул я.
И вновь тишина, я уже хотел плыть обратно к пристани, когда тихий плеск в камышовых зарослях заставил меня обернуться. Там, высунувшись из воды по пояс, стоял, покачиваясь, Горницкий. Сейчас бывший нач особого отдела выглядел убого и жалко. Утопленник сильно раздулся и почернел. Гимнастерка на нем порвалась, и сквозь прорехи выглядывало тронутое гниением тело. Форменная фуражка давно слетела с головы, и теперь там важно восседала большая брюхатая лягушка.
– Ты прямо речной царь, – усмехнулся я.
Горницкий дернулся всем телом. Мертвые глаза его были широко открыты, а синеватые губы шевелились, бывший нач.отдела явно пытался что-то сказать:
– О чем ты там толкуешь? – спросил я, подгребая на лодке поближе к зарослям.
– Умереть. Смерть от пули, молю, дай погибнуть, как солдату. Не дай сгнить в этом смрадном болоте! – пробормотал он, собрав последние силы.
Я в упор смотрел на этого еще недавно всесильного хозяина здешних мест . Горницкий дрожал всем своим полусгнившим телом. С губ его текла вода, а изъеденные рыбами щеки дергались, словно от ударов. Он сделал шаг по направлению к моей лодке, но вдруг остановился, словно ткнулся в невидимую преграду. Сейчас он стоял, опустив голову, и даже огромная лягушка покинула давно насиженное место, спрыгнув обратно в воду.
– Умереть от пули, – жалобно проронил Горницкий.
Я смерил его взглядом, и, не поверите, мне стало жаль этого мокрого мертвеца.
– Твоя взяла! Застрелю, если скажешь, кто тебя завербовал. С кем был составлен договор, что ты хранил у себя дома?
Утопленник колебался недолго. Едва разлепляя синие распухшие до невероятных размеров губы, он торопливо залепетал
– Одна немецкая фрау, ведьма. В Первую Мировую я попал в плен, она спасла меня от расстрела, взамен ведьма потребовала мою душу. Я подписал договор. Она обещала могущество, а вот, что вышло на деле…
Он громко чихнул, выпустив наружу целый фонтан брызг. Большая увядшая лилия, торчавшая за ухом утопленника и оставшаяся, вероятно, еще со дня русалочьей свадьбы, вслед за лягушкой тоже упала в воду. Горницкий брезгливо оттолкнул ее прочь объеденной рыбами пятерней.
– Ты обещал, – негромко напомнил он.
– Будь по-твоему,
Я достал кобуры черный вороненый Вальтер и, прицелившись, выстрелил Горницкому в голову. Тот облегченно вздохнул, завалился на спину и тут же пошел ко дну. Так окончательно закончилась эпоха его царствования.
Я развернул лодку и поплыл обратно к берегу. Высадившись на пристани, я тут же поспешил к железнодорожной станции.
– Поезд только утром, – сообщила мне неулыбчивая престарелая кассирша, дремавшая в своей деревянной будке посреди темного зала ожидания.
– Прекрасно. Хоть отосплюсь,
Я лег с ногами на станционную лавку и тут же провалился в сон. Спал я и в поезде, что мчал меня в Москву. Прямо с вокзала я поехал к Дадуа и тут же доложил ему о результатах своей поездки. Упомянул я и о том, что окончательно перевел Горницкого в мир мертвых. Дадуа мои действия одобрил, приказав однако избавится от оружия, из которого я стрелял. Дальновидность шефа я оценил спустя неделю, когда тело Горницкого все же нашли. По пистолетной пуле следователи пытались найти убийцу, но не преуспели в этом. Ствол был трофейный и неподотчетный.
К Инне я стал захаживать регулярно. Вернувшись в столицу, девушка поступила в театральное училище и начала сниматься в кино. Очень скоро из нее получилась неплохая актриса. Вскоре она вышла замуж за одного видного военачальника. Имя этого человека до сих пор на слуху, и я не собираюсь предавать его огласке. Тем более что наши с Инной отношения не прервались и после ее свадьбы. Знала ли она, где я служил, и что приключилось с ее бывшим любовником Горницким? Думаю, догадывалась, но предпочитала не говорить об этом со мной. Эта тайна связывала нас довольно долго. До самой смерти Инны…