– Проще простого, – улыбка сошла с лица Элеоноры, – уже довольно долго ваши коллеги следят за мной. Они контролируют каждый мой шаг и наверняка выследили, что я посещаю могилу старца Фрола. Я не настолько глупа, чтобы не заметить слежки. Думаю, вы появились в моей жизни не случайно, еще я думаю, что вам приказали отвезти меня на могилу этого старца. Я не ошиблась?

– Нет. Не ошиблись. Я действительно должен вас туда отвезти, сегодня, – я сглотнул подступивший к горлу ком, – правда, о цели поездки меня в известность не поставили. Кстати, зачем вы ездите к старцу Фролу?

– Я испрашиваю у него совета.

– Касаемо ваших предсказаний?

– Нет, – Элеонора горько усмехнулась, – я спрашиваю у него как мне жить. Ведь я очень одинока. Одной жить очень тяжело, чувствуешь себя никому ненужной сучкой. Тех мужчин, что нравятся мне, ко мне просто не подпускают, а те, кто ищет мое расположение, мне глубоко несимпатичны.

– Я думал, вы избалованы мужским вниманием.

– Внимание сановных мужей мне не нужно…

Я поймал на себе заинтересованный взгляд Элеоноры. Он просто жег кожу, но мне был приятен этот жар. Он был лихим и безумным, что было необычно и одуряющее прекрасно.

– Иди-ка сюда! – я шагнул к Элеоноре и, вскинув ее на руки, понес в комнату.

– Не нужно, нам пора ехать. Таксист добирается до места довольно долго. Мы рискуем опоздать.

– Я вожу авто быстрее любого таксиста!

Я внес ее в спальню и бережно положил на постель. Она изогнулась дугой и властно прижала меня к себе. Ее тело напряженное, словно тетива у лука, трепетало от желания. Она сама нашла губами мои губы. Поцелуй получился долгим и страстным. И все, что последовало за поцелуем, было таким же страстным и отчаянным. Элеонора опомнилась первой.

– Одевайся! Мы опаздываем, если уже не опоздали, – она нежно поцеловала меня в шею.

– Никуда мы не опоздаем. Мы просто не можем опоздать!

Я быстро натянул на себя форму и опрометью бросился вниз, к стоявшему возле подъезда Опелю. Элеонора отстала от меня меньше чем на минуту. Вскоре мы уже катили в сторону пригорода. Ночная Москва казалась почти вымершей. Лишь редкие фигурки припозднившихся прохожих, да туманный свет уличных фонарей говорили о том, что жизнь тут еще теплится. Нам не встретилось ни одной машины. И я летел вперед, игнорируя все существующие правила уличного движения.

Элеонора, сидевшая рядом со мной, закрыла глаза, и я даже подумал, что ей удалось заснуть. С полчаса мы ехали молча, потом Эос вдруг дернулась всем телом. Это было так неожиданно, что я едва не выпустил из рук руль.

– Они уже там, я вижу их, – произнесла она, не открывая глаз.

– Про кого ты говоришь? – не понял я.

– Те, кто ждет нас на могиле старца. Их трое. Первый, он – главный, массивный мужчина в темном пальто и шляпе, он носит пенсне. Второй, сухощавый кавказец в шинели без знаков различия. Они стоят возле могилы старца. Кавказец курит, а толстяк зябко кутается в длинное пальто и поглубже нахлобучивает шляпу на свою большую голову.

– А третий? – похолодев от ужаса, спросил я, – он-то где?

– Третий спрятался за старый покосившийся от времени склеп. Склеп этот расположен неподалеку от могилы старца…

– Как выглядит этот третий? – поинтересовался я.

– Высокий, стройный, с аккуратными усиками, тоже выходец с Кавказа. Он сжимает в руке пистолет.

Я взглянул на Эос. Она сидела, закрыв глаза. Голос ее звучал глухо и непривычно, словно в теле Элеоноры жила вторая, неизвестная мне женщина, которая на миг вытеснила из него законную хозяйку. Элеонора молчала, потрясенный молчал и я. Я узнал всех троих, тех, кого так точно описала Эля. Собственно говоря, их трудно было не узнать мне, тому, кто видел этих людей не раз, и не два. Толстяк – был Лаврентием Павловичем Берией. Кавказцем в шинели без знаков различия – мой шеф Дадуа. А третий, тот, кто прятался за старым склепом, звался Тимуром Кецбая, он служил секретарем Берии и был готов выполнить любой приказ своего хозяина.

Зачем Берия и Вахтанг явились на могилу старца, и какого черта делает этот молодчик Тимури с пистолетом в руках на старом заброшенном погосте?

– Чего им всем нужно? – спросил я.

– Они хотят, чтобы я провела спиритический сеанс в их присутствии. – Голос ясновидящей дрогнул. – Главный прикажет мне воочию продемонстрировать свои способности. Мне надлежит вызвать дух старца в его обличье. Главный желает проверить мое мастерство лично. Он хочет говорить с духом старца Фрола.

– Подожди! Что, если слова старца не понравятся главному? – я остановил машину и, хлопнув дверцей, вышел в морозную темноту ночи. – Он ведь может просто приказать нас убрать! Тебя и меня, прямо там на этом заброшенном погосте…

Элеонора молчала. Аккуратно открыв дверь, она тихонько выскользнула из теплого салона авто и встала рядом со мной. Я прижал ее к себе.

– Да ты хоть знаешь, кто он такой, тот, кого ты именуешь главным? Это сам Берия. Да шевельни он пальцем, и мы просто перестанем существовать. Зачем ему старец? Чего он хочет узнать у него с твоей помощью?!

Эос молчала. Я схватил Элеонору за плечи.

– Отвечай!

Она спрятала лицо на моей груди. Я почувствовал, что Эля плачет.

– Не знаю, вернее, не хочу знать! Ко мне ходили многие, в основном, женщины. Одни желали знать, женится ли на них их избранники. Другие просили молодости взамен бесполезных старческих лет. Я помогала всем. Но сейчас…

Элеонора осеклась. Она стояла, молча теребя замерзшими пальцами бахрому теплого цветастого платка, который был накинут на ее плечи.

– Я чувствую дыхание смерти, – вдруг произнесла она чужим отрешенным голосом.

– Брось, – я попытался улыбнуться, – в этом платке ты похожа на цыганку Азу, – я указал рукой на ее платок с бахромой.

– Это мне досталось от матери. Какая-то женщина давным-давно разыскала меня и передала платок, сказала, что он будет меня охранять. С тех пор беру его с собой, если чувствую, что мне нужна помощь.

– Не бойся, я сумею защитить тебя получше любого платка.

– Не сомневаюсь в этом, Сережа.

Элеонора приоткрыла дверь и впорхнула обратно в кабину.

– Поедем, нас ждут, – тихо произнесла она.

– Давай сбежим, – предложил я, – можно уехать далеко-далеко. Я сумею достать фальшивые документы. Они будут очень хорошего качества. Никто никогда не найдет нас. Станем жить, работать.

– Брось, – Элеонора махнула рукой, – это невыполнимо. Нас обязательно найдут, ты ведь и сам это знаешь. Так, что садись в машину и поезжай быстрее, время не ждет. Может, все обойдется…

Она была права, да я и сам отлично все понимал. Бегство было абсолютно бесполезным занятием. Искать тогда умели и нашли бы нас в два счета. Оставалось покориться судьбе и рассчитывать на благосклонность сильных мира сего.

Я сел в машину и рванул прямо с места. Из-под колес полетела мерзлая земля и острые, словно иглы, кусочки льда. Спустя полчаса мы были на мете. Вот и старая заброшенная церквушка. Ее кресты четко видны в морозной синеве ночи. За ней покосившаяся ограда кладбища. Тут я остановил машину. И почти не удивился, когда из тени большой раскидистой ели шагнул навстречу Опелю Вахтанг Дадуа. Мы с Элеонорой выбрались из кабины.

– Давно вас ждем, – бросил Вахтанг.

Он кивнул головой в сторону погоста и сделал рукой приглашающий жест.

– Прошу вас! Надеюсь, госпожа Эос, вам не нужно указывать дорогу? – Дадуа предупредительно открыл перед Элеонорой скрипучую калитку. Та невесело усмехнулась.

– Мне провожатый без надобности. Я тут частый гость.

Элеонора быстро пошла в сторону могилы старца. Не доходя до нее сотни шагов, Эос вздрогнула и остановилась. Фигура в темном драповом пальто была видна в свете вышедшей из-за туч луны четко и явственно. Блеснули стекла пенсне. Берия поправил надвинутую на самые брови шляпу.

– Покажите нам свое искусство, – голос министра госбезопасности звучал напряжено.

– Вы хотели бы потревожить покой старца Фрола? – спросила Элеонора.

– Пожалуй! – министр утвердительно кивнул большой круглой головой, – известно, что Фрол был при жизни известным предсказателем. Хотелось бы узнать у него свою судьбу. Это выполнимо?

Голос Берии дрогнул. Он смотрел на Элеонору своим знаменитым немигающим взглядом. Эос отступила к почти сравнявшемуся с землей могильному холмику и встала на колени возле деревянного давно некрашеного креста.

– Думаю, ваша просьба будет услышана старцем…

Элеонора зажгла тонкую свечу, которую захватила из дома. Трепетный огонек метался из стороны в сторону, но, не смотря на поднявшийся ветер, не гас. Эос смотрела на огонь не отрываясь, словно метавшийся в ночи светоч освещал то, что было невидно, нам, простым смертным. Так продолжалось несколько минут, вдруг губы ясновидящей дрогнули. Она закрыла глаза и, войдя в транс, почти повалилась на могильный крест. Мы с Дадуа едва успели ее поддержать. Элеонора дрожала, как осиновый лист, платок сполз с ее головы, и я мог бы поклясться, что в этот момент ее красивые темные волосы стали седыми, белыми, как лежавший вокруг снег.

В следующий момент темнота сзади нас осветилась неярким синеватым светом. Дивное сияние шло откуда-то сверху, образуя своеобразный конус, внутри которого стала заметна фигура согбенного от времени старца. Длинные волосы были расчесаны на прямой пробор, а изборожденное глубокими морщинами лицо напоминало сморщенное яблоко. Особо меня поразили глаза. Проницательные, голубые, словно июньское небо, глаза старца были по-детски ясны. Они смотрели на нас печально и с едва уловимой укоризной.

Старец Фрол сделал шаг вперед, неясные очертания его фигуры колебались. За свою службу в «Бесогоне» я повидал много призраков, но то, что видел сейчас, было не похоже на призрак. Ощущение ледяного могильного холода не приходило, скорее, по телу разлилось некое тепло, от которого появилось какое-то незнакомое доселе чувство. Мне стало хорошо и покойно. Может быть, именно это состояние и принято называть душевной благодатью.

Берия стоял тихо, потом снял с головы свою шляпу и неуклюже поклонился в сторону дивного видения. Фигура Фрола оставалась неподвижной.

– Я могу говорить с ним с глазу на глаз? – спросил Берия, оборачиваясь к уже вышедшей из состояния транса Элеоноре.

– Можете, для этого не нужны слова. Ваши вопросы у вас в душе, а Фрол умеет заглянуть в душу любому из смертных.

– Правда? – министр не потерял своего обычного самообладания, – это очень удобно. Разговор у нас со старцем будет сугубо конфиденциальный, и все сказанное в нем останется между нами.

– В этом не сомневайтесь, – Элеонора слегка поклонилась, – все, что вы хотите знать, вы узнаете. Другое дело, понравится ли вам то, что станет сейчас известно.

– Посмотрим…

Взгляд шефа МГБ стал жестким, губы его вытянулись в тонкую злую линию, выбритый до синевы подбородок сильно дернулся. Берия посмотрел в сторону старого покосившегося от времени склепа, стоявшего в некотором отдалении от могилы старца.

В тот момент, признаюсь, сердце мое екнуло. Отчего-то мне показалось, что Тимур Кецбая истолкует этот взгляд своего хозяина, как приказ к действию и застрелит нас Элеонорой прямо тут. Однако пистолет верного секретаря Берии молчал…

Берия повернулся и, твердо ступая по скрипучему снегу, двинулся к колеблющемуся в лучах переливающегося серебром света старцу. Силуэт Фрола стал четче, и выглядел теперь еще более величественно.

Скорбный взгляд Фрола стал мягче, его глаза были сейчас прикрыты. Старец опустил голову, и, едва Берия подошел ближе, тоже сделал шаг навстречу. С минуту они стояли друг против друга. Потом силуэт старца исчез, пропало и дивное сияние, которое его окружало. Министр повернулся и медленно пошел обратно. Поравнявшись со склепом, он едва заметно махнул рукой. Тимур Кецбая в пальто с поднятым воротником вышел из-за своего укрытия и, не глядя на нас, зашагал к воротам кладбища. Мы все шли за ним.

Лицо Берии слегка дергалось. Он часто дышал и даже, несмотря на мороз, распахнул пальто и снял с шеи колючий теплый шарф. Крупные капли пота катились по его лицу, но министр не обращал на это никакого внимания. Он вдруг остановился и широко улыбнулся.

– Он сказал, что я переживу Хозяина! – тихо проговорил Берия.

Его взгляд скользнул по нам, видно было, что он очень возбужден и хочет поделиться полученными известиями. Здесь были лишь те, кому он доверял, в известных пределах, конечно. Берия окинул нас победным взглядом и остановил его на своем старинном друге Вахтанге Дадуа.

– Он сказал, что я переживу Самого! Я буду у власти дольше Хозяина! Это может означать лишь одно. Я сам стану этим самым Хозяином!

Министр щелкнул пальцами и ускорил шаг. Теперь нам всем приходилось почти бежать за ним. Я бросил взгляд на Вахтанга. Дадуа был хмур и явно не разделял восторгов своего начальника.

Оказавшись за оградой погоста, мы остановились. Берия и Тимур Кецбая двинулись к авто, на котором приехали на погост.

– Ты с нами? – обратился Берия к Вахтангу Дадуа.

– Нет, Лава, я поеду с Манцевым и гражданкой Эос.

Вахтанг решительно направился к моему Опелю.

– Как хочешь. Теперь это неважно!

Министр расхохотался и полез в кабину сановного лимузина. Тимур, смерив нас всех настороженным взглядом, уселся за руль и, запустив мотор, резво рванул с места. Обдав нас облачком бензинового выхлопа, автомобиль министра исчез из виду.

– Сейчас и мы двинемся, товарищ Дадуа.

Я, было, открыл дверцу кабины, но Вахтанг схватил меня за рукав и резко дернул в сторону.

– Отойдем, лейтенант, – тихо, чтобы не слышала Элеонора, прошептал он.

– Слушаю вас, – мигом насторожился я.

– Проверь авто! – приказал Дадуа.

– Зачем? – опешил я, – машина исправна, я проверял Опелек в нашем гараже.

– Проверь, говорю, – в голосе Дадуа проявились стальные нотки.

– Есть проверить, – козырнул я.

После тщательного осмотра обнаружилось, что тормоза не работают. Я бросился к Вахтангу, курившему в стороне.

– Кто мог это сделать? Тимури? – вырвалось у меня.

– Только не задавай вопросов, – Вахтанг отбросил в сторону докуренную до самого мундштука папиросу, – какая тебе разница, кто это сотворил? Главное, что сеанс прошел успешно, Берия доволен полученными сведениями, а это значит, что все останутся живы и здоровы…

– Но…

– Никаких «но», – Дадуа открыл дверь авто, – устраняй неисправность, и в путь. Здесь очень морозно. Садитесь, гражданка Эос! – Вахтанг махнул рукой стоявшей в сторонке Элеоноре.

Я быстро исправил неполадку, завел мотор и осторожно двинул автомобиль с места. Сидевшие в кабине молчали. Элеонора дремала, а Дадуа еле слышно напевал «Сулико».

– На месте министра я б поинтересовался, сколько мне осталось жить, – пробормотал я, не отрывая взгляда от обледенелой дороги.

Было холодно, поднялся сильный ветер, он задувал даже в кабину. Мелкие злые снежинки затеяли свой стремительный хоровод в ночном небе.

– Словно в сказке о Снежной Королеве, – бросил Вахтанг, зачарованно глядя в окно автомобиля.

– Почему Берия не спросил старца о дате своей смерти? Разве ему не интересно, сколько осталось жить? – не отставал я.

– Есть люди, для которых нет жизни без власти над другими людьми, – Дадуа поднял воротник шинели и надвинул поглубже форменную фуражку, – и от таких людей лучше держаться подальше. О том, что случилось этой ночью нам всем нужно немедленно забыть. Так-то, Серега! – невесело усмехаясь, закончил он.

Я лишь кивнул головой. Мой шеф был, как всегда, прав. Наутро я уже вытравил из памяти все воспоминания о нашей загородной поездке к могиле старца Фрола. Все, кроме одного, Элеонора Эос упорно не шла у меня из головы, и вскоре я сделал ей предложение. Мы расписались тихо, без свадебного застолья и криков «Горько».

О своем решении я, как и положено, сообщил начальнику «Бесогона» Вахтангу Дадуа. Дадуа кандидатуру Эли одобрил, но посоветовал той свернуть свою деятельность, что и было исполнено незамедлительно. Элеонора Эос переехала ко мне, сделалась обычной советской гражданкой и поступила на работу в расположенную рядом школу, где очень старательно исполняла обязанности завхоза. Люди из органов к ней больше не обращались, и вскоре москвичи совсем позабыли о «госпоже Эос». У нас родился сын, мы были счастливы, но…

Однажды в нашей квартире раздался странный телефонный звонок. Дело было поздним осенним вечером пятьдесят второго года. Я поднял трубку.

– Здесь проживет гражданка Эос? – осведомился скрипучий голос с сильным грузинским акцентом.

– Так точно, – я похолодел от страха, узнав в говорившем самого Сталина.

– Передайте трубку гражданке Эос, – велел Сталин.

– Есть, слушаюсь! – еле вымолвил я.

Элеонора подошла к аппарату. Разговор с вождем длился меньше минуты, после чего Эля начала одеваться.

– Ты куда-то едешь?! – вне себя от волнения вскричал я.

– Да, – кивнула она.

– Куда?!

– Не знаю. – Элеонора пожала плечами, – думаю, это выяснится в самый последний момент.

– Я еду с тобой! – решительно заявил я.

– Не кричи, разбудишь ребенка. Ему утром в школу…

Элеонора достала из голошницы теплые боты.

– Не отпущу тебя одну…

Я накинул на плечи шинель.

– Хорошо, пойдем, только напишу ребенку записку. Пусть думает, что нас обоих неожиданно вызвали на службу.

Мы оделись и вышли из подъезда. Было совсем темно, начал накрапывать мелкий холодный дождь. В небе появились первые в этом году снежинки.

– Совсем, как тогда, во время поездки к Фролу. Помнишь? – бросил я, обнимая жену за плечи.

Элеонора не ответила. Она напряженно всматривалась в сгустившуюся ночную тьму.

– Кажется, они подъезжают. Я слышу шум авто, – прошептала она.

– Где? Я ничего не вижу и не слышу…

Я не успел договорить, как в арку двора вкатился большой черный лимузин. Машина двигалась почти бесшумно и походила на призрачное видение. Она остановилась прямо возле нас. Дверь авто приоткрылась.

– Садитесь в кабину! – приказал сидевший за рулем человек.

Я узнал глухой прокуренный голос начальника сталинской охраны. Генерал Власик был одет в темное заграничного кроя пальто и элегантную шляпу с большими загнутыми кверху полями. Мы с Элеонорой поместились на просторное заднее сидение. У окна уже сидел невысокий человек в старой насквозь пропахшей табаком шинели. Тусклый луч уличного фонаря на минуту высветил рябое лицо и нависший надо лбом козырек фуражки.

Сталин! Он сидит сейчас рядом с нами! Его взгляд с интересом скользнул по Элеоноре и тут же уперся в пол. Власик тронул автомобиль с места. Машина выехала со двора и помчалась в сторону Новодевичьего кладбища.

– Хочу говорить с женой, – глухо произнес Сталин, – я очень виноват перед ней, – чуть помедлив, добавил он.

Мы с Элеонорой не могли вымолвить ни слова. Так неожиданно было все, что происходило с нами сейчас. Казалось, время повернулось вспять, и мы снова едем на могилу к старцу Фролу. Только теперь в помощи Эос нуждается сам Вождь, великий и могущественный Сталин.

Отец народов смотрел в окно, но вдруг резко повернулся к Элеоноре и взял мою жену за руку.

– Пусть Светлана придет ко мне. Я должен с ней посоветоваться. Попросить прощения. Поговорить…

Сталин достал из кармана большой носовой платок и вытер им вспотевший лоб.

– В свое время я был наслышан о вас, товарищ Эос. И вот только теперь решился попросить вас. Уж, не откажите старику, – вождь настороженно взглянул на Элеонору.

– Я давно не практикую, но для вас, товарищ Сталин, сделаю все, что в моих силах, – спокойно откликнулась моя жена.

Я подивился ее выдержке и этому, явно напускному спокойствию. Меня самого била нервная дрожь. Сам Сталин был рядом с нами, и эта его близость могла стать для нас сущей погибелью.

– Мы едем на могилу Светланы? – поинтересовалась тем временем Элеонора.

– Да, – кивнул вождь, – я не был у Светы больше полугода. Все не было времени…

Сталин тяжело вздохнул и замолчал, молчали и мы. Сидевший за рулем Власик остановил автомобиль перед кладбищенскими воротами. Словно из темноты возник высокий худощавый человек в длинном непромокаемом плаще. Сбросив капюшон с абсолютно лысого черепа, человек шагнул к машине и изогнулся в полупоклоне.

– Директор кладбища Туманов, – представился он.

– Свободен, товарищ директор, – высунувшийся из машины Власик ткнул в кладбищенского начальника толстым указательным пальцем.

– Позвольте сопроводить до могилы, – не отставал Туманов.

– Пошел вон. Твои услуги сейчас не нужны, – рассвирепел генерал.

Автомобиль, миновав ворота, поехал вперед по широкой аллее. Едва успевший отскочить в строну Туманов так и остался стоять под дождем. Его лысая голова мелко дрожала. Он так и не решился накрыть ее капюшоном.

Проехав еще немного, машина остановилась. Скромная могила жены Вождя выплыла из ночной темноты неожиданно и зримо. Сталин, тяжело дыша, выбрался из автомобиля и шагнул вперед.

– Вот она, моя Света, там! – он указал дрожащей рукой в сторону надгробья, – я звал ее Чернобровка, – тихо добавил он.

Элеонора встала рядом со Сталиным. Глаза жены были плотно закрыты, на лбу обозначились глубокие морщины. Власик попытался приблизиться к ним, но Эос предупреждающе подняла руку, и генерал тот час отступил назад.

– Каково жить с колдуньей? – тихо спросил он у меня, но я пропустил вопрос мимо ушей.

Во все глаза я смотрел на Элеонору. Смотрел на нее и вождь народов. Смотрел с надеждой, которая чудесным образом светилась сейчас в его глазах.

– Она придет? – взволнованно спросил Сталин.

– Не знаю, все будет зависеть от вас. Я чувствую ее присутствие…

– Чернобровка, – Сталин подался вперед и неловко встал на колени, – прости меня. Сейчас я понял, что обижал тебя все время, что мы были вместе. Был невнимателен, груб, заносчив. Я лишь сейчас осознал, что остался совсем один. У меня целая страна, а я очень одинок. Никого нет рядом. Никого. Дети выросли, а я старею. Уже совсем скоро я приду к тебе. Я чувствую это. Прости, прости, не осуждай меня. Ты ведь простишь?

Вождь замолчал и утер рукавом шинели мокрые от слез глаза. Элеонора стояла рядом. Ее взор был устремлен куда-то вверх, будто там, в темной небесной черноте можно было прочитать ответ на самый главный вопрос, что мучил сейчас великого вождя самой великой страны. Небо оставалось темным, сверху падал дождь, его частые, но мелкие капли образовали зыбкую плену.

– Она ничего не может, – с каким-то облегчением выдохнул Власик, – все это бабкины сказки, которые хороши для легковерных кумушек и…

Генерал не договорил. Дождь прекратился, прямо над нами полыхнула ярким белым светом зарница. И в отблеске сполоха показалась женщина. Она была в красивом кремовом платье. Волосы женщины были аккуратно зачесаны назад. Она улыбалась, держа в руках маленький букетик полевых цветов…

Едва показавшись, виденье исчезло, снова начал накрапывать дождь

– Чернобровка! – Сталин указал желтым от никотина пальцем в темноту, где только что была видна женщина, – на даче, цветы, я сорвал в поле, подарил букет. Она радовалась, как девчонка. Чернобровка простила, она простила меня – торопливо бормотал вождь.

Власик резво метнулся к Хозяину и поднял того с колен. Вместе они пошли к автомобилю. Мы с Элеонорой оставались стоять. Про нас просто забыли…

Через минуту большой черный лимузин, еле слышно шурша шинами, выкатился с кладбища.

– Пойдем домой, ты сделала свое дело! – я обнял Элеонору за плечи.

– Идем, – она прижалась ко мне.

Мы прошли мимо директора Туманова, все также стоящего возле кладбищенских ворот. Сквозь пелену дождя просматривались величественные очертания Новодевичьего Монастыря. Скрип тормозов заставил нас обернуться.

– Сергей?! Элеонора?! Вот вы где! – из автомобиля высунулся Вахтанг Дадуа, – мне домой звонили от Власика. Забирай, говорят, своих людей. Они возле Новодевичьего. Что вы тут делали, не спрашиваю. Не имею на то полномочий…

Мы подавленно молчали. Мысль, что сегодняшнее «мероприятие» не пройдет для нашей семьи бесследно, не давала мне покоя. Уверенность в этом росла и крепла, полностью вытеснив из сознания все остальные мысли. Думаю, что Элеонора думала точно также как и я, но не говорила мне об этом…

Вахтанг довез нас до дома и, попрощавшись, исчез в ночной тьме. Войдя в квартиру, Элеонора рухнула на диван без сил. Наутро жене стало плохо, ее увезли в больницу. Почти месяц Эля неподвижно лежала на больничной койке. Ее взгляд был устремлен куда-то вдаль. Она не слышала и не видела ничего из того, что происходило вокруг. Врачи лишь беспомощно разводили руками, да я и не надеялся на них. Знал, что к медицине это ее состояние отношения не имеет.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды поздним вечером в палате Элеоноры не появился профессор Мухоморов. Он уселся на табурет и принялся внимательно разглядывать мою жену.

– Элеоноры здесь нет, – вдруг заявил он.

– То есть, как?

Я подумал, что ослышался…

– Это лишь ее телесная оболочка, которая доживает последние часы…

Профессор наклонился ко мне, и я почувствовал, как от него пахнет странной смесью табака, одеколона Шипр и каких-то химреактивов, названия которых были мне неизвестны. Старик пристально смотрел на меня, от этого взгляда мне становилось не по себе.

– Вы с Элей были в ту ночь на Новодевичьем Кладбище? – спросил Мухоморов, понизив голос.

– Откуда вам это известно? – опешил я.

– Слухами земля полнится, – Мухоморов усмехнулся, – если честно, мне сообщил об этом Вахтанг. И сюда я пришел, чтобы помочь твоей Эле. Собирайся, – старик взглянул на тикающие на прикроватной тумбочке часы, – одиннадцать вечера. Самое подходящее время….

– Не понимаю вас, товарищ профессор. При чем тут моя Элеонора? – проронил я.

– Когда занимаешься подобным ремеслом, нужно быть готовым ко всему. Твоя жена прекрасно знала, чем ее занятие может обернуться для нее самой. Общение с душами умерших – смертельно опасная работа. Во время сеанса связи твоя Эля практически покинула свое земное тело. Ты про крадунов душ слышал когда-нибудь?

– Нет…

– То-то, – Мухоморов встал и, взяв меня за рукав, потянул вон из палаты, – пойдем. Будем надеяться, что еще не поздно.

– Да в чем, черт подери, дело?!

Я попытался вырваться, но Мухоморов продолжал тянуть меня за рукав кителя, – следуй за мной. Дорогой объясню, что к чему, – невозмутимо пояснил он.

Мы вышли на улицу. За корпусами больницы стоял наш видавший виды Опель. За рулем авто нервно курил Савва Сорокин.

– Нужно торопиться, – бросил он, заводя мотор.

Мы с Мухоморовым едва успели устроиться на заднем сидении авто, как Савва тот час рванул машину с места.

– Да объяснитесь же! – не выдержал я.

– Мы едем на Новодевичье Кладбище, – начал Мухоморов, – этот старинный погост хранит в себе множество тайн. Я разыскал одну старинную книгу, где описан точно такой же случай, что произошел с твоей женой. Один из медиумов девятнадцатого века испытал на себе тайну древнего заклятия чернавки Ефросиньи…

– Что за чернавка Ефросинья? – не понял я.

– Дворовая девка, служанка дочери Ивана Грозного Анны. Дщерь Иоанна Васильевича похоронена тут! Анна умерла, царь обвинил чернавку в «черном глазе». На девушку указала придворная предсказательница горбатая бабка Параскева. Де, именно чернавка сглазила царскую дочь. Учинили следствие, опричники нашли в сундуке Ефросиньи завернутые в тряпицу куриные кости и кошачьи когти. По тем временам универсальный набор для наведения порчи.

– Бред какой-то, – вырвалось у меня.

– Не перебивай, Манцев! – встрял Савва, – продолжайте профессор, – обратился он к Мухоморову.

– Короче, Ефросинью сожгли на костре, как поступали в те времена с ведьмами. В знак отмщения прах ослушницы был рассеян по ветру возле могилы Анны. Однако вскоре с одним из опричников, тем самым, что производил обыск в комнате чернавки, произошел трагический случай. Напавшая на него большая черная галка выклевала служивому глаза. Следом за ним подобная участь постигла и горбатую Параскеву. Царь счел случившееся дурным предзнаменованием и подверг обоих допросу с пристрастием. И опричника и Параскеву ломали на дыбе. Бабка молчала, а опричник не выдержал и заговорил.

Выяснилось, что он просил руки Ефросиньи, а девушка послала его подальше. Опричник решил отомстить. Но как? Тут умерла царская дочка. Служивый подкупил горбатую Пораскеву, та указала Грозному на чернавку, де, она виновата…

– А опричник во время обыска подсунул в сундук ничего не подозревавшей Фросе сверток с культовыми предметами колдовства того времени, – закончил за Мухоморова я.

– Точно, – согласно кивнул Мухоморов, – так они и было. Тому есть документальное подтверждение, выдержку из летописных источников того времени зачитаю позже. Кстати, и Параскеву, и подкупившего ее опричника казнили…

– А при чем тут Элеонора? – я взглянул на невозмутимо, раскуривавшего трубку профессора Мухоморова. – Полагаете, мятежная душа невинно сожженной на костре дворовой девки Ефросиньи мстит за свою загубленную жизнь всем медиумам, отметившимся на здешнем кладбище?

– Именно так я и думаю, – согласно кивнул седой головой Мухоморов, – скажу тебе больше. Я знаю образ, в который рядится эта мятежная душа. Большая черная галка стережет ночами кладбищенский покой. И очень не любит, когда на ее территорию вторгаются пришлые медиумы. Злая она на предсказательниц, памятуя о горбатой Параскеве, не жалует ясновидящих. Галка – Ефросинья способна лишить их самого дорого, что есть у человека…

– Души? – выдохнул я.

– Именно, – профессор смотрел на меня не мигая, – и знаешь, что, Манцев? Скажу тебе по большому секрету, я склонен предполагать, что Ефросинья и вправду была ведьмой. Еще до революции мы отцом Саввы пытались изловить эту чертову галку, но не преуспели в этом, она обманула нас. Сегодня, думаю, у нас все получится. Мы учли ошибки. Убьем птицу, успокоиться мятежная душа Ефросиньи, и к Эле ее душа тоже вернется. Можешь мне поверить! – профессор ободряюще хлопнул меня по плечу.

Тем временем автомобиль подкатил к кладбищенской ограде. Но это был не центральный вход, откуда заезжал лимузин Сталина. Перед нами высился металлический забор из заостренных на концах пик. Да и стены монастыря были видны совсем близко.

– Тут территория старого кладбища, – пояснил Савва, – сейчас похоронные угодья значительно расширены. Нужно же где-то хоронить выдающихся деятелей советского периода…

– А где искать Галку Ефросинью? – поинтересовался я.

– Где-то здесь, – профессор развернул на коленях старую затертую до дыр карту погоста, – вот старые захоронения, здесь могила царской дочери Анны, – он ткнул прокуренным указательным пальцем куда-то в средину плана, – начнем наши поиски отсюда…