Серые закопченные огнями многолетних очагов камни нависали над нами, словно тяжелые грозовые тучи. А не погребенные мертвецы смотрели прямо перед собой темными пустыми глазницами. Вдалеке раздался протяжный волчий вой, ему ответил другой, этот зверь был гораздо ближе, может быть, рядом с нашим жутким убежищем…
– Стереги его, Семен! Я скоро вернусь! – Кузин махнул в мою сторону дулом ружья и бросился к выходу.
Семен привалился спиной к гладкому сырому валуну, лежавшему возле большого разрушенного самим временем жертвенника. Плоская каменная плита была запачкана давным-давно засохшей кровью.
– Это ты написал на меня донос? Тогда, полгода назад? – вдруг спросил Семен.
Я едва не лишился дара речи. С минуту я не мог ответить, лишь хватал ртом воздух, выпучив глаза, словно выброшенная на берег рыба.
– Лишь сейчас я понял, что это сделал ты, Сорокин! Больше некому…
Семен бросил на меня острый, ненавидящий взгляд, от которого у меня пошли мурашки по телу.
Нечаев нес абсолютную чушь. Полгода назад он и еще один офицер – новичок нашего отдела отправились в пригород покоренного Берлина. Там погиб майор интендантской службы, его нашли задушенным в одном старинном замке. Хранительница замка, пожилая немецкая фрау утверждала, что офицера задушила старая рыцарская перчатка. Она хранилась в замке, как семейная реликвия и, де, отомстила за погибшего от советских пуль хозяина дома, молодого аристократа, который состоял адъютантом у одного фашистского генерала.
Командировка обернулась новой трагедией. Напарник Нечаева был также задушен, правда перчатка оказалась тут не причем. Выяснилось, что под маской хранительницы замка скрывалась мать погибшего немецкого аристократа, которая таким образом мстила за сына.
Нечаев быстро докопался до истины, но сообщать результаты своего расследования тамошнему командованию не стал. Он поступил проще, самолично пустил в расход мстительную бабку и отбыл восвояси.
О происшедшем он рассказал лишь мне. Я смолчал, но нашего шефа обмануть весьма не просто. Вахтанг Дадуа, быстро догадался о самосуде и, рассвирепев, едва не отдал подчиненного под трибунал. Спасло Нечаева то, что офицеры нашего отдела – товар штучный, и быстрой замены ему найти не удалось бы. Тогда Дадуа лишь припугнул Семена, сообщив тому, что правда вскрылась, и о его проступке отлично известно на самом верху..
Теперь Семен обвинял в доносительстве меня. Он не шутил, а был серьезен, как никогда, но, обозвав меня доносчиком, Нечаев поступил крайне неосмотрительно. Подобные обвинения нужно предъявлять лишь в том случае, если ты точно уверен в том, что твой сослуживец – стукач. Я же стукачом не был!
– Я не писал на тебя, Сеня! – стараясь не потерять остатков самообладания, сообщил я
– Писал. Только здесь я понял это! Если б ты не был сейчас связан, я б вызвал бы тебя на дуэль, – Семен вновь обжег меня своим презрительным взглядом, – на смертельную дуэль, до последнего вздоха!
Он сжал кулаки, я видел, как ему хочется ударить меня, но теперь я и сам жаждал поквитаться с ним за оскорбление.
– Если ты не трус, развяжи меня, – тихо попросил я.
– Развязать? – Семен криво усмехнулся и достал из-за голенища сапога трофейный нож, – что ж, воля твоя, пожалуйста!
Он резанул обвивавшие меня, словно змеи, веревки. Я, растирая онемевшие руки, встал перед ним в боевую стойку.
– Начинай! – приказал я.
– Я ведь самбист, мигом уделаю тебя!
В глазах Семена появилось что-то отдаленно напоминающее жалость. Нечаев отступил на шаг назад, но теперь волна непонятно откуда взявшейся ярости накрыла меня с головой. Руки сами сжались в кулаки.
– Тогда начну я! Берегись!
Я рванулся вперед и со всей силы ударил Семена в правое плечо. Во время войны Нечаев был ранен именно в правое плечо, я отлично знал это и бил соперника именно туда. Семен охнул и отступил назад. Я воспользовался этим и тут же провел серию ударов в голову. Пара из них оказалась очень болезненными. Нечаев рухнул на колени, и я тут же ударил его ногой в корпус, а затем и в лицо. Теперь Семен, не проведший ни одного приема, лежал на полу этого первобытного обиталища, а я, не помня себя от ярости, бил соперника по лицу, раз за разом превращая его в кровавое месиво.
– Какого черта ты слушаешь этого мерзавца Федора Кузина? Неужели не видишь, он не тот, за кого себя выдает? Ты ж бесогон, Сеня.
Я занес руку для очередного удара и вдруг остановился, пораженный страшным зрелищем. Семен лежал ничком и не подал признаков жизни, алая кровь медленно стекала с уголков его губ.
– Семен!
Только сейчас я пришел в себя, вид избитого до полусмерти товарища мигом отрезвил меня. Кто мог так изуродовать моего сослуживца? Неужели это был я, или тот, кто безраздельно властвовал надо мною еще минуту назад? Ужас и отчаяние заполнили собой все мое сознание, вытеснив из него все остальные мысли, казавшиеся теперь совсем мелкими и никчемными.
– Сеня, – я опустился пред другом на колени и вытер с его лба липкую горячую кровь.
– Савва, – голос моего напарника был едва слышен, словно он говорил сквозь толстый слой ваты, – Савва, здесь что-то не так! Мы не мы, мы сами становимся тут зверьми, Савва…
– Пойдем отсюда, здешние места прокляты. Теперь мы и сами убедились в этом.
– Я не могу идти, я почти ничего не вижу, вокруг одни тени. Давай дождемся утра, – попросил Нечаев.
– Нет, двинемся сейчас, пока мы с тобой друг друга не поубивали, – решил я.
Я помог Семену подняться и повел его вниз, к бешено катящейся по своему руслу Аюгре. Ее неумолчный грохот был слышен в ночи особенно хорошо, казалась, воды не обегали с невероятной быстротой огромные гладкие валуны, попадавшиеся им на пути, а со страшной силой толкали эти каменюки перед собой.
– Давай отдохнем, – предложил Семен.
– Привал, – согласился я.
Я уселся возле высокого трухлявого пня, усеянного крупными яркими светляками. Семен лег на сырую от ночной росы траву.
Шум речных перекатов заглушал остальные звуки ночи. Начал накрапывать мелкий колючий дождь. К неумолчному реву Аюгры присоединился грохот грозовых раскатов. Сверкнула молния.
– А где же сейчас Федор Кузин? – спросил вдруг Семен, – ты прав, этот тип не тот, за кого себя выдает. Он преследует какие-то свои, лишь ему известные цели. Нужно доставить его в Москву, пусть там с ним разбираются!
Семен взглянул на меня, но я молчал. Сейчас я хотел лишь одного: оказаться подальше от здешних мест.
– Ты чего? Язык проглотил? – Семен посмотрел на меня с удивлением.
– Послушай, Сеня, – я старался говорить спокойно, – нам нужно немедленно уходить отсюда. Как можно быстрее, и как можно дальше. Убираться отсюда ко всем чертям. Неужели ты не чувствуешь гибельную ауру этих мест? Находящиеся здесь гибнут, или теряют рассудок. Я не хочу умирать, и не желаю становиться безумцем.
– А как же Кузин?
– Кузин сдохнет здесь. Он – псих, и никогда не выберется отсюда.
– Мы чекисты, а Кузин – враг! – Семен смерил меня презрительным взглядом, – я пойду за ним один, а ты делай, что хочешь.
– Далеко ли собрался? Ты ж едва на ногах держишься, – грустно усмехнулся я.
– Не твое дело, все равно пойду, – огрызнулся Нечаев.
– Иди. Кто тебя держит? – буркнул я.
Семен поднялся с земли и, медленно ступая, двинулся вперед. Я смотрел ему вслед и почти физически ощущал, как ему тяжело идти. Сейчас, в кромешную темень, усугубленную дождем и грозой искать Кузина было сущим самоубийством. Рядом ощерилось узким злобным оскалом глубокое ущелье. Кузин бывал здесь раньше и знал эти места лучше нас. Я отлично понимал это, но не мог отпустить Семена одного! Стыд, который накрыл меня с головой, ел мне глаза и медленно, но верно выжигал на покрытом испариной лбу слово «предатель». Тот, кто испытывал подобные чувства, знает, как они нестерпимо горьки и тяжелы.
– Стой!
Я поднялся догнать Семена. Я даже окликнул его, но мой голос заглушил звук выстрела. Хлесткий, словно удар хлыста, он нагло ворвался в сонм ночных звуков, заглушив на мгновенье даже грохот Аюгры.
– Стреляли совсем рядом, чуть южнее, у ущелья – с ходу определил Семен.
Вслед за первым выстрелом грянул второй, не успело смолкнуть его эхо, как раздался долгий, звериный вой, перешедший в надсадный кашель, который сменился громким с присвистом хрипом.
– Дай сюда ствол! – я выхватил у Семена пистолет, – я пойду и возьму этого Кузина. Будь он человек, или самая поганая нежить, я возьму его!
– Пистолет не заряжен! – предупредил Семен, – я сам разрядил его и выбросил патроны, боялся, что застрелю тебя во время ссоры. Не совладаю с собой и…
Он не договорил, но я и так понял его. Сейчас было не до слов. Я помчался на звук выстрелов. Громовые раскаты смолкли, зато молнии продолжали сверкать, разрывая низкое темное небо, сверкающие стрелы освещали все вокруг мертвым белым светом. Дождь усилился и больно бил по лицу, словно тысячи иголок впивались в кожу, оставляя на ней свои саднящие отметины.
Я бежал, скользя по раскисшей от ливня тропе, бежал к ущелью. Именно там происходило сейчас нечто страшное и непоправимое. Очередная зарница полыхнула так ярко, что я едва не ослеп. В следующую секунду я заметил лежащего возле самого края пропасти старика. Я сразу узнал его, это был он, тот, кто спас меня от неведомой напасти в ту страшную ночь, когда я корчился в муках на каменистом полу пещеры.
Сейчас старик лежал на спине, широко раскинув в стороны длинные худые руки. Старая затертая до дыр волчья шкура, которая служила ему одеждой, была мокра от крови. На груди чернела страшная с обугленными краями рана от пули. Старик еще жил, голова несчастного мелко дрожала, из горла вырывался страшный предсмертный хрип. Федор Кузин застыл в нескольких шагах от своей жертвы, взгляд его был устремлен на гору, поросшую тонкоствольным низеньким ельником. Маленькие кривые, словно скрученные рукой неведомого великана деревья пригибались к земле от поднявшегося вдруг ветра. Я залег за поваленным грозой деревом.
– Позови ее! Слышишь, старик?! – прорычал Кузин.
Старик молчал, тогда Кузин шагнул к горе, сложил руку рупором и прокричал:
– Иди сюда! Его еще можно спасти! Слышишь?!
Эхо многократно усилило его крик, Старик дернулся, и из последних сил попытался подняться, но Кузин ударил его прикладом своего карабина. Несчастный упал навзничь.
– Руки в гору! – я вышел из тени и наставил на ученого пустой пистолет.
Кузин отскочил в сторону и выстрелил, острая боль пронзила руку, кисть больше не слушалась меня. Пистолет, жалобно звякнув, упал на камни. Стрелял Федор отменно.
– Ты еще жив? – он подошел ко мне, ухмыляясь во весь рот, – вы со своим сослуживцем еще не поубивали друг друга? Очень жаль, теперь мне придется выполнять черную работу самому.
Он вскинул карабин и нацелил ствол мне в грудь.
– Жаль, что ты подохнешь, так ничего и не поняв, – процедил он сквозь зубы.
Я молчал, не дам ему радости увидеть меня растерянным, или, что еще хуже, напуганным.
– Стреляй, – проронил я.
Кузин целился тщательно и. как мне показалось, с удовольствием.
– Хочу, чтоб ты умирал в муках, – криво усмехнулся он.
Я понял, что это конец и бросился на врага, намереваясь умереть в бою. Грянул выстрел, но Кузин промахнулся. Краем глаза я успел заметить, как маленькая серебристого окраса волчица, словно молния, вылетела из ельника и бросилась на моего врага.
– Ты звал меня, и вот я пришла! – отчетливо услышал я девичий голос.
Кузин тоже его слышал и, хоть не было сказано ни слова, он даже попытался ответить ей.
– Чертовка! Ты все-таки провела меня, – прохрипел он, медленно заваливаясь на бок.
Я тоже отскочил назад, остановилась и волчица. Ее морда была в крови. Волчица внимательно наблюдала за корчившимся от боли врагом. Впрочем, его мучения длились недолго, вскоре Федор затих. Кузин лежал на земле, свернувшись калачиком. Казалось, он спит невинным сном младенца. Я подошел к нему и осторожно перевернул тело на спину. Глаза мертвеца вылезли из орбит, а в уголках рта запеклась кровь. Горло Федора было растерзано, и я накрыл рану своей кепкой.
– Он мертв? – сзади меня раздался голос подоспевшего Семена.
– Кто бы он ни был, теперь он мертв, – подтвердил я.
– Это ты его, так? – Семен замялся, во все глаза рассматривая большую лужу крови, которая уже успела вытечь из растерзанного тела Федора.
– Нет, это она, – я указал на лежащую возле трупа волчицу.
– Что будем делать? – спросил Семен.
– Уходить отсюда!
– Прямо сейчас, ночью?
– Да, прямо сейчас…
Я пошел к реке, Семен неуверенно двинулся за мной. Волчица поднялась со своего места и, обогнав нас, тихо пошла впереди. Мы двинулись за ней. Так продолжалось несколько часов. Наконец стало светать. Мы остановились на привал. Волчица, тоже. Мы устроились прямо на сыром мху и тут же провалились в сон. Проснувшись, мы увидели ее, лежащей подле нас. Так продолжалось несколько дней. Днем мы шли за нашей молчаливой провожатой, ночью останавливались, делая привал. Она охраняла нас и даже приносила пищу. Раз, пробудившись поутру, мы нашли в ногах тушку зайца и тут же зажарили его на костре. Мы привыкли к такой спутнице и даже стали считать ее членом нашего малочисленного отряда. Несколько раз я тайно наблюдал за ней ночью, но волчица вела себя так же, как и днем. Чего я ждал от нее? Пожалуй, я и сам не смог бы ответить на этот вопрос.
Я усиленно вслушивался в окружающие звуки, пытаясь уловить тихий, словно, идущий из небытия девичий голос, но голос молчал. Прошло больше недели, как мы пустились в обратный путь. Мы шли вдоль русла Аюгры, и я прикидывал, сколько километров отделяют нас от аэродрома майора Лысакова, за которым начиналась другая, привычная для нас жизнь, как вдруг…
– Ты ничего не слышишь, Савва? – спросил Семен.
– Нет, разве что шум вод Аюгры,
– Люди, они где-то неподалеку, – Семен прислушался, – слух у меня отменный, никогда не подводит…
– Брось, – недоверчиво усмехнулся я, – до владений Лысакова еще очень далеко.
– Посмотри на нее, она тоже их чует, – Нечаев указал на волчицу.
Она и вправду сильно занервничала, навострила уши, и даже начала бегать вокруг нас, словно ища защиты от неведомых ей врагов.
– Может, она чует медведя? – предположил я.
– Это люди. Она чует людей, – отрезал Семен.
Мы двинулись вперед, волчица неуверенно двинулась следом. Теперь она держалась позади, то и дело поворачивала назад, но, как бы поразмыслив, вновь догоняла нас.
Примерно через час мы заметили цепь людей в синих шинелях. Синие же фуражки с красным околышем. Сомнений быть не могло, это был отряд войск МГБ. В руках бойцов были автоматы. Прямо за цепью медленно полз зеленый, похожий на большого неуклюжего жука вездеход. Трофейная машина тащила за собой черный фургон, напоминающий по виду огромную клетку, в которой свободно уместился бы небольшой слон.
– Что это за цирк-шапито? – присвистнул от удивления Семен, – они что, там с ума все посходили что ли?
Он выскочил из-за большущего валуна, за которым мы скрывались, и, сняв с головы шапку, подкинул ее вверх.
– Это мы! Старший лейтенант Сорокин и лейтенант Нечаев! – прокричал Семен.
Ответом ему была автоматная очередь, стреляли явно для острастки, пули летели веером высоко над нашими головами. Одна из них срезала ветку стоящего рядом граба, и та упала вниз прямо к моим ногам.
– Что за черт?! – вне себя от злости прорычал Семен. – Мы – свои. Прекратите огонь! Как тебе нравится такая встреча?
Он повернулся ко мне, ожидая ответа, но я молчал, мной овладела вдруг такая усталость, что я не мог вымолвить ни слова.
– Товарищи офицеры! – раздался вдруг усиленный рупором голос Вахтанга Дадуа, – немедленно бросайте оружие и подходите к вездеходу, подняв руки вверх.
– Час от часу не легче, – пробормотал Семен, – чего с ней-то делать будем? – он мотнул головой в сторону тревожно поскуливавшей волчицы.
– Может, из-за нее и весь сыр-бор? – неуверенно предположил я. – Уходи! Иди восвояси. Здесь тебе будет плохо!
Я замахал на волчицу руками, но она не двинулась с места.
– Что ж, делай, как знаешь, – устало бросил я ей.
Мы с Семеном подняли руки вверх и медленно двинулись к машине. Ребята-автоматчики остановились и, не стесняясь, пялились на нас. Я заметил на их лицах странное выражение. Так смотрят на больных или убогих. Смесь жалости и брезгливости, от таких взглядов хочется провалиться сквозь землю, так они неприятны.
Я оглянулся посмотреть на волчицу, маленькая и жалкая, она все еще понуро брела за нами.
– Вот она! Стреляйте! – раздался голос Дадуа.
Из цепи выступил вперед один из бойцов, вооруженный странным длинноствольным ружьем. Парень прицелился и выстрелил, из дула вылетела короткая серебристая стрела. Стрела ударила волчицу в самое сердце, тихонько, по-щенячьи взвизгнув, она упала наземь. К лежащей на боку волчице бросились сразу двое: невысокий худенький человечек в кургузом пальтеце и в шляпе на большой лысой голове и миловидная женщина в старенькой котиковой шубке и шляпке-таблетке. Все это время они сидели в кабине вездехода, теперь же, проворно выбравшись наружу, парочка принялась разглядывать тушку волчицы. Оживленно переговариваясь, они потащили ее в клетку. Дадуа внимательно следил за их действиями и лишь, когда парочка удалилась, подошел к нам.
– Товарищ Дадуа, офицеры вверенного вам спецотдела… – стал, было, докладывать я, но Вахтанг предупредительно поднял руку.
– Все доклады и отчеты потом. Сейчас вас отвезут в больницу. Своеобразный карантин. После его прохождения и поговорим. До свидания, товарищи.
– Мы не больны! – возразил я.
– Какой – такой карантин? – непонимающе глядя на начальника, пробормотал Семен.
Дадуа не ответил, козырнув, он пошел прочь, а к нам шагнули двое автоматчиков.
– В машину! – скомандовал нам дюжий сержант с круглым веснушчатым лицом.
Проходя к открытой дверце, я мельком взглянул в автомобильное зеркало. На меня смотрел изможденный пожилой субъект с безумным взглядом в широко открытых глазах. Это был я, Семен выглядел немногим лучше.
Мы молча полезли внутрь вездехода, там был оборудован отдельный отсек для двоих. Не проронив ни слова, мы заняли свои места. Вездеход взревел и рыком рванул с места. Сколько мы ехали, судить не берусь. Время от времени машина останавливалась и нас с Семеном выводили до ветра, потом кормили большими бутербродами с холодной тушенкой. Иногда давали душистый горячий чай. Разговаривать между собой нам не разрешалось. За этим следил крепыш-сержант. Он сопровождал нас везде, на его круглом лице присутствовало выражении собственной значимости и высочайшей ответственности, словно, он препровождал на место казни матерых государственных изменников.
Семена такое положение вещей крайне раздражало и обижало. Я же относился к этому проще, годы, проведенные в лагерях, научили меня ничему не удивляться. Иногда я вспоминал нашу волчицу и ту девочку, что видел рядом со стариком. Однажды она явилась мне во сне. Я запомнил его на всю жизнь. В том сне я шел по узкой горной тропе, а маленькая дикарка следовала впереди меня. Тропа неожиданно оборвалась, предо мной разверзла свои смертельные объятия глубокая пропасть, я едва устоял на самом краешке сухой каменистой тверди, девочка же сорвалась вниз. Я бросился за ней, стремясь удержать, но не смог…
После прибытия в больницу, расположенную где-то за городом, нас с Семеном развели по разным палатам. Я не видел его все то время, что находился в этом непонятном лечебном учреждении. Со мной беседовали многие специалисты, но, странное дело, я совсем не помню содержания тех бесед. Отчего-то я подолгу спал и время от времени сдавал кровь на различные анализы. Порой мне казалось, что мною овладевает какое-то странное состояние, похожее на гипнотический транс. Не покидая этого забытья, я отвечал на какие-то вопросы.
Что это были за вопросы? Кто их задавал? Каковы были мои ответы? Сказать не могу, не помню…
Даже теперь, спустя много лет, когда старюсь вспомнить те дни в таинственной лечебнице, страшно болит голова и не покидает ощущение постоянной, неведомой опасности и неотвратимости надвигающейся беды…
Наконец настал день выписки. Мне сообщили об этом утром, сразу после завтрака, который, как всегда, принесли в мою отдельную, довольно комфортабельную палату.
– Вы свободны. Вашу одежду сейчас принесут! – торжественно возвестила невысокая полная медсестра с зачесанными назад седыми волосами.
Облачившись в выстиранные и тщательно отутюженные вещи, я вышел в коридор, где меня уже дожидался Дадуа.
– Рад, что ты снова здоров. Савва! – он крепко пожал мне руку.
– Я и не болел, Вахтанг Георгиевич, – осторожно возразил я.
– Не спорь, – в голосе Дадуа зазвенел металл, – там, где вам довелось побывать, остаться абсолютно здоровым просто невозможно. Особенности этой местности таковы, что…
Дадуа замялся, немного поразмышляв, он махнул рукой.
– Впрочем, это неважно, – продолжил Вахтанг, – вы свое дело сделали. Теперь над результатами пусть кумекают ученые умы. Эта местность сплошная аномалия, недаром она до сих пор не заселена. Когда мы выдвигались к вам навстречу, не встретили ни одной живой души…
– Она была заселена, – прервал я своего шефа, – там обитало племя белых волков. Тех самых, за которыми охотились Кузин и его сотоварищи. Они ведь были членами той первой экспедиции.
Дадуа молчал, он смотрел на меня пристально, не отрывая своего напряженного взгляда. По этому самому взгляду, по выражению его глаз, по обозначившимся вдруг на лице моего начальника глубоким морщинам я вдруг понял, что Дадуа знает обо всем происшедшем гораздо больше меня, но делиться своими знаниями со мной шеф вовсе не намерен.
Я принял это как данность, я давно служил в органах МГБ и очень хорошо понимал язык взглядов. Но, не смотря на это, я все же позволил себе спросить у Вахтанга:
– Товарищ Дадуа, кем же был на самом деле Федор Кузин?
– Федор Кузин был агентом тайного нацистского института Аннонербе. он работал на немцев давно, был завербован еще кайзеровской разведкой, когда находился в Германии на студенческой практике. Он ездил туда по обмену студентами еще до революции…
Дадуа присел на жесткий коридорный диван и, достав из портсигара папиросу, закурил, выпуская в потолок сизые клубы дыма.
– На деньги немцев Кузин и его товарищи-ученые навербовали в помощники уголовную шваль и отправились в первую экспедицию. Их внимание привлекли те места, они имели дурную славу, считались загадочными и страшными, вот Кузин и решил исследовать их. Однако экспедиция погибла, ее члены большей частью не выдержали воздействия аномальных зон и просто перебили друг друга. Кузин заинтересовал их рассказами о тамошних кладах и алмазных месторождениях, тем самым, вызвав у этих недалеких людей агрессивность и алчность…
– А его дядя, что приходил к нам в отдел? Он тоже работал на немцев?
– Да, – кивнул Дадуа, – сразу после вашего отбытия в путь я взял в разработку этого фрукта. Он показался мне подозрительным. Кроме того, я раскопал сведения о Вадиме Стрельникове и очень быстро выяснил, что того убили, инсценировав самоубийство. Все это породило еще большее недоверие к Кузину-старшему. Пришлось провести несколько допросов с пристрастием, их ученый муж не выдержал, сломался, он оказался слабаком. – Вахтанг аккуратно потушил папиросу и, сунув окурок в кадку с большим пыльным фикусом, продолжил. – Пытать ученого мужа. Что может быть гаже? Однако иногда нам приходится заниматься подобными вещами. Поверь, я делаю эту грязную работу достаточно эффективно. – Вахтанг смерил меня строгим немигающим взглядом, от которого мне стало не по себе.
– Охотно верю, – выдавил из себя я.
– Короче, они оба были немецкие агенты, очень ждали прихода гитлеровцев в Москву, а после разгрома Германии предложили свои услуги американцам. Те заинтересовались рассказами Кузина–младшего…
– Он рассказал янки о племени белых волков? – не выдержал я, вновь бестактно прерывая старшего по должности.
– Именно так и было, Кузин поведал новым хозяевам о племени людей–оборотней. Многих из этого племени Кузин и его дружки просто-напросто перебили, бездумно лишая жизни тех, кто жил на этой земле, – Дадуа горько усмехнулся, – американцы же вознамерились, вызнать, так называемый, «геном оборотня». Кузин же должен был достать им образец живого биоматериала. Полагаю, он охотился за девочкой-волчицей. Но попасть в те места не так просто. Для этого Кузин – старший пришел к нам. Под эгидой МГБ действовать проще. Заинтересовав Берию рассказом о алмазных месторождениях, ученый муж добился своего. Мы сами организовали ему эту экспедицию, вместе с нашими сотрудниками, в путь отправился его племянник. Профессор все просчитал, никто не должен был возвратиться назад. После выхода из опасной зоны Федор Кузин просто убрал бы вас с Нечаевым. На обратном пути он должен был встретиться со своим связным, тот организовал бы переход Кузина через границу СССР.
Дадуа замолчал. Он так и сидел на жестком диване в пустом больничном коридоре, раскуривая очередную папиросу, Проходящая мимо медсестра не решилась сделать ему замечание и молча поставила перед Вахтангом пустую пепельницу, принесенную из ближайшей палаты.
– Кузину нечего было беспокоиться о нас с Семеном, – охрипшим вдруг бросил я, – мы с ним и так чуть не поубивали друг друга, без всякого вмешательства этого гада.
– Я все знаю, Савва – голос моего начальника стал мягче.
– Откуда? – я не мог поверить его словам, – я ведь еще не докладывал вам о нашем путешествии.
– Ты уже все рассказал, – Вахтанг едва заметно улыбнулся, – врачи, что следили за тобой в карантине, вводили тебя в гипнотический сон. Я мог говорить с тобой и все уже выяснил .Мы встречались во время этого карантина, вернее, это я встречался с тобой, когда ты спал.
– Вот как? – только и мог вымолвить я.
– Прости, что пришлось к этому прибегнуть. В принципе, я мог бы тебе ничего этого не рассказывать, но я все-таки решил рассказать…
– Спасибо. Никогда еще не чувствовал себя подопытной крысой, – выдавил из себя я.
– Не ершись, Савва. Не я это все придумал.
Вахтанг поднялся с дивана и медленно пошел к выходу из корпуса. Я двинулся за ним. Уже на улице мы оба остановились.
– Что стало с девочкой-волчицей, последней из племени белых волков? – спросил я.
– Она у наших ученых, – бросил Вахтанг.
– Они же замучат ее своими бесконечными исследованиями и опытами.
– Не исключено, – Вахтанг открыл передо мной дверцу своего автомобиля, – от нас, Савва, ничего не зависит, мы с тобой – простые солдаты. Наше дело приказы выполнять – Дадуа смотрел прямо перед собой на серую от пыли ленту дороги, убегавшую под капот трофейного «Опеля»,
– Мы сами пришли на их землю, это мы виноваты! – не сдавался я.
– Не вдавайся в детали! – Дадуа резко вывернул руль, объезжая, очередную выбоину, – советую тебе перестать заниматься самоанализом. Для нашего брата – это очень вредное занятие.
Вахтанг остановил автомобиль возле моего дома. Я выбрался из кабины и шагнул к подъезду.
– До свидания, товарищ Дадуа, – тихо попрощался я.
– Иди, отдыхай, лейтенант, тебе завтра на службу, – Вахтанг резко ранул с места, и «Опель» тут же исчез в синих столичных сумерках.
Назавтра я, как было приказано, вышел на службу, и ни словом не обмолвился о нашей с Нечаевым экспедиции. С Семеном на эту тему мы тоже никогда больше не беседовали. Как правильно сказал Вахтанг Дадуа, мы были лишь солдатами, хоть и несли службу в самом закрытом подразделении МГБ…
В семидесятых годах, мне пенсионеру и ветерану КГБ позвонили с бывшего места службы. Меня попросили прибыть на Лубянку и рассказать тамошним спецам обо всем происшедшем в той экспедиции. Я пришел в небольшую комнату, меня посадили за стол и опутали всего проводками полиграфа. Я отвечал на какие-то вопросы и рисовал планы нашего маршрута. Я подробно описал девочку-волчицу и поведал о сокровищах Амирны, указав примерные координаты Города Мертвых.
Несколько офицеров, сидевших напротив меня, переглянулись, их взгляды были устремлены на специалиста, следившего за детектором лжи.
– Ваш вердикт? – поторопил своего сотрудника моложавый статный генерал-майор.
– Все, рассказанное здесь товарищем Сорокиным – правда, – бесстрастно промолвил тот.
– Удивительно, – генерал вытер носовым платком вспотевший лоб, – я был уверен, что, касаемо этого дела, архивы нашего ведомства врут. Теперь мы вновь займемся проработкой тех давнишних материалов, но будем крайне осторожны. Спасибо вам, товарищ Сорокин!
Генерал пожал мне руку и любезно проводил к выходу. Я ушел и долго еще размышлял над словами гебиста. О каких материалах шла речь, что было выявлено учеными, изучавшими те таинственные места, и как сложилась судьба маленькой дикарки? Ничего этого я не знаю и не узнаю уже никогда. Никогда больше не увижу я коварную реку Аюгру и не услышу рвущий душу вой волков-оборотней. Наверное, мне лучше забыть о тех событиях, но что-то не дает мне сделать этого.
До сих пор я и сам иногда сомневаюсь, в том, что все произошедшее тогда – не плод моего больного воображения. Иногда мне самому хочется отречься от своих воспоминаний, но ведь все это было, было, было…