Легенда об Усену. Цикл «Усену». Книга третья. Том 2

– Ты сам заслужил это! Ведь не он, а ты послал его и остальных за мной.

– Да, как ты не поймешь, я и не виню его! Все эти годы в изгнании, я корю за то решение только себя! не из сына я хотел вышибить всю дурь тогда, а из себя! Ведь тогда я лишился не только тебя, сына, но и самого себя, и до сих пор я брожу здесь в поисках… – осекся волк, роняя на землю старческую слезу, пусть одну, но самую при самую настоящую слезу раскаяния, боли и отчаяния.

– Не ты один в тот день потерял все… Я потерял друга детства, частичку самого себя и веру в дружбу…

– Прости, прости, я не заслуживаю жизни! Но все же вот он – я, доживаю свои деньки здесь в одиночестве и ничего не могу сделать, чтобы изменить прошлое…

– Мой кошмар… Я ожидал увидеть нечто другое… Но и на том спасибо, – попрощался голос, и Таох увидел сквозь деревья, как там мелькнул чей-то пушистый серый хвост.

– Постой, прошу, не покидай меня сейчас! – кинулся ему наперерез волк, и теперь оба скрылись из поля видимости орла.

Ему лишь оставалось довольствоваться отголосками, обрывками их дальнейшего разговора:

– Зуб за зуб, око за око, – говорил голос.

– Хочешь?! Убей! Если ты не сделаешь этого – я сам!

– К чему?! Лучше оставь все как есть…

– Но это невыносимо, каждый день…

– Я – не ты! И не знаю так помочь…

– Но все же, прошу, не оставляй меня, не отказывайся, как это сделал много лет назад!

– Тогда ты приказывал, и это привело к смерти! Теперь все иначе, ты просишь, умоляешь, но я приказываю!

– Все, что угодно!

– Ступай откуда вылез, и не показывайся более, никогда! Здесь уже ничего не исправить…

– Ничего не исправить, ничего не исправить, – как помешанный повторял себе под нос волк, несущийся со всех лап по ночному лесу, к себе в логово, забыв, что оно не пусто нынче.

И об этом ему ясно и твердо напомнил Таох, приземлившийся с небес прямо перед ним:

– Повторяй это еще и еще, Ваох!

– Я… я… – резко остановился волк, испугавшись своего имени.

– Я сразу понял, что ты мне знаком, и я не ошибся. Твои черты, унаследовал твой сын Сиваох! С которым я имел несчастье быть знакомым.

– Чего ты хочешь?

– Хочу, чтобы ты убрался отсюда, и чем быстрее, тем лучше!

– Но как же волчата, я обещал Аяру, помочь?!

– Обещал прежде, чем узнал, и замыслил месть тому, кому приходится Аяр сыном?!

– Послушай, я не желаю зла…

– Вот и не желай его в другом месте, а иначе я приведу всю стаю, и тогда посмотрим, как ты запоешь!

– Ты не сделаешь этого!

– Почему нет? Ты убийца и тиран, к чему мне тебя жалеть, когда ты хочешь только одного – убить!

– Нет! – кинулся волк к орлу, но тот, сильно ударил волка когтем по лицу, отчего расцарапал его до крови, прежде успев взлететь в небо.

– Я – другой, другой! – взвыл волк, но Таох был так сильно напуган услышанным разговором, а затем и действием волка, что улетел не оборачиваясь, и в совершенно противоположную сторону, нежели та, где он оставил волчат…

– Я другой, другой, слышишь?! Я докажу им, я докажу себе, что я могу быть другим, – говорил себе под нос волк, издалека, наблюдавший за двумя волчатами, спавшими по-прежнему без задних лап, несмотря на утреннюю зорьку.

– И пусть они убьют меня! Мне не жалко моей жалкой жизни, но их я уберегу, – продолжил он, приближаясь к волчатам с горящими глазами, весь дрожа и слизывая языком кровь с лица…

VII «Там – мой Дом!»

«Терпение… Что мы можем сказать о нем тому, кто долгое время только этим и занимался, причем сам не понимая, что это за штука.

Всюду, куда не брось взгляд, ему говорили: «Терпи, так нужно, еще немного и жизнь наладиться!»

Но проходит время, а воз и ныне там! Ты садишься в уголочке, вдали от злых глаз, и понимаешь, что твое терпение послужило лишь им, а не тем, ради кого ты на все это пошел. Твои родные, семья – вот ради кого ты шел на все это. Но именно этим и пользовались «злые языки». Зная, в каком ты положении, они охотно издевались, одергивали, бранили тебя, а ты все терпел. Терпел молча, послушно, как раб, возле господ, которые позволяли тебя бичевать.

Но все ради чего?! Ради семьи – ответишь ты! И ты прав, ради тех, кого любишь, можно и потерпеть. Но все должно быть в меру. Ведь почувствовав безнаказанность, твои господа вскоре в конец обнаглеют, если уже не обнаглели. Они позволяют себе многое.

Но почему одним позволено издеваться над другими безнаказанно, а другим суждено терпеть, и преклонять перед ними голову?! Неужели те, кто умеют больше и лучше, должны слушаться тех, кто имеет больше? Этот вопрос преследует всех нас еще с незапамятных времен, и ясного ответа на него до сих пор пока нет…

Конечно, сейчас скажут: «У тебя есть выбор! Не нравиться – уйди!».

Но куда? Поменять одного злыдня и жадину на другого? Есть ли смысл? Конечно, в мире полно негодяев, жадных и сварливых, жестоких и сухих, алчных и мелочных людишек, но есть, я верю в это, и такие люди, которым можно довериться. Те, кто не заставит тебя терпеть, и заслужит твое доверие словом и делом, тот, кто поддержит и поможет.

Может это сказка? Думаю, что нет! Просто мы так долго и сильно привыкали терпеть, что другая жизнь кажется нам нечто на подобии фантастики, со счастливым концом. Мы так погрязли в будничной рутине, что и не видим окружающих, тех, кому наша помощь может пригодиться, и кто сможет помочь тебе. Замкнутость мировоззрения, внутреннего мирка, сознания и поведения, делает нас рабами терпения. Наша жизнь нас не устраивает – терпи, наша работа тяготит – терпи, тебе ничего не мило – терпи.

Терпи, терпи и снова терпи! И до какой поры мне терпеть – до гроба?! Тогда, это не жизнь, а одна мука, которую надо перетерпеть… А что дальше, а дальше – ничего! Кончилась жизнь – кончилось терпение.

Не знаю как вы, но я не согласен так жить! Это и не жизнь вовсе, а существование! Но так нельзя, такой образ жизни ни к чему не приведет: вы никого не устроите, ни с кем не сойдетесь, всю жизнь проведете в одиночестве, и все ради терпения! Терпение уместно, когда больно, но как только боль проходит, надо брать жизнь в свои руки, перестать быть рабом привычек и глупо повиноваться.

Зачастую мы сами говорим себе – терпи, когда попадаем не в лучшую ситуацию. Но вместо того, чтобы что-то сделать и выбраться из нее, мы начинаем привыкать к ней, называя ее терпением. Мы начинаем привыкать терпеть, и вносим терпение в ряд своих привычек. Может быть, у нас мало тех, кто недоволен жизнью, но по-прежнему упорно терпящих ущербность.

На эту тему можно еще долго и упорно рассуждать, но решать Вам…»

Так решил для себя наш юный барс Шусик, виня себя во всем, когда до него вдруг дошла одна мысль:

– А да ну их всех!

Самый простой способ избавиться от проблем – махнуть на них лапой. Простой, но не лучший.

Решив отмахнуться от своих проблем и тяжких дум, Шусик не понял одного, что нельзя повернуться самому к себе спиной и просто уйти. Вконец он и вовсе потерял ту нить, связывающую его с прошлым, забыл про наставления. Ощущая внутри себя непомерную пустоту, он просто брел неспешным шагом вперед, не понимая, что у его пути не будет конца.

Его трудно винить за такое отношение к себе и другим, ведь всем нам порой хочется скрыться от своих бед, и от самого себя, где-нибудь, где нас никто не найдет. Кому-то для отдыха нужна шумная компания, а кому-то, просто побыть одному.

Шусик предпочел не только отстраниться от невзгод и всех, с кем они были связаны, но и от тех, кто вызывал у него теплые чувства. Решив для себя, что у него почему-то нет ни одного шанса, он предпочел выкинуть из памяти ту самую, которую повстречал недавно, и с которой он больше не надеялся встретиться. Увидеть ее вновь, это было бы слишком неправдоподобно и чуждо его мыслям. Он даже не подозревал, как его собственный разум, играл с ним в злую шутку.

Услыхав от тех, кому он доверял, что он безнадежен, он почему-то винил в этом себя. Он раз и навсегда согласился с их словами вместо того, чтобы бороться, измениться самому и исправить все в округе. Шусик попросту сдался, упустил лапы, и как часто все мы совершаем эту ошибку – начинаем попросту терпеть все то, что по-нашему мнению преподносит нам судьба.

Но та боль, которую пытался прогнать Шусик, отступила лишь на время. А когда вернулась, стала в десять раз сильнее. Непонятная, навязчивая злость, без всякой на то видимой причины стала спутницей барсенка. Он злился на все и вся в округе – на ветку, что хлестала его, на дерево, внезапно выросшее на его пути, на пение птиц, на ветер, на воздух, на себя! В большей степени конечно на себя.

Ему казалось, что он сейчас занят совсем не тем делом. Что его путь совершенно бесполезен, и никому не нужен. Что он может больше, но не здесь, и не сейчас. Ему хотелось попасть в такое место, где бы его оценили, а усилия принесли бы реальную пользу, а не видимость занятости.

Его крайняя раздражительность сделала его менее внимательным, бережливым и чутким, что, в конце концов, могло привести его до беды. Только он бы и не понял разницы, попав в беду, так как был уже давно в ней, но внутри себя. Можно сказать, он сам, без чьей-либо помощи запер себя в «темной компании» и предпочитал Ее – чистому и вольному простору, свежему воздуху и жизни. Ему ничего не оставалось, как ежеминутно тяжело вздыхать, смотря вперед пустым взглядом, и идти, не сворачивая по дороге в никуда.

Но порой, когда мы думаем, что никому не нужны, что все нас бросили и мир повернулся к нам спиной, мы забываем оглядеться вокруг. Ведь тогда наверняка найдется тот, кому ты не безразличен, кто поймет тебя, поддержит и заставит взглянуть на мир по-новому, доселе неведомому и ждущему открытий. Всегда найдется тот, кто поймет тебя, всегда…

– Стой, остановись, сверни… – доносился вдалеке чей-то глухой голос, похожий на голос разума, в голове барсенка, и которому он не придавал особого значения.

– Раз я уже слышу, голоса, значит, я не одинок и разум не покинул меня, – так рассуждал он про себя, по-прежнему ступая вперед тихой размеренной походкой.

Даже услышав голос, не Зло советующий, Шусик, не был в силах выслушать, поверить в него, остановиться, оглянуться и понять, куда привело его отчаяние и печаль – две спутницы, неразлучно следовавшие за ним.

Но то, до чего нельзя достучаться силой разума и слов, можно пробиться через силу. Именно так и произошло с Шусиком, когда спустя пару минут затишья, он получил сильный толчок со спины, поваливший его на землю. Прежде чем он успел что-либо понять, и начать орать на того, кто это сделал, на него как из ведра, полился пронзительный крик чуть ли не прямо в уши:

– Ты что совсем оглох? Я тебе кричу, кричу?

– Ты?! – поднимаясь на лапы, впил ошарашенный взгляд Шусик в крикунью, оказавшейся той самой барсихой, с которой он совсем недавно расстался.

– Ты, что, думал спас мне жизнь и это останется незамеченным? Но я не ожидала, что нагнав тебя, я тоже отплачу тебе тем же. Смотри! – не умолкала она, не давая Шусику и рта раскрыть.

Не теряя ценного времени, она подскочила к ближайшему к нему кусту. Одернув листву, барсиха представила ему наглядное доказательство своих слов.

– Петля?! – тихо сорвалось с уст барсенка, невольно попятившегося назад.

– Я бы и этого не советовала! Пока ты летал в облаках, ты и не заметил, как вступил в охотничьи угодья. Здесь за каждым кустом капкан, петля, а впереди тебя ждала яма! – и снова барсиха сопроводила свои слова фактами, от которых барсенок и вовсе растерялся и потерял дар речи.

– Ты шел по тропе к водопою, безопасного, но не здесь и сейчас. Если ты думаешь, что сбежав со стоянки людей, ты будешь в безопасности, ты крупно ошибаешься. Ты лишил их желанной добычи, и теперь они этого так не оставят. Уж ты мне поверь! – попыталась она заглянуть Шусику в глаза, но те были пусты, без огонька, затуманенные думами, печально смотревшими на все и всех, и не находившие ни в ком отдушинки.

– Не знаю, как ты, а мне здесь не по себе. Идем, я знаю место, где можно переждать, отдохнуть и зализать раны, – попыталась она подойти ближе и указать на раны и порезы на его теле, но Шусик шарахнулся от ее лапы, как от огня, и та неловко положила ее перед собой.

– Послушай, если мы останемся здесь, еще хоть на час, люди отыщут нас по следам. А мертвым страх неведом, – закончила она, приглашая взглядом его пойти за ней.

Пусть Шусик и находился еще в состоянии аффекта, но все же внял ее мудрым словам. Чувствуя, как его тянет к ней, он последовал за ней.

– Не знаю, каковы их планы, – рассказывала барсиха, свернув с тропы увлекая Шусика все глубже в лес.

– Я в здешних краях недавно, но все же заметила и увидела, как редеют животные в округе. Вначале мелкая дичь, затем зайцы и лисицы, а недавно люди принялись охотиться на всех подряд. До того, как я попалась им, они несколько дней шли по моим следам, пока не догнали… – осеклась она и, видя, что барсенок по-прежнему молчалив и безучастен, перевела тему.

– Прости, я не представилась, не тогда, не нынче… Меня зовут Маля. Имя, данное родителями, звучало иначе, я сама чутка изменила. А как тебя назвали родители? – спросила она пытливо, на что Шусик, недовольно буркнул:

– Наверное, Шус-ик!

– Наверное? Ты, что не знал их?

На что барсенок поднял взгляд, и посмотрел ей прямо в глаза. После чего твердо и холодно ответил:

– Нет!

На что Маля немного осеклась, понимая, что задела за живое.

– Может это и лучшему… Мои – только и поучали меня всю жизнь, – начала она, но барсенок оборвал ее на полуслове.

– Вовсе нет! – еще тверже и суровее произнес он, уже не смотря на нее.

Маля понимая, что пропасть между ними увеличивается с каждой секундой, продолжила:

– Прости, прости, я не хотела! Конечно, ты и я – разные судьбы. Но я уверена, ты также любил своих родителей, как и я…

– Ты права – я не ты! – снова перебил ее Шусик, начиная терять терпение.

– Прости, – печально протянула она. – Но тебе вряд ли приходилось покидать отчий дом и бежать без оглядки многие и многие дни, лишь потому, что в наших краях поселился человек. А вместе с их приходом, пришли и беды! Как и здесь, все началось с беззаботной вырубки леса. Затем с обнищанием добычи. А после и вовсе с ее исчезновением. А когда они поднялись в горы, нам с матерью стало ясно, что рано или поздно человек доберется и до нас! Это был лишь вопрос времени… Не в силах терпеть, мы решили бежать… То было ночью и луна была не на нашей стороне… Когда мы спустились в предгорье, мы угодили прямо им в руки… Лишь ценой вечной любви и жертвы, мне удалось спастись… – сделала паузу Маля, остановившись, не в силах говорить и вспоминать спокойно события того рокового дня.

Опустив голову, она продолжила:

– Прошло еще немало дней, прежде чем мне удалось оторваться от преследования… Без оглядки я кинулась прочь от них и тех мест, где все это случилось. И вот я здесь… И знаешь что?! Я никогда не оставляю надежды на возвращение в родные края. Почему спросишь ты? – подняла она глаза на Шусика, которые были влажными от слез.

– Потому что там – мой дом! – философски закончила она.

Поймав понимающий взгляд собеседника, барсиха поспешила вперед.

– Идем, то место уже совсем неподалеку! – опередила она его, пряча свое лицо, так как от воспоминаний ее глаза, заструились слезами, которые лишь пробежка могла осушить…

– Где это мы?! – нарушил свое молчание Шусик, когда спустя полчаса, Маля привела его на возвышенность, совершенно голую, лишенную растительности.

– Это место… – начала Маля, оглядываясь по сторонам. – Я наткнулась на него совершенно случайно. Только отсюда я поняла, что за мной больше не гонятся.

Посмотрела вдаль Маля, на юг до самого горизонта. Шусик и вправду приметил то, что отсюда открывался вид на всю долину, во все четыре стороны.

– Зачем?! – печально спросил он.

– Зачем я тебе все это рассказала? – взглянула на него молодая барсиха, а затем вновь устремила свой взор на горизонт.

– Потому что я увидела в твоих глазах, похожую беду, постигшую некогда меня… Ведь ты тоже потерял родителей?

– Я их… и… Ни разу не встречал, – отвечал Шусик, не слишком многословно, но и этого хватило Мали, чтобы понять, что у него на сердце.

– Я помню то состояние, в первые дни, после потери… Это отчаяние, пронизывающее насквозь, полная безнадежность, пустота, как будто из меня высосали жизнь, и осталась лишь оболочка…

– А еще злость, не знаю на них или на себя, но злость и гнев…

– На то, как мало вы успели вместе… А могли многое совершить, не случившись того, что произошло! – закончила мысль барсенка Маля и оба умокли, не зная, что еще можно добавить.

– Хотела сказать тебе… – начала Маля и хотела дотронуться своей лапкой до барсенка, но Шусик вновь одернулся от нее.

– Ни к чему лишние слова, – недовольно буркнул Шусик, тут же отвернувшись от нее.

– Но так нельзя, ты сам понимаешь… Ты и я, мы похожи, и над нами повисла одна беда!

– Люди уже позади, а что до остального – я путешествую один.

– Ты гонишь меня?

– Нет!

– Нет, нет! Ты гонишь! Как будто я не замечаю! Сначала ты спасаешь меня, затем уходишь, и сейчас – тоже самое!

– Нет!

– Не нет, а да! Послушай малыш…

– Не называй меня так.

– А, как?! Имени я твоего не знаю.

– Шусик.

– Хорошо, Шусик, хоть с этим ты определился. Так вот, думаешь, ты один прошел через такое?! Только тебе одному плохо и одиноко?! И только ты один боишься заводить друзей, и в следующую секунду потерять, как некогда потерял любимых?!

На что Шусик ничего не отвечал, но уже чуть повернулся к Мали лицом, исподлобья, заглядывая ей в глаза.

– Твои страхи не новы, и я прекрасно понимаю тебя… Но вот тебе совет от той, кто переборола все беды, и решила во чтобы то ни стало, продолжить жить. Всему, что ты знаешь, умеешь, ты обязан им, и было бы не справедливо и нечестно, по отношению к ним, если бы ты отрекся от всего этого, выбросил из головы, махнул лапой. Ведь так ты только предашь их, уничтожишь все те труды, надежды и мечты, что они возлагали на тебя! Не позволяй невзгодам управлять тобой! Возьми их за горло, сожми крепко лапой и пусть они – приутихнут! Покажи им, в чьих лапах твоя жизнь, судьба и счастье. Жизнь – твоя!

На этом Маля многозначительно взглянула на Шусика, которого ее слова очень тронули и он ушел с головою в их обдумывание.

– Прости, я вовсе не хотел тебя обидеть, – молвил озабоченно Шусик, очнувшись, когда Маля пошла вниз обратно в лес, одна без него.

– Я знаю, Шусик, и не держу обиды.

– Так куда ты?

– Близится вечер, время охоты.

– Я с тобой.

– Судя по твоим бокам, ты не ел больше недели.

– Две.

– Тем более. Отдохни здесь, я скоро вернусь. И не бойся, тебя здесь никто не будет искать – слишком открытое место – им и в голову не придет, – бросила напоследок Маля, и ускорила шаг.

Шусик не зная, как поступить: бежать или остаться, чувствуя неимоверную усталость. Смыкающимися произвольно глазами, он проводил Малю до лесу. Когда она исчезла в нем, ему не на чем было больше концентрировать внимание, и он рухнул на живот, от усталости, голода и переохлаждения, после дождя. Не прошло и полминуты, как он уже тихо и немного нервно засопел, порою вздрагивая от внутреннего озноба, ставшего результатом крайней умственной и физической напряженности.

VIII Бояться или Жить?

День, а за ним и вечер пролетели на удивление быстро. Особенно для тех, кто провел их в нескончаемом пути, полном ожидания того, кто, по словам их провожатого, мог им помочь.

С наступлением первых сумерек одинокий волк остановился, чему несказанно были рады Аяр и Лира, которые от усталости с лап валились.

– Продолжим путь утром, – молвил сухо волк, и, осмотревшись, направился вглубь леса.

– Ты что, оставляешь нас? – спросил тихо Аяр.

– Если вы не голодны, я не стану ловить на вашу долю.

– Нет, нет, мы очень хотим есть! – оживилась Лира, которой почему-то не терпелось препроводить волка.

– Но Одиночка, не опасно ли это? – снова прошептал Аяр.

– Не бойтесь, этот лес наша вотчина, – молвил напоследок он, и исчез в лесу.

– Что он хотел этим сказать – наша? – тихо перевел взгляд с леса на Лиру Аяр.

– Мне все равно, что он говорит. Я ему не верю! Он лжет и чего-то не договаривает. Мало того, разбудил с утра пораньше, так еще и гонит нас невесть куда на протяжении всего дня. И это еще что – ты заметил шрам у него на лице?

– Конечно, Лира! Не очень вериться, что это он веткой.

– Я говорю… – начала Лира, за тем испуганно осмотрелась и продолжила, еще тише:

– Я говорю, это следы от когтей Таоха.

– Очень похоже. Но где он сам?

– Одиночка, может говорить, что угодно, но я ни за что не поверю, что орел просто взял и улетел. Здесь точно, что-то не чисто.

– Если это так Лира, мы в беде! Он избавился от Таоха.

– Типун тебе на язык.

– Ну или прогнал – надеюсь. Так что он тянет с нами?

– Не знаю Аяр, что он задумал… Помнишь, как он разозлился, когда мы хотели пойти на поиски Таоха?

– Конечно, он чуть не наорал на меня.

– Говорю, он точно, что-то замышляет.

– Может он решил нас сожрать?

– Мы шли весь день, если бы хотел – давно слопал бы.

– Ты права Лира, тогда – что?!

– Не знаю Аяр… И я вовсе не собираюсь ждать своего конца и хочу все разузнать.

– Но это опасно!

– Не больше, чем ожидать его возвращения здесь. Вдруг охота пройдет неудачно, тогда мы станем его и первым и вторым блюдами.

– Я с тобой! – испуганно вскочил Аяр, и двинулся за Лирой смело пустившейся по следам Одиночки…

Сквозь серую пелену вечера, опускающегося на землю, незаметно, крадучись, постоянно посматривая по сторонам, продвигался вглубь леса старый одинокий волк. Шел он с опущенной головою, еле волоча лапы, и по одному его виду, можно было сразу понять, что эта дорога была для него очень трудна, ни сколько физически, сколько эмоционально. Возможно, именно по этой причине, он не заметил за собой слежку, организованную молодыми волчатами, серыми, как и все в округе. Побаиваясь волка-одиночку, они держались от него на приличном расстоянии, не упуская его из поля видимости. И ускоряли шаг, когда тот, на миг исчезал за поворотом.

Спустя некоторое время Одиночка пошел еще медленнее. Казалось, каждый шаг давался ему через силу и боль. Вскоре, таким темпом он вышел на совершенно глухое местечко, глубоко в самой чаще леса, возле небольшого болота с одной стороны и глубокого оврага с другой. А в центре лежало поваленное дерево, точнее то, что от него осталось за столько лет гниения. Эта коряга ростом с медведя с торчащими во все стороны корневищами, могла испугать любого, кто забрел бы сюда невзначай. Но Одиночка вовсе не испугался и даже наоборот выправился, глубоко вздохнул и направился прямо к входу в полый ствол дерева.

– Эй, там, выходи, посмотри, кто пришел? – громко заговорил Одиночка, остановившись у входа, и говоря прямо внутрь.

Но как бы он громко не говорил, волчата все же не могли расслышать его и продолжали красться вперед.

– Как ты посмел нарушить мой покой? – донесся изнутри недовольный голос. – Убирайся отсюда!

– Может, выйдешь и скажешь мне это в глаза?! Или это тебе не по плечу?! Ах, да, я и забыл, ты умеешь нападать только из-за спины, и то, когда уверен, что противник слаб.

– Хе-хе-хе! Ты все-таки не забыл, – кряхтя и ковыляя на лапу, вышел из темноты еще один волк, моложе Одиночки. Но жизнь здесь явно его потрепала, и он местами был облезлый, а кое-где и вовсе плешивый. Страшный вид дополнял его голос, ставший из-за сырости болота вечно хриплым, переходящим в сырой кашель.

– Дорогой папочка! – закончил мысль волк, показавшийся перед Одиночкой во весь рост, выйдя из-за тени дерева.

– Ты я вижу, совсем захирел здесь… Я рад!

– Тебя тоже старость не обошла стороной – седеешь на глазах. Я тоже рад! А теперь скажи на милость, какого лешего ты забыл здесь? В моем доме?

– В доме?! Ха! Если бы ты тогда не воспротивился мне, и не напал исподтишка, сейчас стая была бы домом нам обоим…

– Как я посмотрю, кто-то не привык проигрывать,…

– Я не свыкся с предательством своего собственного сына, которого как я слышал, и самого постигла та же беда!

– И что?! Лишний раз пришел позлорадствовать?! Тоже мне – нашел потеху!

– Ты сам накликал на себя беду, не стоит злиться на меня!

– Ну, конечно, каков отец, таков и сын! Два сапога пара! Изгой и Одиночка, которым больше некого помучить, как приходить друг к другу в гости.

– Вообще-то ты ни разу не проведал меня с тех пор, как тебя…

– Не стоит стесняться, батя, я умер для всех и каждого. Так к чему же мне выходить в свет? Поболтать с тобой?! О чем?! Об ошибках прошлого? Хе! Не надо, не сейчас…

– А если я скажу, что у тебя появился шанс все исправить?

– Я скажу, что сны снятся! Поди прочь, не хочу на тебя смотреть! Твои глаза лишнее напоминание…

– О прошлом?! Именно благодаря ему я еще жив! Скажи, помнишь ли ты своего друга, Шуаша?

– Ты издеваешься?

– Вижу, что, да. Так вот, я здесь, чтобы сказать, что его сынишка сбежал от отца!

– И я его понимаю!

– Ну, конечно, только в отличие от тебя, он сам убежал, а не прогонял отца!

– Ладно, ладно, хватит заливать батя! Давай уж договаривай.

– Он не только сбежал, но и сейчас находится неподалеку со мной.

– Тебя что, мучает голод, или ты умом тронулся? Его отец найдет тебя, вернет сына, и тебя накажут…

– Хуже, чем сейчас не будет! Тем более я желаю, чтобы они нас нашли!

– Постой, постой, может просто убьем их и съедим, ради мести?

– Сива, ты можешь поступить с ними, как вздумается, – начал Одиночка, и не подозревая, что наконец-то волчата подползли ближе и им стал слышен разговор волков.

– Хочешь убить – убей, хочешь съесть – ешь, мне все равно… – было последнее, что смогли услышать обрывками волчата, но и этого хватило, чтобы все понять, и недолго думая, оба пустились бежать прочь.

– Как ты поступишь с шансом вернуться в стаю! – договорил Одиночка.

– Хе, отец, ты вечно летал в облаках! А теперь, я вижу, что и вовсе замечтался… Мне проще прибить волчонка, чем вернуться в стаю. Да и зачем? Если отныне, я – Никто, изгой-одиночка, про существование которого никто, ни слухом, ни духом. Та жизнь в прошлом, батя, и ты не смеешь тащить силой меня обратно!

– Но это выход, из всего этого…

– Все Это – отныне мой дом! И я не хочу больше говорить об этом, как и видеть тебя. Проваливай со своими волчатами, хоть на все четыре стороны, – развернулся волк и быстро скрылся в темноте ствола.

– Но послушай, ведь это реальный шанс все изменить.

– Ничего я не собираюсь менять! Меня все устраивает! А если ты так печешься о нем, так меняй свою жизнь и меня больше не трогай!

– Сынок…

– Не называй меня так! Ты перестал быть мне отцом с тех пор, как… Она… Поди прочь!

– Можно подумать, я хотел этого больше всего! – закричал в гневе отец на сына. – Да и ты хорош! Случись беда, тут же во всем обвинил меня…

– Короткая память у тебя, папаша, это ты взвалил на меня всю вину! Этого я тебе не прощу! Никогда – слышишь?! Никогда…

«Страх порой заставляет нас совершать безумные вещи, но еще больше, он заставляет нас остановиться и не делать того, чего мы боимся. Вот и получается, что тот, кто подвержен страху, зачастую сидит на месте, не думая ни о чем, кроме как состариться от бездействия.

Все новое и необычное пугает нас, и нам порой трудно отказаться от привычной жизни, расписания, порядка, круга общения, заставляет отбрасывать любые мысли о смене обстановки. Для нас это становиться чем-то слишком сложным, опасным предприятием и мы зачастую не понимаем, что, не попробовав – не узнаешь. А вдруг, то чего мы так боимся – перемен, необходимы в жизни?! Ведь без них не обойтись, уж так устроен наш мир. Он изменчив, как и все нас окружающее. И если не приноровиться к переменам, можно и вовсе сгинуть.

Порой течение несущее всех, несет свои воды вовсе не в ту сторону, и мы боимся, что став поперек его, нас вовсе смоет, а то и выбросит из потока. Из-за нашего страха, мы начинаем бояться становиться и быть индивидуальностью, творческой и мыслящей личностью. И все больше стараемся походить на других, чтобы не выделяться, найти свою струйку в течении, и плыть вместе с ними по дороге в никуда.

Вы спросите, к чему я это начал? Отвечу. В нашем современном мире, нас так часто пугают, навязывают страх, запугивают и учат ему, что мы и вовсе забываем, каково это жить без него. Каково это пройтись босиком по траве, не боясь пораниться, вздохнуть полной грудью свежего утреннего воздуха, не боясь, что он заражен выхлопами или попить чистой воды, не боясь подцепить кишечную инфекцию. Мы забываем каково это – Жить, и что представляет из себя Жизнь, без страхов и оков, которые мы сами создаем и укрепляем. Мы становимся рабами случая, который порой длится всю нашу жизнь. И лишь под ее закат, мы осознаем, как некогда были молоды и заблуждались относительно всего, а в особенности – жизни.

Но страх имеет и вторую сторону. А именно, когда мы очень чего-то боимся больше, чем другого, то сильнейший из них побеждает. Частенько это лишь усугубляет положение. Но в исключениях – бывает и наоборот…»

Именно страх, быть растерзанным и попросту погибнуть, заставил двоих еще молодых волчат нестись всю ночь напролет далеко на восток, не щадя ни себя, ни лап. Страх не оставлял их ни на минуту, и им все чудилось, что за ними гонятся.

Они не успокоились и с приходом рассвета. И даже глазом не моргнули, и не остановились, когда им преградила путь широкая на первый взгляд, река. Ни бурное течение, ни морозящая вода, что неслась, сметая все на своем пути, не могли остановить волчат. Они, недолго думая, бросились в бушующие воды, и лишь спустя некоторое время им после неимоверных усилий удалось достичь противоположного берега реки.

При этом их довольно прилично отнесло течением реки, на север, по направлению течения. Еле дыша, дрожа всем телом и изнемогая от холода, голода и усталости, волчата, по-прежнему подгоняемые страхом, из последних сил опираясь друг на друга, отправились дальше в лес, подальше от открытых песчано-каменистых берегов, где они были, как на ладони…

«Просыпаясь рано поутру, мы все устремляем свой взгляд наверх, и задерживаем его на одной точке, пытаемся отделить сон от реальности. Если бы то, что приснилось, было явью, ты бы вскочил и побежал, не задумываясь, ведь об этом можно было только мечтать. Так может быть сон, и есть явь, а явь – сон, кошмарный, тянувшийся долго и мучительно. Но если так, значит большую часть нашей жизни, мы спим, и лишь, по ночам, высвобождаем наш разум и отпускаем его на волю. А все остальное время, держим в заточении, пытаясь подчинить его и себя чужим правилам и законам.

Но как бы нам не хотелось, чтобы сны, особенно счастливые, полные доброты и тепла стали явью, частью нашей жизни, большую часть мы вмиг забываем, когда возвращаемся в реальность.