Легенда об Усену. Цикл «Усену». Книга третья. Том 2

– Люди, они рядом?

– Ближе, чем вы думаете. И судя по вам, я понимаю, стае не впервой встречаться с ними.

– Мне все равно Шуаш, люди, или нет, я не позволю!

– Да постой ты, дай Вишту выслушать, – схватил ее за плечо Шуаш, и заглянул ей в глаза.

– Мой сын погиб от их рук. И видя вашего, мне не хочется повторения событий, – молвила Вишта.

На что Вихша вырвалась из лап Шуаша и быстрым шагом ушла прочь. Не зная, как поступить и что ответить, Шуаш обратился за помощью к той, кто ни разу его не подводила и всегда выручала их – к Ите.

– Союз между твоим сыном и их дочерью, укрепит и обеспечить будущее стаи, но все же решать Аяру, – ответила кротко Ита.

– Ты как всегда права, Ита! – поклонился он ей.

– Я сейчас же ему все поясню. Извините меня, я скоро, – удалился Шуаш.

К ним подошли Хое и Таох.

– Куда это он и что за крики? – спросил он Иту.

– Вишта сватает Аяру волчицу! – коротко ответила Ита, на что Хое немного скукожившись, оглядев всех ненароком, и не найдя среди них моложе себя хотя бы на пару лет, выдавил из себя:

– И что на это сказал Шуаш?

– Он подумает, – молвила Вишта.

На что Хое чуть обернувшись к Таоху прошептал:

– А я думал, я плохой отец…

– Лира, Лира, – осторожно подошел к ней Аяр, видя, как та прячет от всех мордочку, и явно плачет.

– Почему ты плачешь? – спросил он совершенно наивно по-детски, сев рядышком и наклонив к ней мордочку.

– Я?! С чего ты это взял? – утирая нос, повернулась к нему лицом девочка, но при этом скрывая глаза.

– Просто я видел… – начал было Аяр, но Лира перебила его:

– Не бери в голову Аяр. Немного повздорила с отцом, не более. А вот ты оказался молодцом.

– Ты про что?

– Ты правильно сделал, что бросился встречать отца.

– Но это же ты мне помогла.

– Да ладно тебе, я лишь отвлекла маму, и дала возможность тебе…

– Мне кажется, он не слишком этому обрадовался.

– Не говори так, он был рад, просто ему тяжело при всех.

– Порой, мне кажется, он не очень любит меня, и… – опечаленно молвил Аяр своим мягким, детским голосом.

– Ему не хватает времени на тебя, он вечно занят, а когда свободен, ты оказываешься ему ненужным, – быстро закончила Лира мысль Аяра, на что тот удивленно на нее взглянул.

– Точно! Откуда ты знаешь?

– Ты сам только что сказал.

– Ну да, верно.

– А вот и твой отец! – молвила Лира через спину друга, увидев Шуаша чем-то взволнованного, бегущего сюда, и остановившегося не добежав до них шагов двадцать.

– Иди к нему, – препроводила она Аяра, а сама повернулась боком, но при этом держа ушки на макушке.

– Папа, ты что-то хотел? – подбежал к Шуашу его сын, а тот, не зная с чего начать, начал отдаленно:

– Сынок, ты знаешь, кто я?

– Ты мой папа! – ответил быстро Аяр.

– Нет, я про другое, про статус…

– Ты вожак нашей стаи!

– Вот именно, а ты – мой сын! И тебе однажды придется встать на мое место, и быть вожаком.

– Но как же ты?

– Все может случиться, я могу заболеть и мне понадобиться твоя помощь.

– Я готов!

– Хорошо сынок! Но для этого ты должен многому научиться и многое понять.

– Я готов!

– Вот и замечательно, с завтрашнего дня начнем. А пока, ты должен знать, что быть вожаком это не только моя работа, не только честь и ответственность, но и самопожертвование…

– Это как?

– Во время учения, ты должен отбросить свои интересы и желания на второй план и полностью отдаться этому.

– Не пойму.

– Ну как бы тебе объяснить… Ну вот, например, Лира, ты с ней дружишь, верно?

– Да, мы лучшие друзья.

– Ответ не верный. Отныне, я – твой отец, учитель и твой друг, и ты должен меня слушаться.

– Ты этого хочешь? – попытался оглянуться на Лиру Аяр, но Шуаш повернул его голову к себе, и пристально взглянув сыну в глаза, твердо молвил:

– Если хочешь повзрослеть и стать вожаком стаи, ты должен проститься с детством.

– И с Лирой?! – протяжно и жалобно спросил Аяр.

– Сынок, в стае назревают перемены. И ты должен быть готов ко всему.

– Но я…

– Нет Аяр, никаких – но!

– Можно, хотя бы попрощаться?

– Только быстро! – бросил Шуаш, увидев приближение Вихши и Хое.

– Шуаш, что ты делаешь? – спросил тихо Хое, приблизившись к нему, наблюдая за Аяром и Лирой.

– Неужели ты все ему рассказал?! Он еще мал для подобного, – немного успокоившись, молвила Вихша.

– Пусть это всего лишь предложение Вишты, но мы должны признать, что мой сын будущий вожак.

– Не обязательно! – вставил Хое.

– Нет, так хочу я! Но для этого, он должен перестать быть сопливым ребенком, вечно ноющим по любому поводу…

– Лира, я… – подошел к ней Аяр.

– Не утруждайся, я все слышала.

– Правда, тогда ты знаешь, что теперь я буду как никогда близок с отцом.

– Конечно! – буркнула недовольно Лира.

– Разве не этого мы добивались?

– Конечно этого, но не ценой дружбы.

– Мы будем дружить, просто встречаться будем реже.

– Конечно, мой друг, прости. Идем, я тебя провожу, – молвила хитро Лира, провожая Аяра к отцу, а ее глаза недобро сверкнули, так как до ее слуха долетел разговор их родителей.

– Он еще ребенок, что ты от него хочешь? – повысила голос Вихша, повернувшись к Шуашу лицом.

– Как и любой отец, я хочу, чтобы сын не повторял ошибки родителей.

– И поэтому ты хочешь лишить его друзей и отдать первой встречной?!

– Нет, он должен понять, что для того, чтобы быть во главе, надо жертвовать…

– Собой, друзьями?! Послушай себя, у тебя синдром Сиваоха.

– Не вспоминай о нем!

– Ребята, – вмешался Хое, но его и слушать не хотели.

– Почему?! Ой, прости, ведь, ты не любишь вспоминать прошлое. Он был твоим другом…

– У меня не было выбора!

– Не спорю, но теперь ты боишься, что у твоего сына появятся друзья, которые смогут предать его, и ему придется поступить так же, как и тебе тогда, а именно… – все громче и громче кричала Вихша.

– Ребята! – перебил ее на полуслове Хое, вскочив между ними.

– Мы не одни, – тихо продолжил он, указывая на Лиру и Аяра, которые все прекрасно слышали.

– Все сынок, ты готов? – тут же подошел к нему Шуаш.

– Нет, папа, мне не нужно все это.

– Не говори пустяков, идем! – стал утягивать за собой сына Шуаш.

– Ли-ра-а-а! – прокричал Аяр, вытягивая к ней лапы.

Тоже хотела сделать и она, но Шуаш недобро взглянул на нее и бросил:

– Не смей!

– Шуаш, как ты смеешь угрожать моей дочери? – заступился за Лиру Хое, загораживая ее собой.

– Папа, я сама!

– Нет Лира, это дела взрослых.

– Ступай Хое, займись ее воспитанием, пока не стало поздно.

– На что ты намекаешь?

– На то самое!

– Что-о-о?! – закричал Хое.

Они разодрались бы, если бы Вихша и Илля, подоспевшие вовремя не остудили горячий нрав своих любимых.

– Хое!

– Шуаш!

Одернули их волчицы, встав, каждая у своего.

– Мы уходим, Аяр. Идем. Ты еще скажешь мне спасибо.

– Идем Лира домой, тебе незачем иметь таких друзей.

И оба отца увели своих чад по разные стороны стаи. Шуаш в центр, а Хое на окраину.

– Прости, – извинилась Вихша перед Иллей.

Она, как и подруга, была весьма встревожена странным поведением своего спутника жизни.

– И ты меня, – ответила тем же Илля, и обе волчицы пошли вслед своим любимым с ощущением грядущих неприятностей, тревог и бед.

III «Я просто – дурак!»

«Нет ничего хуже, чем идти одному по пути жизни, при этом чувствуя себя ущербным, никому не нужным и что еще хуже – ненавидящим самого себя. Ты запросто бы мог не слушать злые языки окружающих, которые по своим корыстным причинам клеймят тебя в том или ином вполне незначительном поступке. Правду говорят: «Собака лает – ветер относит».

Но что-то в тебе не дает возможности не обращать внимания на злые языки. И ты, как и прежде, пляшешь под их дудку, не понимая, что больше вреда, наносишь, прежде всего, самому себе. Ты начинаешь не просто не любить себя – а воспылаешь ненавистью к себе, как к личности и члену общества. Тебя обуревает злость, вначале на друзей. Затем гнев переходит на самого себя. Ты недоволен каждой клеточкой своего тела и каждое расстройство организма, воспринимаешь, как доказательство своей немощности и беспомощности.

Не любить себя – худшее из зол. Ненавидеть себя – приближать к могиле.

Ты так сильно поглощен этой ложью, что попросту не замечаешь, как твое угнетенное состояние, радует до самых низменных глубин души, если она у них еще есть, и не исказилась, тех, кто упрекает тебя. И кто вечно цепляются и насмехаются в обход тебе. До слуха долетает лишь часть их ядовитых слов, ведь они ни за что не осмеливаются сказать это тебе в лицо, и пусть гавкают, но прекрасно понимают, что неправы. Но всякий раз, повторяя свои слова, они пытаются уверить всех окружающих в их правоте, подсознательно пытаясь подчинить и слушающих своей злой воле.

Лишь те, кто знает цену истины, могут даже, когда все кричат – виновен – увидеть правду и не сбиться с истины. Да, таких людей мало, но все же они есть. И я каждому желаю, чтобы в своей жизни вы повстречали такого человека, и он стал вашим другом»

Посвящается Татьяне

В подобной ситуации самобичевания, уничижения и гнева на себя, на свою судьбу и жизнь, на все и вся, оказался наш Шусик. Он до такой степени перестал заботиться о себе, отчего весь его мех покрылся слоем пыли и грязи. По цвету и серому оттенку, он стал походить больше на бездомного уличного кота, чем на гордого обитателя высокогорий. Сквозь грязь и пыль, свисавшую клочьями с его шерсти, виднелись многочисленные ушибы, порезы, колотые и режущие раны, которые он успел получить за время своего одинокого странствия. Его исхудалые бока впали, виднелись ребра, что говорило о продолжительной голодовке. Муке, на которую он обрек себя сам, в надежде доказать, что он способен обуять свои инстинкты и порывы брюха.

Не знаю с чего он все это взял, но возможно, причиной тому были разворошенные воспоминания из прошлого, слова и укоры тех, кого он знал прежде и чьи упреки обрели новую силу, спустя время, умножившись десятикратно.

Волоча хвост за собой по земле, шаткой, изможденной походкой, смотря вперед пустым взглядом своих серых, погасших глаз, он в целом представлял собой ужасную картину того, кто поставил мнение других, пусть и ошибочное, выше своего. Позволил им диктовать: что ему делать, как жить, что есть и пить, чем и когда дышать – всем тем, кто по своей натуре ничтожны, но мнят себя выше остальных.

Крутя в своей голове, подобные мысли, делая себе еще хуже, ведь все наши болезни и проблемы всегда берут начало в нашем сознании и именно его пытаются подчинить злыдни, Шусик не шел вперед, а еле волочил лапы, почти не отрывая их от земли. Если на пути встречались преграды, он пересекал их, нередко калеча и раня себя. А порой и вовсе останавливался, и, стиснув зубы, ударял лапой изо всех сил по стволу дерева, затем закатывал глаза, сдерживая боль и глухо рыча. После вновь продолжал путь, неведомо куда, потеряв смысл и цель в жизни.

Печальное зрелище, убитого не горем, а чужими устами, совсем еще молодого барса, полного сил и молодости. И чтобы ему не радоваться жизни и бегать по горам?! Нет – вместо этого, он оказался неведомо где, да еще и под проливным дождем, не первым этим ранним летом, но сильным и продолжительнее предыдущего. Ко всему прочему, сопровождающимся сильным громом и слепящими глаза молниями.

Не утруждая себя в поисках укрытия от прохладного, пронизывающего до костей дождя, льющего свою влагу на протяжении всего дня без остановки и отдыха, хлюпая по лужам, утопая в сырой земле, чуть ли не по брюхо, Шусик шел понуро.

Было еще светло. А когда тучи сгустились, и стало совсем темно, он остановился. Не думая укрыться от дождя, под каким-нибудь деревом, барсенок лег прямо посреди луж и грязи. Но только сверкнула молния и озарила все в округе, как Шусик увидел свое отражение в луже. Поворотив нос, он отвернулся от него прочь, со злостью шлепнув по луже лапой. Отчего грязь разлетелась по сторонам, в том числе и прикрыла ему один глаз. Не спеша смыть ее, он, свернувшись в комочек, устроился поудобнее, насколько это позволяла обстановка. Еще долго он не смыкал глаз, дрожа от порывов ветра, вздрагивая от дождя и раскатов грома и вспышек молний. В голове кружилась одна единственная мысль: «Неужели они правы?»

Непроглядная холодная пелена ночи и одиночества опутала Шусика с головою. Ночь, обычно быстро заканчивающаяся при глубоком сне, оказалась для него целой вечностью, за которую он не смог отыскать ни единого ответа и даже наоборот появлялись все новые и новые вопросы и сомнения. Все вместе, они наваливались на барсенка, сжимали, давили, притесняли, унижали и вызывали чувство глубокого отвращения, как ко всему, так и к себе. Казалось ничто не способно вывести его из этого унылого состояния, полной апатии и себя ненавистничества.

К тому же после того, как дождь закончился посреди ночи, и подул сильный прохладный ветер, на Шусика налетела целая стая комаров, которые нещадно принялись кусать его, пуще прежнего. Не в силах даже отмахнуться от них хвостом, все, что ему оставалось, это хаотично вздрагивать, при каждом новом укусе. Если бы не скорый приход утра, они бы точно сожрали барса живьем.

С рассветом и появлением первых теплых лучиков солнца, комары оставили Шусика в покое. Стих ветер и воздух стал быстро нагреваться. Сам того не желая, барсенок впал в сон, пусть короткий, но так необходимый измотавшему самого себя Шусику. Но и этим минутам не суждено было продлиться долго, так как с приходом нового дня, пришли и очередные неприятности.

Внезапно, как для самого барсенка, так и для всего леса, тишину нарушил глухой монотонный стук. На который барс, сквозь дремоту не слишком обратил внимание. Но когда тот, через полминуты закончился и раздался трескучий звук, где-то неподалеку, похожий на частые раскаты грома, Шусик вздрогнул. Вскочив на лапы, не понимая, что к чему, он замер на месте, пытаясь определить источник этого шума.

Но ему не пришлось долго гадать. Не успел он понять, откуда точно исходил шум, как он десятикратно усилился, с еще большей частотой треска, вселяющего непомерный ужас. Не успел Шусик осознать его, как страх перерос в панический ступор. Так как спустя полминуты, треск на доли секунды стих, чтобы в следующее мгновение нарушить тишину утреннего леса новым звуком, будоражащим все и вся – звуками падающего дерева.

Могучая сосна возрастом более сотни лет, подпиленная у самой земли неведомыми силами стала неумолимо клониться к земле. Причем верхушкой она грозила упасть прямо на барса, который никогда ничего подобного не видел и прирос к земле. Он хоть и понимал, что надо бежать, но ничего не мог с собой поделать – он напугался, растерялся, потерял контроль над собой – причем все одновременно и мгновенно.

– Берегись! – раздался чей-то голос совсем близко.

Прежде, чем сосна рухнула на Шусика, на него с разбегу налетела серо-рыжеватая фигурка, и в самый последний момент, спасла его от неминуемой гибели.

– Бежим, это человек! – воскликнула хозяйка голоса в следующую секунду, как только Шусик поднялся на лапы, после резкого толчка.

Не успел он ничего ответить своей спасительнице, как та бросилась бежать, оставив барсенка в еще более сильной растерянности. Ведь та, была представительница его вида, молодая барсиха, чуть крупнее, ослепительно красивая, с блестящей ухоженной шерстью, серо-синего оттенка, с примесью рыжего меха по бокам, с длинным пушистым хвостиком. А также остренькими ушками, худой мордочкой, и венчающими ее длинными усиками и ресницами. Не веря своим глазам, чувствуя внутри себя некое, доселе неведомое смятение, он с замиранием сердца и дыхания, проводил взглядом убегающую барсиху, показавшуюся ему в тот момент, прекрасным видением из его грез, нежели реальной кошкой.

Но его удивлению, как и восторженному чувству вскоре пришел конец. Не успела она скрыться из виду, как внезапно раздался громкий хлопок, за которым последовал крик той, кому он принадлежал. Барсиха со всего разбега вдруг резко запуталась в своих лапках и кубарем покатилась, собирая своей шелковистой шубкой всю грязь с земли. Шусик, и глазом не успел моргнуть и тем более понять, что к чему, как к ней тут же подбежал человек с ружьем наперевес.

Тогда-то Шусик услышал, что к поваленному дереву приближаются еще люди. Взяв себя в лапы, он резко бросился вглубь леса. Уже через минуту, обогнув всю оголенную поляну, он оказался у того места, где была сбита с лап барсиха. Выглянув из леса, к его удивлению он обнаружил ее, на том же самом месте, лежащую без движения и видимого присутствия людей. Недолго думая, Шусик кинулся к ней, схватил зубами за загривок и поволок прочь с поляны подальше от людей, вглубь леса.

Очнувшись спустя некоторое время от ужасной колющей боли в боку, исходившей оттуда, куда угодила пуля со снотворным, и где до сих пор зияли красные перышки, барсиха глухо захрипела. Потянувшись к ней, она вытащила пулю зубами и выплюнула прочь от себя. Почувствовав при этом ноющую боль в шейном отделе, она потерла ее лапой. Оторвав взгляд от земли, только сейчас она увидела возле себя того самого барса, которого спасла от падающего дерева, и который, судя по его озабоченному взгляду, вытащил ее из рук людей.

– Спасибо, – молвила мягко барсиха, пытаясь заглянуть в глаза барсенку, но тот, отчего-то застеснялся и прятал от нее взгляд.

– Прости, за боль, – коротко глухо молвил Шусик в ответ, стесняясь больше своей неопрятной внешности, нежели поступка.

– О чем ты говоришь? Ты спас меня, – начала восторженно кошка, встав на лапы, и хотела подойти ближе, но Шусик, отошел от нее на шаг.

– Тогда мы квиты! – прервал он ее и отвернувшись, сделал шаг в сторону.

– Постой! Куда ты?

– Нам не по пути, – не своим голосом ответил Шусик, причем произнес он это очень сухо и холодно, отчего барсиха невольно отступила назад, и не стала больше ничего предпринимать.

Она молча проводила его взглядом, а тот не ни разу не обернувшись, вскоре исчез из поля ее видимости. Постояв немного без движения, она, встряхнув головой, развернувшись, хотела пойти в свою сторону, но тихий голос остановил ее:

– Прошу, выслушай меня…

– Кто ты?! – спросила барсиха, удивившись, что подобному небольшому зверьку удалось подкрасться незаметно к ней, и стоять вот так без доли страха перед его очами.

– Ты нужна ему…

– Но почему? Почему я такой?! Почему не могу общаться как все нормальные? Вместо этого я вечно порчу со всеми отношения. Вот и сейчас, оттолкнул от себя ту, кто, не стану скрывать и уж тем более лгать самому себе, понравилась мне?

– Понравилась?! Это мягко сказано. Она просто чудо, и телом и душой, я почувствовал это сердцем. Но к чему лелеять пустые надежды, она слишком хороша для тебя!

– И не говори! Но…

– Неужели ты и вправду подумал, что, такая как она когда-нибудь захочет быть с тобой? Что ты можешь предложить ей? Понимание, любовь, заботу – смешно! Такой, как она нужен тот, кто не побоится в экстренных случаях броситься за ней в огонь! А я что?! Я со своей жизнью-то справиться не способен! И то, что я сделал, лишний раз подтверждает это. Я трус, истинный трус, бегу от чувств, спасаюсь бегством от тех, кто ко мне всем сердцем, а после придумываю глупые оправдания этому!

– Ты просто боишься быть откровенным с другими, боишься открыть им правду, ибо она пугает самого теня.

– Нет, хватит! Сколько можно?! Прошлое в прошлом, и надо жить настоящим!

– Но как, можно рассчитывать на будущее, не имея прошлого?

– Стой, остановись! Это просто твоя гордыня! Это она мешает тебе остановиться, обернуться назад, взглянуть в глаза тем, кого покидаешь и молвить: «Прости, я был неправ!»

– Вместо того, чтобы спасаться бегством, не оборачиваясь, когда тебе кричат, тебе бы следовать идти к ним навстречу, и самому кричать им, чтобы они приняли тебя! Но ты не можешь, ты считаешь, это ниже твоего достоинства!

– Ха, какого еще достоинства? Взгляни в отражение в воде. Ты никто, и звать тебя никак! Ты думаешь, что весь мир обязан тебе, и все должно быть по-твоему, но это вовсе не так!

– Так что же со мной? Страх, гордыня, одиночество! Как я дошел до этого? Ведь раньше в детстве, я не был обделен дружбой и общением. Так почему же сейчас я пугаюсь от одного упоминания о нем? Кто или Что превратило меня в это существо – необщительное, замкнутое, полное подозрений, страха и стремления к одиночеству?

– Ответ как всегда лежит на поверхности, но я его не вижу…

– Постой, а может быть я вовсе и не изменился, и по-прежнему жизнерадостный и полный жизни барс? Может сама судьба преподнесла мне ее, чтобы я отыскал на все эти вопросы ответы?

– Но тогда почему в который раз ты проигнорировал ее, оттолкнул от себя, свернул с единственно верного пути и пошел совершенно иной дорогой?

– Скорей всего, потому что: «Я просто – Дурак!»

Так размышлял Шусик, идя вперед с поникшей головой, ведя оживленную беседу сам с собой. Причем, чем дальше он отдалялся от того места, где оставил барсиху, тем мрачнее и холоднее становились его мысли и затуманивался рассудок.