Тревожные воины. Гендер, память и поп-культура в японской армии

Еще одним водоразделом в отношениях между военными и обществом в Японии стали в начале 1990-х годов последствия Войны в Персидском заливе, которые оказали воздействие на самовосприятие военнослужащих и общественное мнение о Силах самообороны [Ishikawa 1995b; Hook 1996]. Япония вложила в эту войну 12 млрд долларов и в апреле 1999 года направила в Персидский залив минные тральщики, впервые после Второй мировой войны развернув вооруженные силы за пределами страны. Соединенные Штаты жестко критиковали Японию за то, что ее командование не подвергало опасности своих солдат (Uwe Schmitt, Frankfurter Allgemeine Zeitung, 1999, 9 января). Эта критика побудила МОЯ предпринять более согласованные усилия для улучшения профессиональной пропаганды своих войск [Bessatsu Takarajima 1991; Inoguchi 1991; Ito 1991; Yamaguchi J. 1992], и это вызвало дебаты об ответственности Японии на международной арене и вкладе страны в международную безопасность (кокусаи кёкэн). Несмотря на сомнения в правомерности развертывания японских вооруженных сил за пределами Японии, участие страны в международных миротворческих миссиях получило подтверждение post factum, и эта стратегия способствовала усиленному восхвалению Сил самообороны [Hook 1996: 125–126]¹⁰. Первая такая миссия имела место в 1992 году в Камбодже вскоре после принятия закона, регулирующего участие Японии в миротворческих миссиях (Кокусаи хэйва киёрёкухо). Японский контингент сопровождала внушительная группа представителей прессы, документировавшая каждое движение подразделения [Katzenstein 1996a; Dobson 2003]. Хотя основная часть японского населения продолжает выступать против милитаризма и участия в войнах за рубежом, после первых миротворческих миссий общественность стала относиться к ограниченному участию Сил самообороны в международных операциях спокойнее.

Международная критика Японии за то, что она ограничилась исключительно финансовым вкладом в войну в Персидском заливе, совпала с усилением внутренней поддержки граждан стремления государства играть на международной арене более заметную политическую и, возможно, военную роль. Согласно Гленну Хуку [Hook 1996], окончание холодной войны и война в Персидском заливе также поставили под сомнение уподобление зарубежных миссий участию в агрессивной войне.

Крупное стихийное бедствие стало еще одной вехой на пути Сил самообороны к общественному признанию и одобрению, а также моментом, когда они вновь оказались в центре внимания СМИ. Сначала после мобилизации Сил самообороны на спасение выживших в землетрясении в Кобэ-Авадзи 17 января 1995 года со стороны национальных и международных медиа в адрес военнослужащих раздавались критические замечания, каждый их шаг подвергался тщательному анализу, всем казалось, что они реагируют недостаточно оперативно и организованно. Но в конечном счете землетрясение и его последствия вынудили военных модернизировать оборудование для возможности оказания помощи жертвам стихийных бедствий, ввести особые циклы обучения, а позднее высокопоставленные командиры и рядовые считали свое участие в спасательной операции очень полезным, а значит, успешным. Среди военных долгое время циркулировали поучительные и вдохновляющие истории о спасении чьих-то жизней. Впоследствии целые когорты новобранцев и курсантов Национальной академии самообороны (НАС) вступали в ряды Сил самообороны в надежде, что их направят на ликвидацию последствий стихийных бедствий спасать людей, которые будут им благодарны, а возможно, их действия станут предметом освещения в телевизионных новостях¹¹. Спасение граждан от последствий стихийных бедствий приобрело огромное значение для формирования личности практически всех военнослужащих.

В конце 1998 года пресса восхваляла отряд из восьмидесяти человек с базы СССЯ неподалеку от Нагои, который незадолго до того вернулся из первой международной миссии Японии по оказанию помощи при стихийных бедствиях в Гондурасе в ноябре и декабре того же года. Миссия в Гондурасе и текущие миротворческие операции повысили самооценку военнослужащих и были отмечены военной администрацией по двум причинам: они убедили политиков, а также национальную и мировую общественность, что японские военные могут успешно действовать на международной арене, внося свой вклад в общее дело, и это позволяет военным иметь позитивный имидж в сложных отношениях между вооруженными силами и обществом.

Однако в начале 1999 года «ракетный инцидент» в Северной Корее породил новые ощущения надвигающейся военной угрозы и стимулировал дебаты о военном потенциале Японии и функциональности американо-японского альянса в области безопасности. Пресса педалировала неспособность Сил самообороны и вооруженных сил США в Японии предотвратить опасные инциденты, а в более общем плане – неготовность Сил самообороны к развитию событий по наихудшему сценарию. Либеральные издания вновь поставили под сомнение конституционную легитимность Сил самообороны, а правые воспользовались шансом критиковать ограничения, мешающие Силам самообороны действовать как «нормальная», «традиционная» или «современная» военная организация [Katahara 2001]. Подобные дискуссии вспыхивали снова и после недавнего участия Японии в военной кампании в Ираке, а споры по поводу отношений вооруженных сил и общества продолжают оказывать сильное влияние на самовосприятие военнослужащих.

Эта книга состоит из пяти глав, в которых рассматриваются различные связанные с Силами самообороны Японии вопросы, представленные с разных точек зрения. В первой главе я предлагаю мой личный взгляд и микроанализ ритмов повседневной жизни на базе СССЯ – это помогает выявить проблемы, с которыми сталкиваются военнослужащие; в последующих главах я рассматриваю эти проблемы в различных контекстах. Точно так же, как антропологи утверждают, что лучше понимают человеческие сообщества, являющиеся предметом их исследования, посредством включенного наблюдения, офицеры по связям с общественностью из состава Сил самообороны полагали, что я лучше разберусь в ситуации, если своими глазами увижу жизнь военнослужащих. Я не разделяю этого убеждения, но полагаю, что непосредственность и материальность общения в ходе моего пребывания на базе способствовали моим попыткам взглянуть на внутреннюю жизнь Сил самообороны глазами новобранца.

В главе 2 я анализирую структуру мужественности в армии. Исторически война навязывала в качестве идеальной модели экстремальные формы маскулинного поведения, подчеркивая усиленную механизмами физическую доблесть военных и превращая национальную идентичность в резкий контраст между победой и поражением. Однако чем более технологически продвинутой становилась война, тем менее правдоподобным становилось утверждение, что источником традиционной воинской доблести и мужской идентичности является поведение на поле боя [Braudy 2003: XVI, 251]. Соответственно, вставал вопрос: что такое героизм и как конструкт военной мужественности работает в вооруженных силах, не участвовавших в боевых действиях с самого момента своего основания. Для многих мужчин-военнослужащих вступление в Силы самообороны ознаменовано чувством поражения в той или иной сфере жизни: провал на вступительных экзаменах в обычный университет не оставляет других вариантов, кроме поступления в НАС; низкий уровень доходов лишает шансов на дорогостоящее обычное техническое обучение, и некоторые рассчитывают получить его в Силах самообороны; иногда причина – смутное чувство разочарования сложным положением на рынке труда или отсутствием альтернатив занятости в своем регионе – в итоге люди идут в Силы самообороны, чтобы не остаться за бортом жизни. Стремясь преодолеть это ощущение новобранцами своего поражения, Силы самообороны используют особую гендерную политику – сделать военнослужащих «настоящими мужчинами» и героями нового типа. Однако я утверждаю, что рассуждения о военной мужественности опираются в данном случае не на образ солдата в бою, а на ряд других модусов маскулинности.

Для женщин-военнослужащих в связи с построением образа милитаризованной женственности складывается иная ситуация, однако она переплетается с ситуацией, касающейся мужчин, – об этом пойдет речь в главе 3. Аппараты набора персонала и связей с общественностью Сил самообороны умело представляют женщин-военнослужащих так, чтобы не вызывать опасения насчет мужественности военных, но формировать убеждение, что Силы самообороны ориентированы на широкое общество и на массовую культуру. В соответствующей главе я показываю, что многие женщины в составе Сил самообороны выстраивают свою идентичность как «феминистки-милитаристки», осознавая и огромную важность этого образа для общественного имиджа Сил самообороны, и свое маргинальное положение в рядах военнослужащих.

В главе 4 я исследую стратегии, используемые Силами самообороны для создания своего внутреннего и публичного статуса. Речь пойдет о применении приемов из мира рекламы и поп-культуры с целью приукрасить, нормализовать и сделать вооруженные силы привычными в глазах общественности. Для этого используют комиксы и аксессуары для молодой аудитории, вербовочные плакаты с красивыми женщинами в гражданской одежде, массовые празднества, на которые приходят целыми семьями; представители Сил самообороны стремятся познакомить японских граждан со своей деятельностью, прибегая к исторически и культурно обусловленным способам, чтобы преодолеть изолированность, маргинальность или непонятность статуса военных в глазах современных японцев.

В главе 5 я ставлю вопрос о том, как военные оценивают свое прошлое, отмеченное поражением. Осматривая музеи на военных базах, сопоставляя их с более известными венными музеями, я прослеживаю многочисленные случаи историзации и деисторизации внутри и вокруг Сил самообороны, анализирую, какие виды институциональных эрзац-историй разрабатываются Силами самообороны для представления себя общественности. Как мне представляется, Силы самообороны пытаются сформировать коллективную память, укрепляющую моральный дух военнослужащих и позволяющую им изменить свое позиционирование в японском обществе и на международной арене безопасности. Музеи на базах как основные места приложения таких усилий используют три стратегии репрезентации: локальность, историчность и символизм – с целью очеловечить представителей Императорской армии и уменьшить разрыв между Императорской армией и Силами самообороны.

В эпилоге я рассматриваю некоторые масштабные вопросы, которые служат фоном моего социокультурного и исторического анализа – это вопросы о новых формах милитаризации, статусе вооруженных сил будущего, о понятии нормального государства. Силы самообороны то позиционируют себя как военную организацию, то преуменьшают значение своего военного статуса. Внутри страны и – с 1992 года – за границей японские вооруженные силы действовали в условиях двойственного и неопределенного юридического положения, явного отсутствия признания обществом и потенциально враждебного общественного мнения¹². Как и почему военные в Японии оказывают влияние на противоречие между репутацией слабых и беспомощных – и репутацией могущественных и воинственных? Каким образом военнослужащие преодолевают сомнения в своей политической уместности и в значении своей организации, которая при всей своей недооцененности имеет один из самых больших в мире бюджетов? Как они справляются с неопределенностью своего статуса преемников Императорской армии, поразившей 7 декабря 1941 года США и весь мир нападением на Пёрл-Харбор, и своей озабоченностью тем, насколько велика их собственная сила сейчас, когда в распоряжении Сил самообороны находится самая продвинутая современная военная техника? Что означают общепринятые высказывания о неуместности, слабости и бессилии вооруженных сил в сегодняшнем мире, где военные организации характеризуются все более изощренными технологиями, а не людскими ресурсами, где главную роль играют военные чиновники, а не воины, чья роль в бою чаще напоминает супергероев из компьютерных игр, а не жизненную реальность? [Wright 2004].

Проливая свет на состояние японских вооруженных сил, я стремлюсь исследовать присущие японским военным тревоги, с которыми все чаще сталкиваются и их коллеги из других стран: беспокойство по поводу своей роли в отечественном обществе и за рубежом, респектабельность конкретных миссий, в которых принимает участие военная организация, разнообразие представлений о военной мужественности и профессиональная идентичность войск в целом.

Глава 1
На базе

Мы должны помнить истинную природу нашей роли в качестве членов Сил самообороны и воздерживаться от участия в политической деятельности, глубоко размышлять о почетной миссии, возложенной на нас как на членов Сил самообороны, и гордиться своей работой. По той же причине мы должны без остатка посвятить себя тренировкам и самодисциплине, а перед лицом любых событий быть готовыми исполнить свой долг, даже рискуя самими собой.

Из «Морального кодекса персонала Сил самообороны», принятого 28 июня 1961 г. (цит. по: [Bōeichō 2005: 146–147])

У меня ушло полчаса на то, чтобы с помощью рядовой первого класса Тамы Кэйко* натянуть хлопчатобумажную форму и ботинки, кожа которых затвердела от пота десятков солдат, носивших их прежде. Брюки следовало старательно засунуть в ботинки. Излишки одежды плотно сложить складками на спине. Ботинки аккуратно зашнуровать, а концы шнурков спрятать внутри, за краем берца. Рубашка должна быть заправлена в брюки так, чтобы складки спереди и сзади совпадали со складками на брюках. Ремень предназначался для удержания всего этого на положенном месте без стеснения движений. Все пуговицы полагалось застегнуть. На голову надеть фуражку, натянув ее почти до бровей, чтобы козырек защищал от яркого летнего солнца глаза, но они оставались видны другим людям, если я буду смотреть прямо перед собой¹³.

Я покинула удобный кондиционированный офис в Токийском университете, несколько часов мчалась на скоростном поезде, а затем еще два часа ехала на обычном, местном, чтобы оказаться не слишком ранним утром 16 июля 2001 года в городке Кибита и пройти неделю «базовой подготовки» на базе Сухопутных сил самообороны Японии (СССЯ). На станции меня встретили два выпрыгнувшие из джипа мужчины в форме, они доставили меня на базу. На входе они предъявили охране идентификационные карты и обменялись приветственными жестами с дежурными на посту. Младший из них был рядовым, он не назвал мне свое имя. Старший представился как майор Оно Сун*, представитель этой базы по связям с общественностью. Оно тщательно подготовил мой визит и отвечал за организацию интервью с несколькими рекрутами и их сержантами-инструкторами. Эта глава будет посвящена обзору внутренних механизмов работы базы СССЯ, какими они видятся с точки зрения человека, прошедшего неделю базовой подготовки. Описание личного опыта позволяет мне идентифицировать и представить в нем некоторые ключевые места, людей и предметы внимания, формирующие базу и характеризующие повседневную жизнь японских военнослужащих¹⁴.

ПРАВИЛА ОПИСАНИЯ

Эта книга основана на методах антропологии и культурологии, в том числе на практике интенсивных интервью и вовлеченного наблюдения, а также на анализе исторических и современных документов, текстов и визуальных материалов. С лета 1998 по весну 2004 года я провела в Японии примерно 19 месяцев полевых исследований. Я убеждена, что такие рамки – самый длинный непрерывный период составлял восемь месяцев в 1998–1999 годах – существенно повышают достоверность моих суждений, как лица, заинтересованного в «понимании» (при всей двусмысленности этого термина) Сил самообороны. Всего я интервьюировала 195 человек: офицеров, кандидатов на офицерскую должность, офицеров в отставке, рядовых в пехоте, артиллерии, транспорте, коммуникациях, военно-воздушных силах, медицинской службе и связях с общественностью, а также в подразделениях международного сотрудничества. Мы разговаривали об их мотивации, опыте, представлениях о собственном будущем и перспективах Сил самообороны.

Я беседовала с военнослужащими на разных этапах карьеры, от лейтенанта до генерал-лейтенанта и адмирала, с кадетами от первого до четвертого курсов Национальной академии обороны и с новыми рекрутами, прошедшими всего три месяца базовой подготовки. В целом эти мужчины и женщины находились в возрасте от 18 до 50 лет, но среди моих интервьюируемых были и ветераны 60, 70 и 80 лет. Военнослужащие беседовали со мной в полевых условиях, между тренировками, в комнатах для переговоров в штаб-квартире базы, в своих кабинетах, в кофейнях и ресторанах, у себя дома. Их опыт сильно различался с географической точки зрения: базы на островах Кюсю, Сикоку, в Кансае и Токио, на Хоккайдо в пределах Японии, а также служба за границей. В некоторых случаях они участвовали в длительных, вплоть до полугода, миссиях в Мозамбике, Камбодже, на Голанских высотах, в Гондурасе. Японские военные атташе могли проводить по делам службы за границей несколько лет. Около 90 % моих собеседников были мужчинами. Их можно примерно классифицировать как членов командования СССЯ (рикюдзё бакуриото), офицеров (сёко курасу но канбу), офицеров в отставке (касикан) и военнослужащих действительного состава (рикуси). Если не возникает особой необходимости уточнять их ранг и статус, в этой книге я буду называть их всех «военнослужащими». Помимо военнослужащих, я интервьюировала лиц, состоящих с Силами самообороны в непосредственной связи. В том числе преподавателей Национальной академии самообороны и Национальной медицинской академии обороны¹⁵. Я также консультировалась с исследователями целого ряда научных учреждений, так или иначе аффилированных с Силами самообороны, Министерством обороны и Министерством иностранных дел Японии, занимающимися военными исследованиями. Я брала интервью у находящегося в отставке командующего Северной армией США, который на тот момент входил в совет директоров корпорации по военным технологиям, у бывшего военнослужащего Японской императорской армии, у представителя Ассоциации ветеранов Сил самообороны Японии, отставного генерала (который служил консультантом по безопасности губернатора Токио Исихары Синтаро), у военных атташе Японии в Южной Корее, Италии, Германии и США. Наконец, я беседовала с журналистами, специализирующимися в основном на военной тематике в периодических изданиях от «Иомиури Симбун» и «Майнити Симбун» до «Секьюритариан» и «Джейнз Дефенс Уикли». Некоторые военнослужащие и ветераны предоставили мне возможость познакомиться с их личной жизнью ближе, пригласив меня к себе домой, где я много часов провела в разговорах с тем или иным собеседником (обычно мужчиной) за обедом, ужином или кофе с печеньем. В большинстве случаев я встречалась и с их женами, которые участвовали в разговорах, высказывали мнение о жизни жены военнослужащего и комментировали слова мужей. Иногда я общалась и с их детьми, часть из которых никогда прежде не разговаривали с иностранцами.

Посетив множество военных объектов, я смогла проследить типичную карьеру военнослужащих по всей Японии. Как официальному гостю командиров различных баз, включая базу ВВСС Ирума, базу СССЯ Нэрима и базу СССЯ Мацудо, мне было позволено проводить на этих базах целый день. Хотя на каждой базе были свои правила, обычно помощник командира базы встречал меня на ближайшей станции или на въезде на территорию базы, проводил в кабинет командира, где после вежливого обмена приветствиями и краткого знакомства со мной и моим проектом командир назначал сопровождающего, который показывал мне базу. Эти сопровождающие предоставляли мне общую информацию о базе и знакомили с несколькими людьми, занимающимися конкретной деятельностью. На одной базе я интервьюировала представителей личного состава по своей программе, но в присутствии проводника. На других базах у меня была возможность брать интервью как индивидуально у военнослужащих, занятых тем или иным видом деятельности, или во время обеда, так и отдельно от моего сопровождающего, в более непринужденной, менее контролируемой обстановке.

На нескольких базах я посетила дни открытых дверей и военные праздники. На ежегодном дне открытых дверей НАС, который, как и любой японский фестиваль, допускает весьма игривую обстановку, несмотря на жесткий характер учреждения во всех остальных аспектах, некоторые кадеты появились в униформе Императорской армии, другие – в немецкой форме частей СС (Schutzstaffel), а третьи прикрепили на доску объявлений свои фото в обнаженном виде вместе с кратким резюме в надежде познакомиться с кем-то из числа гостей праздника. Я исследовала кампус НАС, обедала в столовой, посещала классы и разговаривала со студентами и преподавателями в конференц-залах и учебных аудиториях. Все это дало мне представление о повседневной жизни кадетов на холмах над заливом Йокосука, в нескольких минутах ходьбы от американской базы и на том самом месте, где в первой половине ХХ века проходили обучение офицеры Императорской армии. Кроме того, я посетила кампусы НВМАС и Колледжа Генерального штаба в Эбису. Я присутствовала на ежегодном параде базы СССЯ в Асаке, где тогдашний премьер-министр Обути Кэйдзё говорил о необходимости жесткой подготовки Сил самообороны после северокорейского «ракетного инцидента» 1999 года (когда возникла прямая угроза территории Японии). Во время второй поездки на базу ВВСС Ирума вместе с тысячами посетителей я наблюдала, как над нашими головами пролетали самолеты разного типа. Там я внимательно следила за конкурсом «Мисс ВВСС». Женщина-офицер представила участниц, их поздравили представители различных компаний, а ветераны Сил самообороны в парадной форме вручали им подарки. Я провела невероятно жаркий день в начале августа 1999 года на фестивале ВВСС в Мацусиме, наблюдая за выступлением команды «Синий импульс»¹⁶, к которой после аплодисментов присоединилась девушка-модель для фотосессии с посетителями. Два раза по несколько дней, проведенных на грязном тренировочном полигоне на горе Фудзи и в Школе кандидатов в офицеры Фудзи (Фудзи Гаккё) в Готэмба, дали мне представление о последних манёврах старших курсантов перед выпуском (Рис. 1). Они немного поболтали со мной, окопались, подготовились к ночному переходу на 30 километров и совершили его, приветствовав меня утром уже после него. Я вернулась в школу Фудзи несколько лет спустя, в 2003 году, на фестиваль, посвященный ее сорок девятой годовщине.

Некоторые из моих собеседников были настороженными, некоторые оказались рады поговорить со мной¹⁷. Они часто брали на себя роль социально старшего, более опытного лица и/или военного эксперта, когда делились со мной уроками своей жизни и надеждами на будущее. Несмотря на довольно неоднозначную репутацию Сил самообороны и – весьма часто – индивидуальное неблагополучное социально-экономическое положение моих респондентов, многие из них с очевидной охотой рассказывали мне о своей карьере. Военнослужащие всех рангов удивлялись и радовались тому, что кто-то со стороны интересовался их бытом, отношениями, мнением об их работе и мире в целом. Некоторым из них я, похоже, предоставила первую возможность поговорить об их жизни с кем-то со стороны. Относительная открытость многих опрошенных, особенно тех, кто завершал службу, также может быть объяснена их ощущением того, что Силы самообороны не получают должного признания и оценки. Впервые им предоставился шанс рассказать все кому-то, кто готов это выслушать.

Рис. 1. Кадет Национальной академии самообороны на перерыве во время последних манёвров его выпускного года обучения у подножия горы Фудзи, 22–23 июля 1998 г. (фото автора)

Каждые два-три года офицеров переводили на новое место службы, поэтому контакты, которые я устанавливала, часто оказывались временными. С одной стороны, мне было трудно поддерживать связь и продолжать разговоры с определенным кругом лиц на протяжении многих лет. С другой стороны, эти обстоятельства открывали для меня новые возможности. Мне неоднократно удавалось взять интервью у ряда офицеров, которые перешли с офисных должностей в МОЯ на должности командиров баз в сельских районах Японии или с международных постов – обратно на офисные должности в МОЯ; как минимум один из таких офицеров в процессе перевода получил серьезное продвижение по службе. У меня также была возможность взять интервью у преемников прежних респондентов, занимающих различные должности, – таким образом, я могла фиксировать впечатляющий личностный диапазон и отмечать разницу амбиций и видения задач, которые привносит в должность каждый человек.

Другие важные контакты возникли в результате нескольких встреч – и формальных, и почти случайных. В одном случае официальный визит в МОЯ не увенчался успехом, но потом я буквально наткнулась на офицера, которого искала, на демонстрации учений с боевой стрельбой у подножия горы Фудзи. Он был взволнован тем, что только что добился серьезного повышения. Будучи в этом приподнятом настроении, он тут же заявил, что сможет организовать для меня посещение базы, во время которого я смогу взять интервью у десяти военнослужащих, только что вернувшихся из престижной международной командировки.

Еще один важный контакт удалось установить на прощальном приеме в честь военного атташе по иностранным делам в Токио. Там генерал ВВСС сказал мне, что я напоминаю ему его сына – социолога (который не собирался идти по стопам отца). Два дня спустя он прислал мне электронное письмо и пригласил на базу. Позже он организовал для меня участие в ежегодной демонстрации боевой стрельбы на полигоне горы Фудзи (Кита Фудзи Энсиидзё) и познакомил с командиром базы СССЯ, с которым дружил еще со времен работы в НАС. В другом случае молодая женщина – ветеран СССЯ, опубликовавшая комиксы о своем опыте службы в Силах самообороны, не только рассказала мне о своей военной карьере, но также познакомила меня с парой офицеров и сопровождала меня к ним домой, где я смогла проговорить с ними почти целый день. Я обнаружила, что чем чаще я возвращалась к полевым наблюдениям, тем меньше зависела от вышестоящих офицеров: каждый раз я знакомилась с людьми, которые знали кого-то служащего в Силах самообороны или имеющего отношение к Силам самообороны. Невестка моего друга, например, оказалась медсестрой в госпитале Сил самообороны, а советник товарища по работе – выпускником одной из школ Сил самообороны. Многие из них откровенно высказывались о Силах самообороны, причем и благосклонно, и критически.

Гораздо отчетливее, чем большинство других учреждений, военные заведения объединены четкой иерархией рангов, специализаций и родов войск. Иерархичность прививается военнослужащим со дня их поступления на службу и проявляется во всем, что они видят и носят: в форменных нагрудных карманах, рукавах, погонах, фуражках, знаменах частей определенного цвета, изображениях цветущей вишни, нашивках и множестве других символов. Учитывая довольно консервативные нормы, существующие в японских вооруженных силах (и консервативный характер японского общества в целом), я не была уверена в том, какой реакции следует ожидать от военнослужащих. Более того, на замкнутость системы указывают стены и заборы вокруг баз, присутствие охранников на въезде на базы и процедуры, принятые при ее посещении: необходимость предъявлять удостоверения личности, а в случае посетителей – заполнять специальные формы. Вооруженные силы в значительной степени закрыты для посторонних¹⁸. Если оставить в стороне относительную неловкость, которую испытывают многие японцы при общении с иностранцем, администрация Сил самообороны вполне могла заподозрить, что я могу доставить руководству базы неудобство, если не чрезмерное беспокойство. Меня часто приходилось сопровождать, подвозить и снова забирать, и таким образом я отнимала у кого-то из служащих базы много времени. Правило номер один Сил самообороны – безопасность – относилось и ко мне, и иногда мне приходилось держаться подальше от боевых действий и других полевых учений, где использовались имитационные боеприпасы. Мое здоровье и физическая форма также не воспринимались как нечто само собой разумеющееся. Я не носила на себе тяжелую экипировку, сопровождая подразделения на различные полевые учения, однако часами терпела летнюю жару, необходимость идти пешком по высокой травой и неудобной почве, мне нередко приходилось уверять сержантов-инструкторов, что я в полном порядке. А если я оказывалась где-то единственной женщиной, отсутствие отдельной ванной комнаты становилось дополнительной проблемой.

Как и в любом другом учреждении [Douglas 1986], военные полагаются на высокую степень секретности, чтобы следить за своим имиджем и контролировать его. Это относилось и к Силам самообороны, и ко всей той информации, которую они о себе распространяют. Исследователи, занимавшиеся анализом таких организаций, как театральные труппы, спортивные команды и кондитерские фабрики, предположили, что японские учреждения и институты особенно негибки и закрыты для внешнего наблюдателя [Edwards 2003; Kondo 1990; Robertson 1998]. Но некоторые опасения по поводу секретности характерны именно для военных. Командиры, с которыми я разговаривала, считали, что база и ее подразделения являются основой их организации, и беспокоились, что и военнослужащие, которые разговаривали со мной, и я сама оказывались в какой-то степени вне их контроля. Их беспокоило, что я могу услышать и увидеть и как я это интерпретирую.

Моя роль также определялась многими факторами, не зависящими от меня лично. Возможно, истории, которые можно было бы рассказать военному профессионалу или мужчине, кто-то считал неуместными в разговоре со мной, исследователем, иностранкой и женщиной. Если бы я была кем-то другим, один капитан, вероятно, не стал бы извиняться передо мной, прежде чем разглагольствовать о том, как мешает армии интеграция женщин, потому что «они не могут мочиться в полевых условиях и берут выходные на период менструации». Возможно, те военнослужащие, которые участвовали в совместных учениях с вооруженными силами Соединенных Штатов в Японии, не стали бы так прямо критиковать своих американских противников, если бы у меня было гражданство США. Возможно, женщины-военнослужащие, которые рассказывали мне о случаях сексуальных домогательств, которые доводили их до слез, не вдавались бы в такие подробности, будь я ученым-мужчиной. Возможно, положительное отношение к гомосексуалистам и почти всеобщая уверенность моих собеседников в том, что они никогда не сталкивались с геем или лесбиянкой в рядах Сил самообороны, могло казаться более уместным при общении с иностранкой вроде меня, а не с мужчиной, с которым, возможно, было бы неудобно обсуждать ненормативную мужскую идентичность. Предположение, что я должна быть сочувствующим аутсайдером, основывалось как на моем общем интересе к жизни военнослужащих (а не исключительно на проблематичных аспектах вооруженных сил), так и на общем негативном восприятии военных, которое провоцирует у них постоянный самоанализ, контроль высказываний и попытки самоутверждения. Однако, как только выяснилось, что я не заинтересована в публикации результатов своих исследований в японских таблоидах, потребность в осторожности и секретности отпала. Меня стали воспринимать прежде всего как ученого, а эта профессия обладает в Японии высоким престижем – большинство военнослужащих, с которыми я разговаривала, выражали восхищение, когда узнавали, что я сотрудничаю с Токийским и Киотским университетами, двумя элитными учебными заведениями Японии.