Судьба шута

Мой статус бастарда и наемного убийцы нередко требовал, чтобы во время официальных мероприятий я оставался в тени, и я к этому привык. Будь я один, я бы смешался с толпой и стал незаметно наблюдать за происходящим. Но здесь, в чужой стране, одетый в форму стражника и вынужденный присматривать за дурачком, я оставался на виду. Поэтому я стоял в толпе, поддерживал Олуха и прислушивался к обмену старательно выверенными фразами приветствий.

Принц держался прекрасно, но сосредоточенное выражение на его лице подсказало мне, что сейчас не следует отвлекать его вопросами, даже беззвучно заданными при помощи Силы. Судя по тому, что в украшениях и на татуировках встречающих красовались изображения различных животных, здесь были представители нескольких кланов – по большей части мужчины в великолепных одеждах, роскошных мехах и драгоценностях, указывающих на их высокое положение и богатство.

Впрочем, среди них я заметил четырех женщин в вязаных шерстяных платьях, отделанных мехом. По-видимому, такие наряды говорили о богатстве их земельных владений. Отец нарчески Аркон Бладблейд тоже присутствовал на встрече, причем его сопровождали по меньшей мере шесть человек, принадлежавших к его клану. Рядом с ним стоял Пиоттр Блэкуотер, на шее которого висела золотая цепь с нарвалом, вырезанным из слоновой кости. Меня удивило, что это оказался единственный знак нарвала. К этому клану принадлежала нарческа, и среди жителей Внешних островов он считался одним из самых могущественных. Мы прибыли сюда, чтобы заключить брачный союз между ней и Дьютифулом. Вне всякого сомнения, важное событие для ее клана. Почему же его представляет только Пиоттр? Может быть, остальные против союза?

Наконец формальности остались позади, и принца с его окружением увели. Стража выстроилась без меня и последовала за ним. На мгновение я испугался, что мы с Олухом останемся на пристани, но, когда я принялся озираться по сторонам, пытаясь найти кого-нибудь, кто за деньги отвезет нас на корабль, к нам подошел старик. Его плащ украшал воротник из волчьего меха, а на груди я увидел знак кабана – принадлежность к клану Бладблейда, – но старик не производил впечатления человека богатого. Очевидно, ему казалось, что он может говорить на нашем языке, поскольку я понял одно слово из четырех, произнесенных им на чудовищно исковерканном наречии Герцогств. Опасаясь оскорбить его предложением перейти на родной язык, я промолчал и в конце концов понял, что клан кабана поручил ему проводить нас с Олухом в наши комнаты.

Старик не предложил мне помочь вести Олуха и старательно держался от него подальше, словно боялся заразиться. Я посчитал его поведение оскорбительным, но убедил себя сохранять терпение. Провожатый быстро шагал впереди нас, не пытаясь идти медленнее, хотя ему приходилось несколько раз останавливаться, чтобы мы могли его нагнать. Очевидно, ему не хотелось делить с нами любопытные взгляды прохожих. Должен заметить, что мы являли собой диковинную картинку: я в форме стражи принца и закутанный в плащ несчастный Олух, которого я буквально тащил за собой на буксире.

Наш проводник провел нас через отстроенную заново часть города, и мы начали подниматься вверх по узкой крутой дороге. Олух тяжело дышал и постоянно постанывал.

– Еще далеко? – спросил я у старика, причем мне пришлось кричать, поскольку он успел уйти довольно далеко вперед.

Он резко повернулся, нахмурился и знаком показал мне, чтобы я не шумел. Затем он махнул рукой в сторону большого каменного здания, значительно превосходившего размерами дома, мимо которых мы прошли. Трехэтажное, прямоугольное, с островерхой черепичной крышей и окнами, расположенными на одинаковом расстоянии друг от друга, – простое, удобное, надежное и, вероятно, одно из самых старых в городе. Я молча кивнул. Над входом красовалось вырезанное из камня изображение кабана с угрожающе торчащими клыками. Значит, нас решили поселить в «доме-крепости» клана кабана.

К тому времени, когда мы добрались до двора здания, провожатый едва сдерживал раздражение из-за нашей медлительности. Мне было все равно. Он открыл боковую дверь и жестом показал, чтобы мы поторопились, я медленно выпрямился в полный рост и наградил его гневным взглядом. На языке Внешних островов, с ужасным акцентом, я проговорил:

– Спутник принца не желает спешить. Я же служу ему, а не тебе.

Я увидел смущение и неуверенность на лице нашего проводника, решившего, что он оскорбил кого-то, кто обладает высоким статусом. После этого он несколько вежливее проводил нас вверх на два крутых лестничных пролета в комнату, из которой открывался вид на город и гавань. К этому времени он успел мне смертельно надоесть, вдобавок я понял, что он всего лишь слуга какого-нибудь мелкого военачальника из клана кабана. И потому, как только мы вошли внутрь, я знаком показал, что он свободен, и закрыл дверь, оставив старика стоять в коридоре.

Я усадил Олуха на кровать и быстро оглядел комнату. Из нее вела дверь в другое, более роскошное помещение. По-видимому, нас поместили в комнату для прислуги, примыкавшую к покоям принца. Кровать оказалась вполне приличной, а мебель достаточно простой, но после каморки, отведенной Олуху на корабле, непритязательная комната показалась мне королевским дворцом.

– Посиди здесь, – сказал я Олуху. – Только не спи.

– Где мы? Я хочу домой, – пробормотал он.

Пропустив его слова мимо ушей, я прошел в комнату принца. Там я взял кувшин с водой, тазик и полотенце. На столе я заметил тарелку с едой. Я не имел ни малейшего представления о том, что это такое, но все-таки взял несколько кусочков чего-то темного и липкого и маслянистое «пирожное», посыпанное какими-то семечками. Кроме того, я прихватил с собой бутылку, решив, что в ней вино, и стакан.

Олух повалился на кровать, и я с трудом снова его посадил. Несмотря на стоны и протесты, я заставил его вымыть лицо и руки, жалея, что у меня нет лоханки побольше, чтобы засунуть его туда целиком и как следует отмыть, потому что от него невыносимо пахло болезнью. Затем я заставил его немного поесть и выпить стакан вина. Один раз Олух попытался сразиться со мной при помощи Силы, но попытка получилась жалкой и какой-то детской и даже не добралась до моих стен. Я стянул с него рубаху и сапоги и уложил в постель.

– Комната все равно качается, – капризно заявил он, закрыл глаза и больше не шевелился.

Через минуту-другую Олух тяжело вздохнул, вытянулся на кровати и заснул по-настоящему. Я закрыл глаза и осторожно, на цыпочках, пробрался в его сон. Котенок, превратившись в крошечный меховой шарик, спал на вышитой подушке. Он чувствовал себя в полной безопасности. Я открыл глаза и понял, что смертельно устал и готов уснуть прямо на полу.

Я не стал этого делать. Воспользовавшись остатками чистой воды, я помылся, попробовал еду, нашел, что она отвратительна, и все съел. Маслянистая гадость, вероятно, считалась чем-то вроде конфеты, а темная гадость сильно отдавала рыбным паштетом. «Вино» представляло собой зелье из каких-то скисших фруктов и ни капельки не смыло рыбного вкуса во рту. Подкрепившись таким образом, я взял в руки тазик с грязной водой и вышел на разведку. Если бы кто-нибудь спросил меня, что я делаю, я бы сказал, что ищу, куда ее вылить.

Здание представляло собой не только резиденцию клана, но и своего рода крепость. Нас поместили на самый верхний этаж, но, судя по тишине, царившей повсюду, мы были единственными обитателями дома. Внутреннее убранство помещений поражало своим однообразием – сплошные кабаны и клыки. Остальные двери по коридору оказались незапертыми, и я обнаружил, что одни помещения похожи на крошечную каморку Олуха, а другие, попросторнее, обставлены чуть более «роскошно», но ни одно из них не отвечало принятым в Оленьем замке представлениям о комнате для гостей, пусть даже для мелких аристократов. Я решил придержать свое мнение при себе, понимая, что хозяева, скорее всего, не хотели нас оскорбить. Просто у жителей Внешних островов другие взгляды на гостеприимство.

Здесь считается, что гости должны сами заботиться о своих удобствах и пропитании. Мы приплыли сюда, зная это. Вино и еда в комнате принца, скорее всего, ответный жест в благодарность за прием, который Шесть Герцогств оказали нарческе и ее свите в Оленьем замке. На верхнем этаже не видно было слуг, и я пришел к выводу, что никто не собирается нам их предоставлять.

Я спустился на этаж ниже и не обнаружил ничего нового, если не считать того, что этими комнатами, похоже, недавно пользовались; здесь еще витали запахи дыма, еды, а в одном месте даже мокрой собаки. Вероятно, их освободили для нас. Окна тут были меньше и затянуты промасленной кожей. Тяжелые деревянные ставни, некоторые со старыми следами от стрел, явно предназначались для защиты на случай осады. По-видимому, верхние этажи отводились тем, кто занимал более высокое положение, – в отличие от Шести Герцогств, где наверху жили слуги, чтобы придворным и аристократам не приходилось тратить силы на подъем по лестницам.

Когда я закрыл дверь, я услышал на лестнице шаги и вскоре увидел длинную цепочку слуг из Шести Герцогств, которые, точно муравьи, тащили наверх вещи своих хозяев. На площадке они в замешательстве остановились, и один из них спросил у меня:

– А как мы узнаем, кому какие покои отведены?

– Понятия не имею, – вежливо ответил я. – Лично я даже не нашел, куда вылить помои.

Я поспешил оставить их самостоятельно разбираться, кому какая комната достанется, хотя и не сомневался, что лучшие получат те аристократы, чьи слуги окажутся более напористыми. На первом этаже я нашел заднюю дверь, вышел и обнаружил за отхожими местами помойную яму – туда я и вылил грязную воду из тазика. Другая дверь вела на кухню, где несколько молодых парней жарили на вертеле огромный кусок мяса, резали картошку и лук и месили тесто для хлеба. Они были так заняты, что не обратили на меня внимания.

Я быстро обошел здание снаружи и выяснил, что другая, более массивная дверь ведет в большой открытый зал, занимавший почти весь первый этаж. Дверь была распахнута, чтобы впустить внутрь свет и свежий воздух. В зале проходила торжественная церемония, посвященная прибытию принца. Я спрятал тазик в траве, поправил форму и пригладил волосы.

Незаметно прошмыгнув внутрь, я увидел, что другие стражники уже выстроились вдоль стен. Вид у них был не слишком боевой, но чего можно ждать от солдат, которым скучно и на которых никто не обращает внимания. Впрочем, справедливости ради стоит заметить, что особой необходимости охранять принца не было.

Большую часть огромного длинного зала с низким потолком занимали высокие скамьи, на которых сидели мужчины. Я не заметил нигде ни помоста, ни трона, а скамьи были расставлены по кругу так, что центр оставался свободным. Речь перед собравшимися держал сгорбленный старый кемпра (то есть военачальник) клана лисицы. Его короткую куртку украшали кончики лисьих хвостов, таких же белых, как и его волосы. На правой руке у него не хватало трех пальцев, зато на шее висело ожерелье из высохших пальцев его врагов – в качестве компенсации. Он нервно теребил их во время своего выступления, то и дело поглядывал на Бладблейда, словно боялся его оскорбить, и одновременно его переполнял такой гнев, что он не мог молчать. Мне удалось услышать только последние слова:

– Никакой клан не должен говорить от имени всех остальных! И ни один клан не имеет права навлекать на нас беду.

Кемпра клана лисицы с важным видом повернулся и кивнул всем четырем углам комнаты поочередно, а затем вернулся на свою скамью. Тут же поднялся представитель какого-то другого клана, вышел в центр и заговорил. Я видел, что принц и Чейд сидят вместе со своей свитой в отведенной для них части комнаты. Одаренные стояли за спиной принца. Хетгард – собрание военачальников кланов – никак не отметил высокого положения принца. Он сидел, как самый обычный главнокомандующий среди своих воинов. Это было собрание равных, пришедших обсудить помолвку нарчески. Неужели они именно так воспринимают Дьютифула? Мне эта мысль совсем не понравилась, и я изо всех сил старался сохранить нейтральное выражение на лице.

Все это я успел подумать, пока мои глаза привыкали к полумраку после яркого солнца снаружи. Потом я нашел себе местечко у стены, в заднем ряду стражников около Риддла, который тихонько прошептал:

– Совсем они на нас не похожи, приятель. Ни пира, ни песен, ни подарков. Сначала обычные приветствия в порту, а потом принца доставили сюда и принялись обсуждать помолвку. Очень деловые ребята. Кое-кому из них не нравится, что одна из их женщин покинет родные места и отправится жить в Шесть Герцогств. Они считают, что это неестественно и принесет им несчастье. Но большинству все равно. Похоже, они думают, что невезение падет на головы представителей клана нарвала, а они тут ни при чем. Самый скользкий момент – это вопрос об убийстве дракона.

Выслушав его короткий отчет, я кивнул. Да, Чейд не ошибся в этом парне. Интересно, где старый убийца его нашел? Впрочем, я решил не отвлекаться и сосредоточил все свое внимание на ораторе. Только сейчас я заметил, что он стоит посреди круга, начерченного на полу. Несмотря на сложный стилизованный орнамент, я разглядел в рисунке змею, заглатывающую собственный хвост. Говорящий не назвал своего имени – возможно, не сомневался, что его все знают, или посчитал, что татуировки на лбу, изображающей морскую выдру, будет достаточно. Он держался спокойно, словно объяснял неразумным детям очевидные вещи.

– Айсфир не корова, которая принадлежит кому-то из нас в отдельности. И не скотина, предлагаемая в качестве выкупа за невесту. Более того, он не принадлежит чужеземному принцу. В таком случае какое чужеземец имеет право обещать его голову материнскому дому Блэкуотер, принадлежащему к клану нарвала? Одно из двух: либо он сделал это предложение по неведению, либо хотел нас оскорбить. – Он замолчал и сделал необычный жест рукой. Впрочем, его значение стало ясно, когда Дьютифул поднялся с места и, подойдя к нему, встал в ораторском круге.

– Нет, кемпра выдры. – Дьютифул обратился к оратору по всем правилам военачальника, говорящего от имени своего клана. – Неведение не имеет к происходящему никакого отношения. И в мои намерения не входило вас оскорбить. Нарческа велела мне убить дракона, чтобы доказать, что я ее достоин. – Принц поднял руки и бессильно уронил их. – Как я мог не принять вызов? Если бы женщина в присутствии ваших воинов велела вам совершить что-нибудь подобное, «ты принимаешь вызов или признаешься в собственной трусости», что бы стали делать вы? Как поступил бы любой из вас?

Многие из собравшихся принялись энергично кивать. Дьютифул тоже кивнул и добавил:

– И что прикажете мне теперь делать? Я дал слово в присутствии ваших и своих воинов, в доме моих предков. Я сказал, что попытаюсь исполнить ее волю. И я не знаю благородного способа забрать данное слово. Существует ли у вашего народа, у народа нарчески, обычай, позволяющий мужчине отозвать назад произнесенную клятву?

Принц сделал такой же жест, которым кемпра из клана выдры вызвал его в ораторский круг. Потом поклонился четырем углам комнаты и вернулся на свое место. Когда он сел, представитель клана выдры заговорил снова:

– Если таковы были условия принятого тобой вызова, я не стану держать против тебя зла. Однако оставляю за собой право высказать свое возмущение поведением дочери семьи Блэкуотер за то, что она посмела назначить тебе такое испытание. Вне зависимости от обстоятельств.

Я уже успел заметить, что Пиоттр Блэкуотер сидит один на скамье в первом ряду. Он нахмурился, услышав слова говорящего, но никак не показал, что хочет высказаться. Отец нарчески, Аркон Бладблейд, расположившийся неподалеку от него, был окружен воинами своего клана. Аркон держался совершенно спокойно, словно выговор в адрес дочери не имел к нему никакого отношения, – скорее всего, по его представлениям, так и было. Ведь клан выдры обвинил в недостойном поведении Эллиану, дочь семьи Блэкуотер из клана нарвала. Аркон Бладблейд принадлежал к клану кабана. Здесь, у себя на родине, среди своего народа, он играл ту роль, какая была ему отведена. Он всего лишь являлся отцом нарчески. А за ее воспитание отвечал брат ее матери, Пиоттр Блэкуотер.

Когда молчание затянулось и стало очевидно, что никто не намерен выступить в защиту нарчески, представитель клана выдры откашлялся и проговорил:

– Как мужчина, ты не можешь забрать назад свое слово, принц Видящих из клана оленя. Ты сказал, что попытаешься выполнить данное обещание, и я понимаю, что ты должен это сделать, иначе лишишься права зваться мужчиной. Однако это не освобождает нас, жителей Внешних островов, от нашего долга. Айсфир принадлежит нам всем. Что говорят наши великие матери? Он пришел к нам во времена, когда еще никто не считал годы, и попросил убежища. Наши мудрые женщины приютили его. И в благодарность за их сострадание он пообещал защищать наши земли. Мы знаем о силе его духа и неуязвимости плоти и не боимся, что ты убьешь Айсфира. Но если по неведомой причуде судьбы тебе удастся его ранить, на кого падет его гнев после того, как он прикончит вас? На нас. – Оратор медленно повернулся на своем месте, привлекая внимание всех кланов. – Если Айсфир наш, значит и мы принадлежим ему. И мы должны рассматривать слово, данное ему, как родовую клятву. Если будет пролита его кровь, разве, следуя нашему закону, мы не должны пролить кровь его врага – в десятикратном размере? Принц обязан сдержать слово мужчины. Но после этого, вне зависимости от того, останется он жить или умрет, разве не должны мы объявить войну врагам Айсфира?

Я видел, что Аркон Бладблейд втянул в себя воздух. Только сейчас я заметил то, чего не замечал раньше: он держал руку особым образом, ладонь открыта, пальцы указывают на грудь. Еще несколько человек повторили его жест. Просьба дать слово? Да, потому что, когда представитель клана выдры сделал уже знакомый мне жест, Аркон Бладблейд встал и занял его место в ораторском круге.

– Никто из нас не хочет войны. Ни здесь, на Божественных Рунах, ни в землях принца землепашцев, что за морем. Однако мужчина должен сдержать данное слово. И хотя тут собрались только мужчины, в том, что сейчас происходит, видна воля женщины. А какому воину по силам ей противостоять? Какой меч разрубит ее упрямство? Именно женщинам Эда отдала острова, и нам разрешено ступать на них только благодаря ее соизволению. Мужчины обязаны прислушиваться к желаниям женщины, иначе наши собственные матери скажут: «Вы не уважаете плоть, давшую вам жизнь. И посему теряете право ходить по земле, подаренной нам Эдой. Мы оставляем вас, и отныне под днищем ваших кораблей будет вечная вода, а ваши ноги никогда не будут ступать по песку». Разве это лучше войны? Мы оказались между словом мужчины и волей женщины. Ни то ни другое не может быть нарушено – иначе нас всех ждет позор.

Я понял слова Бладблейда, но их глубинный смысл оказался для меня скрытым. Очевидно, речь шла о какой-то неизвестной нам традиции. И куда же завела нас попытка заключить этот брак? Может быть, сами того не ведая, мы угодили в ловушку? Может быть, семья Блэкуотер из клана нарвала намерена развязать войну между Шестью Герцогствами и Внешними островами? И их предложение руки нарчески – уловка с целью сделать так, чтобы, вне зависимости от нашего выбора, мы стали причиной нового кровопролития?

Я посмотрел на Пиоттра Блэкуотера. Его лицо ничего не выражало; казалось, его ничуть не волнуют споры, возникшие из-за племянницы, однако я чувствовал, что это не так. У меня сложилось впечатление, что мы балансируем на острие ножа, который глубоко вонзился в тело Пиоттра. Неожиданно я подумал, что он похож на человека, у которого нет выбора. Человека, потерявшего надежду и понимающего, что он ничего не может сделать, чтобы спастись.

Пиоттр Блэкуотер ждал. Он ничего не планировал и не замышлял. Потому что выполнил поставленную перед ним задачу. И теперь ему оставалось только ждать, что станут делать другие. Я знал, что не ошибся, но не понимал одного – почему. Почему он так поступил? Или прав отец нарчески: Пиоттр больше не в состоянии направлять волю женщины, которая моложе его, но имеет право решать, кто сможет ходить по землям, принадлежащим ее матери?

Я огляделся по сторонам. Нас разделяет слишком многое… Как могут Шесть Герцогств заключить мир с Внешними островами, когда у нас такие разные традиции? Но ведь, с другой стороны, известно, что династия Видящих уходит корнями на Внешние острова, что Тэйкер Завоеватель, первый монарх Видящих, когда-то был пиратом с Внешних островов, который, увидев деревянную Оленью крепость, решил сделать ее своей твердыней. С тех пор наши традиции и династии стали развиваться разными путями. Но сейчас мир и благополучие зависели от того, сумеем ли мы найти нечто общее между нами.

Мне это казалось маловероятным.

Подняв глаза, я увидел, что принц на меня смотрит. Мне не хотелось отвлекать его раньше, но сейчас я послал ему ободряющую мысль:

Олух отдыхает в своей комнате наверху. Он поел и попил, а потом уснул.

Я ему завидую. Мне даже не дали умыться, перед тем как созвали Хетгард. И похоже, конца ему не видно.

Терпение, мой принц. Рано или поздно все кончается. Даже тем, кто живет на Внешних островах, нужно есть, пить и спать.

А мочиться? Меня это начинает по-настоящему беспокоить. Я хотел было тихонько выйти, но не знаю, как они отнесутся к такой вольности.

Неожиданно я почувствовал неуверенное прикосновение Силы, и у меня зашевелились волосы на затылке.

Олух?

Но это оказался Чейд. Я заметил, что Дьютифул протянул руку, чтобы прикоснуться к старику и поддержать его. Я его остановил.

Нет, не нужно. Пусть попробует сам. Чейд, ты нас слышишь?

Очень плохо.

Олух наверху, спит. Он поел и выпил немного вина.

Хорошо.

Я чувствовал, какое усилие ему потребовалось для короткого ответа. И тем не менее я улыбнулся. У него получается.

Прекрати. Дурацкая усмешка.

Чейд сердито посмотрел на меня, а потом обвел взглядом комнату.

Тяжелое положение. Нужно время подумать. Давайте прекратим разговоры, пока мы не потеряли нить повествования.

Я сделал серьезное лицо, которое очень соответствовало тем, что меня окружали. Аркон Бладблейд уступил ораторское место человеку со знаком орла. Они обменялись воинским приветствием – сжали запястья друг друга, – прежде чем Орел вошел в круг. Кемпра клана орла был очень старым человеком – возможно, самым старым среди собравшихся. Но, несмотря на седые редкие волосы, он двигался как настоящий воин. Он обвел нас всех укоризненным взглядом, а затем отрывисто заговорил, впрочем, окончания слов получались мягкими, из-за того что у него недоставало нескольких зубов.

– Нет сомнений в том, что мужчина должен исполнить свою клятву, и нет смысла тратить время на пустую болтовню. А еще мужчина должен уважать свои семейные узы. Если бы заморский принц пришел сюда и сказал: «Я обещал женщине убить Орига из клана орла», вы бы ответили: «Что же, попробуй, раз обещал». А еще мы скажем: «Но знай, что некоторые из нас связаны с Оригом кровными узами. И мы убьем тебя, прежде чем ты попытаешься пролить кровь нашего сородича». И принц должен признать, что такое положение вещей абсолютно правильно. – Он медленно, с презрением на лице обвел взглядом собравшихся. – Я вижу здесь купцов и торговцев, которые когда-то были воинами и честными людьми. Неужели мы, точно кобели за сучкой, станем гоняться за товарами, которые нам могут предложить Шесть Герцогств? Вы готовы продать своих родных за бренди, летние яблоки и красную пшеницу? Только не этот Орел.

Он презрительно фыркнул, показывая всем, что обсуждать тут совершенно нечего, покинул круг и проковылял к воинам своего клана. В зале повисло молчание – все задумались над его словами. Кое-кто начал переглядываться: я почувствовал, что старик попал в яблочко. Многим из присутствующих не нравилось, что принц собирается убить их дракона, но они хотели мира и торговых союзов.

Война с Шестью Герцогствами отрезала их от торговли со всеми, кто расположен южнее нас. А теперь еще и разразилась война Калсиды с Удачным. Если островитяне не получат возможности свободно торговать с Шестью Герцогствами, им придется отказаться от товаров, которые можно получить в более теплых странах. Неприятная мысль. Однако никто не мог оспорить слова Орла и не прослыть жадным торгашом.

Нужно как-то положить этому конец. Немедленно, пока его никто не поддержал.

Голос Чейда, который едва звучал, был полон отчаяния.

Тем временем круг пустовал. Ни у кого не было готового решения. И чем дольше тянулось молчание, тем сильнее сгущалось напряжение в зале. Я знал, что Чейд прав. Нам требовалось время, чтобы придумать дипломатический ход, который позволит исправить положение. А если у нас ничего не выйдет, нужно хотя бы выяснить, сколько кланов активно выступят против нас, а какие просто не одобряют происходящего. Учитывая недовольство других кланов, станет ли нарческа настаивать на испытании или освободит от него Дьютифула? И может ли она сделать это так, чтобы не пострадала ничья честь? Мы еще и дня не провели на земле острова, а уже оказались на грани конфронтации.

Ко всему прочему я чувствовал, что Дьютифул едва держится, чтобы не бросить все и не помчаться в туалет. Я уже собрался было оградить себя от его Силы, но потом мне в голову пришла другая идея. Я вспомнил, что плохое самочувствие Олуха на борту корабля заразило моряков, и решил попытаться использовать с этой же целью состояние Дьютифула.

Я открылся ему навстречу, усилил сигналы, которые он посылал в потоке Силы, а затем направил их на присутствующих. Ни один из представителей Внешних островов не был наделен способностями направлять Силу, но многие в разной степени были восприимчивы к ней. Когда-то Верити пользовался тем же способом, чтобы обманывать капитанов красных кораблей, убеждать их, что они уже миновали нужные ориентиры, и направляя прямо на скалы. Теперь же я намеревался закончить собрание Хетгарда, напоминая каждому, кто принимал в нем участие, что у него есть мочевой пузырь.

Члены совета вдруг начали ерзать на своих местах.

Что ты делаешь? – спросил Чейд.

Пытаюсь закончить совет, – мрачно ответил ему я.

Я понял! – воскликнул Дьютифул, и я почувствовал, что он присоединился ко мне.

Кто здесь главный? – спросил я его.

Никто. Они делят власть поровну. По крайней мере, так они говорят.

Дьютифул явно считал, что такая система никуда не годится.

Совет открыл Медведь, – коротко сообщил мне Чейд и показал на человека с ожерельем из медвежьих зубов.

Неожиданно я понял, что ему приходится серьезно напрягаться, чтобы разговаривать со мной на языке Силы, хотя его слова едва доносились до меня.

Не надорвись, – предупредил я его.

Я знаю свои возможности, – сердито ответил он, но даже со своего места я видел, как поникли его плечи.

Я нашел Медведя и сосредоточился на нем. К счастью для меня, у него практически не было защиты от Силы, зато был полный мочевой пузырь. Я надавил посильнее, и Медведь встал. Затем он вышел в круг, и остальные замахали руками, предоставляя ему право высказаться.

– Нам нужно хорошенько подумать. Нам всем, – проговорил он. – Давайте разойдемся, обсудим положение в наших кланах и посмотрим, что они нам скажут. Завтра соберемся снова и поговорим. Как вы считаете, это разумное предложение?

Все дружно подняли руки в знак согласия.

– В таком случае давайте на сегодня закончим, – предложил Медведь.

И совет был закрыт. Все начали подниматься со своих мест и двигаться к двери. Ни официальных церемоний, ни правил старшинства, ни преимуществ для тех, кто занимает более высокое положение, – лишь толпа людей, которые пробирались к выходу, причем одни настойчивее других.

Скажи своему капитану, что ты должен проверить, как себя чувствует твой подопечный, и что я приказал тебе ухаживать за ним, пока он окончательно не выздоровеет. Мы скоро будем наверху.

Я отправился выполнять приказ принца. Когда Лонгвик меня отпустил, я отыскал тазик, который спрятал снаружи, и вернулся в комнату Олуха. У меня сложилось впечатление, что он даже не пошевелился с тех пор, как я его оставил. Я потрогал его лоб – он был еще горячий, но жар понемногу спадал. Олух крепко спал, но я разбудил его, чтобы напоить водой. Уговаривать его не пришлось, он осушил целую кружку и снова улегся в кровать. Я немного успокоился. Да, он выглядел ужасно истощенным и измученным, но я понимал, что он пошел на поправку, – ведь ужасы корабля и тесной каюты остались для него позади. Теперь у Олуха было все необходимое: покой, кровать, еда и вода. Скоро все будет хорошо. Я попытался убедить себя, что мои надежды не тщетны.

В коридоре перед нашими комнатами остановились Дьютифул и Чейд, они с кем-то разговаривали. Я встал и, подойдя поближе, приложил ухо к двери. Дьютифул сослался на усталость и закрыл дверь в соседнюю комнату. Видимо, внутри его ждали слуги. Я снова услышал тихий разговор, потом он их отпустил.

Через некоторое время дверь между нашими комнатами открылась и на пороге появился Дьютифул. В руке он держал маленький черный кубик чего-то съестного. Вид у него был подавленный. Помахав рукой с диковинным «деликатесом», он спросил:

– Как ты думаешь, что это такое?

– Понятия не имею, но там определенно есть рыбный паштет. Может быть, водоросли – в качестве приправы. Пирожные с семенами маслянистые, но сладкие.

Дьютифул с отвращением посмотрел на кусок в своей руке, затем пожал плечами – в конце концов, он был пятнадцатилетним мальчишкой, который не ел несколько часов, – и засунул его в рот, а потом облизал пальцы.

– Совсем неплохо, если ты готов к тому, что у него вкус рыбы.

– Тухлой, – заметил я.

Дьютифул никак не отреагировал на мои слова. Подойдя к кровати Олуха, он остановился и посмотрел на него, качая головой.

– Это так несправедливо! Как ты думаешь, ему лучше?

– Надеюсь.

– Его музыка стала такой тихой, что мне даже страшно. Порой, когда у него начинается жар, мне кажется, что Олух от нас уходит.

Я открылся навстречу музыке Олуха. Дьютифул не ошибся, она действительно стала не такой напряженной и мощной.

– Он болен, ему сейчас не до Силы. – Я попытался убедить себя, что беспокоиться за жизнь Олуха пока рано. – Чейд меня сегодня удивил.

– Правда? Разве ты не знал, что он будет продолжать работать, пока не сумеет добиться хотя бы незначительного результата? Если этот старик вознамерился что-то сделать, остановить его невозможно. – Дьютифул отвернулся от меня и направился к двери между комнатами. – Хочешь съесть кусочек той рыбной штуки?