The Doors. Зажжем эту ночь. Мои воспоминания

Некоторые люди, возможно, хотели бы видеть меня с винтовкой в руках, но я не жалею о том, что вместо нее взял в руки гитару. Свыше 1,3 миллионов человек погибло на той войне – и военных, и гражданских, с обеих сторон. Не знаю, что нам это дало. Но точно знаю, что из-за нее мир никогда не услышит много прекрасной музыки.

В поисках просвещения: часть I

Я верю, что есть в нашей Вселенной нечто большее, чем мы можем видеть или изменить, но не думаю, что какая-либо из существующих религий в состоянии это правильно преподнести. По факту мои родители евреи, но они никогда не были особо верующими и не хотели, чтобы нас знали как «ту самую еврейскую семью» в нашем сообществе белых англо-саксонских протестантов в Палисейдс, так что они никогда не навязывали нам с братом религию. Каждый год у нас дома была рождественская елка, но мы праздновали Рождество как светский праздник. Отец также надеялся, что сможет остаться незамеченным и ловко присоединиться к престижному загородному клубу «Лос-Анджелес», членами которого не могли быть евреи, но, думаю, они сразу распознают еврея, когда видят. В итоге вместо этого места он присоединился к загородному клубу «Ривьера».

Мы с братом какое-то время ходили в еврейскую школу, но дурачились там и были изгнаны, так что у нас никогда не было бар-мицвы^[17].

Я ходил на церковные службы с друзьями-католиками, но там мне было так же скучно, как и в синагоге. Традиционная религия казалась чем-то, что интересно только старикам. Не считаю, что что-либо упустил, не увлекаясь духовной жизнью, но когда я повзрослел, то задался вопросом о главных загадках бытия и отправился на поиск ответов. Не обремененный догмами, мой разум был открыт для восточной философии благодаря таким писателям, как Алан Уоттс. Я хотел погрузиться в духовные практики, вроде индийской самадхи или японской сатори. Я искал просветления. Конечно же, я обратился к наркотикам. Я никогда особо не пил, не считая выпускных вечеров и тех ворованных канистр пива во времена учебы в старших классах. Мне довольно быстро стало скучно. И наблюдение за алковыходками Джима отбило дальнейшее желание выпивать, которое ранее у меня периодически возникало. Марихуана казалась эффективной в плане расширения границ, но юридические последствия от ее употребления того не стоили. К тому же я искал нечто большее.

В судьбоносный момент я наткнулся на книгу «Двери восприятия». В ней Олдос Хаксли подробно описывает вечные поиски трансценденции человечеством и делится личным опытом употребления мескалина. Он философствует, что человеческий разум обучен отфильтровывать истинную реальность и что психоделические вещества обладают способностью устранять эти фильтры. В книге неоднократно цитируется Уильям Блейк – Хаксли, в свою очередь, перефразировал тезис из романа Блейка «Бракосочетание Рая и Ада»: «Будь врата человеческого восприятия незасоренными, все бы предстало перед человеком, как оно есть: бесконечным».

Довольно скучно.

Я решил, что лучше буду пробовать психоделики самостоятельно, чем читать чужие впечатления от приема веществ, поэтому во время учебы в Калифорнийском университете достал настоящую кислоту Sandoz, привезенную из Швейцарии. Сильная штука. Я спустился на пляж и увидел, как прибрежные скалы формируются в очертания человеческих лиц и животных. Но галлюцинации – ерунда по сравнению с пришедшим ко мне тогда осознанием единства с Вселенной и пониманием космического устройства.

Мне хотелось поделиться откровениями с миром, поэтому я принялся всем рассказывать о своем опыте. Я делился ЛСД со всеми друзьями, будто я Джонни Эсидсид^[18]. Но затем мой друг Кенни принял немного, и случился ужасный облом. «Ты чувствуешь самадхи? Ты чувствуешь сатори?» – спросил я его.

«Вроде как. Но почему меня угнетает чувство вины перед родителями?» – ответил он. «Подожди… Такого не должно быть…»

В другой раз я ехал с парнями из Psychedelic Rangers, когда у Гранта вдруг случилась паническая атака и он пытался спрятаться под задним сиденьем. Он фыркал, как суслик, и копался руками в полу машины.

«Грант, что случилось?»

«Не беспокойтесь!»

Я понял, что все люди разные и что для кого-то кислотный трип может стать хорошим опытом, тогда как для кого-то – настоящим ужасом, поэтому снял с себя полномочия доморощенного Тимоти Лири^[19] и свел кислотный евангелизм на нет. В идеальном мире я бы рекомендовал всем попробовать кислоту хотя бы раз, но в наши дни никогда не знаешь, какое вещество получишь, и даже при хороших обстоятельствах трипа глубокие психологические проблемы могут усугубиться еще больше, оставив моральные травмы. У меня никогда не было проблем с кислотой, но все, кто когда-либо ее пробовал, хотя бы раз ловили бэдтрип.

До встречи со мной Линн, моя будущая жена, тусовалась с подругой Пегги в нью-йоркской квартире парня, печально известного как Дэнни Передозировка. Пегги нашла у Дэнни запас кислоты Оусли^[20] и сказала: «Давайте устроим чайную вечеринку!» Вместо того чтобы положить каплю им на языки, Пегги и Линн налили по полчашки каждая и стали пить. При том, что нормальный кислотный трип начинается примерно через полчаса, Оусли подействовала мгновенно. У людей на улицах внезапно причудливо вытянулись шеи, головы при этом покачивались, как в каком-то жутком мультфильме. Хотя Дэнни, вернувшись домой, стал приводить их в чувство при помощи барбитуратов, они были вне себя от мысли, что никогда больше не увидят людей с нормальными шеями. Когда Линн уже решила, что приходит в себя, Дэнни отправился жарить ветчину. Линн услышала свиные вопли. В отчаянии из-за этих мучительных поросячьих визгов она кричала: «Боже мой! Они рыдают!» Сегодня эта история кажется забавной, и Линн со смехом вспоминает ее, но представьте, что вам пришлось бы видеть, как кто-то жарит настоящих живых свиней, и беспомощно наблюдать за тем, как они визжат в ожидании неизбежной гибели. Находившийся под кислотой мозг Линн ровно так все и воспринял. И, когда трип завершился, она решила навсегда отказаться от кислоты и ветчины.

В надежде найти новый способ заглянуть внутрь себя я попробовал альтернативу кислоте: семена ипомеи. Я слышал, съев размолотые семена, можно достичь того же психоделического эффекта. Итак, я отправился к местному флористу. Договорился съесть семена за компанию с двумя знакомыми сестрами Джорджи и Джоузи Ньютон. Джорджи была весьма привлекательной, но интерес мой приковала Джоузи, которая была немного старше и горячее. У них были длинные черные волосы, смуглая кожа, поведение было спокойным, немного тревожным, и это казалось мне соблазнительным. Представьте себе, если бы диснеевская Покахонтас стала вампиром.

Вместе с Джоузи и Джорджией мы измельчили и заглотили семена. А затем моментально их выплюнули. Но мощный эффект не заставил себя долго ждать. Вселенная стала кристально чистой, и почему-то у меня появился английский акцент. Я убедил себя, что был британцем в прошлой жизни, и думал, что моя новая шикарная дикция поможет мне очаровать Джоузи, но, увы, моя рвота все испортила.

У меня были билеты на концерт Дилана в Лонг-Бич в тот вечер, и я пригласил Джоузи и Джорджию присоединиться ко мне, но им было вообще не до этого (опять же рвота), так что я отправился один. За несколько месяцев до этого на фолк-фестивале в Ньюпорте Дилан вдруг бросил привычный акустический формат и отныне гастролировал при поддержке полномасштабной сопровождающей его рок-группы. Это неоднозначное решение, но мне оно понравилось. В ту пору я искал свою музыкальную идентичность и увидел себя в Дилане. Мои корни углублялись в акустический фолк, но только что я примкнул к The Doors, сменив акустику на электрику. Шоу Дилана в тот вечер стало для меня откровением: мне не нужно больше было определяться с каким-то одним стилем. Для меня это выступление стало моментом чистой красоты, но «пуристы» фолка принялись освистывать Боба. Может, им просто нужно было закинуться семенами ипомеи, чтобы понять, насколько выступление было фантастическим.

Мы с Джимом несколько раз закидывались кислотой в течение моего первого года участия в The Doors, но я всегда стремился в первую очередь получить кайф, тогда как мое эго разбивалось на миллион частиц, а вся моя личность выворачивалась наизнанку. Все эти трипы все еще показывали мне разные цвета и другую веселую чепуху, но каждый раз у меня оставалось какое-то разочарование. Чем чаще ты принимаешь кислоту, тем более резистентным к ней становишься. Джим утверждал, что принял пять тысяч микрограммов, когда отправился на печально известную встречу с руководством Columbia, стоившую нам контракта с компанией, – но даже одной тысячи микрограммов хватило бы, чтобы свести нормального человека с ума. Возможно, он преувеличивал или ошибался, но Джим так часто и много употреблял кислоту, что, возможно, мог и осилить подобную дозу, учитывая сформировавшуюся у него резистентность. Или же это реально свело его с ума, впрочем, мы бы все равно не ощутили разницу.

Однажды ночью, во время нашего пребывания в Longon Fog, мы с Джимом вытащили двух работавших там официанток, и он убедил нас принять кислоту вместе с ним. Мы пошли на Венис-Бич, чтобы полюбоваться волнами и выпить при лунном свете. Рэй каким-то образом уговорил The Doors платить половину арендной стоимости за дом, который тогда снимал. Дом стоял прямо на песке, Рэй жил там вместе со своей девушкой Дороти, группа же репетировала в гостиной с огромными панорамными окнами, выходящими на океан. Джим предложил зайти к Рэю и Дороти, но было уже после трех часов ночи, поэтому я предположил, что может быть немного поздно для подобного визита. Джим настаивал – они будут рады нас видеть. Когда мы появились на пороге дома Рэя, мокрые, все в песке и под кайфом, он определенно был удивлен, и я бы не сказал, что очень рад. Но так как мы тоже платили за аренду дома, используя его как репетиционную точку, он не смог отказать нам и пустил внутрь. Он ушел спать, а Джим принялся листать идеально собранную коллекцию пластинок Рэя, вытаскивая из конвертов диски и швыряя их через всю комнату. Одна за другой пластинки с классической музыкой врезались в стены и разлетались на куски. Меня обескуражило поведение Джима, но, так как мы были под кислотой, все это стало казаться забавным, и когда Джим наконец нашел подходящую пластинку, то врубил ее на полную громкость, и все мы начали громко смеяться и танцевать как идиоты на ковре из разбитого винила.

На следующий день я чувствовал себя ужасно из-за всего этого, но Рэй никогда не вспоминал этот инцидент. Все было как обычно, будто ничего не произошло. Рэй был по-отцовски настроен ко всем нам, будучи постарше (он был старше меня почти на семь лет), но к Джиму у него и вовсе было особенное отцовское отношение. Рэй был как снисходительный, заботящийся и терпеливый отец, а Джим – как своенравный, взбунтовавшийся сын.

Так что уничтожение фонотеки сошло Джиму с рук, как обычно. Но, в отличие от Джима, я переживал, и моя совесть не позволяла мне забить на это. Я ведь должен встать на путь просветления, а не разрушений.

Пару месяцев спустя мы с Джимом снова вместе приняли кислоту – на этот раз в Темпе, Аризона. The Doors впервые выступали за пределами Калифорнии. Момент, который стоило отпраздновать. Но не нужно было особых поводов отправиться в кислотное путешествие в бездну.

В этом случае катализатором беды стал наш разогрев – имитатор Элвиса с явным отклонением в развитии. По всей видимости, владелец заведения хорошо знал этого парня и позволял выступать время от времени. Зрители, похоже, тоже знали его и щедро аплодировали. В нормальное время, в трезвом состоянии, я бы, наверное, умилился. Но представляете, как все это воспринимал мой жареный на кислоте мозг? Я бегал с расширенными зрачками по всей сцене.

Зал был темным и тесным, с удушающе низким потолком. В тот же момент я понял, что психоделики следует употреблять исключительно на свежем воздухе, вдали от толпы, в месте, где природа поможет вам ощутить свободу. Даже малейшее чувство клаустрофобии может испоганить ваш трип. И не только низкий потолок доставил мне дискомфорт, заставив чувствовать себя будто в тесной коробке. Когда мы вышли на сцену, звук казался просто ужасным, а кислота лишь безжалостно подчеркивала проблемы с акустикой. Я разучился играть, в точности как Рэй во время нашего выступления перед Hughes Aircraft.

Ронни и я (или я и Ронни?)

Я сражался с самим собой, думая, что теряю музыкальные навыки, сходил с ума из-за ужасных звуков, давящих на уши, из-за удушающей тьмы, из-за воспоминаний о странном имитаторе Элвиса. В тот момент в голове крутилась единственная мысль: это определенно последний раз, когда я принимал кислоту.

Ронни

В середине 70-х у меня был сверкающий белый кабриолет Buick Skylark 1953 года выпуска. Великолепные изгибы, блестящий хром, шины с белой полосой, двигатель V8. Один из 1690 экземпляров, когда-либо изготовленных. Типичный классический американский автомобиль. Куда бы я ни приезжал, авто неизменно привлекало внимание. Однажды я ехал по Западному Голливуду с опущенной крышей. Подъехал к знаку остановки на Хиллдейл-авеню, в переулке сбоку от бульвара Санта-Моника. Пока я ожидал возможности свернуть, к пассажирской стороне моего авто подошел парень с растрепанными длинными волосами и темными солнцезащитными очками.

«Вы же Робби Кригер, верно?»

«Ага», – улыбнулся я в ответ, ожидая, что он попросит о рукопожатии или автографе. Вместо этого он сурово произнес низким голосом: «Мы должны вместе закинуться кислотой и сдохнуть».

Я вежливо ответил: «Ну, на этой неделе я очень занят… Давайте попробуем позже» – и быстро уехал.

Когда вы участник The Doors, у вас много историй, связанных с жертвами употребления кислоты, то и дело попадающимися вам на пути. Подобные встречи и истории порой воспринимаются со смехом, когда вы не знаете человека, но задевает, когда под кислотой – ваш собственный брат.

Мы писали свои имена Robbie и Ronnie, но иногда взаимно соглашались переключиться на Robby и Ronny, а затем вернуть привычное правописание обратно, в зависимости от нашего настроения. Мы с братом не были полностью идентичными – у него чуть более темная кожа и чуть более светлые волосы, но мы вышли на свет из одной матки в один день. Все-таки между близнецами есть особая связь, которая вряд ли есть у простых братьев и сестер. Ронни и я были спортивными и успешными ребятами в детстве, но оба пережили стадию «гадкого утенка» в подростковом возрасте. Я располнел, и у меня появились прыщи, но проблемы Ронни были куда более эмоциональными. Он замкнулся в себе и стал одиночкой. У детей есть особое чутье к проявлениям слабости, и, согласно законам джунглей, мои друзья принялись высмеивать не меня, а моего брата. Но вместо того чтобы поддерживать брата, я пустил все это на самотек. Принятие в коллектив для подростка означает все. Боясь за свою избранность, я не предпринял ничего, чтобы ему помочь. До сих пор пинаю себя за это. Я бы отдал все, чтобы вернуться в прошлое и сделать правильный выбор, учитывая, что позже случилось, – но такова жизнь.

Я отправился в Менло, Ронни – в школу Стивенсон, что недалеко от Монтерея. Отец увлек нас обоих игрой в гольф в юном возрасте, но Ронни добился действительно внушительных успехов в этом, а школа Стивенсон славилась гольф-командой. От кампуса до всемирно известного гольф-клуба Pebble Beach было недалеко, поэтому я регулярно навещал его, и мы играли. В те времена это стоило лишь пять баксов за раунд. Сегодня это примерно в сто раз дороже (не включая налоги, чаевые и аренду гольф-кара).

Из школьного альбома Ронни

Ронни и я были конкурентоспособными, играя в гольф в детстве, – но, когда выросли, он заметно превзошел меня. Он мог бить не прямо, но ударял далеко. В лучшие моменты он был скрэтч-гольфистом: мог играть на большинстве полей без какого-либо гандикапа. В подростковом возрасте он набирал около 70 баллов, иногда меньше. Я же занимался гольфом всю жизнь и даже в лучший день, когда везет, максимум наберу 75 баллов. Он был одним из двух лучших игроков в гольф в школе Стивенсона и когда-то стремился стать профессионалом. Но так и не стал.

Когда Ронни было восемнадцать, кто-то дал ему плохую кислоту. Его охватило глубокое чувство страха, и он два дня отказывался выходить из комнаты. Оглядываясь назад, очевидно, что с Ронни было что-то не так с юных лет, – но его бэдтрип, похоже, усугубил эти проблемы. Он буквально замкнулся в раковине и развил одностороннее мышление: целый день играть в гольф, всю ночь сидеть дома в одиночестве. Последствия его неудачного трипа – одна из причин, по которой я перестал столь бесцеремонно предлагать кислоту всем друзьям. И в этой точке наши дороги разошлись.

Ронни учился в Западном университете Калифорнии в Сан-Диего, месте, известном как убежище для тех, кто так и не поступил в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе или в Государственный университет Сан-Диего. Он бросил учебу через год или два, чтобы устроиться работать на территории загородного клуба «Ривьера», членом которого был наш папа. Отец не был в восторге от того, что Ронни отказался от высшего образования и пренебрегал дресс-кодом «Ривьеры», прогуливаясь по окрестностям клуба в потрепанной одежде. Но Ронни все еще преследовал цель стать профессионалом. Он выиграл пару клубных соревнований, однажды ударив по мячу на расстоянии более 300 ярдов старой деревянной клюшкой, – но все еще не мог зарабатывать на жизнь спортом: у него не было ученой степени или каких-либо других карьерных устремлений.

Я пытался вырвать Ронни из мрачной пучины, в которую он погружался, взяв его с собой в турне The Doors в качестве роуди^[21], когда мы только начинали, и это немного помогло. Группа была ему рада и наслаждалась его компанией. В любом случае мы все были странными парнями, так что он отлично вписался. Но когда нам исполнилось двадцать и The Doors добились успеха, я постоянно записывался и гастролировал, и Ронни не смог продолжать с нами.

Казалось, что чем выше мой успех, тем больше страдал Ронни. Пока я играл на гитаре на сцене перед тысячами фанатов, он стриг газоны на «Ривьере». Он смог найти работу, даже женился раньше меня, но его демоны никогда его полностью не покинули. Годы шли, я пытался помогать ему материально, но не мог помочь его психическому состоянию, которое постепенно ухудшалось, и дошло до того, что его поместили в лечебницу.

Близнецы имеют уникальный опыт взросления параллельно с другим человеком. Ты узнаешь о жизни в том же темпе, и вы можете, если хотите, буквально идти в шкуре друг друга. Но, даже имея общий бэкграунд и окружающую среду, два близнеца все равно могут оказаться по две совершенно разные стороны.

В поисках просвещения: часть II

В поиске альтернативного способа достичь просветления я нашел Махариши Махеш Йоги. Мне даже не пришлось ехать в Индию – он тусовался в нескольких минутах ходьбы от дома моих родителей.

Мой друг Кит Уоллис и его старший брат Питер прочли Алана Уоттса и отправились в путешествие, подобное моему. Питер – в Индию, чтобы найти гуру. Он встретился сразу с несколькими, но пришел к выводу, что Махариши – самый убедительный. Махариши путешествовал по планете, чтобы распространять свое учение, и оставалось еще два года до того, как The Beatles сделали его центром всеобщего внимания. Когда Махариши посетил Лос-Анджелес в 1965 году, он провел встречу в доме родителей Кита и Питера в Палисейдс. Пришло всего около десятка человек. Трое из них станут участниками The Doors.

По счастливой случайности наш с Рэем Манзареком «кислотный» опыт случился примерно в одно время, что привело к нашей встрече на лекции Махариши в доме Уоллисов. Дик Бок, глава World Pacific Records, профинансировал поездку Махариши и работал с первой группой Рэя – The Ravens. World Pacific вскоре спродюсируют первое демо The Doors, но до этого они выпускали множество индийской музыки, включая порцию релизов из дискографии Рави Шанкара, так что, полагаю, так Дик и познакомился с учениями Махариши. Дик привел на встречу Рэя. Я – Джона Денсмора. В ту первую ночь я толком не познакомился с Рэем, не считая рукопожатия и короткой беседы, но мы с Джоном продолжили посещать классы медитации с ним. При том, что у нас с Рэем никогда толком не было никаких примечательных бесед до моего присоединения к The Doors, во время занятий он всегда казался мне очень необычным и интересным персонажем. Нашим инструктором был Джерри Джарвис – правая рука Махариши. Как-то в конце занятий Джерри спросил, есть ли у кого-нибудь вопросы. Рэй поднял руку: «Нет удовлетворения!»

Это был не совсем вопрос, скорее восклицание. Рэй рассчитывал, что эффект от медитации будет столь же быстрый и ощутимый, как от приема ЛСД. Когда смешки в классе стихли, Джерри Джарвис объяснил, что для этого потребуется время и дисциплина. Рэю ответ не понравился. И, перед тем как перестать ходить на классы медитации, он обменялся телефонами с Джоном, так как Rick & the Ravens тогда искали нового барабанщика. Медитация, может, и не доставила удовольствия Рэю, но помогла The Doors объединиться.

Продолжив постигать трансцедентальную медитацию, которую нес в массы Махариши, мы с Джоном посещали классы медитации регулярно. Махариши был веселым, смешливым, вежливым парнем с высоким голосом. И внешне он казался более чем счастливым – трудно было устоять перед желанием разделить его мировосприятие. И он распространял философские идеи, которые звучали гораздо лучше, чем то, что в церквях и синагогах. Он был уникумом среди остальных гуру, поскольку проповедовал исключительно медитацию, никакого раскаяния или самобичевания. Обычно представляешь восточного философа, призывающего бросить все земные и плотские утехи и отправиться босым аскетично жить в пещере. Махариши был уверен, что можно быть богатым и духовно, и материально. И это мне очень нравилось! Возможно, поэтому он повел за собой так много знаменитостей, да и вообще повлиял на западную культуру. Лишь двадцать минут медитации в день давали очень многое.

Мы с Джоном настолько глубоко погрузились в тему медитации, что несколько раз отправлялись в медитационные лагеря. Первый располагался в горной части возле озера Тахо, куда мы привезли инструменты и принялись импровизировать вместе с вибрафонистом Эмилем Ричардсом и джаз-флейтистом Полом Хорном перед медитирующими. Махариши лично представил нас публике. Помимо этого Махариши общался с нами каждый день, все остальное время мы медитировали. Час за часом, день за днем мы сидели в тишине. И, несмотря на весь комфорт и возможность лично общаться с Махариши, я по-прежнему не испытывал просветления, к которому так стремился. Честно говоря, я подустал.

Однажды, при медитации с Джоном у него дома, он поклялся, что почувствовал золотое свечение между нами: «Ты это чувствуешь?» Я не чувствовал. Единственный мифический опыт, который у меня был во время медитации, случился гораздо позже, в 70-е, когда я увидел образ светящегося зеленого черепа. Я сидел на кровати, повторяя мантру, когда вдруг череп появился из темноты, электрический и флуоресцентный.

Это не было страшно, но и не казалось миролюбивым миражом, который обычно видят медитирующие. Я уставился в ожидании, что же будет дальше, но ничего не произошло. Спустя некоторое время череп рассеялся, и я продолжил повседневные дела. Мне никогда так и не стало понятно, что же это было и значило, но я был рад наконец-то увидеть что-то спустя тысячи часов монотонного сидения.

Несмотря на негативный опыт моей жены Линн с кислотой, у нее не было интереса к медитации, и она закатывала глаза каждый раз, когда мы с Джоном начинали разговоры об этом. Несмотря на всю мою практику и увлечение, она утверждала, что не видит во мне никакой разницы до и после медитации. Я сам по себе спокойный парень. По ее словам, если бы я стал еще более спокойным, то просто не выжил бы на этой планете. Джим никогда не интересовался астрологией или чем-то подобным, но, когда мы с Джоном начинали обсуждать медитацию, всегда проявлял интерес. Мы взяли фразу «Принимай это как есть» из одной из лекций Махариши и произносили ее так часто, что в итоге написали об этом с Джимом песню для первого альбома (текст Джима больше посвящен сексу, чем духовному просвещению, – но ему нравилось двойное значение слова «заходит»).

После того как The Beatles сделали Махариши мировой звездой, вся тема с медитацией обрела какой-то цирковой оттенок, но мы как-то взяли Джима на одну из лекций Махариши в Театре Уилшир Эбелл. К этому моменту мой давний приятель Кит Уоллис полномасштабно работал в штабе Махариши, так что после мероприятия мы собрались узким кругом, чтобы окружить Махариши и выразить ему восхищение. Джим пробрался через людей и встал прямо перед Махариши, изучая его с ног до головы. Махариши ему улыбнулся и отвел взгляд. Они не обменялись ни одним словом. Когда Джим насмотрелся, он ушел. «Что случилось?» – спросил я его. «Ничего, чувак. Нет у него никаких вибраций».

В студии Sunset Sound Recorders

Больше он никогда не ходил на его лекции. А я больше никогда не достигал духовного света, о котором говорил Махариши. Никакого золотого свечения. Никакой трансцендентности. Никакого удовольствия. Но я все равно периодически продолжал медитировать. Тихое сидение с глубоким дыханием несколько минут не могут дать ответ на загадки Вселенной, но это все-таки неплохой способ расслабиться. И уж, по крайней мере, это куда безопаснее кислоты.