-5-
До реки шли молча. Олеся украдкой глядела на Олега и вздыхала. Всколыхнул он что-то в её девичьем сердце, будто зажёг лучину. И не знала она раньше, что так бывает – от одного взгляда, от одной встречи. Думала, что сказки это бабкины, россказни. А вон оно как вышло… Да только какая теперь разница, если огонь этот водой затопит?
Олег же был серьёзным, широкий его лоб у переносицы прорезала морщина, губы поджались. Мешочек из тряпицы крепко в руке держал, даже слишком. О чём думал Олег, представить не трудно. Нелёгкая ждала его судьба: три весны прослужить Водяному, это не каждый сможет. Слыхала Олеся, что ломались многие ещё в первый год, теряли тягу к жизни, так навечно и оставались речными слугами.
– Ну, пришли, что ли, – проговорил Олег, остановившись у самого берега Красуни.
– Пришли, – повторила Олеся и присела, заглянув в зеленоватые воды. Показалось ей, что кто-то улыбнулся хищно да глазами огромными сверкнул. Отпрянула девчушка, испугалась, вцепилась в руку Олега. Он слабо улыбнулся и погладил Олесю по волосам, потом повернул к себе.
– Не плачь, девица, – утёр ладонью слёзы с разрумянившихся щёк, – не горюй сильно. Кто я тебе? Так, парень деревенский, на голову свалившийся. Не печалься, – наклонился он к ней и прикоснулся сухими губами ко лбу. – И спасибо за заботу твою.
Зажмурилась Олеся, невольно к нему прижалась, но тут же отстранилась.
– Я ждать тебя буду, Олежа. Ты знай, – тихо-тихо проговорила и маленькой своей ладонью сжала его ладонь. Потом сорвала с шеи амулет давний – залитый янтарём маленький листочек папоротника, протянула парню. – Держи, оберегать тебя будет. Да ступай, Олежка, ступай, Водяной ждать не любит…
– Спасибо, Олеся, – парень сжал в руках кулон. – И прощай, – он кивнул ей и подошёл к воде.
Пробежала по телу предательская дрожь, почудилось, будто водоросли речные в верёвки превратились и обвили голые ноги. Тянули к себе, манили. Медленно шагал Олег, уходил всё дальше, всё глубже. Из зарослей трав доносились смешки весёлые да плеск.
Обернулся в последний раз он, посмотрел на Олесю, на заплаканные её глаза, на распухшие губы…
– Дождись меня, Анфиса, – проговорил едва слышно и исчез в темноте реки, лишь пузырьки повыскакивали на водной глади.
Стояла Олеся, как вкопанная, с места сдвинуться не могла. А потом как метнулась к воде, забила по ней руками, зарыдала навзрыд. Да только что ей ответить могли? Всё по договору, всё так и должно быть: пользовался чарами колдовскими, так отплати.
– Уходи, девица, уходи подобру-поздорову, – зашипела вдруг вынырнувшая русалка. Ощерилась она, как бездомный пёс, оголила неровные острые зубы. Волосы её мутно-зелёные спутались и походили на торфяное гнездо, а чёрные глаза сердито блестели на бледном лице.
Тут же слёзы у Олеси высохли, быстро отползла она от воды, села на берегу.
– Верните мне его, – выдавила из себя.
– Ишь чего удумала, – расхохоталась русалка. – Вернуть. Вы слышали, сестрицы? – обернулась она, и рядом показалось несколько голов. Жадно глядели русалки на живую девицу, на её румяные щёки и мягкую кожу.
– Не бывать этому, не бывать, – шипели они, подплывая ближе и ближе. – Наш он теперь, наш. И всё тепло его – наше.
Испугалась Олеся, подскочила, платье подхватила и кинулась бежать. Услышала за спиной лишь хохот русалочий да их скрипучие голоса.
– Но мы можем договориться, девица, – донеслось до неё. – Приходи сюда в ночь на Ивана Купалу. Мы тебя жда-а-ать будем.
-6-
Сколько себя помнила, никогда Олеся Ивана-Купалу не признавала, старалась и не выходить из избы, не глядеть, как девки с парнями за руки вокруг костров скачут. А те всегда к реке приходили, венки плели из трав, желания загадывали, по воде их спуская. Пели песни да плясали, будто дети малые. Искали в лесу папоротников цвет, только никто ещё так и не смог его отыскать. А Олег смог… И как ему удалось? И как он там теперь, на дне речном?.. Ведь уж две недели с того дня прошло, как он исчез в Красуни.
Задумчиво Олеся перебирала зёрна, вздыхала да выглядывала в окно, сама не зная, на что надеясь. Вон уж снова набежали сюда деревенские, наделали шуму, костёр разожгли, запах едкий дыма до избы добрался, щекотал нос.
Хохотали молодые, бегали друг за другом, с русалками опять шутить будут наверняка. С русалками. Замерла Олеся, уставилась в одну точку, нервно губы кусая. Ведь звали они её, ждут.
– Чего за мысли в голове твоей окаянной завелись? – проворчал вдруг появившийся домовой. – Ты их брось!
Встрепенулась Олеся, глянула на Фаню.
– А что я поделаю? Не могу не думать об Олежке, запал он мне в душу, – она тяжело выдохнула.
– У него невеста есть. А ты разве ж сама себе не хозяйка? – хитро улыбнулся домовой, устраиваясь на скамье рядом. – Разве не вольна распоряжаться судьбою своей?
– И правда, – глаза Олеси расширились, засиял в них какой-то чертовский блеск. – И правда же, Фанечка! – Отложила она зёрна, вскочила с места, крепко обняла домового и даже чмокнула его в морщинистый лоб. А потом принялась по избе бегать, одежду из старого коренастого шкафа вываливать.
– Эй! Ты чего? Я же… – забеспокоился Фаня. – Я же хотел сказать, что ты вольна и не думать о парне заблудшем. Свет на нём клином сошёлся, что ли?
– Он судьба моя! Я это сразу поняла, как только увидала его! – крикнула Олеся из комнаты, разгребая тряпьё. Ничего не было у неё красивого да пригожего, что бы могло русалкам понравиться. Хоть бы гребень какой найти или бусы. А, может, каравай им принести? Часто разве они там хлеб свежий ели?
– Вот дурья моя башка, – стукнул сам себя по лбу домовой. – Не ходила бы ты туда, не чаяла за его душонку. И тебя же заберут!
– А и пусть! И пусть заберут! – выглянула из-за угла раскрасневшаяся Олеся. Сдула застилавшие глаза волосы и снова нырнула в тряпки. – Лучше даже у Водяного, но с ним, чем так – всю жизнь одной маяться.
– Почему всю жизнь-то? – пожал плечами домовой и встал на пороге. – Встретишь ещё кого. Неужель тебе Малюта, косарь деревенский, не по нраву? А? Говорят, глядит он на тебя, как на шкатулку с драгоценностями.
– Как медведь на добычу он на меня глядит, – огрызнулась Олеся. – Противный он, вонючий. Фу!
– Привереда какая нашлась. А этот Олег не вонючий, что ли, был? – домовой начал ходить из угла в угол. Решимость Олесина его тревожила.
– Олега я полюбила! А он теперь та-а-ам, с русалками… – завыла девчушка, а потом как ударилась в рёв, Фаня даже подскочил на месте.
– Тише ты, тише! Всю округу распугаешь, птиц с насиженных мест прогонишь, – буркнул домовой. – На вот, неси это речным девкам, авось и понравится.
Олеся остановила рыдания, растёрла кулаками слёзы по щекам и посмотрела на Фаню. Тот держал в руках маленький изящный гребень и пару атласных лент цвета летнего заката.
– Где ты их… в-взял? – силясь остановить всхлипывания, проговорила Олеся.
– Где взял, там уже нет. Держи, пока не передумал, – домовой протянул украшения, не глядя на знахарку.
Олеся вскочила, бережно взяла дары русалкам и хотела, было, обнять Фаню, да тот исчез, лишь пробормотал:
– Зря ты это задумала, Олеся. Ну, береги себя.
-7-
Добежала Олеся до берега да встала пнём, не двинется, не шелохнётся. Щёки залились румянцем, а сердце забилось, будто лебедь, подстреленный стрелой острой. Девки да парни тоже замерли, плясать перестали, уставились на знахарку. Трещал тихонько костёр, приговаривая, мол, возвращайтесь к гуляниям, прыгайте через меня, веселитесь! Анфиска, темноволосая девица, гордо откинув голову назад, ткнула какого-то молодца в бок, взяла за руку да повела хороводом. Другие девки за ней поспешили, словно стая птичек. И заполнил вновь поляну на берегу гомон да хохот.
Олеся пробралась к кромке воды, присела, выдохнула. Медленно провела пальцами по речной глади, хотела глянуть на дно, да только мутно всё: рыбёшки взбаламутили своими хвостами, резвились. Почудилось вдруг Олесе, что смотрел на неё кто-то, обернулась и нечаянно вздрогнула. И правда, стоял позади Малюта, высокий, широкоплечий, могучий, в мозолистых руках тоненький стебелёк ромашки держал.
– Чего к нам не идёшь? Одна тут… – спросил парень и протянул цветок.
С неохотой, но всё ж Олеся взяла «подарок», кивнула:
– Незачем мне…
– Сплела бы с девками нашими венки, пустила по воде. Судьбу свою узнала: с кем жизнь свяжет, с кем до самой смерти будешь… – переминаясь с ноги на ногу, проговорил Малюта.
Олеся вздохнула.
– Я и сама знаю, где судьба моя, – и с такой грустью глянула в воду, что Малюта даже поёжился.
Помолчал он немного, а после проговорил:
– Ну, если надумаешь, приходи… Я вон там буду.
Олеся повернулась к нему, слабо улыбнулась. Малюта потоптался на месте, вздохнул да пошёл обратно, к веселью и радости праздничной.
– Приш-ш-шла всё-таки, – послышалось вдруг шипение. Посмотрела Олеся на воду, а там русалка скалилась, оголила неровные зубы, глазами белёсыми сверкала.
– Пришла, – проговорила знахарка и протянула гребень, завёрнутый в ленты. – Подарок принесла тебе.
С плеском дёрнулась русалка к берегу, плюхнулась рядом да подношение из рук вырвала. Распутала ленты, посмотрела на гребень с восхищением, погладила тощей ладонью. Со спутанных зеленоватых волос стекала вода, много её набралось – целая лужа на траве появилась. Схватилась русалка тут же их расчёсывать, вплетать ленты в косматые косы.
Олеся глядела на деву речную украдкой, заговорить боялась, да вдруг услыхала позади себя перешёптывания. Оглянулась, а деревенские все замерли, на них уставились. Анфиса пальцами тыкала, охала да вздыхала, парни не знали, бежать им или драться. Почуяла русалка Олесино волнение, тоже глянула да как гаркнула громко:
– Чего уставились? Будто русалок не видали? Али хотите, чтоб к вам пришла да защекотала до смерти? А? Или теплом своим со мной да сестрицами поделитесь? Это мы лю-ю-юбим, – отложила гребень в сторону и с хищной ухмылкой двинулась к молодым.
Из реки ещё русалки появились, тоже на берег полезли. А девки с парнями бросились врассыпную! Только визг да топот стоял.
– То-то же, – усмехнулась зеленоволосая и снова рядом уселась. – Не люблю я их, только дразнятся, а как принести чего, так сразу в кусты. А ты вот молодец, хороший подарок принесла. Где взяла?
– Нашла, в избе у себя, – уклончиво ответила Олеся, а сама еле дрожь сдерживала – то ли от страха, то ли от холода. Ветер переменился, и теперь от воды тянуло прохладой.
– Ну, нашла, так нашла, – русалка гребень за пазуху себе припрятала. – Чего хочешь? – и близко-близко к Олесе подобралась, ледяными руками по ногам погладила. Дёрнулась знахарка, подолом прикрылась, взглядом испуганным глянула на русалку.
– Олега… хочу… вернуть, – выдавила из себя и отвела глаза.
– Тю, – расхохоталась русалка. – Я-то думала тебе богатство нужно или красота невиданная. А ты за парнем.
– Вы слыхали, сестрицы? – повернулась к реке, продолжая смеяться. – Олега ей подавай. А мы его уже пристроили, да?
– Пристроили-пристроили, – зашипели в ответ русалки. – Он у нас дно чистит, старается, – и тоже расхохотались. От их смеха воздух дрожал будто, звенел, как стекло.
– А ещё греет нас, – сказала зеленоволосая, приложила ладони к щеке и зажмурилась сладко. – Такой он был горячий да пылкий…
– Перестань! – вдруг оборвала её Олеся, да тут же замолчала.
– Люб он тебе, что ли? – мягким голосом проговорила русалка и стала ластиться, словно кошка, трогала тонкими пальцами её руки да шею.
– Может, и люб, – ответила Олеся и отодвинулась – от русалочьих прикосновений жгло, будто льдом.
– А что взамен готова дать? – русалка вмиг стала серьёзной, принялась кончики кос своих снова расчёсывать.
– Что попросите, – тихо-тихо сказала Олеся.
– Громче говори! Не слышу ничего.
– Что попросите! – повторила Олеся с надрывом, задышала часто, тревожно. Знала она, что речные девы потребовать могут, слышала о том много сказок, готова была, да только всё одно боязно.
– Приходи сюда завтра в то же время, – русалка поднялась и забежала в воду. – Я тебе волю Водяного передам.
И исчезла в тёмной реке. Олеся прерывисто выдохнула, глянула на небо: а солнце уж к закату клонилось, разукрасило голубое полотно рыжим да красным. Голосов позади слышно не было: разошлись, видать, деревенские по домам.