Из лаза, в который мы выбрались, как мне казалось, всего минуту назад, выскочило около пяти человек. Я не видел, кто был среди них, но в ту же минуту всех их настигла, а потом проглотила толпа выбежавших вслед зараженных. Это могло означать только одно – с парнями, что остались в подвале, уже покончено. Митчелл, Эдвардс, Моррис и все другие – их больше нет.
Не успев до конца осмыслить весь ужас произошедшего, я разглядел наконец Роба. Он вовсю боролся с зараженной тварью, но как только я собрался ринуться на выручку, ему удалось высвободиться и выстрелить той в лицо. Повернувшись ко мне, он крикнул:
– Уезжай, Джон! Увези Терри! Я их задержу!
Тотчас он развернулся и не переставая палить из обреза, побежал навстречу несущимся прямо на нас ублюдкам. После каждых двух выстрелов ему требовалась перезарядка, но как заправский охотник, каким он, собственно, и являлся в прошлом, Роб лихо справлялся с данной задачей.
– Нет! Роб! Не-е-ет! Вернись, сукин сын! Роб! – орал я вдогонку, а потом рванул за ним, но тут чьи-то руки крепко обхватили меня за пояс.
Это была Лора. С невиданной силой она тащила меня в машину и, заливаясь слезами, умоляла:
– Мистер Уилсон, пожалуйста!.. Джон!.. Садитесь в машину! Джон, мы должны ехать! Прошу вас!..
Я пытался ее отпихнуть, но в этот миг до моего слуха донеслись крики Терри. Заходясь от надрывного плача, она билась в истерике, громко звала меня и порывалась выскочить из машины. Ее удерживали две сидящие рядом женщины, но визжа, кусаясь и извиваясь, точно маленькая злобная фурия, она почти вырвалась из их рук.
В то же время боковым зрением я уловил, что к нам с Лорой на всех парах несется не меньше десятка беснующихся тварей. На то, чтобы принять верное решение, у меня имелась лишь доля секунды. Выстрелив наугад и даже не убедившись, достиг ли заряд цели, я подтолкнул Лору к открытой двери машины, оббежал ее сам, проворно прыгнул за руль и тут же завел двигатель.
Последнее, что я видел, когда отъезжал от дома, ставшего могилой для стольких близких мне людей – была жутчайшая сцена. На ней Роб, сжимаемый за шею одной из тварей, перестал биться в предсмертных конвульсиях, после чего она наклонилась к его открытому рту.
Часть 3
Глава 46
На предельной скорости я мчал по заметенной снегом трассе. В машине, кроме меня, находилось пять женщин и шестеро детей. Все они кое-как сидели друг на друге и вопили от ужаса, однако никто из них даже не думал просить меня сбавить обороты.
Из подвала нас вышло шестьдесят два человека, но скольким из этого количества удалось спастись, я не знал. Пока звал Роба, видел, как от дома отъехали еще две машины, но та группа, что вел Чарли, подверглась нападению. На них налетела толпа свирепых тварей, а значит сам Чарли, Элис, с которой за прошедшие недели тот стал неразлучен, а вместе с ними и все остальные примкнули к их рядам.
О случившемся я решил пока не думать, потому что мысли о гибели Роба и Митчелла доводили меня до отчаяния. Все внимание я сосредотачивал на дороге, но справлялся с задачей плохо. Руки и подбородок мелко тряслись, на глаза то и дело набегали жгучие слезы, а в висках билась единственная мысль – я мог попытаться их спасти, но не сделал этого.
Отъезжая от развороченного тварями студенческого общежития, в зеркало заднего вида я наблюдал, что какое-то время они преследовали нас, но потом отстали. Зато по пути сплошь и рядом попадались другие. Несколько раз мне приходилось стрелять, чтобы отогнать их, но, невзирая на высокую скорость, они так и норовили запрыгнуть на капот или крышу.
Ежесекундно рискуя перевернуться или вылететь в кювет, я отчаянно вилял по покрытой снежной наледью трассе. Если что-либо подобное произойдет – мы трупы. Я хорошо это осознавал, а потому, превозмогая шоковое состояние, в котором пребывал мой мозг и, казалось, весь мой организм, что есть силы сжимал руль и давил на педали.
Я словно мчался наперегонки с темнотой. Мчался, рассекая ночной мрак в надежде дотянуть до рассвета, но понятия не имел, где нам искать спасения. Те, кто уехал раньше, скрылись из виду и отыскать их теперь не представлялось возможным. Быть может, кому-то из них удастся дожить до утра и тогда мы встретимся вновь, а может, эту ночь не переживет никто из нас. Сейчас об этом я тоже старался не думать.
Сам не сознавая того, я ехал в сторону города. Когда до меня дошло, что выбрал не самое удачное направление, поворачивать уже было поздно. Впрочем, я и не знал, куда еще везти сидящих рядом со мной людей. Поневоле я сделался ответственен за одиннадцать хрупких жизней и эта ответственность вовсе не придавала мне сил.
Я не сумел вытащить лучшего друга и Митчелла, успевшего за прошедшие три месяца также стать мне другом, а теперь на меня свалилось непосильное бремя, обуза, которую я вынужден буду тащить на себе, пока они или я сам не сдохнем либо от голода, либо от рук кровожадных тварей. Возможно, мы продержимся до рассвета, но что потом? Спустя всего несколько часов на мир вновь опустится темнота и начнется новая гонка на выживание.
Казалось, теперь она не закончится никогда. Я остался один на один с целой оравой беспомощных детей и женщин, а из запасов провизии в моем рюкзаке имелась лишь горстка риса и банка просроченной тушенки. Патронов для карабина тоже осталось в обрез. Возможно, утром мы найдем чью-нибудь брошенную квартиру и попытаемся продержаться еще немного, но уже сейчас я понимал, что в далекой перспективе это неосуществимо.
Проворачивая все это в голове, я кружил по городским улицам в поисках тихого пристанища, где можно было дождаться восхода солнца. До него оставалось чуть больше часа. Дети наконец-то притихли и некоторые даже смогли уснуть, женщины тоже молчали. Минут за сорок до наступления рассвета я выехал к заливу, свернул в какой-то проулок и заглушил двигатель.
Вокруг стояла невозмутимая тишина. В ясном небе меркли последние звезды, морозный воздух был прозрачен и чист. Впереди, насколько хватало глаз, расстилались чернеющие воды залива. Вдалеке они сливались с антрацитовым небом, из-за чего создавалось ощущение, будто мы находимся внутри огромной темной сферы, в которой нет больше никаких других цветов, нет жизни, нет движения.
Ощущение это было обманчивым – стоило повернуть голову назад, как глазам представало хитроумное сплетение грязных улиц. Они выглядели пустынными, но периодически в отдалении я замечал бредущие впотьмах неясные силуэты. Выяснять живы они или давно мертвы, желания у меня не возникало.
Слева и справа от нас высились громады обшарпанных зданий. Впечатления безопасной гавани, где мы могли бы бросить якорь, они тоже не производили, а потому я безостановочно озирался по сторонам, подпрыгивал от каждого шороха и не убирал ногу с педали газа. Когда на горизонте обозначилась первая светлая полоса, я разглядел, что заехал в район морского порта на юго-западной окраине города.
В шесть двадцать утра стало совсем светло. Зараженные с улиц исчезли – в этот рассветный час они искали для себя логово, чтобы переждать день, а ночью снова выйти на охоту. Теперь настал черед для живых – можно было свободно вздохнуть и, пользуясь недолгой передышкой, хоть немного расслабиться.
Уронив голову на руль, я долго просидел без движения, а потом завел двигатель и проехал на несколько метров вперед. Возвращаться к месту ночной бойни сил пока не было. Остановив машину у одной из пристаней, я вывалился наружу и направился к старому полузатонувшему пирсу.
С рассветом с залива задул сильный ветер. Он поднимал лежащий у меня под ногами снег, ледяными пригоршнями швырял в лицо, уши и затылок покалывало от холода, а пар изо рта ледяными каплями оседал на отросшей бороде, но всего этого я не замечал. Все, что я чувствовал – это абсолютную опустошенность.
Она была не только физической, но и внутренней. Меня будто от паха до горла вспороли острым мясницким ножом, а затем дочиста выпотрошили изнутри. Тупо уставившись на воду, я стоял как безмолвный истукан, как символ потерявшего все свои достижения человечества, а в моем черепе звенела стерильная пустота. Мыслей не осталось, только ветер, снег и оловянно-серая, местами покрытая коркой льда гладь воды.
– Мне очень жаль, Джон, – откуда-то сбоку в слуховой центр мозга добрался тихий голос Лоры. – Мистер Холдер был вам близким другом, я знаю. Простите, что заставила вас сесть в машину, но если бы вы побежали за ним, то неминуемо погибли…
Я и не заметил, как она подошла, а потому ее дрожащий голос вызвал у меня недоумение. Повернувшись, я увидел, как сильно она съежилась от холода. Пытаясь согреться, Лора обхватывала себя руками, а ее посиневшие губы резким пятном выделялись на мертвенно-бледном лице. Почему-то она была без куртки.
– Где ваша одежда, Лора? – безучастным голосом спросил я.
– Я отдала ее Джоди. – Уловив, что я не понимаю о ком речь, она пояснила: – Это та темнокожая женщина с двумя детьми, что ехала с нами. Они все выбежали без верхней одежды.
– Понятно.
Опять отвернувшись к заливу, я почти забыл о ее присутствии, однако потом спохватился, стащил с себя куртку и накинул ей на плечи. Лора слабо запротестовала, но я настойчиво стянул полы куртки спереди.
– Поверьте, сейчас мне плевать на холод. Есть более неприятные вещи, о которых приходится думать.
С благодарностью мне кивнув, она поглубже укуталась в теплый, непродуваемый ветром материал. Какое-то время мы молчали. Лора не уходила, но и не начинала со мной разговор, за что я был ей признателен. Говорить с кем-либо в данную минуту мне совсем не хотелось.
– Что мы теперь будем делать, Джон? – все же минуты три спустя спросила она.
– Не имею ни малейшего представления, – не поворачивая головы, бросил я.
– Но вы ведь что-нибудь придумаете?
От прозвучавшего вопроса мои легкие резко наполнились воздухом. Возникло непреодолимое желание во всю их мощь заорать. Я уже чувствовал, как надрывный крик поднимается откуда-то из груди, растет и ширится в горле, рвется наружу, но в кульминационный момент мне удалось его задержать. Я заглушил его в себе так же, как глушил все эмоции на протяжении уже долгого времени.
С того дня как бросил пить, я только и делал, что гасил внутри себя все чувства и переживания, но, похоже, дошел наконец до некой черты, за которой наступает тяжелый психический перелом. Мозг просто разрывался от свалившегося на меня беспросветного отчаяния, а я искал ему выход, но не находил. Задавая вопросы, ответов на которые я не знал или их попросту не существовало, Лора лишь сильнее подливала масла в огонь.
По тому, как на миг она отшатнулась, я понял, что от нее не укрылось мое состояние. Это немного меня остудило. На вопрос я ей так и не ответил, но теперь снова застыл на месте, с безразличием уставившись прямо перед собой.
Лора так и не ушла. Стоя бок о бок, мы молча наблюдали, как из-за горизонта медленно выкатывается багряное солнце. Его косые лучи разгоняли ночную мглу, раскрашивали небосклон во все оттенки сиреневого, насквозь пронзали безлюдные улицы и едва ощутимо согревали нам лица. На фоне разрушенного людьми города невероятная красота утреннего неба составляла болезненный для восприятия контраст.
Человек мог уничтожить все живое на планете, но эта огромная пылающая звезда будет появляться на горизонте утром и исчезать вечером еще, возможно, миллиарды лет. Ей нипочем наша мышиная возня в виде мелких проблем, войн, эпидемий, борьба за власть, прогресс и сырьевые ресурсы. Может, и к лучшему, если всех нас истребит постигшая мир катастрофа. Без нас, никчемных и жалких существ, являющихся всего-навсего паразитами на теле земной поверхности, он станет только прекрасней и чище.
От этих размышлений меня отвлек рев приближающегося мотора. Я только успел подумать, что, судя по звуку, это что-то большое, как из-за поворота дороги выехал бронированный внедорожник. Когда поравнявшись с нашей машиной он остановился, мои мысли стремительно поменяли направление.
Едва в сознании пронеслось, что я допустил оплошность, выйдя на улицу без карабина, как с пассажирского сиденья на землю спрыгнул вооруженный до зубов плечистый военный. На нем был тяжелый бронежилет и армейский шлем, на шее болтался мощный бинокль, а к штанам цвета хаки крепилась рация. Подозрительно нас осмотрев, он крикнул:
– Эй, у вас там все в порядке?
Это непринужденное обращение настолько меня удивило, что на мгновение я потерял дар речи. Следом за ним из внедорожника выпрыгнули еще двое крепких парней. Как и тот, что вышел первым, они были полностью экипированы и хорошо вооружены.
Закрываясь от солнечных лучей, я приложил ладонь ко лбу, чтобы оценить их намерения. С виду они не представляли угрозы и вроде бы не собирались в нас стрелять, но уже в следующую секунду поведение их изменилось. Наставив на машину штурмовые винтовки, через темную тонировку стекол двое старались рассмотреть, кто скрывается внутри, а первый задал мне вопрос:
– Ну чего молчишь, приятель? Все в порядке, спрашиваю? Машина твоя?
Придя в себя, я прочистил горло и хрипло ответил:
– Да, моя. А в чем дело?
Я видел, что в джипе осталось еще как минимум трое человек. Водитель сидел за рулем и пристально разглядывал меня через открытую пассажирскую дверь, пара других находились сзади. Медленным шагом я направился к ним, а когда подошел чуть ближе, один из тех, кто направлял винтовку на машину, поинтересовался:
– И кто там у тебя?
– Женщины и дети. Вместе со мной нас двенадцать.
Все трое с ухмылкой переглянулись и многозначительно присвистнули, а у меня укрепилась мысль, что я поторопился с выводами о безобидности их замыслов. В этот момент задняя дверь машины распахнулась, военные молниеносно отскочили на шаг назад, заняли оборонительную стойку и, тыча стволами, заорали:
– Руки! Не с места! Руки! Покажите руки!
– Пожалуйста, не стреляйте, – раздался умоляющий женский голос. Вслед ему послышался громкий детский плач, который приглушила чья-то ладонь, а после торопливый шепот насмерть перепуганной матери призвал орущего ребенка к спокойствию. – Пожалуйста! Не трогайте нас! С нами дети…
– Оружие есть? – рявкнул один из вооруженных парней и, не дожидаясь ответа, снова: – Оружие есть, я спрашиваю?
Я уже двинулся к ним, чтобы встрять в нарастающий конфликт, но меня опередил властный окрик:
– Эй, эй, парни, остыньте! Не видите, там одна малышня и женщины?
Это произнес тот, кто первым выпрыгнул из внедорожника. По возрасту он был старше остальных и, насколько можно было судить, являлся у них командиром. Его подчиненные послушно заткнулись, но дула винтовок от дверей убирать и не подумали.
Ближе всех стоящий к машине военный осторожно заглянул в салон, затем открыл переднюю пассажирскую дверь, скользнул взглядом по женщине с двумя детьми и, по-видимому, заметив мой карабин, бросил:
– Здесь оружие, сэр!
– Это твое оружие, приятель? – подчеркнуто спокойным тоном обратился ко мне старший.
Соображая, как буду выпутываться, я молча кивнул. Несомненно, настроены эти ребята не так дружелюбно, как мне показалось вначале, а значит придется как-то с ними договариваться. Они не походили на простых мародеров, каждый был отлично снаряжен, а кроме того, не выглядел истощенным от голода или многодневной битвы за выживание. То, что они из какого-то лагеря, было вполне очевидным, но я не мог взять в толк, чего им нужно от нас.
Единственное я осознавал четко – их минимум шестеро, а я один и безоружен, следовательно, против них у меня нет никаких шансов. Между тем тот, кто обнаружил мой карабин, обошел машину и открыв водительскую дверь, полез внутрь. Догадавшись, что полез он за карабином, я сделал движение в его сторону.
– Не трожь!
– А ну стой на месте! – порывисто обернувшись, гаркнул он. Дуло его винтовки нацелилось мне в грудь, а карабин с сиденья быстро перекочевал к нему в руки. – Остынь-ка, дружок, и лучше не делай резких движений.
Через мгновение из машины выскочила Терри. Домчавшись ко мне за ничтожную долю секунды, она двумя руками вцепилась в мой свитер и вперила в военного разъяренный взгляд. С усилием отодрав от себя пальцы дочери, я задвинул ее к себе за спину и, глядя на старшего, спросил:
– Чего вам нужно?
Он вдруг во весь голос расхохотался, но затем, обращаясь к наставившему на меня винтовку солдату, зычным, чуть хрипловатым голосом воскликнул:
– Ну ты и идиот, Фостер! Ты же до смерти напугал этих людей. Опусти-ка свою пушку! Не видишь, они не представляют угрозы? – Тот, кого назвали Фостером, подчинился, а старший со смехом обратился ко мне: – О боже, прости, приятель! У нас выдалась веселая ночка, так что мои ребята слегка на взводе. Вы откуда?
Пока говорил, он неспешно приближался ко мне и остановился, только когда подошел вплотную. Военный ждал ответа, при этом с интересом разглядывая мое лицо.
Сам он был уже немолод – по внешнему виду ему можно было дать около сорока пяти лет, а крупные черты кое-где перерезанного морщинами лица и пронизывающий взгляд бледно-голубых глаз производили впечатление человека с принципиальным и решительным характером.
– С конца декабря мы скрывались в пригороде, – подчиняясь странному магнетизму его взгляда, проговорил я. – Примерно в пятидесяти километрах отсюда. Нас было около ста, после сегодняшней ночи осталось двенадцать. Возможно, кому-то еще удалось выжить, но я пока точно не знаю.
– И что случилось с остальными? – полюбопытствовал он.
– Напали зараженные. Их было много, две-три сотни, может больше. Мы отстреливались сколько могли, а потом они ворвались в дом.
– Ясно, – как мне показалось, с сочувствием обронил он. – Да уж, ночка у тебя тоже выдалась несладкой. Как зовут?
– Уилсон. Джон Уилсон.
В ответ он не представился. Кивком головы военный по очереди указал на жмущуюся к моей спине Терри и стоящую чуть поодаль Лору.
– Жена и дочь?
– Да, дочь, – подтвердил я. Про Лору смолчал.
– Ладно, приятель, езжай за нами. В пяти километрах отсюда есть старый армейский порт. Там большой военный лагерь, доставим вас туда.
– Вы это серьезно? – не веря ушам, спросил я.
– А похоже, что шучу? – Он кривовато улыбнулся и с силой хлопнул меня по плечу. – Тут все кишит этой нечистью, так что, если не хочешь в лагерь, можешь составить им компанию. Мы уже неделю как выезжаем на рейды, отстреливаем сколько получится и попутно собираем выживших. Ну так что? Двигаешь с нами?
– Стойте! – опомнился я. – Я должен вернуться к нашему убежищу! Там, возможно, тоже есть выжившие! Вы должны поехать со мной!
– Ну это уже не сегодня. Мы всю ночь мотались по городу, теперь наша смена окончена.
– Вы не понимаете! – настаивал я. – Там же дети, женщины… Если их не забрать, они не переживут следующую ночь!
– Слушай, приятель, остынь, – с ленивой снисходительностью протянул он. – Ты говоришь, что зараженных было две, а то и три сотни. Поверь, там никого не осталось. Давай, садись в свою машину и двигай за нами.
Он развернулся, чтобы отойти к внедорожнику, но я схватил его за рукав армейской куртки и со злостью крикнул:
– Да стойте же, черт возьми!
– Эй, полегче! – Резко крутанувшись, военный ощерил в угрожающем оскале крупные, чуть желтоватые зубы и устремил на меня сверлящий, полный предостережения взгляд. Всю его приветливость как ветром сдуло. – Либо едешь с нами, либо дальше выбираешься сам. Карабин мы тебе, так и быть, отдадим.
Поняв, что пристрелить меня такому, как он, ничего не стоит, я убрал руку и застыл в нерешительности. Меня одолевали сомнения. С одной стороны, сложно поверить, что нас вот так запросто зовут в лагерь, когда еще месяц назад расстреливали всех желающих туда попасть, с другой, я испытывал убежденность, что обязан вернуться за остальными.
В то, что там не обнаружится выживших, верить я отказывался, но в то же время отдавал себе отчет в невероятности поступившего нам предложения. Попасть под защиту военных будет поистине фантастическим везением. Пока я это обдумывал, из машины с детьми на руках вышли все женщины.
Робко обращаясь к военному, они в один голос принялись просить:
– Возьмите нас с собой. Наши дети погибнут, если мы останемся здесь. У нас совсем нет еды и нам больше негде укрыться…
– Вот видишь? – оглянувшись на меня, усмехнулся военный. Сурово осмотрев нашу жалкую, оборванную компанию, он устало вздохнул и немного умерил тон: – Женщины дело говорят, а ты бы подумал о дочери, приятель. Да и себя ты видел? Ты когда в последний раз спал или ел?
После его слов я почувствовал, насколько сильно в действительности замерз и устал. Голод ощущался слабее, поскольку с ним я уже практически свыкся, но и он давал о себе знать. Предпринимая последнюю настойчивую попытку, я с напором произнес:
– Я уверен, что там есть живые люди и они погибнут, если вы их не заберете. Это ведь всего пятьдесят километров! Чего вам стоит…
– Послушай, Джон Уилсон, туда мы точно не поедем, – раздраженно перебил он. – Это вообще даже не наш сектор! Но так и быть, дам тебе слово, что когда доберемся до лагеря, передам другим отрядам координаты вашего убежища. Думаю, кто-нибудь из ребят, выезжающих на дневные смены, туда смотается и если там отыщется кто живой, их заберут. Идет?
Сил спорить дальше у меня не осталось. Уронив голову на грудь, я простоял так секунд десять, пока не услышал, что военные садятся обратно в свой внедорожник. Последовав их примеру, я сел в машину и, стараясь не отставать, поехал следом за ними.
Глава 47
Лагерь был оборудован на огромной территории некогда заброшенного армейского склада и со всех сторон обнесен пятиметровой бетонной стеной. Хватало мимолетного взгляда, чтобы понять – место это неприступно. Одолеть такую стену было не под силу не только зараженным, но и живым.
Когда мы проехали за высоченные въездные ворота, а затем преодолели еще несколько контрольно-пропускных пунктов, оказались внутри гигантского, закатанного в асфальт прямоугольника с разбросанными по всему периметру строениями. Их было немало, но главной доминантой над всем вокруг господствовали два восьмиэтажных, вытянутых в длину здания. Они соединялись между собой тремя крытыми переходами, имели простой, без излишеств внешний вид, а над каждой крышей поднимались по две массивные сторожевые башни.
Все это исполинское сооружение производило ошеломляющее впечатление. Оно являлось настоящим архитектурным монстром, да и весь лагерь представлял собой несокрушимую крепость, способную при случае выдержать как многолетнюю осаду, так и отразить любой вражеский штурм. По сути это был полностью автономный город с выходом к океанскому заливу, обширной парковочной территорией, вертолетной площадкой, электростанцией, дорогами, госпиталем, продовольственным складом и даже проложенными железнодорожными путями. В настоящее время они не функционировали и давно уже поросли сорняком, но в прошлом напрямую сообщались с городским железнодорожным узлом.
Прежде чем нас впустили в эту могучую цитадель, все мы, включая детей, прошли целый ряд строгих проверок. Карабин вместе с оставшимися патронами был изъят у меня еще в самом начале, а позже, через каждые сто-двести метров, мне приходилось выворачивать содержимое рюкзака и карманов, а также терпеть унизительную процедуру личного досмотра. Без конца по моему телу шарили чьи-то руки и лишь за малым мне не заглядывали в рот и другие физиологические отверстия.
Машина тоже подверглась тщательному досмотру. Сотрудники лагеря скрупулезно обследовали багажник, заглянули под капот и едва ли не до миллиметра проверили обшивку салона. При этом они были неразговорчивы, на наши вопросы отвечали неохотно, поэтому сделав пару попыток что-нибудь выяснить, я заткнулся и решил дальше просто плыть по течению.
Напоследок нас опрыскали из распылителя каким-то антисептическим раствором, после чего передали на попечение работника в сером комбинезоне. Как и его коллеги, он был до крайности угрюм и немногословен, но в то же время кого-то отдаленно мне напоминал. Минут десять мы следовали за ним по пятам, понукаемые скупыми, отрывистыми фразами: – «вперед», «направо», «налево» или «поторапливайтесь», – и лишь перед самым прощанием я уперся взглядом в его густые черные усы и вспомнил вдруг Харриса.
Он привел нас в отдельно стоящее четырехэтажное здание и бросив короткое: – «ждите тут», – оставил в шумном продолговатом помещении. Мы провели в нем следующие четыре часа. Большую их часть я просидел на бетонном полу, обхватив руками голову и раскачиваясь из стороны в сторону.
Я почувствовал себя скверно еще во время проверок, теперь же расклеился окончательно. Было похоже, что я здорово простудился, стоя в одном свитере на ледяном ветру. То и дело меня пробирал озноб, по спине и ногам струился обильный пот, а головная боль с каждой проведенной в ожидании минутой превращалась в настоящую изощренную пытку.
Внутри моего черепа раздавался тупой равномерный стук, будто бы там кто-то чересчур усердный не переставая молотил по огромному медному гонгу. Кроме прочего, от голода сводило живот, а перед глазами все плыло и кружилось. Так скверно я себя не чувствовал с тех самых пор, когда просыпался c жуткого похмелья после своих многодневных пьянок.
А еще меня с прежней настойчивостью начали терзать мысли о Робе, Митчелле и остальных. Теперь смерть действительно обступила меня плотным кольцом – к Анне, Роуз, Марте и Айлин добавились также Митчелл с Робом. Последний был единственным человеком в моей никчемной жизни, кого я по-настоящему мог назвать другом. Единственным, кому мог полностью доверять.
Зачем-то сейчас я принялся корить себя за то, что после смерти Айлин отдалился от него, оставил наедине с собой, позволил тихо сходить с ума, не сделал для него всего, что должен был сделать, но потом, после череды таких запоздалых и уже никому ненужных упреков, убеждал самого себя, что не сумел бы ничем ему помочь. Находясь в каком-то полубреду, я сидел и тихо раскачивался, а эти мысли стремительным, вызывающим головокружение вихрем все вертелись и вертелись в моей голове.
Удивительная штука совесть. Будучи не в состоянии выносить ее ядовитых укусов, я прикрывался отговорками, пытался обелить себя в собственных глазах, искал лазейки, в которые можно было проскользнуть в поисках оправдания собственной никчемности. Я знал, что должен был вытащить Роба любой ценой, но чтобы не сойти с ума, уверял себя в обратном.
Все это время вокруг нас сновали люди. Сотни людей. Они ходили из угла в угол, о чем-то говорили, спорили, ели, спали, а я все сидел и не понимал, как жить дальше. От злости, от бессилия и отчаяния по-прежнему хотелось громко кричать.
Я потерял всех значимых для меня людей и теперь со мной осталась одна лишь Терри. С трудом верилось, что всего полгода назад у меня был дом, работа, друзья и какие-никакие планы на будущее. Сейчас они выглядели смешными и нереалистичными. Вся моя прежняя жизнь была стерта, как под подошвой прохожего с асфальта стирается нарисованный мелом рисунок, а сам я словно дочиста выгорел.
– Представьтесь! – как внезапный разрыв снаряда прозвучал надо мной грубый металлический голос. – Имя, возраст, профессия, откуда прибыли.
Слегка приподняв голову, я уткнулся взглядом в идеально отглаженные форменные брюки, потом в такой же идеально подогнанный по фигуре китель и, наконец, совсем уж задрав лицо кверху, увидел натянутую к самым бровям офицерскую фуражку. Из-под нее выглядывало темнокожее лицо с толстыми, свирепо вывернутыми наружу губами, большой приплюснутый нос и сверкающие презрительным высокомерием белки глаз.
Передо мной стоял офицер Э. Купер. Это имя я прочел на нашивке, что среди других цветных побрякушек красовалась на груди его кителя.
– Встать! – рявкнул он, а затем цедя каждое слово повторил: – Имя, возраст, профессия, откуда прибыл.
Я встал. Пошатываясь, оперся ладонью о стену, посмотрел в его темные, с красными прожилками глаза и, кое-как ворочая языком, сквозь зубы выплюнул:
– Джон Уилсон. Тридцать пять. Автомеханик. Меня с дочерью и этими женщинами подобрали в пяти километрах отсюда.
– Меня не интересует, где тебя подобрали. Я спрашиваю, откуда ты прибыл. – Я назвал место, где когда-то находился мой дом, а вслед за тем услышал от него фразу, в которой сквозило столько неприкрытого презрения, что меня передернуло. Он произнес ее не глядя на меня, словно проговаривая мысли вслух, но так, чтобы я точно расслышал: – И чего всех этих голодранцев сюда несет? Там лагерей что ли мало? Ну хоть не очередной маклер или менеджер. Значит так!..
– А я уже успел позабыть, что вы принимаете обычных людей за кого-то вроде безмозглого скота, – не дав ему закончить, усмехнулся я. – Ну простите, офицер, что не сдох под лабораторией, где вы и такие как вы вывели эту дрянь, а потом распустили ее по всей стране. И кстати, мой дом спалили к херам ваши сослуживцы. Не подскажете, куда мне теперь идти и где жить?
Поджав свои уродливо вывернутые губы, Купер шагнул ко мне и разве что не уперся козырьком фуражки в мой лоб. Брызгая слюной, он пролаял:
– Острить вздумал, щенок? Еще слово и мигом отправишься назад за ворота!
Его черная лоснящаяся физиономия расплывалась перед глазами, а сами глаза беспощадно жгло от охватившей меня лихорадки, но не двигаясь с места, я молча выдерживал его взгляд.
– Капитан Купер, думаю, этот человек болен, – легко тронув его за рукав кителя, вмешалась невысокая седоволосая женщина. – Похоже, он еле стоит на ногах.
Я и не заметил ее присутствия. Только когда женщина заговорила, я понял, что все это время она находилась по левую руку от Купера. У нее было строгое миловидное лицо, серые, несколько холодные глаза, надменный рот и сдержанные манеры. По тому, что одета она была в белый медицинский халат, я догадался, что она врач.
А еще в шаге от них обоих стоял совсем еще молодой и розовощекий, всего лет двадцати от роду, мальчишка-военный. В одной руке он держал картонный планшет с белыми листами бумаги, в другой карандаш. Судя по всему, он был помощником Купера.
– Позвольте, дальше я сама, капитан. – Не дожидаясь согласия, женщина в белом халате повернулась ко мне. – Как зовут вашу дочь, мистер… э-э-э…
– Я Терри Уилсон, – звонко ответила Терри.
До прихода этой троицы она сидела подле меня, но как только наш бурный диалог с Купером начал входить в острую фазу, резво встала. Щеки и нос ее были перепачканы, волосы свалялись в грязный нечесаный ком и приобрели темный оттенок, зато синие глаза пламенели от гнева.
– Что ж, хорошо, Терри, – растянув губы в сухую улыбку, сказала женщина. – Сколько тебе лет?
– Десять, мэм.
– Замечательно. Где твоя мать?