Родня: Жизнь, любовь, искусство и смерть неандертальцев

Глава 4
Тела живые

Топот ног,

Летящих над жуками и прочей мелкотой.

Как приятно бежать!

Вздымается грудь, ветер ласкает горячие щеки.

Проворные пальцы щиплют ягоды.

Гору

С трудом одолели короткие ноги.

За ней зияющей глазницей скала

Высматривает людей.

Устал, проголодался,

Взрослые о чем-то толкуют.

Работают зубы, подражая размягчающим шкуры челюстям собравшихся вкруг огня.

Сумерки, время поесть.

Руки все еще учатся. Отрываю, жую, отрываю, жую,

и следы остаются на коже, зубах, костях.

Затем

Глаза отражают веселое пламя,

Смыкаются веки, разум тонет в объятьях сна.

Неандертальцы долгое время носили титул Самых Сильных Гоминин. Уступая нам в росте, они весили на 15 % больше, их тела были мощнее, а кости – толще и тяжелее. Хотя до профессиональных бодибилдеров им было далеко, их мускулатура была очень хорошо развита. Обычно считалось, что причиной тому были ледниковые периоды. С XIX в. биологи знают, что у приспособившихся к холоду видов, обитающих в высоких широтах, в основном более крупные тела при более коротких конечностях. Такое кряжистое телосложение обеспечивает меньшую площадь поверхности и лучшее удержание тепла. Играет свою роль и сезонный фактор: масса тела зависит от продолжительности периода вегетации, в который еда обильна и доступна, а чем крупнее тело, тем больше жировых запасов остается на время дефицита пищи.

Среди ныне живущих людей, похоже, действуют примерно те же географические и сезонные закономерности, при этом европейцы, как правило, более коренасты и имеют более толстые кости, чем африканцы^[51]. На первый взгляд неандертальцы также вписываются в эту тенденцию, и, поскольку сначала их кости в большинстве случаев обнаруживали в условиях, явно связанных с ледниковым периодом, эта идея имела колоссальное влияние. Затяжной и сильный стресс от пребывания на холоде вызывает в организме биохимические реакции, связанные с выработкой гормонов роста, и, как мы видели на примере носов, на большинство анатомических особенностей неандертальцев ученые долго смотрели сквозь эту призму.

Но крепкие тела встречаются и у других видов, и не только в холодных климатических условиях. У более древних гоминин и даже самых ранних Homo sapiens телосложение было крепче, а кости толще, чем у современных людей. Более того, недавние исследования показали, что более компактные размеры и особенности фигуры неандертальцев вряд ли помогли бы им лучше переносить похолодание даже на один градус, к тому же большой размер мозга тоже не согласуется с «температурной» теорией. Справедливости ради скажем, что некоторые ученые XIX в., например биолог Томас Гексли, связывали мускулы неандертальцев не с кровожадностью, а с весьма подвижным образом жизни. Прозорливость этих взглядов была подтверждена быстрым развитием науки в последние десятилетия, когда были предложены более детальные объяснения на основе исследований анатомии и биомеханического моделирования.

Теперь на первый план выходит влияние чрезвычайно сложных условий жизни. Неандертальцам приходилось уравновешивать конфликтующие потребности: более массивные тела лучше подходили для их активного образа жизни, но нуждались в постоянной подпитке. А для того, чтобы преобразовать дополнительные калории в энергию, необходимо больше кислорода. Поэтому решающее значение приобретала эффективность дыхания, о чем свидетельствуют всасывающие воздух огромные носы и увеличенные грудные клетки с более вместительными легкими: благодаря им каждый вдох был глубже. Кроме того, эксперименты подтверждают, что повышенная физическая нагрузка делает более выносливыми не только конечности молодых животных, но и весь организм. Черепа становятся тяжелее, надбровные дуги массивнее, мускулатура – более объемной. Меняются и пропорции тела: у растущих в высокогорных условиях детей, чей обмен веществ должен работать интенсивнее в связи с пониженным содержанием кислорода, ноги могут быть чуть меньшей длины. Все это мы наблюдаем у неандертальцев.

Весь их скелет от макушки до кончиков пальцев убедительно доказывает, что кости были толще, мышцы – крупнее, а значит, и сами они были по крайней мере на 10 % мускулистее сравнимых с ними по силе Homo sapiens. Это определенно связано с генетикой, поскольку заметно и у младенцев, хотя и детям приходилось нелегко. Не успев повзрослеть, Ле Мустье 1 уже имел хорошо развитые ноги благодаря неимоверной физической активности.

В среднем соотношение силы ног к силе рук у неандертальца было даже больше, чем у участников соревнований по кроссу на пересеченной местности, преодолевающих 160 км в неделю. Но дело не только в расстояниях: относительная толщина костей конечностей неандертальца ближе к доисторическим и тем поздним популяциям Homo sapiens, которые, как правило, перемещались по крайне труднопроходимым местностям. И их сила не ограничивалась ногами – руки у них были не менее мощными, чем у многих современных спортсменов.

Итак, тела обеспечивали им возможность преодолевать изрезанный ландшафт, однако еще одним членом уравнения все же остается климат. Становится очевидным, что при формировании тел неандертальцев действовали какие-то сложные процессы обратной связи: очень активный образ жизни в местностях с проблемным рельефом сочетался с развитием некоторых особенностей в холодные периоды. Адаптация, выработавшаяся во время ледниковых периодов, сохранялась и в более теплые времена – порой это приносило пользу, но иногда могло создавать дополнительные проблемы^[52].

Крайнюю подвижность неандертальцев практически никто не пытался оспорить, но то, каким образом они двигались, обсуждалось часто. Клише об их обезьяньей походке присутствовало в дискуссиях, хотя еще в 1880-х гг. в Спи было получено анатомическое подтверждение тому, что они были такими же прямоходящими, как и мы. В дополнение к костям ног, найденным в Ле Мустье в 1907 г., спустя всего пару лет в нескольких километрах к западу Пейрони и Капитан обнаружили мужской скелет Ла-Феррасси 1 (ЛФ1).

До сих пор он остается одним из самых полных известных неандертальских скелетов: отсутствовали лишь одна коленная чашечка и мелкие кости кистей рук и стоп. Несмотря на небольшой рост (1,6 м), этот неандерталец имел крепкое телосложение, весил около 85 кг и, судя по всему, был полностью прямоходящим. Но более значительную роль сыграл другой скелет, найденный в 1908 г. в пещере Ла-Шапель-о-Сен. Из-за неточно реконструированных Булем ног и позвоночника создавалось впечатление сутулости. Его реконструкция, в которой все – вплоть до цепких пальцев на ногах – недвусмысленно говорило об обезьяньей походке, была проиллюстрирована в 1909 г. и оказалась спроецированной на миллионы неандертальцев.

Сегодня нет сомнений в том, что неандертальцы были полностью прямоходящими, однако во время совместной прогулки у вас не вполне получалось бы идти с ними в ногу. Некоторые анатомические различия указывают на походку, не идентичную нашей, а из-за меньшего роста они, скорее всего, ходили на 4‒7 % медленнее. Однако недавно проведенный биомеханический анализ не подтверждает предположения о значительно менее эффективной локомоции неандертальцев, особенно если сравнивать с другими ранними гомининами, жившими приблизительно в одно время с ними. Отсюда следует вывод: неандертальские женщины при ходьбе расходовали энергии всего на одну килокалорию (ккал) больше, а если учитывать их в целом более тяжелое тело, то их ноги работали явно эффективнее. Если представление о них как о неутомимых ходоках подтверждается строением скелета, то бег явно не относился к сильным сторонам неандертальцев. Утолщенный свод стопы помогал справиться с большой массой тела, но при этом делал спринт и особенно бег на длинные дистанции менее результативным. Возможно, неандертальцы проиграли бы любому Homo sapiens в забеге на 5000 м, но, с другой стороны, их ахилловы сухожилия придавали им гораздо больше уверенности на неровной поверхности.

Биосоциальные существа

Пока что неандертальцы, по всей видимости, находятся где-то между опытными горными туристами и бегунами по пересеченной местности: вздымается от дыхания огромная грудная клетка, пружинят массивные бедренные и икроножные мышцы, ноги тяжело бегут по земле. Для чего же нужны были эти крепкие руки? Они могли мощно скручивать запястье, не уступая чемпионам по армрестлингу. Но основная сила была сосредоточена в плечах, чего не встречается ни у одной из поздних популяций Homo sapiens. Есть и интересные асимметрии: по каменным орудиям и характерному износу зубов мы знаем, что неандертальцы были в основном правшами, как и мы, и доминирующая сторона была на 25‒60 % более развита. Примерно то же самое мы наблюдаем у игроков в крикет и теннисистов. Это говорит о постоянных занятиях изнурительной деятельностью, и зачастую под ней подразумевается охота с применением копий. Некоторые находки, как, например, кости руки неандертальца возрастом 200 000 лет из Турвиль-ла-Ривьер (Франция), подтверждают, что для нее были привычными движения вверх с одновременным вращением, напоминающие бросок. Как мы увидим позже, сохранились и копья вроде дротиков. Но в целом механика их плечевого пояса не настолько хорошо подходит для движений с поднятой над головой рукой, как наша; об этом свидетельствует и асимметрия в развитии мышц рук.

Впрочем, дело может быть и в другом. Опыты с электродным мониторингом показали, что неандертальскому типу развития мускулатуры лучше соответствует не метание копья, а соскребающие движения одной рукой. Мы знаем, что они скребли разные материалы, в том числе дерево, но основной причиной асимметричного развития правой руки могло быть скобление кож животных. В десятой главе подробно изложены известные факты о неандертальской технологии выделки шкур, но главное, что эта работа требует больших усилий. На обработку каждой шкуры на разных этапах уходит более 10 часов выскабливания, так что даже если они успевали обработать половину добытых шкур, то в итоге каждый год неандерталец тратил на скобление примерно 100 часов^[53].

Эксперименты с электродами показали еще кое-что. Оказывается, во время метания копья нагрузку принимает локоть не ведущей, а другой руки, которая помогает направлять бросок. Именно такая асимметрия левого локтя наблюдается у неандертальцев – она вызвана сильным напряжением в вытянутой руке. Так что их тела вполне могут рассказать об охоте, но не совсем то, что мы ожидали.

Если бы вы набрались смелости и протянули неандертальцу руку, он бы ее раздавил? Только если бы сам захотел. Различия в анатомии костей и сильные мышцы сделали их руки могучими, но ничуть не уменьшили ловкость. Результаты недавно проведенного анализа опровергают мнение, что их пальцы были менее проворными, однако кисти неандертальцев действительно будто созданы для того, чтобы работать с большим усилием и передавать его в верхнюю часть руки. Они обладали огромной силой сжатия, а крупные мышцы в сочетании с толстыми сухожилиями пальцев обеспечивали железную хватку. Странного вида широкие кончики пальцев, скорее всего, были приспособлены к исключительно крепкому захвату с минимальной потерей точности при выполнении кропотливых задач.

Биомеханика предполагает, что как минимум некоторые из этих анатомических особенностей связаны с раскалыванием камней. Более всего напрягается основание большого пальца – именно это место в анатомии их тел наилучшим образом помогает справиться с высокой нагрузкой. А при использовании каменных орудий должны быть сильными разгибатели пальцев, что опять же соответствует анатомии кистей их рук.

Даже если пальцы были не такими ловкими, как наши, археология доказывает, что неандертальцы прекрасно умели изготавливать миниатюрные артефакты и пользоваться ими. Возможно, что гибкость большого пальца компенсировала грубость остальных, позволяя им крепко держать крошечные предметы.

Но отдельные неандертальцы демонстрируют иные особенности, что, возможно, было связано с выполнением в течение жизни других задач. Биосоциальная археология занимается изучением скелетов с учетом их возраста и пола с целью выявления закономерностей в разделении обязанностей. Особенно хорошо изучен скелет Ла-Феррасси 2 (ЛФ2) – это один из немногих относительно полных скелетов, принадлежавших женщине. То есть, скорее всего, женщине: пол определили лишь по форме и относительному размеру некоторых костей, в частности тазовых. Один из самых известных и хорошо сохранившихся женских скелетов был обнаружен в 1932 г. в пещере Табун на горе Кармель в Палестине. Что примечательно, извлечением костей из земли занимались три женщины-археолога. Раньше всех к Табун 1 прикоснулись пальцы Юсры, опытной рабочей из местных, – она обнаружила зуб. Рядом с ней работала археолог Жакетта Хоукс, недавняя выпускница колледжа, приглашенная на раскопки в пещеру Табун руководителем работ, выдающимся исследователем доисторической эпохи Дороти Гаррод^[54]. Без анализа ДНК (который еще только предстоит сделать в отношении неандертальцев Ближнего Востока) со стопроцентной точностью определить половую принадлежность невозможно, но помочь может оценка того, насколько мощное строение скелета. Скелет ЛФ2, найденный всего в 50 см от ЛФ1, тоже, по всей видимости, принадлежит взрослому индивиду, но явно менее крепкого телосложения. Средняя разница в размерах между современными мужчинами и женщинами довольно схожа с тем, что мы наблюдаем у неандертальцев: в среднем европейские мужчины весят 77‒85 кг, женщины – 63‒69 кг.

Так же, как и мы, неандертальские мужчины и женщины использовали свои тела по-разному. В целом их ноги были одинаково сильными, однако есть и отличия: у женщин бедра были более мускулистыми, чем голени. Это могло объясняться разницей в том, сколько они ходили и сколько бегали в зависимости от типа рельефа, однако эту специфику смоделировать не так просто.

Кости плеча и предплечья у мужчин и женщин также отличаются. По силе бицепсов ЛФ2, очевидно, не дотягивала до среднего неандертальского мужчины, а возможно, даже до женщин ряда популяций Homo sapiens, как это ни удивительно. Однако по силе мышц предплечья она превосходила представителей любой сопоставимой группы. Это явным образом указывает на повторяющиеся специфические действия, при этом любопытен факт, что в целом у неандертальских женщин отсутствует асимметрия между правой и левой руками, наблюдаемая у мужчин. С какой бы целью они ни задействовали предплечья, в этом участвовали обе руки. Исходя из некоторых исследований женщин из племен охотников-собирателей, с большой вероятностью это могла быть выделка шкур двумя руками, возможно, на определенном подготовительном этапе.

Еще одна часть тела, в запасе у которой есть интересные истории, – зубы. Играя ключевую роль в определении возраста, зубы также показывают, для чего их хозяева использовали свои рты, помимо обгладывания и прожевывания. Во многих культурах, где инструментом для еды служит только нож, люди отрезают куски пищи, удерживая ее во рту. Когда лезвие касается эмали – особенно если инструмент каменный, – на зубах остаются мелкие царапины. Такие отметины обнаружены у неандертальцев и указывают не только на праворукость или леворукость^[55], но и на социальные различия. Недавняя работа по сопоставлению взрослых разного пола (в том числе из Эль Сидрон) показала, что у неандертальских женщин царапины, как правило, более многочисленны и отличаются большей длиной.

Существуют и другие следы на зубах. Задумайтесь, как еще можно использовать зубы: потянуть ими за крепкий узел, чтобы развязать его, или подержать какую-нибудь вещь, если заняты руки. Этнографические данные говорят о том, что рот может быть жизненно важным инструментом как для удержания предметов, так и для их обработки путем пережевывания. Это могут быть продукты как животного происхождения, например сухожилия, так и растительного. Уже давно было замечено, что передние зубы неандертальцев имеют характерный для таких вариантов использования сильный износ, вплоть до обнажения дентина. Что-то подобное есть у некоторых охотников и собирателей, использовавших рты для обработки шкур: они сжимали зубы, как тиски, и протягивали сквозь них шкуру, размягчая ее или удаляя сухожилия. Здесь также присутствуют различия между полами: у некоторых женщин передние зубы изношены гораздо сильнее. Наиболее точное соответствие – это исторические общества охотников-собирателей Арктики, такие как инуиты, юпики, чукчи или инупиаты, в которых женщины большую часть своего времени занимались выделкой шкур. Однако картина не полностью идентична: неандертальские женщины намного чаще пользовались верхними передними зубами, а их задние зубы не сильно изношены пережевыванием кожи. Это объясняется тем, что у них был какой-то особый метод либо перед ними стояла другая задача, которая пока не поддается идентификации.

В пользу предположения о том, что некоторые задачи чаще выполнялись представителями какого-то одного пола, говорит и то, что у неандертальских женщин чаще присутствуют сколы на нижних резцах, а у мужчин – на верхних. Этнографических подсказок о том, каким образом возникали конкретно эти асимметрии, не существует, но поскольку они прослеживаются на всех археологических памятниках Западной Европы, то, возможно, мы имеем дело с широко распространенной практикой организации деятельности.

Однако необходимо проявлять осмотрительность, так как количество образцов женских скелетов ограничено, к тому же на наши интерпретации могут влиять предубеждения. Некоторым проще представить работающих со шкурами неандертальских женщин, чем допустить возможность объяснения асимметрии мужских рук скоблением одной рукой, а не метанием копья. Более того, мы мало представляем, как они определяли собственные категории гендера, выходящие за рамки биологических признаков пола. Их социальные различия не обязательно были бинарными или отражались непосредственно в анатомии.

Разумеется, те, кто вынашивает детей, всю жизнь несли – в буквальном смысле – дополнительную нагрузку с точки зрения биологии, и это тоже можно установить по костям. Возможно, в некоторой степени разница в двигательной активности у женщин была связана с постоянным ношением малышей, а выполнение доброй части работ по выделке шкур, оставивших следы на их руках и зубах, – с потребностью в одежде для детей и одеял для переноски младенцев.

Однако среди них, как и среди современных людей, были неординарные личности. Некоторым неандертальцам нравилось выполнять определенные задачи – либо у них лучше получалось. Вероятно, они занимались этим чаще, чем остальные, что создавало условия для появления первых ремесленных специализаций. Об этом свидетельствуют весьма необычные повреждения зубов. У мужчины из пещеры Ортю (Франция) один из передних зубов сильно раскрошился в результате его длительного использования. А у мужчины Эль Сидрон 1 – серьезное повреждение, но на обоих передних зубах. Неясно, что послужило тому причиной. Возможно, зубами выполнялась ретушь^[56] кремня, поскольку, хоть это и звучит маловероятно, такой прием известен в некоторых культурах охотников и собирателей.

Вероятно, самой многочисленной социальной категорией в любой неандертальской группе были дети. С самого рождения они были сильнее наших детей, а интенсивная деятельность еще больше укрепляла маленькие тела. Не достигнув и десяти лет, ребенок из пещеры Тешик-Таш в Узбекистане исходил ножками огромные расстояния, а руки подростка Ле Мустье 1 были почти такими же мускулистыми, как руки взрослого. Зубы детей указывают на то, что они выполняли те же задачи, что и взрослые: в пещере Сима де лос Уэсос у детей старшего возраста и подростков эмаль начала истираться. Даже у самых маленьких и здесь, и в других местах есть характерный износ от стискивания зубов. Это наводит на мысль, что с выделкой шкур они помогали с раннего детства.

В целом с возрастом микроизнос эмали у детей усиливается, но дело здесь не только в более активном использовании зубов в качестве орудия. У мальчика из Эль Сидрон микроцарапин было не только меньше – они к тому же располагались скорее диагонально, чем вертикально. Значит, он научился есть как взрослый, с помощью каменного орудия, однако других задач при помощи рта не выполнял. Это намек на социальные условия, в которых он и другие дети учились у взрослых и подражали им, поскольку в общем характер повреждений зубов у них близок к женщинам, а не к мужчинам.

Неандертальские дети, безусловно, учились на практике и с самого рождения занимали места в первом ряду, наблюдая за выполнением большинства задач, которые им предстояло освоить во взрослом возрасте, будь то срезание жира с мяса, прием пищи у очага или ходьба по земле. Вероятно, некоторым особо сложным вещам учили отдельно, но современные западные стандарты обеспечения безопасности детей и надзора за ними разделяли не во всех обществах. Во многих культурах охотников-собирателей малыши играют с острыми инструментами, иногда орудуют ими, даже не научившись ходить, и самостоятельно добывают еду. Но полное забот детство ложилось на плечи тяжким бременем, и некоторым малышам пришлось заплатить высокую цену.

Бремя в костях

Если бы философ XVII в. Томас Гоббс знал о неандертальцах, он, вне всяких сомнений, включил бы их в свое знаменитое описание охотников-собирателей как тех, чья жизнь «бедна, беспросветна, тупа и кратковременна», и сопровождает ее «вечный страх и постоянная опасность насильственной смерти»^[57]. Это многократно высказанное мнение в отношении неандертальцев и других гоминин кажется предвзятым, но их тела его некоторым образом поддерживали. Большинство полных скелетов имеют признаки как минимум одного физического недостатка, приобретенного вследствие болезни или травмы, а иногда их будто настигла самая настоящая «череда печальных событий». В то же время современные исследования в своей массе показывают, что, хотя неандертальцам приходилось туго, это вовсе не означает, что другим людям, жившим в столь же сложных условиях, было легче.

Об этом свидетельствуют линии остановки роста зубной эмали, довольно распространенные у неандертальцев. Долгое время они считались подтверждением того, что в детстве они периодически страдали от голода. Эти линии, сформировавшиеся в период с ползункового возраста до четырех лет и даже до 12 лет, есть у всех индивидов из Эль Сидрон. У некоторых из них, а также у ряда представителей других мест, например у Ле Мустье 1, было несколько этапов появления таких линий. Однако это явление не универсально, известны индивиды и вовсе без них. Современные биомедицинские данные позволяют предположить, что, хотя эти линии могли возникнуть по причине недоедания, в основном они все же указывают на систематический стресс в организме, например вирусное заболевание или инфекцию.

Более того, неандертальцы страдали не больше, чем представители других сообществ. Образцы с ранних стоянок инуитов демонстрируют более продолжительные серии этих линий, начинающиеся с младенчества, в то время как неандертальских детей, судя по всему, это касалось в чуть более старшем возрасте. Возможно, это связано с введением твердой пищи – именно в это время происходит заражение микробами. Что интересно, образцы ранних Homo sapiens демонстрируют больше линий у новорожденных младенцев, а это может указывать на то, что они испытывали еще более сильный стресс, чем неандертальские новорожденные.

Даже если не обращать внимания на линии остановки роста, большинству неандертальцев точно не помешало бы посетить стоматолога. Как и во многих доисторических обществах, плохое состояние полости рта было обычным явлением, и многие из них, должно быть, в разной степени испытывали боль от сильного износа зубов. Обильный зубной камень приводил к рецессии десен, застреванию пищи, а у некоторых индивидов вызывал абсцессы. Царапины микроизноса у одного взрослого из Эль Сидрон указывают на то, что со временем он стал есть другой рукой, что может быть связано с болезненным прикорневым абсцессом.

Некоторые страдали от аномалий развития: у Ле Мустье 1 был непрорезавшийся клык, а у несчастного из Крапины – два неправильно расположенных задних зуба, один из которых был непрорезавшимся и, по всей видимости, причинял сильную боль. Но, как и мы, неандертальцы пытались самостоятельно заниматься своей гигиеной. Характерные бороздки указывают на то, что некоторые часто ковыряли в зубах, особенно на болезненных участках^[58]. Доля таких проявлений везде разная, что может указывать на различия в состоянии здоровья или, возможно, даже на социальные традиции. Вряд ли археологам удастся точно определить, что именно использовалось в качестве зубочисток, однако в Эль Сидрон прямо возле зуба с такими бороздками был обнаружен кусочек хвойного дерева.

Методы XXI в. дают возможность обнаружить даже то, чего не увидишь глазами. В том же в Эль Сидроне в зубном камне была выявлена ДНК кишечного паразита, вызывающего тяжелую диарею^[59]. Хотя по большому счету неандертальцы не кажутся особо болезненными в сравнении с другими охотниками и собирателями, на их долю выпала масса самых разнообразных проблем со здоровьем. Некоторые проблемы сегодня встречаются редко: фрагмент черепа неандертальца с Зеландского рифа – единственный к настоящему времени поднятый со дна моря образец – имеет признаки генетического заболевания. Он был извлечен в 2001 г. с глубины около 30 м в 15 км от берега в Нидерландах. На этом фрагменте имеется язва, вызванная эпидермальной кистой. При жизни индивида она явно была заметна, но, возможно, не особо его беспокоила, хотя такие язвы могут вызывать нарушения равновесия и головные боли, а также более серьезные состояния: кровоизлияния в мозг, конвульсии и судороги.

Другие заболевания, разнообразные симптомы которых встречаются и в наши дни, наблюдаются у множества неандертальцев. У трех индивидов (два из них с одной стоянки) имеются характерные костные наросты на позвоночнике и в других местах^[60]. Они могли быть почти незаметными, но могли и вызывать боль в спине, проблемы с опорно-двигательным аппаратом или даже полное обездвиживание суставов. Любопытно, что сегодня они чаще встречаются у мужчин и связаны с богатым мясом и жиром рационом питания, а среди исторических носителей таких проблем – флорентийская династия Медичи эпохи Возрождения, египетский фараон Рамзес II и средневековые монахи и купцы, питавшиеся в основном высококалорийными продуктами.

У некоторых неандертальцев были замечены различные утолщения на черепе^[61]. Это состояние, по всей вероятности связанное с гормонами, в частности с повышенным уровнем эстрогена, может вызывать головные боли, проблемы с щитовидной железой и существенный набор веса. Женщины старшего возраста испытывали на себе воздействие эстрогена в течение всей жизни. Возможно, в этом и есть причина нароста на черепе из карьера Форбса, принадлежавшего женщине не младше 40 лет. Однако риску этого заболевания подвержены и мужчины с низким уровнем тестостерона, что ставит двух пострадавших от него неандертальцев мужского пола в один ряд с певцом-кастратом Фаринелли, жившим в XVIII в., и современными больными раком простаты.

Несмотря на распространенное мнение, что неандертальцы умирали, едва преодолев двадцатилетний рубеж, женщина из карьера Форбса принадлежит к числу неандертальцев среднего и старшего возраста. Даже при условии, что в детском возрасте они развивались чуть быстрее, на общую продолжительность жизни это не влияло практически никак, так что биологических причин, по которым семидесятилетние неандертальцы не могли бы собираться вокруг очага, не существует. Очевидно низкое число индивидов старше 50 лет, найденных археологами за все время, связано с тем, что точно определить возраст, выходящий за рамки этой границы, сложно^[62] и к тому же старые кости, как правило, более хрупкие.

А как бы на вас отразились десятилетия трудной жизни? Самый знаменитый неандертальский старик жил на территории Иракского Курдистана, в Шкафт Мазин Шанидар, что переводится как «Большая пещера Шанидар». Первые раскопки здесь проводились между 1951 и 1960 гг., в настоящее время исследования возобновлены. Этот поистине впечатляющий объект выдал более десятка почти полностью сохранившихся скелетов. Самый первый из них, известный как Шанидар 1, вероятно, умер в достаточно зрелом возрасте и имел невероятное количество травм^[63]. В юности у него был множественный перелом плеча, после заживления которого рука усохла. Что удивительно, часть руки ниже локтя была ампутирована, и, судя по всему, кем-то другим. Ему удалось выжить и излечиться, однако правая лопатка деформировалась, в результате чего ключица имела аномально малый размер и в ней развилась серьезная бактериальная инфекция, возможно, занесенная при первой травме.

Но на этом его несчастья не закончились. Он страдал от болезненного разрастания костной ткани и тугоухости, а значит, скорее всего, ему было трудно следить за общением сородичей^[64]. Вдобавок ко всему он пережил еще и несколько черепно-мозговых травм. Страшный удар размозжил верхнюю левую часть лица, при этом деформировались глазница и скула. Возможно, это результат того же события, во время которого он получил переломы руки, однако несколько других мощных ударов, повредивших кости, нанесены явно позже. Когда бы это ни произошло, тяжелая травма привела не только к повреждению обширных участков мягких тканей, но, возможно, также частичной утрате зрения, если не сделала слепым на один глаз.

Несмотря на хроническую боль и многочисленные трудности, Шанидар 1 приспособился к повседневной жизни в сообществе. Он продолжал пользоваться ведущей рукой, несмотря на отсутствие кисти, возможно, даже обрабатывал кремень, изменив метод работы. Хотя к моменту смерти он заметно хромал от запущенного артрита, хорошо развитые кости ног указывают на зрелый возраст и двигательную активность не ниже, чем у других неандертальцев. Тем не менее возможно, что замедленная в результате стольких выпавших на его долю испытаний реакция и стала причиной смерти, поскольку некоторые свидетельства указывают на то, что он погиб при обрушении горной породы.

Из всех известных неандертальцев Шанидар 1 подвергся наиболее суровым испытаниям, однако он не единственный, кто пережил несколько физических травм. За несколько десятилетий до его обнаружения был найден еще один скелет, заслуживший прозвище «Старик». В 1908 г., всего за четыре дня до того, как череп Ле Мустье 1 был наконец извлечен из земли, три священнослужителя, увлекавшиеся древней историей, исследовали пещеры неподалеку от деревни Ла-Шапель-о-Сен в департаменте Коррез. В напоминающем глазницу небольшом углублении они обнаружили тело, лежащее на боку с подогнутыми ногами. Окрыленные неожиданной удачей, они быстро эксгумировали останки, упаковали их и тем же вечером написали выдающимся ученым письма с просьбой о консультации. Интерес к находкам проявил Буль, и они были отправлены в его лабораторию. По их прибытии стало очевидно истинное значение этого скелета из Ла-Шапель-о-Сен как первого почти полностью сохранившегося неандертальца.