Елизавета II. Королева мира. Монарх и государственный деятель

Красная дорожка

Самым насущным вопросом на тот момент для Министерства иностранных дел были списки приглашенных. Председатели Shell, ICI и Hawker Siddeley были среди тех, кто в числе первых получил от Королевы приглашение прибыть на государственный банкет, как и генеральный директор BBC. Далее шли приглашенные на ланч к премьер-министру (в том числе и редактор воскресной The Sunday Times Гарольд Эванс и глава ITN по текущим вопросам Питер Сноу). Затем планировался банкет у лорд-мэра, а потом – различные приемы. Годы спустя британский истеблишмент осыпал бы сарказмом само упоминание о Чаушеску, но в 1978 году влиятельные и уважаемые лица выстраивались в очередь, чтобы пожать руку Чаушеску. Кеннет Скотт получил восхитительное умоляющее письмо от сэра Лесли Гласса, бывшего посла в Румынии и председателя Англо-Румынского банка, в котором тот жаловался, что его так никуда еще и не пригласили. «Я не ожидал, что меня пригласят на какой-нибудь ужин во Дворце, но, если планируются какие-либо другие мероприятия, не мог бы я предложить наши имена», – написал он из своего дома в Леминстере, добавив, что у него нет особого желания уезжать оттуда в разгар сезона ловли нахлыстом. «Жаль сейчас будет покидать Херефордшир, ведь начинается лет поденок, но я полагаю, что румыны будут несколько удивлены, если мы не будем приглашены». Желающих заполучить приглашение было столько, что сэр Лесли так и оставался на берегу реки у себя в Херефордшире все время визита.

Министерство иностранных дел также получало растущее число жалоб от депутатов Парламента и представителей общественности. Зачем Королеве навязывают еще одного деспота? Джеффри Хау писал министру иностранных дел Дэвиду Оуэну (чью должность он занял через несколько лет), жалуясь на преследования в Румынии христиан. Выдающийся физик из Бристоля передал предостережения старшего профессора из Румынии о том, что Елена Чаушеску «как химик не имеет никакой серьезной репутации». В переписке FCO с некоторым снобистским удовольствием отмечалось, что физик испытал большое облегчение, узнав, что единственным учебным заведением, которое дало обмануть себя дутыми достижениями миссис Чаушеску, оказался Политехнический университет Центрального Лондона.

К этому времени Королева также получила из первых рук достоверную информацию от своего коллеги – главы иностранного государства. Президент Франции Валери Жискар д’Эстен позвонил во дворец, чтобы предупредить Королеву о поведении свиты Чаушеску во время его визита в Париж за несколько месяцев до того. Чиновник, приставленный присматривать за румынами, никогда не видал ничего подобного. Как позже вспоминал Президент, «он пришел ко мне в ужасе и сказал: “Все очень плохо. Резиденция разгромлена. Они забрали оттуда буквально все”. Пропало множество светильников, ваз, пепельниц и даже сантехники. После отъезда делегации резиденция осталась ограблена дочиста. Сняли и свинтили все. Казалось, тут целое лето хозяйничали грабители». Мало того, люди Чаушеску еще и долбили отверстия в стенах, пытаясь отыскать спрятанные провода и жучки для подслушивания.

Королева предупредила Мастера Королевского двора, что из Бельгийских апартаментов следует убрать все мало-мальски ценные предметы. Как вспоминает лорд Батлер, бывший личный секретарь трех премьер-министров, «им порекомендовали убрать с туалетного столика во Дворце серебряные щетки, иначе румыны стащили бы их все». А в прессе нарастала критика. Когда до начала визита оставалось два дня, министр иностранных дел Дэвид Оуэн сделал ту самую странную пометку на служебной записке Министерства иностранных дел, выражая свое сожаление о предстоящем визите и о том, что он вообще должен состояться. Оглядываясь назад, он объясняет, что у него не было выбора. То приглашение было направлено другим правительством задолго до того, как он занял свою должность: «Я вынужден был защищать это решение, принятое [министром правительства консерваторов] Джулианом Эмери, а он отправил его, желая добиться заказа на BAC 1–11. Так что мне просто пришлось сидеть ровно, пока такие издания, как The Daily Telegraph, поливали грязью министра иностранных дел за высокомерное принятие этого решения. Ничего другого, черт возьми, мне не оставалось делать!»

Однако левая пресса отзывалась о Чаушеску достаточно доброжелательно. Незадолго до отъезда из Румынии он дал пространное эксклюзивное интервью Хелле Пик из The Guardian. В разговоре был косвенно затронут вопрос прав человека.

– Как вы относитесь к критике, которая звучит на Западе? – спросили его.

Чаушеску ответил, что Румыния придерживается «демократического гуманистического» подхода к правам человека и что «весь народ полностью поддерживает политику нашей страны». На следующий день в The Guardian было опубликовано «Письмо из Бухареста» о лидере, готовом прибыть в Великобританию с государственным визитом. «Он, а тем более его жена, похоже, завоевали подлинную народную любовь. Господин Чаушеску – невысокий поджарый человек, который, видимо, всегда жестко себя контролирует. Он проявил огромное мужество, отстаивая независимость Румынии от русских и поощряя румынский национализм. Похоже, они с добрым юмором относятся к режиму строгой экономии и верят, что избавление придет». Оно и правда пришло спустя одиннадцать лет, и принесла его расстрельная команда^[94].

В тот же день Бернард Левин язвительно раскритиковал в The Times Чаушеску за преследования христиан. В своей статье он писал: «Прежде чем вы закончите читать эту колонку, чиновник Министерства иностранных дел уже заявит своему коллеге из окружения президента Чаушеску, что “газета The Times становится в эти дни ужасно ненадежной”». И его предположение оказалось верным.

Солнечным июльским днем 1978 года супруги Чаушеску прибыли в лондонский аэропорт Гатвик, где их встретили герцог и герцогиня Кентские, которые проводили гостей до королевского поезда до вокзала «Виктория». Королева и принц Филипп вместе с принцем Чарльзом и принцессой Анной ждали их, чтобы поприветствовать, вместе с премьер-министром, министрами иностранных дел и внутренних дел, командующими Вооруженными силами и почетным караулом из 1-го батальона Гренадерской гвардии. Семь карет, выстроенных в ряд, готовы были доставить высоких гостей в Букингемский дворец, Королева и президент возглавили процессию, а драчливый Николае Экобеску, глава протокольного отдела, ехал в карете номер семь со шталмейстером Королевы.

Перед вокзалом «Виктория» состоялись два немногочисленных безмолвных выступления протеста. Одно провела группа с транспарантом «Права человека для христиан Румынии». На второе собрались члены и сторонники угнетаемого в Румынии венгерского меньшинства – двух миллионов человек, которых могли посадит в тюрьму или даже казнить лишь за то, что они выступали за свою культурную самобытность.

В Букингемском дворце штат Королевского двора, как только багаж президента был доставлен, понял, что им предстоит иметь дело с крайне странным гостем. Супруги Чаушеску привезли всю свою одежду в герметически закрытых контейнерах, чтобы тайные британские агенты, выдававшие себя за лакеев, не смогли пропитать их наряды ядом или подсунуть туда жучки для подслушивания. Во Дворце состоялись обычные приветственные церемонии: ланч, за которым последовал обмен подарками. Чаушеску, судя по всему, пришел в восторг, получив свое ружье и футляр со своими инициалами; Елена столь же благосклонно приняла золотую брошь, которую ей подарила Королева. Взамен Чаушеску преподнесли два ковра ручной работы. Затем высокопоставленный гость возложил венок к могиле Неизвестного солдата в Вестминстерском аббатстве, после чего Королева-мать приняла гостей на чай, а лорд-мэр и советники Вестминстера выступили с приветственной речью.

Вроде бы все шло точно так же, как и при любом другом государственном визите, хотя глазастые ветераны подобных мероприятий подметили кое-какие кивки и перемигивания в ходе подготовки к государственному банкету. Большинство гостей высшего уровня могут рассчитывать на то, что им подадут к обеду лучший кларет из винных погребов Дворца – Premier Cru или его аналог. Для президента де Голля в 1960 году Королева велела достать «Шато Лафит» 1949 года, тогда как президентам Германии подавали в разное время «Шато Лафит» и «Шато Ла Флер-Петрюс». Для Чаушеску, однако, Королева распорядилась прежде всего подать к рыбе вполне респектабельное, хоть и не очень интересное белое вино Ockfener Bockstein Spatlese 1971 года, а затем определенно непритязательный (для уровня государственного банкета) кларет класса Cinquième Cru – Chateau Croizet-Bages 1966 года. Меню тоже отражало некое зашифрованное озорство. Несмотря на запрет Министерства иностранных дел на любые упоминания о румынской королевской семье, Королева не собиралась позволить оробевшим дипломатам вычеркнуть из памяти ее родню по линии правителей Румынии и Венгрии. Между гороховым супом и Selle d’Agneau Windsor^[95] было подано рыбное блюдо под названием Paupiettes de Sole Claudine^[96]. Королева регулярно дает блюдам названия в честь гостей: Aiguilette de Sole Tehran^[97] для иранского шаха, Souffle Glace Louise^[98] для короля и королевы Швеции и так далее. Единственным намеком на Румынию на том банкете стало упоминание об уроженке Трансильвании графине Клодин Реди, которая является прапрабабушкой Королевы^[99]. Ни Чаушеску, ни его язвительный глава протокола Экобеску, похоже, вовсе не заметили, что Королева нанесла им смертельное оскорбление, отдав таким образом дать памяти своей близкой родственнице из австро-венгерской правящей семьи и признав свою принадлежность к венгерской культуре. Впрочем, даже если они это и заметили, у них не было намерения устраивать сцену. В кои-то веки Чаушеску испытывал благоговейный трепет, на что и были рассчитаны чаяния Министерства иностранных дел.

– Нам хотелось произвести на него впечатление и дать ясно понять, что это особая, исключительная привилегия, – говорит сэр Роджер дю Буле, в то время занимавший ту же должность, что и Экобеску. – Он делал именно то, что ему было велено. Мы говорили: «Теперь, сэр, вам надо сделать то-то и то-то, потому что мы не хотим, чтобы вас застали врасплох во время ужина», и он слушал нас. Нас была целая толпа вокруг него.

С точки зрения нарядов тот банкет был несколько однобоким. Приглашенные британцы пришли в «белых галстуках» – на Королеве была тиара королевы Александры Датской «Русский кокошник»^[100], – в то время как румыны предпочли остаться в костюмах для отдыха. Президент надел знак рыцаря Большого креста Ордена Бани (GCB), которым Королева наградила его перед этим, а на ней самой была плечевая лента ордена Звезды Народной Республики Румыния (Первого типа), врученного ее президентом. За ужином, когда Чаушеску оказался сидящим между Королевой и королевой-матерью, а госпожа Чаушеску – между герцогом Эдинбургским и принцем Уэльским, членам королевской семьи пришлось несладко.

Как только со стола убрали ягнятину и Bombe Glacée aux Mangoes^[101], Королева поднялась, чтобы Их текст оказался столь же невыразительным, как и поданные вина. Зачитывая подготовленную министрами речь, Королева отметила, что рада принимать президента с полноценным государственным визитом. Она сказала также, что Чаушеску в пределах социалистической орбиты присущ дух свободы, упомянула и о его желании приобрести много самолетов. Похвалив «героическую борьбу» Румынии за независимость, Королева выразила восхищение «решительной позицией, занятой Вами ради сохранения этой независимости». Стараясь укрепить пока еще шаткие двусторонние отношения, она добавила: «Мы уже много лет успешно сотрудничаем с Вашей страной, особенно в области авиации». В шаблонном ответе из пяти абзацев Чаушеску отметил, что надеется на дальнейшее укрепление двустороннего сотрудничества.

Сделка

Пресса в Румынии, как и ожидалось, освещала происходившее экспансивно. На следующий день Чаушеску провел переговоры с Джеймсом Каллаганом на Даунинг-стрит. Главным событием дня, однако, стало признание госпожи Чаушеску одним из величайших умов в науке нашего времени. В Королевском Химическом институте профессор Ричард Норман устроил ей прием, достойный Нобелевского лауреата, приветствуя ее как «выдающегося» эксперта в области «стереоспецифической полимеризации изопрена» и выражая благодарность за «работу, которая важна как для расширения нашего фундаментального понимания химических процессов, так и для повышения эффективности использования химии на благо человечества». Норман сказал, что ее принимают в состав старейшего в мире профессионального учреждения в области химии и выразил надежду на совместную работу с ней в будущем. Любопытно, что в следующие пять лет Норман стал главным научным советником Министерства обороны и принимал активное участие в антисоветской программе «Звездных войн» Рональда Рейгана^[102]. И все же в тот момент он восхвалял безжалостного и коррумпированного неученого с другой стороны Железного занавеса.

Если Королевский Химический институт был наивен, то Политехнический университет Центрального Лондона, судя по всему, и вовсе лишился рассудка. Среди трех речей, в которых расхваливали блестящий талант почетной гостьи, прозвучала речь ректора Колина Адамсона, который приветствовал «выдающиеся заслуги Румынии в международных отношениях и дипломатии». Ничто не могло превзойти приветственное выступление старшего проректора, профессора Теренса Берлина, который назвал госпожу Чаушеску «прекрасным примером истинности высказывания Гейзенберга^[103]: ”Наука расчищает поле, на котором сможет созидать технология”». Берлин отметил стремительный подъем первой леди в иерархии академической науки Румынии.

– От Национального совета по научным исследованиям был сделан всего один шаг до Центральной комиссии по социально-экономическому прогнозированию, – заявил он без тени иронии. Это поистине «прозорливая женщина», заключил он и добавил: – Разве не распознала она калибр господина Чаушеску задолго до других румын?

А в Букингемском дворце тем временем другая прозорливая женщина уже довольно насмотрелась на своих высокопоставленных гостей. Выгуливая своих собачек в саду Букингемского дворца, Королева заметила, что навстречу ей идут супруги Чаушеску (они предпочитали беседовать между собой на улице, опасаясь секретных жучков во Дворце). Как позже рассказала Королева писателю сэру Энтони Джею, она спряталась за кустом в своем собственном саду, чтобы избежать встречи с ними.

Однако позже в тот же день от встречи с ними было не отвертеться, так как Королева должна быть присутствовать на обязательном ответном банкете, который Чаушеску дал в ее честь в «Кларидже». Именно там поведение британского правительства достигло надира. Когда перед отелем собралась небольшая демонстрация, возглавляемая румынским диссидентом Ионом Рациу^[104], полиция не только припарковала между демонстрантами и зданием огромный автобус, но и арестовала Рациу за «противодействие полиции». Его увезли в фургоне и не отпускали до окончания банкета. Хотя на следующий день Рациу отпустил суд магистрата Мальборо-стрит, позднее New Law Journal назвал этот случай «достойным сожаления» примером «действий полиции в интересах политики».

Тот факт, что правительство нервничало, был понятен. Чаушеску еще предстояло подписать контракт на самолеты. В отчете о визите Реджи Секонде, британский посол в Румынии, признавал, что подписание контрактов с BAC и Rolls-Royce «до последнего момента висело буквально на волоске». Британцы отвезли Чаушеску на завод BAC в Филтоне под Бристолем, где ожидались праздничный ланч и официальная церемония подписания контракта перед телекамерами. Как выразился Секонде, в последнюю минуту обе стороны так активно торговались, что обстановка за ланчем напоминала «муравейник, который разворошили палкой». Визит должен был завершиться подписанием множества бессмысленных коммюнике, которые, как и ожидалось, были «напыщенными». Чаушеску важно сообщил Джеймсу Каллагану, что объем торговли с Великобританией к 1985 году возрастет со 133 миллионов фунтов стерлингов в 1977 году до миллиарда фунтов стерлингов.

– Вы поставили перед собой исключительно амбициозную цель, – вежливо ответил Каллаган.

Документы Министерства иностранных дел показывают, что за закрытыми дверями британское правительство считало, что он несет чепуху – как это и оказалось на самом деле. Однако в то время британские дипломаты были чрезвычайно довольны собой. «То, что Президент остался доволен визитом, ясно по тому, что в Румынии его поездка получила колоссальное и совершенно беспрецедентное освещение, – отмечал в своей депеше Секонде. – Президент Чаушеску был непростым клиентом, – признал он, отметив «с облегчением», что «было замечено очень мало антирумынских плакатов и никаких вызывающих неловкость демонстраций протеста не было». Главной злодейкой – как всегда, по мнению Министерства иностранных дел, – осталась британская пресса. В этом случае особо выделяли Бернарда Левина за «неуравновешенные и оскорбительные статьи» о том, как Чаушеску подвергает преследованиям румынских христиан.

То, что визит прошел так хорошо, продолжал Секонде, было напрямую связано с прекрасным обращением с румынами со стороны Королевы. «С британской стороны ни к чему нельзя было придраться, ни в одежде, ни в формальностях. Румыны на все мероприятиях являлись в темных костюмах для отдыха. Но любые опасения, которые могли возникнуть у них по поводу того, что хозяева могут отнестись к ним с пренебрежением, были незамедлительно рассеяны искренним желанием Ее Величества, герцога Эдинбургского и всей королевской семьи сделать все, чтобы гости ощутили теплый прием. Наша звезда восходит высоко, и нет сомнения, что, когда дело доходит до государственных визитов, в арсенале Британии имеется секретное оружие, с мощью которого не сравнится ничье иное».

Теплые отзвуки продолжали звучать еще долго после того, как чета Чаушеску вернулась домой. Четыре месяца спустя лидер Либеральной партии Дэвид Стил посетил Румынию и преподнес президенту альбом фотографий, сделанных во время государственного визита. Его пригласили на охоту вместе с Чаушеску, и это ему так понравилось, что он подарил ему щенка черного лабрадора по кличке Гладстон. Диктатор обожал собаку, стал звать его Корбу (что означает «ворон») и присвоил ему почетное звание полковника.

Королева, однако, не хотела больше иметь ничего общего с гостем, которого она часто называла «тот жуткий человечек». Пусть Чаушеску и не ограбил Бельгийские апартаменты Дворца, как предсказывал президент Жискар д’Эстен, но Королева ничуть не порадовалась тому, что стала «секретным оружием» своего правительства.

– Она ясно дала понять, что ей очень не нравится пребывание Чаушеску во Дворце. Он был просто отвратительным гостем, – говорит Дэвид Оуэн.

Несмотря на то что все это время он был министром иностранных дел, в мемуарах лорда Оуэна нет ни одного упоминания о каком-либо государственном визите. Когда его спрашивают, почему это так, ветеран международной политики, отдавший ей полвека жизни, качает головой, смеется и отвечает:

– Я стараюсь делать вид, что этого вообще никогда не было!

Однако этот визит навсегда остался в памяти Королевы. Когда, наконец, пятнадцать лет спустя она впервые отправилась с государственным визитом в Восточную Европу, посетив Венгрию в 1993 году, она узнала, что британский посол Джон Берч ранее служил в Бухаресте.

– Она заговорила о том, как неприятно было принимать во Дворце Чаушеску, – поведал он в рамках Программы устной истории британской дипломатии. – Она интересовалась тем, что происходило в Румынии после войны, и знала все о короле Михае^[105].

Однако все старания Королевы – не говоря уже о многих сотрудниках восточноевропейского отдела Министерства иностранных дел – ни к чему не привели. Несмотря на огромные надежды на создание в Восточной Европе нового оплота аэрокосмической промышленности при поддержке Великобритании, идея создания альянса Румынии и BAC – ROMBAC – потерпела сокрушительное фиаско. За почти десять лет после торжественного подписания контрактов было построено всего девять самолетов вместо запланированных восьмидесяти двух. Когда в 1989 году бывших гостей Королевы поставили к стенке и расстреляли, они забрали с собой и ROMBAC. К тому времени Чаушеску уже был лишен звания рыцаря Большого креста Ордена Бани после кампании, организованной лордом Бетеллом^[106], представителем партии консерваторов в Палате лордов и борцом за права человека. Несколько месяцев спустя Политехнический институт Центрального Лондона принял решение лишить госпожу Чаушеску профессорского звания в «знак порицания». До сих пор визит Чаушеску считается самой прискорбной записью в Гостевой книге Королевы. Эта история также показывает, насколько изменились общественные и социальные отношения за прошедшие годы. Неудивительно, что Королеву ничуть не волнуют перепады настроения в обществе. Она ведь на самом деле все это уже видела.