Нечто похожее в отношениях рядовых бойцов с офицерами сохранялось поначалу и в Красной Армии, где командир всегда «отец родной»…
Но в армии Татар родство между командирами и рядовыми воинами было не показушным, а реальным. Ни один поступок солдат Чынгызхана не оставался не замеченным. Как утверждает Абул Гази, полководец сам лично «никогда не оставил похвальнаго действiя без награжденiя, … и напротив жестоко казнил за пороки преступленiя».
Людей на войну Чынгызхан набирал «не токмо сильных, … но при том смотрел, чтоб в них был еще и разум, а наихрабрейших из них делал офицерами».
Пленные тоже приносили пользу: кто посмышленее, смотрел за лошадьми, а прочие – за овцами…
Что касается управления чиновниками, то здесь применялись те же методы. Раз в год Чынгызхан собирал всех начальников для отчета вместе: и гражданских, и военных. При этом никогда не забывал похвалить тех, кто хорошо исполнял свои обязанности.
«Наконец такой везде ввел порядок, – заключает Абул Гази, – что невозможно изъявить всех мер, каковы он принял для сего».
Раздел II. Ода Николая Трубецкого
Ни одно из многочисленных сочинений о Чынгызхане не производит такого впечатления, как небольшая брошюрка Николая Трубецкого, изданная им еще в далеком 1926 году в эмиграции, в Париже.
Причем, не вся книжка, а только три первые главки, в которых автор излагает свой взгляд на природно-исторический ландшафт Евразии, империю Чынгызхана и на самого Правителя Татар.
Никто глубже и лучше этого эмигранта первой волны, отпрыска русско-литовских князей (в ком наверняка есть и татарская кровь), не смог, на наш взгляд, разобраться в этой теме. Трубецкой, как никто другой уловил тот неизъяснимый гордый Тюркский дух, о котором мы так часто говорим в нашей книге.
Мы уверены, что сердце каждого истинного Татарина трепетно и понимающе забьется, как забилось оно и у нас, в унисон тем выводам и характеристикам, который сделал князь Трубецкой в своей брошюре "Наследие Чынгызхана". Книжка эта в свободном доступе в Интернете, кому интересно – Гугл в помощь.
А мы же постараемся конспективно передать только те мысли и рассуждения Великого евразийца, которые показались нам особенно интересными. Они настолько образны, точны и самодостаточны, что не требуют никаких комментариев. Единственное, что пришлось сделать, – разбить текст на темы и снабдить их своими заголовками.
Параграф 1. Почему Евразия «беременна» империей?
«Всякое государство жизнеспособно лишь тогда, когда может осуществлять те задачи, которые ставит ему географическая природа его территории.
Некоторые части прежней императорской России, присоединенные в послепетровскую эпоху: Финляндия, Польша, Балтийские провинции, – в монархию Чингисхана не входили; но они и отпали от России, так как исторической, естественной государственной связи у них с Россией не было.
Присоединение к СССР Хивы и Бухары, сохранявших призрачную самостоятельность при последних русских императорах и провозглашение советской республики в Монголии являются продолжением и укреплением исторической связи России с монархией Чингисхана. На том же пути можно с уверенностью предсказать в будущем и присоединение китайского Туркестана.
Таким образом, в исторической перспективе то современное государство, которое можно называть и Россией, и СССР (дело не в названии), есть часть великой монгольской монархии, основанной Чингисханом».
Наличие в этом целом таких разнообразных по своему природному и хозяйственному характеру частей, как леса, степи и горы, и существование между этими частями естественной географической связи позволяет рассматривать всю Евразию как до известной степени самодовлеющую хозяйственную область. Благодаря всему этому Евразия по самой своей природе оказывается исторически предназначенной для составления государственного единства.
С точки зрения исторической задачи государственного объединения Евразии отсюда вытекает следующий важный факт: всякий народ, овладевший той или иной речной системой, оказывался господином только одной определенной части Евразии; народ же, овладевший системой степи, оказывался господином всей Евразии, так как, господствуя над протекающими через степь отрезками всех речных систем, он тем самым подчинял себе и каждую из этих речных систем в ее целом.
Итак, объединить всю Евразию могло только государство, овладевшее всей системой степи».
Параграф 2. Предательство – признак рабской психологии
«Добродетели, которые он (Чингисхан) больше всего ценил и поощрял, были верность, преданность и стойкость; пороки, которые он больше всего презирал и ненавидел, были измена, предательство и трусость. Эти добродетели и пороки были для Чингисхана признаками, по которым он делил всех людей на две категории.
Натуры низменные, подлые, по существу рабские; Чингисхан презирал их и беспощадно уничтожал.
На своем завоевательском пути Чингисхану пришлось свергнуть и низложить немало царей, князей и правителей. Почти всегда среди приближенных и вельмож таких правителей находились изменники и предатели, которые своим предательством способствовали победе и успеху Чингисхана. Но никого из этих предателей Чингисхан за их услугу не вознаградил: наоборот, после каждой победы над каким-нибудь царем или правителем великий завоеватель отдавал распоряжение казнить всех тех вельмож и приближенных, которые предали своего господина.
Их предательство было признаком их рабской психологии, а людям с такой психологией в царстве Чингисхана места не было. И наоборот, после завоевания каждого нового царства или княжества Чингисхан осыпал наградами и приближал к себе всех тех, которые оставались верными бывшему правителю этой завоеванной страны до самого конца, верными даже тогда, когда их верность была для них явно невыгодна и опасна. Ибо своей верностью и стойкостью такие люди доказали свою принадлежность к тому психологическому типу, на котором Чингисхан и хотел строить свою государственную систему.
Параграф 3. Повиноваться не начальнику, а Богу
Люди такого ценимого Чингисханом психологического типа ставят свою честь и достоинство выше своей безопасности и материального благополучия.
Они боятся не человека, могущего отнять у них жизнь или материальные блага, а боятся лишь совершить поступок, который может обесчестить их или умалить их достоинство, притом умалить их достоинство не в глазах других людей (ибо людских насмешек и осуждений они не боятся, как вообще не боятся людей), а в своих собственных глазах.
В сознании их всегда живет особый кодекс, устав допустимых и недопустимых для честного и уважающего себя человека поступков; этим уставом они и дорожат более всего, относясь к нему религиозно, как к божественно установленному, и нарушение его допустить не могут, ибо при нарушении его стали бы презирать себя, что для них страшнее смерти.
Уважая самих себя, они уважают и других, хранящих тот же внутренний устав, особенно тех, кто свою стойкую преданность этому уставу уже показал на деле.
Когда человек такого психологического типа повинуется своему непосредственному начальнику, он повинуется не ему лично, а ему как части известной божественно установленной иерархической лестницы; в лице своего непосредственного начальника он повинуется ставленнику более высоко стоящего начальника, являющегося в свою очередь ставленником еще более высокого начальника и т. д., вплоть до верховного земного повелителя, который, однако, мыслится тоже как ставленник, но ставленник не человека, а Бога.
Таким образом, человек рассматриваемого типа все время сознает себя как часть известной иерархической системы и подчинен в конечном счете не человеку, а Богу.
Это сознание невозможности выхода из-под власти сверхчеловеческого, божественного закона, сознание своей естественной и неупразднимой подзаконности сообщает ему стойкость и спокойствие фатализма.
Чингисхан сам принадлежал именно к этому типу людей.
Даже после того, как он победил всех и вся и сделался неограниченным властелином самого громадного из когда-либо существовавших на земле государств, он продолжал постоянно живо ощущать и сознавать свою полную подчиненность высшей воле и смотреть на себя как на орудие в руках Божиих.
Параграф 4. Каких людей нельзя допускать к власти
Подразделяя людей на две вышеупомянутые психологические категории, Чингисхан это подразделение ставил во главу угла при своем государственном строительстве.
Один факт объединения в едином государстве колоссальной территории Евразии и части Азии, обеспечения безопасности евразийских и азиатских караванных путей и упорядочения финансов создавал для жителей монархии Чингисхана такие благоприятные экономические условия, при которых их стремления к материальному благополучию могли получить самое полное удовлетворение.
С другой стороны, физическая мощь его непобедимой, не останавливающейся ни перед какими препятствиями и беспрекословно ему повинующейся армии и неумолимая жестокость его карательных мероприятий заставляли трепетать перед ним всех людей, привязанных к своему личному физическому существованию.
Таким образом, люди рабской психологии были у Чингисхана в руках.
Но этих людей он к правлению не подпускал. Весь военно-административный аппарат составлялся только из людей второго психологического типа, организованных в стройную иерархическую систему, на высшей ступени которой пребывал сам Чингисхан.
И если прочие подданные видели в Чингисхане только подавляюще страшную силу, то люди правящего аппарата видели в нем прежде всего наиболее яркого представителя свойственного им всем психологического типа и преклонялись перед ним как перед героическим воплощением их собственного идеала.
* * *
Князь Николай – конечно, был романтиком и немножко фантазером. Если верить Трубецкому, то управлять государством и создать справедливое общество очень просто. Просто нужно административный аппарат освободить, пользуясь его терминологией, от чиновников с рабской психологией, всяких лизоблюдов, взяточников и трусливых приспособленцев. И набрать вместо них честных, стойких, преданных правителю и Богу людей.
Только вопрос: где ж набрать столько честных людей?..
Часть III. Гази
Мы уже неоднократно обращались к книге Абул Гази «Родословная Татар». Пришло время рассмотреть более подробно это удивительное сочинение и поближе познакомиться с ее автором.
Если бы Абул Гази ничего более не совершил, а лишь написал эту книгу, ему уже нужно было ставить памятник. А между тем он провел насыщенную, богатую на приключения жизнь, о которой мы вкратце расскажем в первой части этой главы.
Известно много переводов «Родословной Татар» на русский язык, но мы воспользуемся одним из первых, совершенных еще в 1770 году Тредиаковским под редакцией Миллера.
Чем примечателен этот перевод? Он далек от совершенства в литературном плане, текст коряв, местами труден для понимания. Русский язык, не говоря уж о грамматике, к концу XVIII века еще окончательно не сформировался, в нем много архаизмов. Это далеко не язык Пушкина и Толстого, и даже не Фонвизина и не Державина.
Да и сам алфавит пестрит «ятями», «твердыми знаками» и другими буквами и их сочетаниями, которые ныне не используются. Например, вместо привычной буквы «в» использовались или «п» или в предлоге две буквы «п» и «ъ» – «ПЪ».
И, тем не менее, на наш взгляд, это самое ценное издание «Родословной Татар», которое в наименьшей мере было подвержено злонамеренному редактированию. Генрих Миллер, при всей своей противоречивости, весьма дорожил научной репутацией и на откровенный подлог никогда бы не пошел.
Ценно это издание еще и своими обширными Примечаниями (в других изданий их нет).
Мы получаем как бы две книги в одной: текст Абул Гази и Примечания редактора, которые по объему и содержанию не уступают друг другу. Перед читателями открываются два пласта уникальной информации: история рода Чынгыза и история второй половины XVIII века. В своих замечаниях Миллер, как редактор не скупился на факты, подробно, как очевидец, описывая быт, нравы, обычаи народов (главным образом тюркских) тогдашней России и её соседей.
Ученый немец сам лично 10 лет провел в Сибири в научной экспедиции, где выучил русский язык и откуда привез уникальные архивные материалы. Важно еще и то, что впоследствии, в 1766 году, Генрих Миллер самой императрицей Екатериной II был назначен начальником Московского архива – то есть у него был свободный доступ к уникальным документам. К сегодняшнему дню они уже утеряны или хранятся в каких-то тайных запасниках.
Крайне интересны суждения редактора Миллера по некоторым ключевым моментам российской истории. Да, он придерживался Европоцентристского подхода в изучении мировой истории и сам не в малой степени способствовал формированию онного. Но тогда, во второй половине XVIII века, этот взгляд в полной мере еще не устоялся, были еще какие-то разночтения, особенно при освещении событий, связанных со становлением Российской империи. Миллер открыто высказывал собственную точку зрения, подвергая часто сомнению данные европейских и других авторов.
Отдельно от «Родословной Татар» Примечания не публиковались, а между тем это весьма значимый, в известной мере достоверный и объективный источник.
Глава 1. Тобольская находка
Абул Гази Багадур-хан покинул наш бренный мир в священный месяц Рамазан – в марте 1664 года, не успев окончить главный труд своей жизни.
Перед смертью он поручил завершить его своему сыну Алуш-хану. Благо, осталось немного – отец довел летопись до 1645 года, момента собственного вступления на Хивинский престол.
По некоторым сведениям, сын не смог исполнить наказ отца и перепоручил его некому мулле Махмуду Ургенчи.
Ученый мулла окончил работу через два года.
И рукопись «Родословная Татар», написанная на понятном всем Татарам тюркском языке, пошла гулять по свету…
Как она попала в Россию? В предисловии французского издания, с которого Тредиаковский с Миллером и сделали свой перевод на русский, говорится следующее:
«НародЪ должен благодарить за сiю Историю» некого шведского офицера, «пленикамЪ содержапшимся в Сибири и… купипши рукописную на ТатарскомЪ языке Исторiю у некотарого Бухарскаго купца, которой ея припез сЪ собою пЪ ТобольскЪ».
«Что касается до примечанiй» относительно Азии и России, – говорится далее в Предисловии, – «то оныя выпраны у меня изЪ многихЪ достоперных записок и точныхЪ изпестiй».
И уточняется, что получены эти достоверные сведения через верных особ и людей, которые сами побывали в описываемых местах. Так что «ни мало не позможно сомневаться о прапде…»
Невозможно сомневаться и в том, что к Примечаниям приложил свою руку Генрих Миллер.
В конце этого обращения «К читателю» содержится просьба о снисхождении к «моему стилю», поскольку «францусской мне есть языкЪ не природной», то есть не родной.
А это уже, похоже, извинения переводчика Василия Тредиаковского.
Параграф 1. Историческая реликвия
Еще, когда рукопись Абул Гази находилась на руках пленного офицера Табберта, в начале XVIII века, были предприняты попытки первых переводов с тюркского языка на русский и, возможно, немецкий.
Но были они весьма неточны и приблизительны – литературный язык только-только начинал формироваться. Однако именно в таком виде рукопись попала в Европу (оригинал не сохранился), и впервые в 1726 году в Лейдене с нее был издан французский перевод. Можно представить, сколько в нем неточностей и как он разнится от того, что в действительности писал Абул Гази!
А потом уже с этого издания Тредиаковским, который сам признавался, что не совсем твердо владеет французским, в 1770 году, через 43 года, был сделан обратный перевод на русский. С Примечаниями редактора вышло два тома.
Текст еще дальше отдалился от оригинала. Например, уже в самом заглавии книги применена неправильная транскрипция к имени ее автора. Вместо «Абул Гази» – «Абулгачи». Таким образом, теряется смысл имени хивинского хана «Гази» – «Борец за веру»… Вызывает сомнение и название книги – "Родословная Татар". Вряд ли сам хивинский хан ее так озаглавил. Но во Франции, как и во всей Европе, восточного соседа называли не иначе, как Тартария, а Миллер с Тредиаковским убрали одну букву и получилась – Татария. Так было привычней для уха россиян, которые называли всех инородцев, в первую очередь Тюрок и мусульман Татарами.
Но даже в таком изуродованном виде «Родословная» Абул Гази имеет несомненную историческую ценность.
Особенно приятно, что нам удалось отыскать репринтное издание, то есть фотокопию книги со старинным шрифтом, со всеми ее дефектами и опечатками, где ничего нельзя поменять, даже одну буковку.
Титульный лист книги выглядит так. Сверху большими буквами:
Родословная
IСТОРIЯ О ТАТАРАХЪ,
Далее прописными буквами чуть помельче:
ПЕРЕВЕДЕННАЯ
НА ФРАНЦУССКОЙ ЯЗЫКЪ
СЪ РУКОПИСНЫЯ ТАТАРСКIЯ КНИГИ,
СОЧИНЕНИЯ
АБУЛГАЧИ-БАЯ ДУРЪ-ХАНА,
И
Еще мельче, строчными:
дополненная великимЪ числом примечанiй
достоверныхЪ и любопытсвенныхЪ о
прямомЪ нынешнемЪ состоянiи
И снова крупнее, прописными:
СЕВЕРНЫЯ АЗIИ
с потребными
ГЕОГРАФИЧЕСКИМИ ЛАНДКАРТАМИ,
И наконец, в самом низу:
А С ФРАНЗУССКАГО НА РОССIЙСКИЙ
В АКАДЕМIИ НАУКЪ
ТомЪ I.
ПРИ ИМПЕРАТОРСКОЙ АКАДЕМI НАУКЪ
В нашем экземпляре книги справа еще виден чернильный штамп: «БИБЛIОТЕКА МОСКОВСКОЙ ДУХОВНОЙ АКАДЕМIИ», откуда она и была изъята.
К книге приложены две географические карты: одна времен Чынгызхана, другая – XVIII века. Последняя, как утверждается в Предисловии (опустим «яти» и дадим текст в современной орфографии), «представляет нынешнее состояние той земли с такой справедливостью, какой еще до ныне не находилось ни на какой подобной Ландкарте».
На обеих картах отмечена территория, именуемая "Magna Tartarie" – "Великая Татария".
Есть еще одно интересное издание летописи Абул Гази, подготовленное упоминаемым нами в первой части нашей книги Ибрагимом Хальфином. Адъюнкт-профессор Казанского императорского университета завершил работу в 1824 году.
Выполнить самостоятельно такое важное дело татарину не доверили, без присмотра со стороны известного ориенталиста, опять немца, Христиана Френа не обошлось.
Летопись уже назвали по-другому – «Родословное древо Тюрков». Возможно, это название точнее. Но мы будем пользоваться более ранним, репринтным 1770 года изданием Миллера и Тредиаковского. Царская цензура по нему еще не прошлась так строго.
Параграф 2. Выпускник Сорбонны
Русский поэт и переводчик Василий Кириллович Тредиаковский родился в начале XVIII века в старинном городе Астрахани в семье священника.
Посещал католическую латинскую школу при миссии ордена капуцинов, которых пруд пруди было в тогдашней России, даже на периферии. Затем обучался в греко-латинской академии.
Почему не в русской? Их тогда еще просто не было. Ни русских школ, ни русских гимназий, ни русских академий… Только в 1724 году, за год до своей смерти, Петр Первый учредил в Санкт-Петербурге Академию наук и искусств.
Вот имена 15 первых «русских» академиков. Все они прибыли в Россию из различных стран, в основном из Германии, в 1725–26 годах.
Л. Л. Блюментрост, И. Д. Шумахер, Я. Герман, Х. Мартини, И. П. Коль, Г. Б. Бильфингер, Н. Бернулли, Д. Бернулли, Ж. Н. Делиль, И. Х. Буксбаум, Х. Гольдбах, М. Бюргер, И. Г. Дювернуа, Г. З. Байер, И. С. Бекенштейн.
По началу кафедры Российской истории в академии не значилось, была только кафедра красноречия и церковной истории. Возглавлял ее Иоганн Коль – немецкий историк и богослов, увлекавшийся филологией славянских языков.
Хотя уроженец Кёнигсберга и известный любитель русской старины Готлиб Зигфрид Байер тоже прибыл по высочайшему приглашению в Санкт-Петербург, но руководил другой кафедрой – греческих и римских древностей.
Кафедры русской истории не было потому, что самого предмета науки тогда еще не существовало. Историю Государства Российского предстояло еще только создать, чем Байер и начал заниматься. Поскольку отечественные Геродоты и Фукидиды пока не появились.
Но Байер рано умер – в 1738-м, ему было 44…
Выпавшее знамя подхватил другой немец – вестфалец Герхард Миллер, ходивший уже у именитого академика в помощниках.
Историк Миллер и филолог Тредиаковский членами академии стали несколько позже.
Первые русские школы в России начал создавать главный оппонент Герхарада Миллера – Михайло Ломоносов. Даже и не он, а вновь… немцы. Ломоносова же приставили присматривать за учебными заведениями в качестве инспектора.
Старейшей русской гимназией считается Академическая. С самого начала, с 1726 года в ней командовал Байер. Да тот самый любитель русских древностей и создатель норманнской теории происхождения Руси – Готлиб Зигфрид Байер собственной персоной.
Состояла эта «русская» гимназия из двух отделений: немецкого и латинского.
В 1733 году другой немец, Фишер, составил для нее Устав, как утверждает Википедия, «поднимавший ее до значения… германской школы и вводивший в ее курс, кроме латинского языка, греческий язык, чтение римских поэтов, правила ораторского искусства и логику».
Вот такие «русские» учебные заведения создавали немцы в России. И не только учебные заведения, они много чего создали, в том числе и саму «историю государства Российского».
Скажем прямо: гимназии эти часто пустовали, едва ли не силой приходилось загонять в них детей солдаток – прачек и кухарок… Так было и при Анне, и при Елизавете, и при Екатерине II, что ничуть не беспокоило высочайших особ. Как-то Московский губернатор пожаловался императрице, «никто не отдает детей в школы».
На что «просвещенная» Екатерина II соизволили ответствовать в таких примерно фразах:
«Дорогой князь, не надо жаловаться, что у русских нет желания учиться; школы я учреждаю не для нас, а для Европы, во мнении которой нам надобно выглядеть пристойно; в тот день, когда крестьяне наши возжаждут просвещения, ни вы, ни я не удержимся на своих местах». – («Россия в 1839 году». Астальф де Кюстин. Перевод на русский язык. В. А. Мильчина, И. К. Стаф, 1996).
Но когда рос наш Вася Тредиаковский – он 1703 года рождения, и таких показушных школ еще не было. Тем паче в Астрахани.
По окончании латино-католической школы и греко-латинской академии Тредиаковский продолжил образование во Франции. Обучался там два года философии в Сорбонне, где и выучил французский.
По возвращению в Россию выпускник Сорбонского университета подвизался на ниве возвышенной поэзии, заделавшись одним из первых русских поэтов. Литературный русский язык тогда еще находился в развитии, его нужно было облагораживать и совершенствовать. Тредиаковский прилепился к нужному делу.
Вскоре он выпустил книжицу «Новый и краткий способ к сложению российских стихов». Это было первое подобное учебное пособие.
Но стихотворец мечтал приблизиться к императрице Анне Иоанновне – вдове герцога Курляндского Фридриха Вильгельма, которую, как представительницу Романовской династии пригласили на российский престол.
Уровень его поэзии, если судить с нашей колокольни, был самым примитивным. Приведем один куплет из оды «Песнь (К коронации Анны)», которая Василием Тредиаковским была «сочинена в Гамбурге к торжественному празднованию коронации Ее Величества Государыни Императрицы Анны Иоанновны, Самодержицы Всеросийския, бывшему тамо августа 10-го (по новому стилю) 1730»:
Небо все ныне весело играет,
Солнце на нем лучше катает,
Земля при Анне везде плодовита будет!
Воздух всегда в России здравы,
Переменятся злые нравы,
И всяк нужду избудет.
Да, до изящной словесности «золотого века», представленного шедеврами Пушкина и Лермонтова было еще далеко.
Но какие бы прочувственные оды первый поэт России императрице Анне не посвящал, вирши его оставались незамеченными.
В столице империи правил бал герцог Эрнст Бирон – фаворит Анны Иоанновны. От него и прозвали то мутное времечко «Бироновщиной». Цепные псы герцога близко не подпускали чужаков к императрице. Сладкоречивого рифмоплета объявили чуть ли не графоманом – это родоначальника-то русской поэзии!
В общем, мягкотелому Василию прилепиться к царскому двору была не судьба.
Тогда Тредиаковский нашел себя на другом поприще – на посту секретаря Императорской академии наук. Здесь он набил руку на переводах французских исторических сочинений. Порою весьма серьезных и объемных – 10 томов «Древней истории» и 15 томов «Римской истории» Шарля Роллена.
Герхард Миллер ценил Василия Тредиаковского, как специалиста по французским переводам, и привлек его к изданию «Родословной Татар». Ученый немец становился все более влиятельной фигурой в Императорской академии наук, тоже состоящей, как мы уже убедились, в основном из немцев.
«Родословная Татар» Абул Гази была выпущена в 1770 году, под редакцией Г. Миллера и с переводом В. Тредиаковского.
Однако свои литературные упражнения Василий Кириллович не забросил, он был поразительно работоспособен – не только стишки пописывал, но еще теорию поэзии и прозы разрабатывал. Да столь удачно, что некоторые исследователи, вообще, считают его родоначальником отечественной литературы.
Под конец жизни, оказавшись не у дел, Тредиаковский даже стал баловаться историческими сочинениями, наперекор своему бывшему единомышленнику Герхарду Фридриху. Но здесь, увы, лавров не сыскал. Кроме красивых сказок и легенд о «славянском первородстве» ничего путного из под его пера так и не вышло.
А вот Герхарда Миллера можно считать настоящим «первым русским историком».
И это не гипербола, не преувеличение.
Свои исторические взгляды Миллер изложил еще в «Изъяснении» или публичной речи «О происхождении народа и имени Российского» в 1749 году.
Ее слушала уже другая императрица – Елизавета.
XVIII век – «бабий век» России. Ею управляли:
Екатерина I (1725–27),
Анна Иоанновна (1730–40),
Елизавета I (1741–61),
Екатерина II (1762–96).
«Изъяснения» ученого немца вызвали много шума и критических стрел в адрес их сочинителя. «Миллер во всей речи ни одного случая не показал к славе российского народа, но только» показал как его «многократно разбивали в сражениях, где грабежом, огнем и мечом опустошили, и у царей их сокровища грабили» – гремел Ломоносов.
Из «академиков», едва не угодившего в опалу ученого немца поддержал лишь секретарь Императорской академии Василий Тредиаковский. Вот еще из-за каких симпатий образовался этот тандем «историк Миллер – литератор Тредиаковский».
Академик Миллер, несмотря на хулу, продолжал упорно трудиться и выпустил множество классически оформленных научных статей, особенно по истории Сибири.
Но после публичного скандала писать «Историю России» в патриотическом духе доверили главному оппоненту Миллера. Однако пожилому Михайло Ломоносову было уже трудно вникать в первоисточники.
И «он решил обойтись без выписок в надежде уловить дух русской истории одним вдохновением, – комментирует исследователь Сергей Цветков в своем одноименном блоге. – В этом смысле его подход к истории можно назвать поэтическим. Прошло десять лет, прежде чем он полностью овладел предметом. Первый том «Древней российской истории» вышел в 1766 г., спустя год после его смерти».
А сочинения Татищева, которого официально признают «отцом русской историографии», практически неизвестны. Историк совершенно не доверял «Повести временных лет» и владел какими-то другими источниками.
К тому же он предпочитал творить на староцерковном языке, считая, что так лучше передается «дух русской истории». Этим языком пользовался еще дьяк Лызлов, образцы его текстов мы приводили выше.
К сожалению, ни источники эти, ни сами рукописи Татищева не сохранились.
Его главная книга «История Россiиская», как написано на обложке, «через тритцать лет собранная и описанная покойнымъ тайнымъ советникомъ и астраханскимъ губернатором Васильемъ Никтичемъ Татищевымъ» была напечатана при Императорском Московском университете лишь в 1768 году.
То есть, спустя два года после труда Ломоносова и за два года до издания «Родословной Татар». И опять – под редакцией академика Миллера. И что там в этой «Истории Российской» было от Татищева, а что от редактора – кто же сейчас разберет.
А труды Герхарда Миллера сохранились. Он писал на новоязе, и был чрезвычайно плодовит.
Помимо всего прочего Миллер выпускал научный журнал с мудрёным названием «Месячные исторические, генеалогические и географические примечания в Ведомостях».
Это был «первый русский журнал вообще, первый русский журнал Академии наук и, наконец, первый русский литературный и научно-популярный журнал», – писал П. Н. Берков.
А о деятельности Тредиаковского очень высоко отзывался А. С. Пушкин:
«Тредьяковский был, конечно, почтенный и порядочный человек. Его филологические и грамматические изыскания очень замечательны. Он имел в русском стихосложении обширнейшее понятие, нежели Ломоносов и Сумароков».
Так что «Родословную Татар» хивинского хана Абул Гази готовили к печати лучшие ученые Романовской России, два «отца»: Тредиаковский – «отец русской литературы» и Миллер – «отец русской истории».
Параграф 3. Ученый немец
Федор Иванович Миллер – так по-русски называли одного из первых российских историков – личность сложная, неоднозначная.
Герхард Фридрих родился в герцогстве Вестфалия, но его всегда привлекали необъятные просторы загадочной Евразии. Возможно, он выполнял какую-то особую миссию.
В 1747 году ученый принял русское подданство, и тут же был определен на официальную должность «историографа Российского государства».
Злые языки чешут, будто бы Миллер, его старший товарищ Байер, Шлёцер и другие немецкие академики получили спецзаказ на создание истории Романовской России. Этот проект возник еще у Петра Первого и его «главного идеолога», потомка шотландских королей Якова Брюса.
Причем, историю нужно было написать так, чтобы приход к власти династии Романовых выглядел легитимным, ведущим свой род от первых киевских князей Древнерусского государства. Полная чушь, конечно, но заказ есть заказ…
По правде сказать, отечественных историков и вообще ученых мужей в ту пору было раз-два и обчелся. Неслучайно Императорская академия наук была укомплектована сплошь одной «немчурой». Разве только Василий Татищев да еще Михайло Ломоносов могли справиться с таким сложным заданием, хотя последний и не был историком.
Они кое-что и написали, о чем мы поведали выше, и Василь Никитич, и Михайло Васильич.
Но эти труды увидели свет лишь после их смерти. Под редакцией тех же немцев, а конкретно – «главного историографа» Императорской академии Герхарда Миллера. Труды должны были соответствовать «европейским стандартам» и не вызывать нареканий в просвещенной Европе.