Разговор конечно же зашел о тюремной жизни и тамошних порядках, тут юнцы навострили уши, ибо не часто такое услышишь из первых уст, а как говориться: «от тюрьмы и от сумы…». Больше рассказывал конечно же Саня, часто апеллируя к авторитету Николая, который, не выпуская кружку из рук, отвечал односложно: «да», «нет». Тьма опустилась на болото, высветив яркие звёзды над кронами сосен. В лесу заухала сова. Со стороны болота подошли к костру, и попросили приюта, два мужчины. По огромным алюминиевым пайвам, и по хорошей экипировке было легко определить, что это были ягодники из города. В течение дня они уже встречались на болоте, потому были приняты в компанию с доброжелательством. Конечно же разговор о жизни тюремной прекратился. Но зато возобновился разговор об урожае клюквы, кто сколько и где насобирал, и о тех углах болота где остались оборыши, и куда ещё можно заглянуть. И если с удовольствием рассказывали кто сколько собрал, то по поводу мест где надо искать, каждый лукавил по-своему.
– С вами же был ещё один, мы видели его на том пятаке, около озера? – спросил Олег, указывая в сторону откуда те пришли.
– Ну, он не с нами, а сам по себе. Наверное, ушел с болота к поселению. – Ответил один из пришедших.
Один из ягодников был татарином, и перед тем как ужинать, отошел от костра расстелил плащ, и преклонив колени совершил мусульманскую молитву. Для местной молодёжи, рожденной в социализме, из посёлка где не было церквей, сие действо, этот намаз состоящий из бормотаний и поклонов, виделся скорее блажью помрачённого ума. Но и на лице его товарища, славянской внешности, они увидели выражение удивления. И по тому как он повел речь, после того как его товарищ вернулся к костру, можно было понять, что это был достаточно образованный, в религиозном плане, человек, по меркам строителей социализма.
– Марат (так звали татарина) – повёл он речь, – я даже не предполагал, что ты такой ортодоксальный мусульманин.
– Вера дело личное. – неохотно ответил ему товарищ.
– Насколько я помню, – не унимался первый, – в исламе, нельзя изображать Бога, а надо покланяться невидимому принципу. Так кому же ты молишься?
– Вот ему и молюсь. – желая прекратить этот спор ответил Марат.
– Не понимаю, как можно молиться и просить чего-то у принципа?
Видимо это последнее выражение задело Марата, и он, в свою очередь задал свой вопрос: