Раньше я не был злопамятным, и иногда мне казалось, что я почти простил их. Внутри мне было неплохо, я пристрастился к вкусненькому и даже определил себя как сладкоежку. Вот только пиво оказалось для меня горькой пыткой. Мстил, как умел, извергая из себя все доступные моему тщедушному тельцу яды, заставляя Мару после любимого напитка подолгу висеть над раковиной. Выслушивал в свой адрес всякое, но за пиво все же мстил. Самурая я как личность не воспринимал, впрочем, и он ко мне особого интереса не проявлял. Так и жили параллельно, я у себя (у Мары) в животе, он за стенкой. Правда, случались и весьма близкие встречи иного характера, но об этом я даже вспоминать не хочу.
«Час зачатья я помню неточно…», – это я услышал где-то в такси, и понял, что лично я час своего зачатья не помню совсем. Первые мои воспоминания я отношу неделям к двум. Помню, как проснулся в воде, сознание было каким-то мутным, мысль никак не формировалась в нечто целостное. Снова впал в забытье, и так несколько дней, пока окончательно не проснулся. Тогда уже начал думать – и кто я, и где я, и что вообще происходит вокруг. Зато роды помню прекрасно, хотя и предпочел бы забыть их. Слишком уж не готов я оказался к такому, хотя ждал их, и даже с нетерпением ждал. Наивный, думал, что это будет веселое приключение а-ля «А вот и я!», а на самом деле испугался так, что потерял контроль и над собой, и над своим телом. Стыдно. Но кто же ожидал, что будет так страшно? Сначала куда-то ушла вся вода, и я почувствовал себя рыбой, выброшенной на берег, как в одном японском стихотворении из бабушкиной книги. Потом все вокруг меня начало жить какой-то новой, неведомой мне жизнью, повинуясь некоему ритму. Меня сдавило так, что я едва не потерял сознание, а потом со страшной силой толкнуло вперед, и я треснулся головой туда, где вовсе не было выхода. Наивный, когда я ждал родов, я отчего-то намечтал себе, что вот откроется светлый выход, и я триумфально прошествую по нему в новенький мир. Выход оказался невероятно тесным, и впереди не было ничего, кроме черноты. Я сделал попытку упереться конечностями в стенки своего осушенного жилища и сопротивляться, но вскоре сами стены навалились на меня с такой силой, что в панике я попытался свернуться в клубок и прикинуться неживым. Но неведомая сила сама развернула меня и уже снова толкала незащищенной, мягкой моей головой вперед. Свет оказался невероятно ярким, ослепляющим, воздух – резким и колючим, руки, подхватившие меня, холодными и грубыми. От страха и беспомощности я громко заорал, чем вызвал всеобщий смех. Кто-то одобрительно назвал меня «мужиком», кто-то обозвал «синяком», Мара капризно спросила, почему я такой страшный. От обиды я замолчал, сжал кулаки и крепко зажмурил глаза. Кто-то полил меня водой с незнакомым, едким запахом, потом положили на очень твердый и холодный стол, похватали за живот, руки и ноги, неудобно обернули холодной тряпкой. Страшно хотелось пить, во рту пересохло так, что в горле все словно горело. Орать бесполезно – не поймут. Обессиленный, продрогший, я хотел одного – забыться и уснуть.