Небо напрокат

8

Наши отношения с отцом Александром стремительно развивались. После каждой службы он бросал мне на ходу одну и ту же фразу: «Подожди меня, я сейчас!» Через пять минут он выходил переодетый в мирскую одежду и с полным пакетом, предназначавшимся для меня. Мы вместе выходили из храма и шли медленным шагом на остановку. Он мне рассказывал о Боге, о жизни, о себе. У меня впервые появилась возможность поделиться своими планами, тем, что меня волнует, и спросить о том, о чем спрашивать мне было не у кого. И однажды я поинтересовалась:

– Отец Александр! Ведь отец Никита монах?

– Ну да, – ответил он.

– И это значит, что у него никогда не будет семьи?

– Монахи не могут иметь семью, ты же знаешь!

– А что будет, если он влюбится? Ведь он же живой человек! – не унималась я.

– Наверное, ему придется выбирать: или Господь Бог, или женщина.

– Но это ведь жестоко! Это несправедливо! – искренне возмущалась я.

– Жизнь такая, какая есть, и каждый выбирает свой путь. А предъявлять претензии к Богу грешно!

– Да. Я поняла, – проговорила я сквозь слезы. Мне всем сердцем было жаль отца Никиту.

С ним мы познакомились очень необычно. Как-то я возвращалась домой, и одна милая старушка, маленькая, хрупкая, в цветастом платочке, попросила перевести ее через дорогу. Она плохо видела. Мы разговорились, старушка пригласила меня к себе домой выпить чаю. С того дня я часто бывала у бабы Моти – так ее звали. Приносила ей свежие булочки из буфета, а баба Мотя угощала меня вкусным борщом.

В один из таких визитов я и застала у нее отца Никиту. Тогда он еще не был священником, и имя его было Александр. Он только собирался принять монашество. Визуально мы друг друга знали, но никогда не общались. Баба Мотя нас познакомила. Я очень смутилась тогда.

Потом баба Мотя умерла, и наше общение с Александром-Никитой прервалось. Но когда его рукоположили в священники, я стала часто ходить к нему на исповедь. Я чувствовала к нему какое-то особенное доверие и безмерную симпатию, восхищалась его смелостью, благородством, умом, хотя так и не смогла понять, зачем молодому, красивому мужчине так необходимо было постригаться в монахи.

Отец Никита был старше меня всего на три года. Он был высокого роста и крепкого телосложения. Длинные, волнистые русые волосы его красиво струились до самой поясницы. Большие серые и немного отрешенные глаза, пухлые чувственные губы и прямой греческий профиль были предметом желаний и мечтой многих девушек, но он, увы, выбрал служение Богу.

Когда я смотрела в умные, потрясающей красоты глаза отца Никиты, я неизменно видела там нечеловеческую боль. От этого осознания щемило сердце. Вот отчего, беседуя с отцом Александром, я не смогла сдержать слезы.

9

В тот день, когда мне исполнилось семнадцать, меня никто не поздравил. Мама была на дежурстве, бабка отругала за какую-то ерунду и обозвала гадкими словами. Она даже не вспомнила про мой день рождения.

Я угрюмо брела по узкой дорожке. Не первый раз в жизни я чувствовала себя одинокой и несчастной. Но впервые мне по-настоящему стало страшно. В этот день словно открылись мои глаза, и я увидела свою жизнь или, скорее, свое существование со стороны. И ужаснулась. Казалось, что во всей Вселенной нет больше ни единой живой души – ни людей, ни животных, ни растений. Все вымерли. Я осталась одна и не знала, что с этим делать. Это ощущение длилось мгновение, но я успела испытать реальное, всеобъемлющее одиночество.

В тот день я не пошла на занятия. Свернув с узенькой дорожки, перейдя через мост и миновав длинную улицу частного сектора, я оказалась возле храма. Этот путь я проходила множество раз, но в этот день мне показалось, что эту дорогу, эти улочки я вижу впервые. Осторожными легкими шагами, чтобы не шуметь, я приблизилась к иконе Всецарицы. Я любила эту икону. Именно здесь, в этом закутке храма, мне было спокойно и хорошо. Я прикрыла глаза и забыла обо всем на свете.

Сколько прошло времени? Десять минут, а может быть, час или три? Я не знала! Но очнулась от прикосновения чьей-то руки на моем плече. Я медленно обернулась и увидела перед собой отца Александра.

– Что случилось? – спросил он так нежно и проникновенно, что у меня защемило сердце.

– Я… я… я не могу, – разрыдалась я, от слабости опускаясь на скамеечку.

Отец Александр сел рядом. Он взял мою руку в свою и свободной ладонью погладил меня по голове. Я почувствовала, как по всему моему телу разливается тепло. До этого момента меня никогда и никто не гладил по голове, я даже не предполагала, что от этого бывает так хорошо и приятно. Как по мановению волшебной палочки все мои горести таяли. Не было сил пошевелиться. Я сидела, затаив дыхание, ошеломленная и смущенная.

– Знаешь, в жизни много бывает проблем, неприятностей, – тихо заговорил отец Александр, – и это, безусловно, тяжело и горько. Но это надо пережить, переболеть – другого не дано. Только когда преодолеешь препятствия достойно, с высоко поднятой головой, приходит осознание того, что все, что с нами происходит, не случайно. Это наш путь. Наш крест. От этого никуда не уйдешь, не спрячешься. Остается принять свою жизнь и не роптать. Стремись, развивайся, делай все, что от тебя зависит, а результат предоставь Богу. Тебе легче станет жить, и ты многое сможешь понять.

Я сосредоточенно слушала. Что-то новое, доселе неизвестное, открывалось мне. Я жадно ловила каждое его слово, интонацию, жест. Мне хотелось, чтобы эта беседа никогда не заканчивалась.

– Пойдем, я тебя провожу! Тебе домой пора! – сказал отец Александр.

– Я не хочу домой, – с печалью в голосе возразила я.

– Тебе там так плохо? – слегка наклонившись ко мне, спросил отец Александр.

Я молчала. Ну как объяснить, что родная бабка меня ненавидит, что родную мать я раздражаю и что мой единственный друг – собака? Мне было страшно все это произнести, и после паузы я спросила:

– А вы бы смогли стать монахом?

– Скорее нет, чем да, – неохотно отозвался он. – В любом случае это уже невозможно: у меня есть жена и дети. А монахи дают обет безбрачия.

– А сколько вам лет? – я вдруг покраснела и опустила глаза, а отец Александр рассмеялся.

– Вот уж воистину, – сквозь смех проговорил он, – все женщины безмерно любознательны.

– Я не женщина! – возразила я и покраснела еще больше.

– Ты обязательно станешь красивой и привлекательной женщиной, – серьезно сказал отец Александр. Теперь смутился он. – А лет мне тридцать.

– Ого! – искренне удивилась я.

– Что, много?

– Нет! Просто вы не выглядите на тридцать лет!

– На сколько же лет я выгляжу? – удивился он.

– На двадцать девять!

Отец Александр смеялся до слез, а я растерянно смотрела на него, не понимая, что же его так развеселило.

10

Эти совместные походы от храма до остановки со временем превратились в нечто большее, чем просто беседы. Нечто невидимое, но прочное связывало нас. Двое людей, несчастная взрослеющая девушка и успешный священник, неожиданно для себя самих находят друг в друге отдушину. Ту самую отдушину, где четко знаешь, что нужен человеку как воздух, и человек как воздух нужен тебе.

Я не узнавала сама себя. Общение с отцом Александром шло мне на пользу. Во мне появилась уверенность, распрямились плечи, и весь мир, до тех пор неизменно тусклый и печальный, озарился вдруг ярким и необычным светом. Я слушала отца Александра и училась принимать жизнь такой, какая она есть. Издевки, скандалы, неприятности дома я воспринимала как неизбежное и не более того. И наслаждалась теми минутами, которые проводила с отцом Александром.

Он смог увидеть во мне личность. Часто он говорил мне, что я красавица и умница, но я подозрительно и недоверчиво на него косилась. Прошло немало времени, прежде чем отцу Александру удалось убедить меня в том, что он говорит правду. Он заставил меня поверить в то, что я не жирная корова, а девушка «в теле», что у меня необыкновенная персиковая кожа и удивительной красоты глаза!

После встреч и общения с отцом Александром приходилось спускаться с небес и возвращаться домой. А обстановка там становилась все напряженнее. В довершение ко всему бабка упала и сломала шейку бедра. Она больше не могла ходить и была прикована к кровати. Ей требовался уход. Необходимо было ее кормить, выносить судно, менять постель. Этим занималась мама, но когда она уходила на работу, обязанности автоматически перекладывались на меня. Ненавидя бабку, зажимая и воротя нос от судна, скрипя от бессилия зубами, я выполняла то, что от меня требовалось. С бабкой мы практически не общались. Я молча забирала судно, молча подавала еду и молча уносила обратно грязную посуду.

Однажды, поставив бабке тарелку с супом, я, как всегда, развернулась, чтобы уйти. Но внезапно почувствовала на своих ногах что-то горячее и липкое. Я посмотрела вниз. По ногам стекала суповая жижа, а рядом валялась тарелка.

– Убирайся, сучка! – крикнула бабка. – Ненавижу тебя!

Я испугалась. Это были, пожалуй, единственные слова, которые я от нее услышала с начала ее постельного режима. После этой сцены она редко что-либо мне говорила и только в том случае, если ей было что-то нужно принести или подать.

Неизвестно, сколько бы все это продолжалось, если бы жизнь меня не столкнула с моим бывшим школьным педагогом. Виктора Викторовича, несмотря на его непреодолимую тягу к алкоголю, любили все. Веселый, добрый, с чувством юмора и безмерным обаянием, он был заводилой в любой компании. Невысокого роста, с голубыми ясными глазами и неизменно зачесанными назад гладкими волосами пшеничного цвета, он был похож на доброго старика-волшебника. Где бы он ни появлялся, всегда звучал заливистый смех от его шуток и анекдотов.

Мы с ним встретились в хозяйственном магазине, куда мама отправила меня за краской для пола.

– Ну что, редиска, нос повесила? – весело поинтересовался Виктор Викторович.

– Да что-то радоваться нечему, – мрачно ответила я.

– Ну, ну, не узнаю свою девчонку-отличницу!

Повисла пауза. Я не знала, что говорить. На сердце было тяжело и неуютно.

– А чего ты вообще тут торчишь? – внезапно спросил Виктор Викторович. – Раз тебе здесь так плохо, переводись в другой город. Поселишься в общежитии, и начнется другая жизнь, – весело подмигнул он мне.

– Как? Я могу перевестись?

– Ну да.

– В другой город?

– Ну да.

– И общежитие будет?

– Будет, – утвердительно кивнул он.

– Так что же вы мне об этом раньше не сказали?

– Ну ты даешь! – пожал плечами Виктор Викторович. – Откуда ж мне было знать, что ты сбежать мечтаешь?

– Очень мечтаю, очень! Понимаете, я должна уехать, – трясла я его за руку. – Не могу я здесь больше!

– Да что с тобой? – Он серьезно посмотрел на меня.

– Спасибо вам, Виктор Викторович! Спасибо!

И я звонко чмокнула его в щеку.

11

Уехать… Ну конечно! Как я раньше не догадалась? Это же выход: начать жить самостоятельной жизнью. Я уеду, и больше не будет этого кошмара. Меня некому будет ругать и обзывать непристойными словами, мне некого будет бояться, не от чего впадать в панику и ужас. Я освобожусь от оков и неприятных обязанностей. Наконец-то я буду свободна!

Вот только от отца Александра мне будет уехать непросто. За эти несколько месяцев, в течение которых мы виделись с ним почти каждый день, он стал неотъемлемой частью моей жизни, ярким лучиком света в безрадостном существовании. Я уже не могла представить себя отдельно от отца Александра. Он успел завладеть моими мыслями и чувствами. Я попала в зависимость от него. Мне не хватало воздуха, если его не было рядом.

Я стояла перед выбором: оставить все как прежде – дружбу с отцом Александром, любовь Артюхи и невыносимую обстановку в семье – либо уехать и все изменить.

Расставаться было страшно. В этом случае необходимо было набраться смелости и попрощаться с отцом Александром, порвав отношения с единственным, кто сумел мне подарить ласку, заботу и внимание. Да еще Артюху бросить на произвол судьбы. Кто с ним будет гулять? Кормить? Заботиться о нем?

Но оставить все как есть было еще страшнее.

Я металась, словно зверь в клетке. Не могла ни есть, ни спать. Как же понять, что правильно в этой жизни, а что – нет? Кому задавать вопросы и где искать ответы?

12

После службы мы с отцом Александром, как обычно, шли на остановку. Впервые между нами не получалось разговора. Я молчала. Молчал и отец Александр. Я принимала важное решение. Быть может, первое самостоятельное решение в своей жизни. Он мне не мешал.

– Отец Александр, – начала я и запнулась.

Он посмотрел на меня серьезно и внимательно, и я невольно сжалась от этого пронзительного взгляда.

– Что случилось? – так же участливо, как и несколько месяцев назад, спросил он.

– Я… я уезжаю, – еле сдерживая накатившие слезы, ответила я.

Отец Александр прикрыл глаза. Его губы еле заметно двигались. Он молился Богу. В нем что-то боролось, и он, не в силах выдержать это испытание, обращался к Господу за помощью. Я это понимала. Слезы градом катились из моих глаз. Мне вдруг стало безумно жаль себя и этого человека рядом, с потерянным видом обращавшегося к тому, кто Выше, Чище, Мудрее и Всемогущее.

– Что с вами? – Я легко и осторожно дотронулась до его руки. – Вам плохо?

– Да, мне очень плохо, – глухим, незнакомым голосом ответил отец Александр, – но плохо не так, как ты думаешь.

– Вы говорите какими-то загадками.

– Зачем ты уезжаешь? – не обращая внимания на мою реплику, спросил отец Александр. – Ты хоть знаешь, что тебя ждет? Безденежье, голод, разврат!

– Я справлюсь, отец Александр! – дрогнувшим голосом ответила я. – Не могу я здесь больше, понимаете?

Он пристально вгляделся в мои глаза, словно пытался понять, что со мной происходит. Потом легко прикоснулся к моему плечу и придвинул меня к себе ближе. Я чувствовала его дыхание, его теплую сильную руку на своем плече. Мне казалось, что мое сердце вот-вот разорвется на части.

– Тебе здесь плохо совсем, да? – с каким-то сожалением спросил он.

Я молчала. Слезы застилали глаза.

– Можешь не рассказывать, – снова заговорил он, – я знаю, что плохо тебе живется.

– Год назад, – сквозь рыдания выдавила я из себя, – моя подружка Катя выходила замуж. Она пригласила меня на свадьбу. Дома меня на силу отпустили, с приказом явиться обратно в восемь вечера. Но вечером началось все самое интересное. Я познакомилась с мальчиком. – Тут я опустила глаза и перешла почти на шепот, но назад пути не было: я начала делиться историей из своей жизни, которая будоражила мое воображение даже спустя год. – Мне он очень понравился. Мы с ним танцевали все медленные танцы.

– Ты в первый раз танцевала с мальчиком, верно?

– Да! Это было так здорово и так красиво! Ну, в общем, домой я вернулась в первом часу ночи. Матери не было, она дежурила. Бабка встретила руганью. Другого я и не ждала. А утром началось… Я хотела идти к подруге, праздновать второй день свадьбы, встретиться со вчерашним мальчиком, но пришла с работы мама, и бабка сказала ей, что я явилась пьяная, лыка не вязала и на четвереньках ползала!

– А ты объяснила маме, что это неправда?

– Мама на меня накричала и заявила, что я наказана и никуда не пойду! Я плакала, просила, чтобы она меня выслушала. Мама не слушала. Я закрылась в комнате, не выходила день. А свадьба гуляла, и мальчик, который мне понравился, был там.

– Ты обижена!

– Они ненавидят меня! Что я такого им сделала?

Отец Александр вместо ответа легонько потрепал меня по плечу и спросил:

– Когда ты уезжаешь?

– Завтра, – мужественно ответила я.

«Бежать, бежать от него стремглав!» – пронзала меня мысль. Но нужно было найти в себе силы оторваться от его глаз, а сил не было. Мы стояли и молча смотрели друг на друга. Автобусы один за одним приезжали и уезжали. Я не могла уйти. Он не мог меня отпустить.

– Не делай этого, – сказал наконец отец Александр. – Не уезжай! Прошу тебя!

– Не надо, отец Александр. Мне пора!

Я решительно выдернула свои руки из его рук так, что стало нестерпимо больно. И от этой боли на глазах выступили слезы. Я вбежала в автобус и рухнула на сиденье, обессиленная и измученная. Я теряла человека, и мне казалось, что от меня отрывают кусок моего сердца. Но я не могла остаться только ради него. Зачем он мне? Зачем я ему? У него семья, высокое социальное положение, любовь и забота окружающих. И мне нет места возле него. Так лучше: я уеду и забуду о нем раз и навсегда! Но я обманывала себя, понимая, что уже успела глубоко привязаться к нему и забыть его мне будет ох как нелегко! Он будет жить в моем сердце. «Бред какой-то. Так не бывает. Я не могу, не имею права думать о нем». Разум мой упорно кричал: нельзя! нельзя! А сердце упорно твердило: любишь! любишь! Как страшно-то, Господи! Надо ехать. Далеко. Навсегда. Чтобы не видеть больше никогда его глаз, не слышать нежного голоса, не чувствовать ласковых рук.

13

В день отъезда я лихорадочно металась по квартире. До поезда оставалось уже совсем немного времени, а у меня еще не были собраны вещи. Все валилось из рук. Я ничего не могла найти. Мозг отказывался соображать. В отчаянии я бросила сумку и схватилась за голову, не зная, что делать. В этот самый момент раздался звонок в квартиру. «Кто там еще приперся?» – с раздражением подумала я и, с силой дернув ручку, распахнула дверь. На пороге стоял отец Александр. Нервы сдали, и, уже не контролируя себя, я бросилась к нему на шею и разрыдалась.

– Ну, ну, девочка моя, хорошая, – гладил меня по голове отец Александр. – Ты же у меня сильная, умная, красивая. Все будет хорошо!

Я уткнулась лицом в его мягкое плечо. Слезы катились градом. Я рыдала в голос, жалея обо всем на свете. О том, что в свой день рождения вместо занятий оказалась в церкви, что ко мне подошел отец Александр и заговорил, что он необратимо стал для меня близким и дорогим человеком.

Мне было страшно уезжать, а еще страшнее не уезжать. Сердце разрывалось от боли и отчаяния. Зачем он пришел? Ведь я уже смирилась с тем, что теряю его. Пыталась, сжав зубы, разорвать эти странные отношения со священнослужителем. А он снова встал на моем пути, будто дьявол-искуситель. Он мучает меня и терзает! Он издевается надо мной!

– Не плачь, девочка моя, хорошая, милая. – Он вытирал мне слезы своим неизвестно откуда появившимся платком. – Не плачь.

Он осторожно взял меня за плечи и, придерживая, словно боясь, что я рухну, подтолкнул в комнату. Мы сели друг напротив друга. Трясущимися руками я налила нам по чашке чая. Но к чаю мы так и не притронулись.

Стояла мертвая тишина, в которой громоподобно тикали часы и стучало сердце.

– А у меня есть для вас подарок, – наконец нарушила я молчание и достала из своей курточки маленькую иконку Богородицы Всецарицы. – Я хочу, чтобы эта иконка хранила вас от бед и несчастий.

– Спасибо, моя хорошая.

Он перекрестился, и осторожно взял икону из моих рук. Потом достал из кармана свою фотографию и положил передо мной.

– Это тебе.

Я ничего не сказала. Мне не хотелось брать его снимок, но отказать ему я не могла и вложила фото в свой паспорт.

Время поджимало. Пора было ехать на вокзал. Отец Александр попрощался с моей семьей, с любопытством наблюдавшей за нашей встречей. Я, бросив на ходу: «Сейчас приду!», вышла за ним. Мы медленно спускались по грязной, заплеванной окурками лестнице. Я шла за отцом Александром почти вплотную, чувствуя приятный запах от его темных кудряшек. Посреди лестничной площадки он вдруг резко остановился. Я невольно вздрогнула. Он внимательно и серьезно посмотрел на меня и тихо, но настойчиво сказал:

– Иди сюда!

И протянул мне свои пухлые, чуть красноватые руки. Я покорно подошла. Меня трясло как в лихорадке. Отец Александр притянул меня к себе и крепко обнял, прижимая лицом к своей щеке. От неожиданности и новых, неизведанных ощущений мои ноги подкосились, и я повисла на руках отца Александра, как тряпичная кукла. Он только крепче сжал меня в объятиях, чтобы я не рухнула на пол. Потом отстранил от себя и, взяв мое лицо обеими руками, заглянул в глаза. Я качалась из стороны в сторону, грозя вот-вот потерять сознание. Тогда отец Александр принялся покрывать легкими поцелуями мой лоб, глаза, щеки… И вот я почувствовала его губы на своих губах – теплые, нежные, просящие, настойчивые. Мои губы дрогнули, и мы слились с отцом Александром в единое целое долгим нежным поцелуем.

Оказывается, это здорово, когда тебя целует мужчина! Я всегда считала, что это противно и гадко, а оказалось, что это непередаваемо приятные ощущения, которых мне еще никогда не приходилось испытывать. Сердце бешено колотилось, угрожая выпрыгнуть наружу. И тогда вдруг резко, будто опомнившись, я оттолкнула отца Александра и убежала вверх по лестнице.