Доктор из Этампа

ГЛАВА ПЯТАЯ

Без малого три года он прожил с беспризорниками под предводительством Коротконожки. Жизнь эта оказалась совсем не так привлекательна, как расписывал Симон. Начать с того, что шайка малолетних воришек довольствовалась жалкой добычей, которой порой не хватало даже на то, чтобы утолить голод. Облюбовав старую полузатопленную баржу, ребятня тряслась от холода даже летом. Сырые прогнившие доски и хлюпающая под ногами вода вынуждала их тесно прижиматься друг к другу, накрываясь тряпьём до самого носа. Каждый вечер Симон решал, кто из его братии ляжет с краю. А сам он, как атаман, всегда устраивался посередине. Протопить утлую баржу не было никакой возможности. Крошечный очаг давал тепло, только если сидеть совсем близко, едва ли не сунув ноги в рваных башмаках в огонь. По утрам мальчишки выбивали дробь зубами, жалкие лохмотья успевали отсыреть. Осенью захворал Марсель по прозвищу Щепка. Парнишка был бледен, и глаза его лихорадочно блестели. Кашель заставлял его тщедушное тело сгибаться пополам.

– Послушай, Симон, – хмуро пробурчал Доминик. – Отчего ты не отступишь от своих правил и не позволишь Щепке спать в середине?

– Ну ты недоумок, Додо. С какой стати? Щепка наверняка подцепил чахотку, стало быть, всё равно помрёт. Значит, его срок вышел. А если с краю вечно будет ложиться кто-то другой, это будет несправедливо. – При этих словах Коротконожка обвёл зорким взглядом притихших мальчишек, проверяя, какое впечатление на них произвела его речь.

– Как хочешь, Симон. Но по мне, мы должны помогать друг другу. Я согласен оставить своё место Щепке, когда мне выпадет лежать в тепле.

Улучив минуту, Коротконожка схватил Доминика за рукав обтрёпанной блузы и притянул к себе:

– Эй, парень, не строй из себя святошу. Если твой папаша был сеньор, это не повод корчить из себя благородного рыцаря. Все наши знают, что подохнут рано или поздно, и вовсе не под тёплой периной. Бьюсь об заклад, Щепка уже смирился со своей участью. Но твои проповеди вызывают лишние мысли. А это ни к чему. Так что не мели языком, сопляк. И не забывай, кто здесь главный.

Руссо промолчал, но, укладываясь спать, старался поделиться тряпьём с больным, который отваживался лишь бросать в его сторону благодарный взгляд.

Марсель умер в полном одиночестве на барже, едва на город посыпался первый снег. Явившись вечером, компания равнодушно перекрестилась и выжидательно уставилась на атамана.

– Скинем мертвяка в воду, и дело с концом, – пожал плечами Симон. – Или вы думаете, что я закажу мессу?

– Не обернуть ли его попоной? – робко проронил Эжен.

– Ещё чего! Щепка помер, холодней ему уже не станет, а попона сгодится нам самим.

Доминику было не по себе. Он не мог заснуть до самого рассвета, в ушах стоял всплеск воды, когда мальчишки столкнули с баржи покойника. Силы небесные, неужели если с ним, Руссо, приключится беда, товарищи так же равнодушно избавятся и от него? Дурак он был, что связался с ними! Но возвращаться домой Доминик не хотел. И погрузился в тягостные раздумья. Меж тем отношения между ним и Симоном становились всё более натянутыми. Коротконожка привык повелевать своими подручными, и парнишка, который отваживался высказывать собственное мнение, изрядно его раздражал. Атаман с радостью выставил бы его прочь или вовсе пристукнул в укромном уголке, но жаль было потерять такого ловкача. Что ни говори, но кроме отменного здоровья, которым Доминика наградил Господь, он был куда расторопнее и умнее остальных.

К лету компания малолетних воришек изрядно поредела. Пьер оступился в потёмках и свалился в ледяную воду. Стуча зубами, он так и лёг в насквозь промокшей одежде. Доминик ничем не мог помочь, хотя и предложил Пьеру поменяться одеждой. Руссо тщетно пытался раздобыть вина, чтобы напоить хворого. Спустя всего три дня бедняга отдал Богу душу. Следующим обитателей баржи оставил Мишель. Удирая от погони, он повредил ногу. Несмотря на примочки, которые делал Руссо, нога несчастного распухла и посинела, его начал бить озноб, хотя тело пылало огнём. Мишель промучился больше недели. А белобрысого Гуго здорово избили воришки и попрошайки постарше за то, что он посмел сунуться на их территорию. И вновь Доминик оказался бессилен. Должно быть, Гуго отбили потроха. Кровь шла горлом, стоило бедолаге раскрыть сомкнутые губы.

Каждую смерть Симон Коротконожка воспринимал с полнейшим равнодушием. Экая беда, да на улицах полным-полно голодных оборванцев, и ничего не стоит найти новых. Атамана бесило поведение Руссо. Да что он о себе возомнил? Ни дать ни взять монах францисканец, что норовит исцелить страждущих. У Коротконожки хватило ума понять, что власть уплывает из его рук. Среди мальчишек пошёл шепоток, что Доминик куда справедливей и по крайности сочувствует попавшим в беду. Пусть ему не удалось их исцелить, но хотя бы он попытался это сделать. Вечно ложился с краю, чтобы уступить своё место хворому. Ухаживал за Мишелем, смачивая его пылающее лицо водой. И уж если начистоту, то ворует Руссо намного ловчее атамана. Юркий, гибкий и сильный, он с лёгкостью перемахивал через ограду или растворялся в толпе словно тень.

Симон твёрдо решил расправиться с выскочкой, но для всей братии ему хотелось остаться ни при чём. Словом, убрать Доминика надо чужими руками и выждать подходящего момента.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Летняя ярмарка собрала на площади такую толпу, что жулики и воришки радостно потирали руки. Людской гомон было слышно за два квартала. Конечно, мальчишкам хотелось поглазеть на чудеса, что устраивали бродячие фокусники, на представления актёров и кукольников, подивиться на силачей, на пёстро одетых цыганок, предсказывающих судьбу. На цирюльников, что продавали чудо-средства от всех болезней или рвали больные зубы прямо на грязном помосте, окружённые толпой зевак. Но никто из подручных Симона не смел ослушаться его приказа и явиться на баржу с пустыми руками. Дело шло к полудню, когда Доминик опустошил свои карманы, выложив очередную добычу атаману – тот прогуливался по рыночной площади, зорко поглядывая за своими подопечными, – и вновь принялся за работу. Он так увлёкся, следуя по пятам за грузной дамой с увесистым кошелем на поясе, что даже не заметил, как появились гвардейцы. Рванув кошель, он бросился наутёк. Внезапно Руссо услышал вопли и женский визг, топот копыт и мигом смекнул, что дело плохо. Он бежал без оглядки и тут, споткнувшись о чью-то ногу, полетел кувырком. Краем глаза он успел заметить Симона, что растянул узкие губы в победной ухмылке, и тотчас Доминика схватили за шиворот и приподняли над землёй.

– Эй, старшина, вот ещё один гадёныш! – крикнул дюжий гвардеец.

От сильнейшей оплеухи в глазах Доминика потемнело. Напрасно он пытался выскользнуть из цепких рук. В первую минуту он не почувствовал страха, что попался. Мысль, что Симон подставил ему подножку, вызвала у Доминика приступ ярости. Со связанными грубой верёвкой руками он оказался в повозке с такими же бедолагами. И заполнившись до отказа, повозка двинулась прочь.

К вечеру Руссо очутился в Шатле², страшном месте, о котором столько слышал, но никогда не решался даже из любопытства посмотреть хотя бы издали.

Зловещее мрачное здание – от него веяло холодом даже в летний вечер – вызвало у Доминика озноб. Не желая разбираться с арестантами на ночь глядя, гвардейцы попросту развели их по камерам. Ноги мальчика заплетались, голова гудела от удара, и он еле тащился в самом конце бредущей гуськом толпы.

– Вот чёрт! – Грузный гвардеец хмуро оглядел Доминика. – Везде битком набито, куда девать этого щенка?

– Брось, Купо, тоже ещё нежности. Пусть идёт сверх положенного.

– Ну уж нет, Ростан. Там и так ногу поставить негде. Кто ему помешает ускользнуть, когда мы станем выводить остальных? Пусть посидит один, по крайности будет на глазах. Эй, недоумок, шевели ногами.

Доминика впихнули в пустую камеру с сырыми каменными стенами и ледяным полом.

– Сиди тихо, щенок. Надеюсь, до утра тебя не сожрут крысы.

Лязг запираемого замка прозвучал для Руссо как стук гробовой крышки. Впервые у него на глазах выступили слёзы и дрогнули губы. Он совершенно не знал, как вершится правосудие, и вообразил, что завтра утром его повесят на площади. Забившись в угол и подстелив под себя жалкую кучку прелой соломы, он уставился в пустоту. Экая досада, что жизнь его оказалась такой короткой. Хотя она была безрадостной с самого детства, но расставаться с ней у него не было никакого желания. Обхватив себя руками за плечи в надежде согреться, он прикрыл глаза. Скрежет замка заставил его вздрогнуть. Должно быть, он задремал и теперь никак не мог сообразить, где очутился. Сумрак камеры озарил свет факела, в проёме мелькнул силуэт, и Купо рявкнул:

– Добро пожаловать в ад, скотина ты эдакая!

Гвардеец грубо пихнул внутрь незнакомца, и вновь раздался знакомый скрежет. Арестант приник к двери и некоторое время прислушивался, а затем, неловко хромая, прошёл к стене и тяжело опустился на пол. Лунный свет слабо освещал мрачную камеру, и Доминик, насколько было возможно, рассмотрел товарища по несчастью. Это был грузный человек в потёртом камзоле и высоких сапогах. Поля шляпы с щегольским пером скрывали его лицо. Он поднял голову и, оглядевшись, шепнул:

– Эй, соплячок, ты здесь один?

– Да.

– Хм, я бы предпочёл соседа постарше, но может, оно к лучшему. Иди сюда, соплячок, поболтаем о том о сём.

Заинтригованный Доминик подошёл ближе и уселся рядом.

– Как твоё имя, малец?

– Доминик Руссо, месье.

– А меня зовут Эдмон, хотя дружки кличут Полторы Ноги.

Руссо хихикнул, прикрывая ладонью рот.

– Ну что ж, думаю, ты не прочь покинуть сие славное местечко, парень.

– Легко вам говорить, месье, но я пока не научился оборачиваться крысой или птицей.

– Тебе и не придётся, недоумок, – хмыкнул Эдмон. – Вообрази только, солдафон Купо туп как дерево, упрятал меня в самую неподходящую камеру. Ну теперь пусть пеняет на себя. Ладно, соплячок. Сделаешь как я скажу и на рассвете очутишься на свободе.

– Ха! Так я и поверил! Какой вам резон вытаскивать незнакомого? Тем более отплатить вам я не сумею.

– Вот дурак! – скривился Полторы Ноги. – На кой чёрт мне твоя благодарность? И, скажу откровенно, я вовсе не питаю любви к ближнему и ничего не делаю без корысти. – С этими словами, к искреннему ужасу Руссо, Эдмон повернул левую ноги вокруг своей оси, и послышался хруст. В сапоге лежала деревяшка со штырём.

Доминик громко сглотнул и уставился на мужлана. Чуть ниже колена вместо ноги зияла пустота.

– Ну что, понял, недоумок ты эдакий? – подмигнул Эдмон. – Мне попросту тяжеловато идти одному. Мою славную трость сломал Купо. Вот ты и будешь моей подпоркой. А теперь слушай и не вздумай оплошать. Судя по твоей роже, ты неплохо соображаешь. Во всяком случае не хотелось бы, чтобы ты оказался тупицей.

Доминик с вниманием слушал нового знакомого, и несмотря на сырость и холод ему стало жарко. Вот дьявол, если всё получится, тогда ему точно повезло с соседом.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Спустя час, когда тюрьма полностью погрузилась в тяжёлую дрёму, нарушаемую лишь бормотанием умалишённых узников и храпом охранников, Доминик отчаянно заколотил в дверь, призывая на помощь. Раздражённый Купо приоткрыл окошко и грубо рявкнул:

– Какого чёрта?! Сейчас всыплю тебе, щенок, что своих не узнаешь.

– Господин! – Руссо пошире раскрыл глаза и скривил лицо. – Умоляю вас, позвольте мне сидеть в другой камере. Ради всего святого, я готов спать стоя в тесноте, только заберите меня отсюда!

– Ты ума лишился, щенок паршивый? С какой стати?

– Кажется… кажется, тот человек помер. Я и впрямь ума лишусь, если проведу ночь рядом с мертвяком.

– Вот лжец проклятый! С чего это Полторы Ноги помер? Накануне был здоровей здорового. Сиди смирно и заткнись.

– Ах, господин! – Доминик зашмыгал носом, выдавливая слёзы. – Молю вас! Этот человек внезапно захрипел и повалился на бок, изо рта у него пена так и хлынула. Я забился в угол и едва не обмочился со страху. А теперь он и вовсе затих и, кажется, не дышит.

– Проклятье, то ещё удовольствие таращиться на всякую падаль. Сдох и сдох, воздух чище будет. Ладно, взгляну, но сдаётся мне, что паршивый Полторы Ноги попросту притворщик. Эй, Эдмон, хватит валяться, твой единственный зритель уже намочил штаны, так что представление окончено.

Он подошёл к лежащему на полу узнику и пнул его мыском сапога. Но арестант не пошевелился. Купо склонился над ним и проворчал:

– Тьфу ты, мерзость! У него и впрямь вся рожа в пене. От одного вида сблюёшь.

– Так он и вправду помер? – стиснув руки, пролепетал Доминик.

– Погоди, надо проверить, дышит ли этот проныра.

Купо встал на колено и приложил ухо к груди Эдмона. Тотчас руки узника сомкнулись на его горле. Руссо, приоткрыв рот, смотрел, как пальцы его соседа впиваются в шею несчастного, словно железные клещи. Напрасно Купо пытался освободиться, глаза его закатились, тело задёргалось, изо рта послышалось сипение. Двух минут не прошло, как хромой скинул с себя обмякшее тело и выплюнул в ладонь обмылок.

– Вот и славно. Теперь шевелись, малец.

Пока Полторы Ноги прилаживал свою деревяшку, Руссо, поливаясь по́том и скрипя зубами от напряжения, оттащил тело охранника в угол. Эдмон обрядил его в свой камзол и нахлобучил шляпу. Кое-как натянув мундир, он выглянул в коридор и кивнул:

– А теперь дай мне опереться на твоё плечо, чтобы моя хромота не бросалась в глаза.

Обмирая со страху, Доминик вышел со спутником, отчаянно молясь, чтобы поход окончился благополучно. Действительно, они спокойно прошли больше половины пути, как внезапно их окликнул гвардеец, что дремал привалившись к стене.

– Эй, Купо, куда ты потащил щенка?

– Хочу отделать мерзавца как следует, – приглушённо произнёс Эдмон, хватая Доминика за ухо. – Такой пакостник этот мальчишка, воет и воет, словно волк на луну. Ничего, получит пару плетей и вмиг заснёт.

– Охота тебе волочь его куда-то? Мог бы двинуть ему по роже прямо в камере.

– Ничего, разомнусь немного, а то в сон клонит.

– А Полторы Ноги?

– Этот скот умудрился заснуть. Кажется, он здорово пьян.

За время беседы Руссо едва не поседел, и только когда беглецы двинулись дальше, он буркнул, что Эдмон едва не оторвал ему ухо.

– Небольшой урон за спасение, соплячок, – хмыкнул Полторы Ноги.

Эдмон и впрямь прекрасно знал Шатле. Теперь Доминик понял, почему его сосед обрадовался расположению камеры. Она была единственной, от которой можно было нырнуть в узкий проход, что шёл параллельно основному коридору. Полторы Ноги, прихрамывая, уверенно двигался вперёд в тоннеле, больше похожем на лабиринт. Пару раз беглецам пришлось замирать в нишах и томительно дожидаться, пока стихнут шаги охранников. Наконец спутники очутились в тесной каморке, под потолком которой было полукруглое оконце, не забранное решёткой. Эдмон подсадил мальчика, и тот рыбкой выбрался наружу.

Его чумазое лицо с волнением мелькнуло в окне:

– Видишь валун чуть левее окна?

– Да.

– Под ним славная верёвка. Опустишь один конец сюда, второй накрепко привяжи к кривому платану.

Доминик расторопно выполнил поручение и вскоре – хотя и с трудом из-за крупного сложения – на свободе оказался Полторы Ноги.

Когда рассвет занимался над городом, беглецы торопливо, насколько возможно при хромоте Эдмона, двинулись прочь. И хотя всё тело Руссо ныло от напряжения и усталости, мальчик был счастлив и уважительно поглядывал на спутника.

– Ну вот, соплячок, теперь я направлюсь в провинцию, а ты можешь отправляться на все четыре стороны, – заявил Полторы Ноги.

– Позвольте мне проехать с вами хотя бы половину пути, господин. Не стоит мне оставаться в городе.

– Ясное дело. Ещё чего доброго опять попадёшься и выложишь, как мы выбрались. Но мне неохота таскать тебя за собой. Так и быть, довезу тебя до предместья и проваливай.

– Идёт, – кивнул Доминик.

Эдмон, видно, был не промах – очутившись в одном из сырых мрачных переулков, он постучал в оконце, что было вровень с землёй, и хриплый голос тотчас спросил:

– Полторы Ноги? Кто с тобой?

– Мой костыль, тупица.

– Чего надо?

– Королевский фрегат и попутного ветра. Не мешало бы ещё парус покрепче.

– Идите к развалинам часовни, будет корабль.

fЭдмон присел на камень и утёр рукавом потное лицо. Сейчас при свете серого утра Руссо наконец хорошенько рассмотрел лицо своего спасителя. На вид Полторы Ноги был в годах, пряди тёмных волос изрядно тронула седина, лицо его было выбрито, и от проросшей за ночь щетины подбородок казался синеватым. Под грубыми чертами угадывался простолюдин, который воображал, что камзол и шляпа с пером придают ему лоску. Пока Доминик разглядывал спутника, подъехала повозка, запряжённая тощей кобылой. Одноглазый парень с кривым носом молча нырнул внутрь и вытащил узел с одеждой. Полторы Ноги мигом скинул мундир, который возница заботливо сложил, сунув себе за пазуху, и переоделся. Кривоносый кивнул и направился прочь, а беглецы забрались в повозку. Эдмон сел на козлы и надвинул шляпу пониже, а Доминик пристроился внутри, и когда заметил, что они выехали на просёлочную дорогу, совершенно расслабился и забылся сном.

Не доезжая до Этампа³, Полторы Ноги растолкал мальчика.

– Ну что, соплячок, перекусим и распрощаемся.

В придорожном трактире им подали похлёбку, остатки рагу и вино. За еду расплатился Эдмон и, оставив монеты на столе, он просто махнул рукой и отправился в дорогу.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Поначалу Доминик растерялся, но, поразмыслив, решил, что всё не так уж плохо. По крайности он на свободе, а раздобыть еду и деньги его учить не надо. По-хорошему, следовало бы наказать предателя Симона, но пока опасно возвращаться в Париж. И Руссо, умывшись в поилке для лошадей, двинулся в город. Тёплая погода показалась ему хорошим знаком. Стало быть, не придётся думать о ночлеге. Стог сена – вполне пригодное убежище. А про аромат травы и говорить не приходится: это не омерзительная вонь гнилых досок баржи и загаженный берег реки.

Почти всё лето Доминик вёл беззаботную жизнь. Воровать он привык с детства, и хотя тут не было такого раздолья, как в огромном городе, он редко ложился спать голодным. Однако осенью стало трудновато. Заброшенный полуразвалившийся сарай на краю перелеска продувался ветрами, сквозь прохудившуюся крышу текла дождевая вода. Кое-как сложенный из камней примитивный очаг не давал тепла. Собранного хвороста едва хватало, чтобы подогреть украденный у крестьян котелок с унылым супом из одной капусты. В этих местах ярмарки были куда скромнее и пожива не позволила Доминику обзавестись мало-мальски целой одеждой и башмаками.

Руссо примкнул к очередной шайке воришек, но едва успел унести ноги. Тут не было компаний вроде той, что сколотил Симон Коротконожка, все воришки и попрошайки Рамбуйе работали на одного хозяина – некоего Ноэля Плешивого. Тот собирал дань со своих подданных и нещадно их колотил, если сочтёт её слишком скудной. Так что спустя два дня Руссо решился на побег. Но подручные Плешивого зорко следили за каждым, и Доминику пришлось ввязаться в драку с Биби Уховёрткой. Победа стоила ему подбитого глаза, разбитой губы и кучи синяков. Теперь, скорчившись в своём логове, он мучительно искал выход. В город ему путь отрезан, люди Плешивого попросту прикончат его. Крестьяне давно собрали урожай и после выплат сеньору сами еле сводили концы с концами. Эх, вот бы ограбить богатого господина и покинуть провинцию!

Вот уже несколько дней Доминик старательно наблюдал за дорогой. Он совершенно не представлял, как напасть на экипаж в одиночку. Стуча зубами от холода и с урчащим от голода животом, Руссо наконец заприметил седовласого господина, что ездил то в экипаже, то верхом, а то и вовсе шёл пешком. В руках его был баул, по мнению Руссо, набитый деньгами. Иначе чего ради старик постоянно берёт его с собой? Проследив за незнакомцем, Доминик узнал, что тот живёт в довольно хорошем доме на отшибе. Отлично! Соседей рядом нет, по небольшому саду не бегают собаки, и ограда в доме из прутьев. Это ерунда для такого ловкача, как Руссо. Из слуг мальчик успел заметить высокого лакея в летах, толстушку в белом фартуке и крахмальном чепце и молодую горничную с румяным лицом.

Битых два часа мальчик просидел в сени деревьев, ожидая, когда в доме погасят свечи. Наконец окна погасли, и вокруг воцарилась тишина. Доминик выждал ещё с полчаса, пока полная луна не озарила дом скудным светом. Заветный баул хозяин дома оставил внизу, в гостиной. Растяпа лакей не позаботился сразу опустить шторы, и всё было видно как на ладони. Руссо прокрался к окну и, подтянувшись на руках, ступил на откос. Затаив дыхание Доминик прошёлся вдоль выступа и потянул на себя створку. В гостиной было темно, но он запомнил, что баул стоял на стуле справа от камина. Бедняга никогда не бывал в богатых домах и не знал, что солидные люди украшают своё жилище дорогими вещицами. Стоило ему сделать всего три шага, как он налетел на напольную вазу. Ну и грохот! Чёртово украшение бабахнуло как из пушки. Перепуганный воришка рванулся вперёд, пытаясь нащупать баул. Дверь распахнулась, на мгновение выхватив из сумрака лицо лакея.

– Кто здесь? – крикнул он.

Доминик молчал, чувствуя, как сильно колотится сердце. Далее он действовал словно в бреду. Не в силах выпустить ручку баула, а следовательно, признать, что затея его была напрасна, да ещё и глупа, он бросился к окну, и тут грохнул выстрел. Руссо швырнуло вперёд, плечо опалило огнём. Всё ещё не поняв, что произошло, он сделал шаг к окну. Голова его закружилась, ноги ослабели, и Доминик лишился чувств.