И когда у тебя связаны руки, и тебе обещают вспороть брюхо, тоже возникает желание довериться кому-нибудь. В общем, Сильвия оказалась умнее, чем я думал.
Я рассказал ей всё, что знал о Мадам, но умолчал о Каннингеме, так как не хотел впутывать доброго учёного в мафиозные разборки.
– Будем считать, что мы заключили сделку. Ты разделаешь китаянку, а я не буду мстить Патриции и награжу тебя пятёркой.
Такая сумма казалась мне недурной в то время, и я был готовым рискнуть.
Кроме того, намерения Сильвии насчёт Мадам удачным образом совпадали с желаниями профессора. Мне хотелось убить двух зайцев за один раз и угодить обоим сеньорам. Полагаю, вы меня понимаете.
– Но меня беспокоит Диего, – сказал я. – Как бы он не наломал дров и не помешал нашим добрым планам.
Его навязчивое желание вспороть мне брюхо не могло не волновать меня.
– А вот как раз с Диего нет никаких проблем!
Я засомневался.
– Эй, Че, позови Диего! – крикнула Сильвия охраннику на стене.
Диего пришёл с початой бутылкой виски в одной руке и сигарой в другой – он выглядел не самым трезвым человеком на земле, но встал-таки рядом со мной.
– Хорошо, что пришёл, – сказала Сильвия.
Она не стала вставать с кресла, а взвела курок и выстрелила из револьвера мерзавцу в голову. Но что самое интересное в этой истории, – она попала! Остерегайтесь многодетных клуш с подмоченной репутацией – мой вам совет. Эти – самые опасные!
От неожиданности такого поворота событий я вздрогнул. В тот вечер я был обрызган и тёплой красной кровью, и вонючим виски, потому что Диего вскинул руки и бутылка вылетела в мою сторону. Он, и вправду, был растяпой, этот Диего, как и предупреждал нас Дон Карлос.
– Вот и получилось сэкономить миллион-другой! Эй, Че! Заменишь Диего – принимай дела! – сказала Сильвия и погладила свой мячистый живот.
Думаю, у неё всё получится. А может, и нет. Кто ж её знает, эту Сильвию…
08
Как вы понимаете, в Штаты я прилетел первым классом и в модном костюме, который сшил какой-то итальянский портняжка.
Патриция ещё болталась в море, а я уже поселился в самом дорогом отеле города Майами и купил себе лучшие в мире очки.
В назначенный день я стоял у причала с пышным букетом цветов, а Патриция сошла с парохода в сопровождении строгого капитана с ораторскими способностями. Они беседовали в такой непринуждённой манере, что я тут же вспыхнул ревностью. Ведь старый пердун был в два раза старше её!
– Якоб? Живой! – крикнула Патриция и бросилась мне на шею. – Как тебе идут эти очки!
Я был сдержанным и не показывал своих чувств, хотя библиотекарь приобнял девушку и вручил ей дорогой букетик.
– Мистер Смит, это тот самый Якоб, которого бандиты утащили с собой!
Помню, этого мистера Смита я хотел придушить, и если бы не толпы глупых туристов, которые заполнили собой всё портовое пространство, то, думаю, я бы так и сделал.
– Очень приятно познакомиться, сэр! Патриция рассказывала мне о Вас! – сказал капитан с фальшивой улыбкой на своей морде и протянул мне руку.
– Простите, но долбаные латиносы повредили мне связки, а заодно и сухожилия, – сказал я и руки протягивать не стал.
Тогда капитан протянул мне другую руку.
– Якоб, – сказала Патриция.
Я послушался её и протянул капитану свою вторую руку. Мы, конечно, обменялись с капитаном рукопожатием, но я был на пределе своих ревностных чувств. Мне даже казалось, что Патриции нравилось наблюдать мои терзания.
– Капитан Смит был очень добр ко мне и спас меня, – сказала она. – Я обещала поужинать с ним. Теперь мы можем сделать это вместе. Вы не против, мистер Смит?
– Если это доставит Вам удовольствие, любезная Патриция!
– Вот и отлично! Мистер Смит, мы в Майами впервые – ведите нас в лучшее заведение!
– С радостью!
Я бы заехал капитану в ухо за такие радости, но Патриция встала между нами.
На таксомоторе мы доехали до какой-то ресторации, названия которой я не запомнил, потому что был занят ненавистью к капитану белоснежного баркаса.
Помню, заведение было скромным и маленьким. Я тогда подумал, что это дешёвая термополия, а мистер Смит хотел сэкономить на ужине с Патрицией. Такая мысль согревала меня даже в жарком Майами, потому что экономия на Патриции казалась мне дикой, а морской волк виделся дикарём.
Капитан сдал свою белую фуражку ресторанному слуге как особую ценность – это тоже показалось мне глупым и дешёвым жестом.
Я заказал себе фазана под каким-то мерзким соусом, Патриция захотела отведать какое-то морское чудовище, а капитан решил полакомиться пастой и свининой. Заказали ещё вина, но мистер Смит, как отважный морячок, захотел выпить рома.
– Отличное место! – сказала Патриция.
– Да, оно сейчас самое модное в Майами, после того как получило звезду мистера Мишлена.
– А по-моему, дерьмовая харчевня, – сказал я. – Мы с Патрицией бывали в лучших.
– Перестань, Якоб. Этот ресторан заслуживает похвалы.
Я не был согласен со своей боевой подругой, но мы всё же выпили.
Теперь мистер Смит смотрел на меня как на врага, и это мне нравилось.
– Скажите, Якоб, а как вы сумели покинуть Южную Америку? – спросил капитан. – Ведь Вас же схватили бандиты! Вероятно, Вы сумели бежать?
– Я их всех убил.
– Шутите?
– Вы полагаете, что я не способен убить?
– Честно говоря, вы не похожи на убийцу. Скорее на…
– Библиотекаря?
– Что-то в этом роде. Или учителя. Да и вино пьёте…
– А, по-вашему, убийцы пьют что-то другое?
– Ну, вино пьют чаще женщины. А убийцы, я полагаю, более хладнокровные… люди, и могут пить крепкие напитки.
– Мистер Смит, – сказал я, – Ваше представление о мире весьма ограничено, чтобы делать какие-либо выводы. Но извольте, я могу пить ром ровно так же, как и вино. И я даже Вам это продемонстрирую. Я предлагаю пари.
– Какое?
– Если Вы сможете выпить больше рома, чем я, то я свалю отсюда навсегда.
– Я согласен, – поспешил мистер Смит.
Но я был уверен в себе, как и в том, что в своём недавнем вояже я преуспел в культуре злоупотребления ромом как никто другой.
– Не надо, Якоб, – сказала Патриция.
Но меня было не остановить даже ей – хотелось проучить наглого америкашку и, наконец, избавиться от него.
Но я не знал, что Патриция наплела ему о нас и наших приключениях в Южной Америке.
И я не знал, чем они там занимались на баркасе без меня. Вероятно, следовало сначала расспросить Патрицию, а потом браться за капитана, но ревность может быть сильным чувством – можете мне поверить. А вкупе с алкоголем она теряет меру и становится невыносимой. Но, как правило, несёт она лишь конфузы и нелепые огорчения. Так что гоните ревность вон, друзья мои, – мои вам совет! Плюньте слюной и разотрите! Пока вас не растёрли в порошок, или не вытерли об вас ноги, или не подтёрлись вами, в конце концов.
– Если же я выпью больше, то уберётесь Вы.
Конечно, капитан согласился.
– Якоб, мне нужно тебе кое-что сказать, – сказала Патриция.
– Скажешь позже. Когда этот хмырь будет валяться обоссанным под этим столом, – сказал я, но уже на латыни.
Мы заказали две бутылки самого лучшего рома, который та термополия предлагала своим добрым гостям. Американский ром, конечно, уступал легендарному «Африканскому гульдену», но его можно было пить без ущерба для настроения.
Я разлил ром по бокалам и мы выпили. Потом ещё. А потом и ещё.
Патриция пила вино и наблюдала за нашим поединком – вероятно, ей льстило, что два самца борются за неё, хоть и таким рафинированным и современным способом – без острых ножей в зубах и красной крови в горле.
Многое из того дня удалось восстановить в моей памяти с помощью Патриции.
А наивный мистер Смит закусывал свиньёй и полагал, что она поможет ему свалить противника. Но свинья никогда никому не помогала!
Я лишь занюхивал ром пером фазана, а потом и волосами Патриции – слава богам, они были длинными.
Бедняга мистер Смит окосел после десятого или двенадцатого бокала. Но он не знал, с кем имел дело – думаю, Патриция не успела рассказать ему.
Он не знал, что в теле простого, но умного библиотекаря спрятался настоящий мужчина с яйцами, который не отдаст свою добычу какому-то долбаному янки.
Признаться, я тоже охмелел и разговор наш зашёл в самое простое русло без лишних стеснений и фальшивых, но культурных выражений наших чувств.
– Что, ковбой? Ты думаешь, что если водишь долбаные баркасы по долбаным морям, то сможешь увести у меня девушку? Вот тебе!
Я показал мистеру Смиту фигу. Конечно же, та фига была не в виде плода инжира, а в виде нехитрого жеста.
– Браво! – сказала Патриция и хлопнула в ладоши.
Но капитану мой жест не понравился.
– Да кто ты такой, чтобы совать мне в морду свои грязные пальцы? Библиотекарь? Учитель младших классов? Кто ты? Ты же вонючий очкарик! Мурло! Библи… Библи…
Капитан начал икать.
– Библиотечная вошь! Сраная! – закончил он.
А вот это уже не понравилось мне, ведь Якоб Гроот не раз признавался лучшим библиотекарем города, и я решил встать на его защиту, потому что сам Якоб Гроот постоять за себя не мог. Или-таки мог?
– А ну-ка, пойдём – выйдем! – предложил я бравому капитану.
– Ха! – ответил янки.
Он встал на свои ноги, но покачнулся, опрокинул посуду с нашего стола, и та с дребезгом обрушилась на пол. Капитан ухватился за стол, но на ногах-таки устоял.
Подскочил слуга и что-то говорил о приличии и полиции, но я кинул на стол пачку денег, и счастливый слуга удалился.
А капитан потребовал свою белую фуражку.
– Капитан не может без фуражки! – сказал он.
– Идите в сортир! На улицу нельзя – там может быть полиция, – сказала мне Патриция.
Капитану принесли его головной убор, он его натянул себе на уши, и мы пошли беседовать в сортир.
Я запер дверь и прижал мистера Смита к стене.
– Значит, говоришь, что мистер Гроот – библиотечная вошь?
– Так точно! Вошь библи… библи…
И тут капитан, с невероятной внезапностью, какой оперируют лишь уверенные в себе люди, запачкал мой дорогой костюм от модного, но итальянского портняжки. Это меня вывело из себя – я стянул капитанскую фуражку с капитанских же ушей и заткнул ею рот мистера Смита, чтобы он не напакостил ещё раз.
День начинался в другом настроении, и я не планировал пачкать свой красивый костюм капитанскими неприятностями. Иной раз утром не знаешь, что случится вечером. А вечером какой-нибудь капитан из солидной и уважаемой богадельни, или иного ведомства, может взять и попортить твой дорогой костюм. Так устроена жизнь, друзья мои. Но не нужно отчаиваться! Я, например, с того дня не отчаиваюсь даже в самых суровых и безнадёжных обстоятельствах.
Но в тот вечер я был вне себя от расстроенных капитаном чувств.
– Очкарик, говоришь? Вот тебе мои очки! Подавись!
Я снял свои дорогие очки и засунул их капитану в глотку. Я, конечно, погорячился, но у мистера Смита глотка оказалась глубокой, и мои очки туда провалились. А капитан взял и подавился, да так, что тут же помер. Это была нелепая случайность, скажу я вам.
Вот вам и плоды ревности – безмерный ром, нелепый поединок, капитанские неприятности на дорогом костюме, и, наконец, очки в глотке.
Не ревнуйте людей, друзья мои, не надо!
Я усадил капитана на сортирный пол и прислонил его к стенке. Затем нацепил на него мятую и грязную белую фуражку, снял свой пиджак, прикрыл им доброго морячка, как одеялом, и прикрыл мистеру Смиту глаза – мне казалось, – из-за чрезмерного опьянения и отрыва от реальности, конечно, – что так его могут принять за спящего человека. Сейчас это может кому-то показаться смешным. А может, и нет.
Я вернулся к Патриции и всё ей рассказал. Как ни странно, она восприняла новость о капитанской кончине с завидной лёгкостью.
– Это нужно было сделать, но не здесь! Он всё равно бы нас сдал после твоего эффектного появления и из-за твоей долбаной ревности. Ты спутал карты, Якоб. Не нужно давать волю чувствам, – сказала она.
Оказалось, что она на ходу придумала, как использовать мою ревность во благо и исправить положение, но не ожидала, что капитаны, морские волки, которые привыкли к длительной качке и рому, могут портить дорогие костюмы таким варварским способом. Такого поворота она, конечно, предвидеть не могла – Патриция рассчитывала, что мы набьём друг другу морды и уедем. Но, как говорится, человек полагает, а боги располагают.
Но что нам было делать? Бежать из ресторации мы не могли, потому что я еле стоял на ногах, и бег меня самого убил бы. Пришлось довериться Патриции и её изобретательности, потому что изобретать я тоже в тот день не мог.
Пока я засыпал с вилкой в руке, Патриция вызвала слугу к нашему столу.
– У вас в сортире человек скончался, – сказала она.
Слуга сам чуть не отдал концы от доброй вести.
Вызвали полицию – всё как полагается в таких нелепых, а порой и смешных, случаях.
Приехал десяток полицейских – они всё оградили и всех допросили. Потом удивились такой необычной смерти в сортире термополии со звездой мистера Мишлена. Про самые дорогие в мире очки, которые застряли в глотке мистера Смита, мы умолчали, потому что не хотели придавать смерти отважного капитана комического привкуса.
Я тогда верил в то, что ничего весёлого в чужой смерти нет, и быть не может.
Полицейские люди попросили нас не покидать города до выяснения всех шокирующих обстоятельств и возможных причин ухода из жизни уважаемого гражданина. С нас даже не поленились взять расписку в том, что мы не свалим из Майами.
Мы подписали бумаги и отправились на таксомоторе из порта на аэродром. Патриция была крепкой женщиной – в тот день ей пришлось ей пришлось тащить Якоба Гроота на себе. А тот, хоть и был субтильным, но полторы сотни фунтов живого веса всё же имел.
Я привёз Патриции из Южной Америки её паспорт, который она забыла в гостях у доброго наркобарона, а мне его с любезностью отдала вдова Дона Карлоса, когда выдавала мне крупную сумму денег на непредвиденные расходы. Если бы Сильвия не отдала документ, то мы не смогли бы вернуться в Лондон, полагаю, – нам бы пришлось бегать по Америке от копов, которые уже нашли бы в глотке капитана мои самые дорогие очки, и скупать у преступного мира оружие и поддельные документы. А это, знаете ли, дело хлопотное и опасное.
Мой же паспорт был при мне – я с ним не расставался ни на минуту. Берегите документы и носите их с собой, иначе ваш побег может усложниться, а вы сами можете попасть в трудную жизненную ситуацию.
09
Мы прилетели в Лондон, купили мне новые очки и костюм.
Потом мы поехали к Каннингему, чтобы рассказать ему о наших приключениях в Америке.
Профессор встретил нас с особенным радушием, и даже расцеловал. Он предложил нам коньяк, а мы сказали ему, что Дон Карлос уже не представляет опасности для Мадам, и что она может быть спокойной.
Профессор же рассказал нам, что он знает про наши успехи, и что мадемуазель Ли побывала в туре, как того желала сама Мадам.
– Я хотел подобрать ей что-нибудь попроще, но Мадам настояла на глубокой древности. Не зря, говорит, мадемуазель Ли выучила египетский язык. Посетила наша красавица Древний Египет, и что интересно – вернулась живой и здоровой. А это, знаете ли…
– Сучка! – заключила Патриция.
Мы выпили коньяку.
Когда Каннингем узнал об истории с мистером Смитом, которую мы решили не скрывать от него, он расстроился.
– Вас теперь могут искать через интернациональную полицию, друзья мои! Опять наследили! На пустом месте наследили! Как вам можно что-либо доверить?! Не хватало ещё, чтобы они вышли на меня!
– Он вёл себя как дикарь! Поверьте! Грязно приставал к Патриции! Джентльмены так себя не ведут! – попытался я оправдаться.
– Ах! Джентльмены не ведут, говорите? Так надо было дать ему в морду! Ну или затопить в каком-нибудь омуте! Но не толкать же дорогие очки в глотку в общественном месте! Зачем? Зачем ты это сделал, Якоб?
– Честно говоря, я много выпил в тот день. И он испачкал мой дорогой костюм. Я же рассказывал Вам.
– А ты представь, что будет, если каждый очкарик начнёт совать свои очки в глотку каждому, кто на него… кто испачкает ему костюм?
Я пожал плечами, а профессор поправил свой парик.
– Не знаешь? Так я скажу! Начнётся беспредел! Думай о последствиях, Якоб! Так что вставь себе линзы, сынок. Их хотя бы можно проглотить, в случае чего.
Я не знал, что на это ответить – профессор был убедительным. Впрочем, как всегда.
Научный склад ума – хорошая штука, скажу я вам. Но променять изящные очки на долбаные линзы мне всё же не хотелось.
– Теперь придётся сделать вам новые документы. Перестрахуемся, пожалуй. Хорошо, что у меня есть связи в старом, добром, но преступном мире. Дайте мне свои паспорта!
Мы отдали Каннингему документы, а он взял и сжёг их в своей пепельнице. Вот так, лёгким движением руки, Каннингем прикончил Якоба Гроота вместе с Патрицией Фридриксен. Но ходить под чужими именами было для нас делом привычным, так что дискомфорта от возмутительного фортеля профессора мы не почувствовали.
– А теперь отдыхайте! Мне нужно готовиться к конференции. Я там буду выступать! Соберутся сливки научного мира! Самые жирные сливки! Я не могу пропустить такое событие! Придётся, правда, пересекать океан, а я этого не люблю. Но что поделать… Жду вас завтра в полдень – обсудим наши дела. Бартон, неси ещё коньяка, дружок!
Мы оставили учёного наедине с коньяком и научными мыслями, а сами поехали расслабляться в нашу гостиницу.
Там мы взяли вина и сели на закрытой веранде – с неё была видна Темза и пароходы, которые без опаски бороздили её мутные воды, несмотря на дождливую погоду. Мне нравилось сочетание пароходов и дождя.
– Я чувствую, что скоро всё разрешится, – сказала Патриция.
– Ты о чём?
– Я об отце. Только что-то предчувствия грустные.
Я посмотрел на Патрицию и в первый раз я увидел на её глазах слёзы.
Я обнял свою боевую подругу.
– Ну что ты? Не унывай! Мы порвём всех, кто встанет у нас на пути! Даже нашего учёного потреплем за уши, если будет нужно.
– Знаешь, Якоб, я устала. Никогда ещё я не чувствовала такую усталость.
– От чего устала?
– От жизни. Наверное, слишком быстрый выбран темп. Хочется остановиться и заняться чем-то очень важным.
– Мы будем искать твоего отца – что может быть важнее?
Патриция посмотрела на меня и улыбнулась. А потом укусила за нос. В тот момент я в очередной раз понял, что люблю эту женщину. Сами понимаете, что всю ночь я посвятил либо своей любимой подруге, либо своим добрым инстинктам.
На следующий день мы снова приехали к профессору. Он сидел в своём кресле и курил сигару. Выглядел Каннингем задумчивым и что-то читал.
Он жестом предложил нам сесть, но отрываться от своего занимательного чтива не стал.
Мы сели в кресла и принялись ждать, потому что профессор не любил, когда его отрывали от важного дела, и начинал беситься.
Патриция занялась ревизией своего скромного макияжа, а я нашёл на столике какой-то научный журнал со странным названием – то ли «Panthouse», то ли «Penhouse» – я не помню, и стал рассматривать цветные картинки, потому что строгие научные тексты я не понимал.
Наконец, Каннингем оторвался от своего чтива, затушил сигару, поднял глаза и поправил парик.
– Да! Будет непросто! Мне предстоит серьёзное дело! Или даже научная битва за мою теорию. Эти мордатые академики думают, что они умнее меня! Ха! Придётся доказать им обратное!
Я отложил журнал.
– Полагаю, Вы говорите о предстоящей конференции? – спросил я.
– Да! Я умою этих снобов! И умоются они своими же слезами! Мой доклад утрёт этим соплякам их учёные сопли!
Профессор встал и разлил коньяк по бокалам. Я решил сделать профессору приятное и спросил о его докладе.
– Я, конечно, далёк от физики, да и от точной науки вообще, и вряд ли пойму Вас… Но как называется Ваш доклад, мистер Каннингем?
– Критический анализ теории струн на примере теории пространственно-временных дырок Каннингема.
– Вы хотите, наконец, рассказать им о своём открытии?
– Боже упаси! Этим бездарям я никогда ничего не открою! Даже бутылку коньяка! Буду оперировать теориями! А теории – это… сами понимаете! Выпьем за мой предстоящий успех!
Мы встали на свои ноги, ударились бокалами и сделали по глотку.
– Да, наука будет передо мной в большом долгу, друзья мои, который она никогда не сможет мне отдать, к моему величайшему сожалению. А эту старую жабу будем кончать! Она мешает мне заниматься наукой! Сучка! Я не преувеличу, если скажу, что она – враг всего человечества! А я стану, пожалуй, его спасителем и избавлю нашу несчастную планету от этой китайской хабалки!
– Вы, конечно, говорите о Мадам, сэр? – спросила Патриция.
– А о ком же ещё? Кто ещё хочет разорить меня и унизить в глазах цивилизованного мира?
– У Вас уже есть план?
– Есть кое-какие мыслишки. Но мне интересно, что думают мои верные соратники и друзья, то есть – вы.
– Я с Вами совершенно согласен, мистер Каннингем, – сказал я. – Эти китайцы совсем распоясались. Нужно покончить с Мадам, и как можно скорее.
– А что думаешь ты, Патриция?
– Полагаю, что такие дела с кондачка не решаются. Нужно как следует подготовиться и составить подробный план, если…
– Если? Что если? Ну, договаривай, дорогая.
– Если нельзя решить дело миром.
– Так. В наших рядах завелись миротворцы! Патриция, я тебя не узнаю! Что за пацифистские заявления на пороге большой войны? Что на тебя так влияет?
Патриция замялась.
– Ничего. Мадам располагает большими деньгами и связями. Кроме того, у неё наверняка есть целая армия кровавых головорезов.
– Да плевать на её головорезов! Наши головы им не отрезать! Потому что наши головы – это умные головы! Да, у нас скромные финансовые возможности, и армии нет, и связи в правительстве ненадёжные, но за нами – интеллект! Будем бить врага своим интеллектом! И будет битва не на жизнь, а насмерть! Или мы её, или она нас! Иного варианта нет!
Патриция промолчала, глотнула коньяка и отошла к окну. А за окном снова шёл дождь, и деревья прогибались под напором северного ветра.
– Всё! Я не позволю раскалывать наши ряды! Завтра же поедете к мадемуазель Ли – она хочет вас видеть.
– Но Вы же сказали, что у нас война, – заметил я. – Или я чего-то не понимаю.
– Конечно, никого растворять по указке Мадам вы больше не будете – только по моему личному распоряжению. Это такой манёвр.
Я сказал, что понимаю.
– Патриция, ты слышишь? – спросил профессор.
Патриция всё так же смотрела на растрёпанные деревья, но кивнула.
– Нужные указания вы получите позже. А сейчас извольте получить новые паспорта. Урождённых британцев сделать из вас не получилось – вмиг раскусят, поэтому побудете пришельцами с видом на жительство.
Профессор взял со своего стола две карточки и две книжки.
– Ты, Якоб, становишься Амиром Ибн Синой. Это удостоверение о виде на жительство, а это паспорт чудесной арабской страны. А вот это – твоя биография.
Каннингем выдал мне бумагу с историей жизни этого Ибн Сины.
– Ну, а ты, Патриция, побудешь украинкой. Там тоже есть красавицы. Елизавета Сорокина – твоё новое имя. Что за манера у славян называть своих девиц в честь нашей королевы? Не понимаю. Счета в банке на эти имена уже открыты. А это биография. Биографии попрошу выучить наизусть и не путаться в показаниях, если на вас всё-таки выйдут.
Мы пообещали профессору выучить и не путаться.
Когда мы собирались оставить профессора одного, и были уже в дверях, он нас окликнул.
– Чуть не забыл! Молодые люди, задержитесь! Стариковская забывчивость иной раз может поставить в неловкое положение. У меня есть подарок для тебя, Патриция. Так, безделушка, но от чистого профессорского сердца.
Старик чуть было не пустил слезу, поправил парик и протянул Патриции небольшой футляр.
Мы вернулись, а Патриция приняла подарок.
– Благодарю, профессор. Но по какому случаю?
– По случаю моего глубокого удовлетворения твоей работой. Расценивай его как премию по итогам.
Патриция открыла футляр и замерла в счастливом смятении.
Она достала невероятной красоты ожерелье с огромными и драгоценными камнями.
Патриция выдохнула, но вдохнуть у неё не получалось. Она задыхалась от счастья, а Каннингем, со свойственной ему скромностью, смотрел то на Патрицию, то на меня. А я ждал – мне было интересно чем этот спектакль закончится.
Патриция тут же нацепила подарок на свою прекрасную шейку и отправилась к необъятному зеркальцу, которое висело на лестнице, а профессор взял меня под руку и отвёл к окну.
– Оно обошлось мне в триста тысяч по сезонной скидке…
Я посмотрел на профессора, но Каннингем посмотрел в окно.
– Да. Погода портится. А ещё совсем недавно светило солнце и ничто не предвещало…
Старик не договорил начатую им фразу и взглянул мне в глаза.
– Я хочу, чтобы ты соблазнил китаянку.
Я тут же испугался за свою жизнь.
– Мадам? Но это…
– Да при чём тут Мадам? Мадам не смог соблазнить даже я. Я говорю о мадемуазель Ли. Это будет несложно, если учесть её симпатию к тебе, мой мальчик.
– Симпатию? Почём Вы знаете, мистер Каннингем?
Да, молодая китайская мадемуазель показалась мне приятной и холодной, как сладкая кола из китайского холодильника.
– Я знаю, что ты ей нравишься. Старика не обманешь – у него за плечами – целая жизнь, а у носа – зоркий глаз. Даже два.
Каннингем поднял вверх два своих пальца.
– И вообще, взгляд и жесты человека говорят больше, чем его болтливый рот.
Он посмотрел на Патрицию и показал оригинальный жест, который говорил мне о том, что Патриция ни в коем случае не должна знать о моём задании.
Я так же жестом согласился держать язык за зубами, но мне показалось странным, что Каннингем был осведомлён о взглядах китаянки в отношении меня, ведь он не присутствовал на нашей с ней встрече. Но, в целом, его идея мне нравилась – что-то привлекательное в ней было, как её ни покрути.
С лестницы были слышны вздохи и междометия, которыми женщины привыкли выражать свой восторг.
– Не будем отвлекаться. Так вот. Соблазнишь, уложишь в кровать и вставишь ей вот это.
Профессор достал из кармана крохотный аппаратус, который не был похожим ни на что.
– Внутри микрочип. Его нужно засадить в её маленькую китайскую головку.
Я поинтересовался, зачем это нужно.
– Якоб, ты задаёшь слишком много вопросов. Я, как предприниматель, не одобряю сование чужого носа в мои скромные дела, но, как учёный, я приветствую вопросы. Потому что вопрос – это первый шаг к истине. Поэтому я пойду тебе навстречу и удовлетворю твой интерес. Этот чип – моё новое гениальное изобретение. Он не имеет чёткой молекулярной структуры и подстраивается под среду, в которой оказывается. Это новое слово в мире чипов, сред и структур, поверь!
Я поверил.
– Но для чего он? Дайте-ка угадаю… Вы хотите выкачать из её мозга всю информацию о Мадам?
– Близко, но не совсем то.
Каннингем наклонил Гроота и приставил его ухо к своим устам.
– Я хочу видеть её глазами, – прошептал он.
Я удивился, но промолчал. А профессор возбудился так, как он это делал всякий раз, когда рассказывал о своих гениальных открытиях и изобретениях.
– Чип подключится к зрительным и слуховым нервам китаянки и будет передавать данные, которые она получает из мира через свои узкие глазки и маленькие ушки. А мой компьютер будет их записывать и анализировать, то есть выполнять функцию её мозга, а заодно преобразовывать в изображение на экране. А я смогу просматривать запись, когда мне вздумается. И под музыку! А? Каково? Ну не замечательно ли?
– Вы будете видеть то, что видит или видела она?
– Видеть мы с ней будем одно и то же, но по-разному. Потому что её мозг преобразует увиденное глазами иначе, чем мой компьютер. Она видит не глазами, но сердцем. Информация искажается чувствами, эмоциями, а мой компьютер чувств не имеет, поэтому я буду видеть без искажения. Забавно, не так ли?
– Несомненно. Но как я должен поместить чип в голову? Она должна его проглотить?
– Нет. Если она его проглотит, он попадёт совсем в другое место.
Профессор поставил меня в тупик.
– Якоб, неужели у тебя нет иной мысли, кроме идеи с глотанием? Не перестаю удивляться людям, ей богу! Это история с мистером Смитом так повлияла на твоё мышление?
– Мистер Каннингем, я в затруднении.
– Я вижу. Но я помогу. Разве у человека в голове нету других отверстий, кроме ротовой полости?
– Уши, ноздри…
– Вот. Именно! Введёшь ей чип через её прелестный носик.
– Но как сделать это незаметно? Вырубить её?
– Якоб, всё должно пройти гладко и без лишнего шума. Чтобы она не заподозрила неладного. Засадишь ей во сне.
– Усыпить?
– Она может и сама уснуть. Даже китайцы иногда спят!
– Провести с ней ночь?
– Это уже на твоё усмотрение. Сообразишь сам. Вставишь ей в нос аппаратуру вот этим концом и нажмёшь вот здесь. Но предупреждаю: эта хреновина отваливается – никак не могу придумать, как её надёжнее закрепить.
Учёный задумался, но мысль не задержалась.
– Так что мелкую деталь не потеряй, иначе тебя начнут подозревать! Глупо погореть из-за мелкой детали! Хотя именно из-за мелочей все и горят. Не так ли?
И тут до меня дошло! Я вспомнил, что точь-в-точь такую деталь нашёл у Патриции в гостиничном номере ещё до моего увлекательного вояжа с мистером Сэндлером. И красная кровь шла тогда у неё носом, а не из ушей, или из какого-нибудь другого места!
Получалось, что Патриции тоже ввели новейшую разработку Каннингема, и он мог видеть её глазами и слышать её ушами!
И тот, кто вставил ей микрочип, а потом потерял-таки ненадёжную детальку, провёл с ней ночь? Эта умозаключение ударило по моему самолюбию с такой же силой, с какой Патриция била в междуножие другим людям в случае опасности! Якоб Гроот снова ревновал. Но я уже не поддавался этой слабости.
Я решил не говорить Патриции о чипе в её голове, чтобы не травмировать лишний раз хрупкую и ранимую девушку. Да и планы в отношении мадемуазель Ли не позволяли мне болтать лишнего – полагаю, вы меня понимаете.
Но вот кто был тем мерзавцем, который внедрил в девушку чудесный чип Каннингема? И провёл ли он с ней ночь тогда, когда мы ещё не стали с Патрицией близкими друзьями? Эти загадки мучили меня и не отпускали моего внимания.
Через какое-то время Патриция закончила восхищаться подарком, и мы засобирались восвояси. Нам предстояло подготовиться к предстоящей встрече с той самой мадемуазель Ли, которая, как нам с Каннингемом казалось, положила на меня свой китайский глаз. А может, сразу два.
10
Ночью я снова рассказывал Патриции о своей любви и попытался подкрепить свои слова добрыми делами. Но мысли о чипе, честно сказать, не давали мне расслабиться, и Патриция это заметила.
– Тебя что-то беспокоит?
– Нет. Я… Я… просто хочу пить.
Я выпил воды, но это мне не помогло.
– Якоб, я же вижу. Скажи мне! Не держи в себе!
Недержание в таких деликатных случаях может дорогого стоить – можете мне поверить. Бывает так, что лучше молчать, нежели трепать своим языком, так что я помалкивал.