– Люди всегда совершают ошибки, – начал он довольно миролюбиво, – поэтому даже самый искусный фальсификатор рано или поздно себя проявит! Стоит отдать должное моим коллегам, каждый из них проделал большую работу, и никто из моих подопечных в итоге ошибку не обнаружил! – Фергюст оглядел команду испытывающе, а затем повернулся ко мне. – Иными словами, если Вам, уважаемый, удалось отыскать нечто большее, давайте воздержимся от домыслов и предположений, а сразу же перейдём к сути дела.

– В картинах нет никаких ошибок! «Они идеальны!» —произнёс я в полнейшей тишине. – Более того, если бы оригиналы этих работ существовали, то не было бы никакого мыслимого способа их отличить!

– И несмотря на это вы продолжаете называть их подделками?

Я самодовольно кивнул.

– Тогда соблаговолите объяснить мне, что подтолкнуло вас к такой непопулярной среди собравшихся здесь профессионалов, точке зрения? – он оглядел своих коллег, черпая в их лицах одобрение.

– Именно их идеальность!

– Хватит морочить нам голову! – директор стремительно терял самообладание. – Если вы уверены, что картины подделали, то должны знать или по крайне мере догадывайтесь, кто так искусно нас облапошил, поэтому я хочу немедленно услышать имя человека, которому удалось провести лучших искусствоведов Франции!

– Это не человек!

В комнате повисла зловещая тишина.

– А кто же? – едкая ухмылка застыла на уголках губ Фергюста.

Наверное, после таких моих слов, он решил, что загнал меня в угол. Теперь то я вынужден буду открыться и, рассуждая о странных вещах, типа потусторонних сил или божественном проведении, выдам себя целиком. Но я не собирался становиться посмешищем в глазах у почётной коллегии, кроме того, у меня не было к этому никакого повода. Мое откровение являлось простым и понятным, и я не секунды не сомневался в своей правоте. Поэтому, не намереваясь больше ходить вокруг да около, я наконец произнес:

– Вы что-нибудь слышали о искусственном интеллекте, который пишет картины?

Все же Фергюст оказался глубоко разочарован моими словами. Вместо удивления, на его лице появилась вымученная улыбка, переполненная скукой и безразличием. В этот момент все происходящее в комнате перестало быть для него значительным, а моя персона из статуса «загадочный знаменитый эрудит, человек – черная лошадка», перешла в разряд «самоуверенный болван, аферист и самодур». Директор начал стремительно терять ко мне интерес, и эту смену парадигмы почувствовали все в комнате, а приятель Линды немедленно поспешил воспользоваться ситуацией, чтобы реабилитировать свою персону:

– Вы имеете ввиду коллекцию "La Famille de Belamy", – уточнил он, скалясь на меня своей голливудской улыбкой, – но это же детский лепет!

Рисунки искусственного интеллекта из коллекции "La Famille de Belamy" были известны здесь каждому, но, несмотря на свою популярность, выглядели в глазах ценителей искусств работами недостойными, чтобы ставить их в один ряд не только с картинами великих мастеров, но и художников средней руки.

– Ценою в миллионы долларов! – отрезал я, поскольку знал во сколько уже сегодня оценивались подобные, несовершенные потуги искусственного разума.

Лицо Фергюста сделалось злым.

– То, что вы говорите – немыслимо!

– Немыслимо представить, чтобы такое количество шедевров появились разом – вот, что такое немыслимо! – парировал я. – Такие совпадения попросту не случаются! Но, если подобное произошло, то стоит задаться единственно важным вопросом – «почему это случило?», и ответить на него максимально честно и без иллюзий, ведь только тогда мы поймём, что единственно верный ответ только тот, где картины подделка!

– А как же краска и холст? Их невозможно состарить так искусно! – возразила Жанна.

– Возможно! Если напечатать картины на трехмерных химических принтерах! Надеюсь вы слышали о подобных? – присутствующие в комнате переглянулись. – Такие принтеры наносят на холст матрицу из химических элементов и уже сегодня могут воссоздать состав любого материала на молекулярном уровне.