И эхом ему ответил
балдея торчок-старик:
Выглядит вроде жутко,
но ты посмеяться изволь:
Ведь правда, прикольная шутка
вышла, братец король?
Кури ты что хочешь, зая!
Я, видишь ли, просто псих.
Состава смеси не знаю.
Балдею от шуток своих.
1.47 Пародия на "ВОЗДУШНЫЙ КОРАБЛЬ" М.Ю.Лермонтова
По паковым льдам океана
где пАзорей блеск в небесах
скрипит броневик одинокий
на мощных литых колесАх.
Ничто ему снежные бури,
разводы, дрейфующий лед
И молча в одной амбразуре
как пенис торчит пулемет.
Не видно знамен пролетарских
плакатов не видно вокруг
лишь кое-где белые мишки
со льдины срываются вдруг.
А в гордой столице России
разлегся, немножко смердя,
безмозглый (итог биопсии)
труп доброго Вовы. Вождя.
Лежит он в большой пирамиде
у самой Кремлевской стены
и Вовиным Слову и Делу
молились России сыны.
Прославили Вову народы:
Мол, был всех мудрей и добрей.
И строили царство свободы:
колоний и трудлагерей.
Народней Вождя и милее
чем Вова и быть не могло.
За это он был в Мавзолее
упрятан за бронестекло.
И чтобы из этой гробницы
случайно вдруг не улизнул
стоял на виду у столицы
Кремлевских ребят караул.
А рядом попрятались в стенке,
порядок и благость блюдя,
генсеки и прочая пенка,
что делала дело вождя.
И парни кремлевские бают,
Что полночью под юбилей
во тьме броневик подъезжает
под самый под тот Мавзолей.
И будто, проходит мгновенье,
и слышится стон или крик,
И Вова крылатою тенью
взлетает на тот броневик.
Не взявшись за поручень крепкий
Одною рукой, как атлет
он вытянет в сторону кепку
И всунет вторую в жилет.
И в Васю Блаженного тыча,
И матом ругая режим,
Соратников верных он кличет:
"В Швейцагию, бгатья! Бежим!
Власть снова в стгане захватила
компания вгеменщиков
в их лапах финансы и сила,
нагод превгатился в габов.
Товагищи! Дети и внуки!
Тегпеть ли нам эту напасть?
Зачем геволюции муки,
коль суки присвоили власть?!"
Соратники в стенах рыдают,
им тоже б в Европу удрать.
Но вдруг из ворот вылетает
чиновников черная рать.
Разносяться жуткие звуки,
вой волка и свист патрулей,
а Вову хватают за руки
и тащат в его Мавзолей.
А Вова то маму их хает
То грозно клянет за обман…
Но звук постепенно стихает
и площадь скрывает туман.
И, если рассказам поверить,
Пройдет еще десять минут
Чиновники выйдут сквозь двери
и прах с рукавов отряхнут.
И, лица скрывая стыдливо,
чиновничья стая бредет
И тает толпой молчаливой
под сводами Спасских ворот.
И горько взвывая, пиано,
Сквозь стены Кремля, напрямик
Укатит опять к океану
ненужный пока броневик.
1.48 Пародия на Сказка о царе Салтане А С Пушкина
ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ кн.ГВИДОНА
Читатель, дай шепну на ушко,
И этим груз сниму с души:
Ко мне во сне явился Пушкин
И с матом требовал: 'Пиши!'
А я, как дядя честных правил
Болел и с горя пил 'Кристалл'
И если б Пушкин не заставил,
Писать пародию б не стал.
Здесь срамота, и мат не в меру,
Глагольна рифма режет глаз.
Ханжи, эстеты, лицемеры -
Сие писалось не для вас!
Да, плод моих полночных бдений
Не завоюет мне наград,
Тем более, что я не гений,
А стихоблуд и рифмокрад.
За стиль краснею до макушки
За слог готов хоть сесть в тюрьму.
Но виноват не я, а Пушкин.
И все претензии – ему!
…
В Беловежской пуще сраной
князь Бориска, в жопу пьяный
проиграл в очко с задору
Лукоморье Черномору.
В Лукоморье нынче всяк
вор, философ и дурак.
Нас достала невезуха
На панель пошла Старуха
И с умом недружен шибко
Дед схарчил Златую Рыбку.
Вместе жрали карася.
Вот и присказка Вам вся.
Только присказка- фуйня.
Сказка круче у меня.
Три девицы вечерком,
разговелись коньяком.
Разболтавшись незаметно
о девичьем, о заветном,
в баньке парили бока,
мастурбируя слегка.
Разметавшись в неге томной
под божницей полутемной
в абсолютной наготе
(лишь снурочек на кресте)
говорит одна девица:
Скучно мне, хоть удавиться!
Кавалера не поймать -
Все жлобы, ити их мать!
Уж какие там амуры!
Сексуальной нет культуры.
Всяк мужик бежит в кабак.
Оттого в стране бардак.
Честно вам скажу, сестрицы:
– Кабы я была царица
я б построила бордель
для послов иных земель,
для бояр да прочей знати
в самой теплой, светлой хате.
Чтоб культурно, гой-еси
поипаться на Руси.
И чтоб пить там мед да пиво
И чтоб было все красиво,
Чистота, помилуй Бог,
ни клопов, ни вшей, ни блох!
А культурные мамзели
по французскому гундели.
Чтоб хоть секс слегка порой
оживлял наш домострой.
Так, культурой сексуальной
Мы прославимся глобально
чтоб в бордель со всей земли
перли валом короли.
Люд к культуре приобщится,
нрав у мужиков смягчится.
Так, что бабу станут звать
"куртизанка", а не "плядь"
И Рассея возродится
c сексуальною столицей.
Честь царю. Спасибо мне.
Прибавление казне.
– Фи, бордель! Как это грубо!
Ей вторая кривит губы. -
И, склонив головку вбок,
облизнула свой сосок.
– Впрочем, я с тобой согласна:
Без культуры жизнь ужасна.
Рвется к празднику душа
Да не выйдет ни шиша.
Плюнуть некуда культурно:
В царстве ни единой урны,
Ни театра, ни кино.
Только лебля да вино.
Кабы я была царицей,
я бы создала, сестрицы,
посреди столичных луж
наш, Российский, Мулен Руж.
От Пекину до Британи
Лучший зад – у русской Мани,
Что германец, что араб -
Все падки на наших баб.
Груди – словно те арбузы.
Обалдели б все французы
ежли б мы средь ихних Канн
да исполнили канкан.
Я б расклеила афиши
от подвала и до крыши,
и билетики б народ
раскупал на год вперед.
А потом, по Божьей воле,
покатили б на гастроли,
чтоб в Европе кажный гад
целовал Российский зад.
Докатили б до Парижу.
Мужики там хоть пожиже,
но культурные уже:
любят, чтобы в неглиже.
Не меха богатство наше,
а Дуняши и Наташи.
Но такая уж страна -
их не ценят ни хрена.
Наши попы, наши танцы
покорили б иностранцев.
От культурного обмена
стала б польза непременно.
Уж какая там война,
если задница видна?
Закрепим культурны узы
политическим союзом.
Благоденствие стране,
честь царю и слава – мне!
– Удивляюсь вам, сестрицы,-
третья молвила девица,
Наклонясь вперед слегка,-
и лизнула низ лобка.
– Вы болтаете пустое!
Дело бабское простое:
чтоб мужья довольны были.
А об этом вы забыли.
Коль не спит с царем жена -
Это ж хуже, чем война.
Говорят в народе грубо:
уд царя, что сук у дуба-
Он торчит и вдень и в ночь,
Кончить с бабою невмочь.
А стояк для мужика, -
что в пишде с гвоздем доска.
Так, сестрицы, не годится!
Если б я была царица
царь намного больше б знал
про минет и про анал.
Свечку взяв ладошкой нежной
в щелку сунула небрежно,
приоткрыв призывно рот,
стала двигать взад-вперед.
И притом вздыхала тяжко:
'Как страдает он, бедняжка!
Я б стояк ему снимала,
Я бы так его ласкала,
чтобы царь забыл и знать,
как хотеть и не кончать.
А спустя два-три годочка
родила б ему сыночка.
Молодца-богатыря,
Словом, копию царя.
Мужики всегда гордятся,
коль у них сынки родятся.
Вот на этой-то волне
Честь и слава будет мне'.
Только вымолвить успела,
бани дверь с петель слетела.
Царь ворвался, бос и наг.
уд подьят, как ратный стяг.
Во все время разговора
он дрочил позад забора.
Два часа (помилуй, Бог!)
кончить все никак не мог.
– Здравствуй, красная девица! -
закричал он. – Будь царица!
Я ваш царь. Салтаном звать.
С лавки можешь не вставать.
Без вины и без причины
Я наказан как мужчина
Третий год как тот маньяк:
У меня всегда стояк.
Я уж радости не чаю,
хоть ипу, да не кончаю.
На хера мне царский трон,
Если этого лишен?
Лекарь, сука, ставит клизмы,
Кличет немощь приапизмом,
Только ентот демагог
Ни на грош мне не помог.
Коль спасешь меня, девица,
на тебе готов жениться.
Вот бумага, вот печать.
Начинай со мной кончать!
Вам же, милые сестрицы,
всем по лавкам разложиться
и лежать с закрытым ртом!
Вами я займусь потом.
Царь недолго собирался.
Здесь же, в баньке обвенчался.
Пред налоем, босиком.
Только пуй накрыл платком.
Уж была ль любовь – признаю,
что до сих времен не знаю.
Да и царский перец с ней:
По расчету брак прочней.
Царь доволен был, как слон.
Лишь священник вышел вон,
Повалил на пол девицу
И давай на ней жениться
чтоб обычай соблюсти,
раз, так, около шести.
А царица молодая,
дела вдаль не отлагая,
уж не знаю, чем да как,
но сняла царю стояк.
Говорит Салтан сестрицам:
– Я вас всех беру в столицу.
Хватит вам, ипёна мать,
В глухомани прозябать.
Я вас выдам за министров!
Но не сразу, и не быстро.
Надо практику пройти,
лет не менее пяти.
Для одной на той неделе
место я найду в борделе
Поработаешь на складе -
позже вырастешь до пляди,
А не острамишься там-
может, станешь и "Мадам".
А тебя, на днях, сестрица,
Чтобы культуре подучиться
И искусству разных стран,
Я отправлю в балаган.
Пообтешешься в кулисах,
Станешь знатною актрисой,
И тогда, едрена вошь,
заголяйся скоко хошь!
Перед дальнею дорогой
поиплись еще немного,
и уже, в сплетеньи тел,
царь кончал, когда хотел.
Вот приехали в столицу.
В церковь царь повел царицу,
И пред всей тусой блатной
Он назвал ее женой.
Показал ее народу,
дал колодникам свободу,
чтобы знали стар и млад,
как их царь женитьбе рад.
Пир веселый задал знати,
роздал по полтине рати,
приказал: "Всем ликовать!"
и отправился в кровать.
Царский терем закачался -
царь, считай, с цепи сорвался.
Гадом буду, коль загну:
месяц кряду ял жену.
Сверху, снизу, сбоку, сзади.
И при свете, и не глядя.
На полу и на полати,
и привязанным к кровати,
в позе рыбки, в позе птички,
всунув внутрь две клубнички.
А к пятнадцатому утру,
изучая Кама-сутру
принимал такие позы,-
хрен распутаешь без дозы.
И использовал игриво
масло розы и оливы
лепестки цветов из сада,
благовония Багдада,
и египетский экстракт
чтоб острей казался акт.
Да с массажем, со щекоткой,
с воском, льдом и даже с плеткой.
А в святое воскресенье
облизал жену с вареньем.
И царица так старалась,
что кровать под ей сломалась.
Стоны сладки их объятий
да скрипение кроватей
шло в оконны изразцы,
так, что бравые стрельцы,
опершися на пищали,
по пять раз за ночь кончали.
С той поры царицы сестры
зависть чувствовали остро.
Ведь и им хотелось чтоб
Их хоть кто-то тако ёп.
Сговорились со свекрухой,
Мол, готовы на мокруху,
лишь придумать не могли,
как бы их не замели.
Царь дороден, крепок телом,
ел немало и умело,
но и тратил много сил.
Царский кравчий заносил
в терем кучу всякой снеди
и на злате, и на меди.
Но ипаться без конца…?
Царь сперва опал с лица.
Не прошло и три недели -
руки, ноги похудели.
Через месяц царь-отец
стаял, словно леденец,
и уже поссать с потели
поднимался еле-еле.
Не спасали ни снетки,
и не взбитые белки,
ни орех кедрова бора,
ни женьшень, ни мандрагора.
Месяц полный миновал -
царь, видать, затосковал,
и, в одну уставясь точку,
с блюд не тронув ни кусочка,
у стола сидел полдня,
повторяя: "Все фуйня!"
Лишь одна мужская сила
в нем по – прежнему бурлила.
Но видать, и ЭТО дело
потихоньку надоело.
Царь врубился, наконец,
что настал ему писсец.
Со здоровьем вовсе худо,
надо когти рвать, покуда
в прах жена не заипла.
В те поры война была.
Бросил царь вночи супругу,
взял трусы, носки, кольчугу,
и слинял к утру в обоз,
полугол и полубос.
Лишь успел помыть пиписку,
да жене послал записку:
– Оставаться не могу.
Должен дать отпор врагу.
Вот прогоним супостата -
подмывайся, жди солдата.
А пока в командировке-
замени меня морковкой.
Впрочем, в царстве шла молва, -
от жены сбежав едва,
на природе мясом с кровью
подкрепив свое здоровье
и решив, что все в порядке -
царь опять пошел на плядки.
И признаюсь что, увы,
Все мужчины таковы.
А царица тосковала,
но, однако, осознала,
разглядев свое белье,
что задержка у нее.
То ли подвели таблетки,
то ль в календаре отметки,
то ли, воли супротив,
царь сломал презерватив.
Но считаться нужно с фактом:
поспешила с неким актом,
сбилась с верного путя
и под осень ждет дитя.
Посмотрели повитухи,
и пошли в столице слухи,
что, уж верно, к октябрю
сына ей рожать царю.
На траве роса искриться,
родила дитя царица.
Ну, понятно, что сынок:
вон пиписка промеж ног!
Аккуратненький ребенок,
точно бройлерный цыпленок:
за троих исправно жрет.
В две недели стал как в год!
Девки шепчутся стыдливо
про ручонки шаловливы.
И растет и вверх, и вширь -
сразу видно – богатырь.
А свекровь, гадюка, злится,
подвывают ей сестрицы:
– Вот растет урод, в натуре,
на защиту нашей дуре!
Шлют письмо царю во стан:
мол, 'Порадуйся, Салтан!
Молодая плядовала
где попало, с кем попало.
У нее отныне СПИД,
и с шпиёном датским спит.
не хранила царско тело,
и от негра залетела.
Если явиться приплод-
то взбунтуется народ!'
Царь Салтан как раз во стане
двух шалав ипал по пьяни.
Как к нему гонец вбежал,
он одну на уд сажал,
а вторая в центре зала
воеводе пуй лизала.
На письме сорвав печать
царь велел гонцу: "Молчать!
Нет покоя мне нимало
Переписка заипала!
Что ни день, то шлют гонцов.
Здесь война, в конце концов!
То министры, бусурмане,
то, едри её, маманя.
Все, садись! Пиши ответ:
'Здравствуй, матушка, мой свет!
Рад был твоему письму,
Токо смысла не пойму.
Ты хотя бы на войне
Не ипала мОзги мне.
Мне сейчас не до жены.
Через год вернусь с войны,
и тогда, без писдежу,
всем виновным засажу.
Враг напал со всех сторон,
но уже понес урон.
Кажный день за жисть страны
Мы живот ложить должны,
Наседает супостат
(уд засунув девке в зад).
То в атаку, то в отход
двигаемся взад-вперед.
и рискуем здесь поймать…
Зачеркни, ипёна мать!
Я прорвался в тыл врагу,
Жаль, что кончить не могу.
В жестких схватках изнемог.
Уж не чую рук и ног.
Стой, стреляю! – Крикнул он.
Враг у стана! Шашки вон!
Бьет к атаке барабан.
Жди трофеев! Твой Салтан.
Целый час ревел, как лось.
Кончить вновь не удалось
Вот гонец письмо доставил.
две сестрицы, против правил,
вскрыв над паром письмецо
сели думать на крыльцо
как бы так им исхитриться,
чтоб верней сгубить царицу.
– Подменить письмо? – На раз!
А в него вложить указ…
– Утопить в дерьме сестрицу!
–Да никто не согласиться.
–Я придумала сейчас!
Предоставить ей баркас,
и отправить на баркасе
к папе с мамой восвояси.
В день ненастный, перед штормом.
– Станет баба рыбам кормом!
В днище дырку осторожно…
– И гуманно, и надежно!
Как решили, так и было:
Мать царя письмо открыла
при боярах в день туманный
и прочла указ обманный
Приказала строчки эти
ото всех держать в секрете.
Кто расскажет – пишдобол
И получит в опу кол.
Среди ночи мать с дитятей
похватали словно татей
Помоляся, в час второй,
кинули в баркас с дырой,
Несмотря на непогоду
опустили в бурну воду
И на утлом сем челне
отпустили по волне.
Ночь ненастная настала,
на волнах баркас кидало
то с волны, то на волну.
Эдак враз пойдешь ко дну.
Тут открылась дырка в днище,
и вода фонтаном свищет.
Полчаса без сильных мер -
и "Сушите весла, сэр!"
Крикнул сын: "Какой мудак
здесь устроил нам бардак?
Ты ли, царь морей Нептун,
старый траханый пердун?
Ты физдуй своей дорогой!
Наш баркас, Нептун, не трогай!
А не то, как утону -
глаз на опу натяну,
И заставлю им моргать!
Ты ферштейн, ипёна мать?
(Где таких он слов набрался
я, друзья, не разобрался.
Может, в царские хоромы
вкрался слесарь незнакомый,
и, пока трубу варил,
вслух при детях говорил?)
Распахнул Нептун ипало,
и, видать, очко сыграло.
Хоть и царь морской он, но -
не железное оно.
Волны сразу ниже стали,
в небе звезды заблистали,
месяц путь пробил во мгле
и баркас пошел к земле.
Даже течь, под шум прибоя,
ссохлась вдруг сама собою.
Так бывает иногда:
может целкой стать пишда,
коль молиться капитально,
хоть у пляди привокзальной.
Вот баркас пристал ко брегу.
Нет ни пищи, ни ночлега.
И царевич щурит глаз:
– Эх, пожрать бы – в самый раз!
Может здесь полно зверья?
Но ни лука, ни копья.
Коль не конен, не оружен -
на пуя кому ты нужен…
Из трусов достал резинку,
тельный крест свернул в дробинку.
(Сложно, думаешь? Ну, прям!
Хули нам, богатырям?!)
И покрался вдоль ручья -
подстрелить хоть воробья.
Лишь поднялся по пригорку -
видит дивную разборку:
Под ракитовым кустом
лебедь дергает хвостом,
а вокруг, тряся гузком,
ходит коршун голубком.
Приседает и кивает,
по-людски увещевает:
– Ах, красавица, довольно!
ну, отдайся добровольно!
Не вертись и не шуми,
только хвостик подними.
Я уж так тебя хочу -
за разок озолочу.
А лебедушка прекрасна
в крик кричит: "Я не согласна!
Ах ты, старый педераст!
пусть тебе гадюка даст!
Ты лукавством братьев всех
Подло ввел в содомский грех.
Ты и дядьку совратил.
Дядька герпес подхватил.
Горе всей моей родне!
А теперь пристал ко мне?
Сгину старой девой в сплине,
Но не дам тебе, скотине!
Тут царевич загундел:
– Это что за беспредел?
Эй, козел, тебе не ясно?
Видишь – дама не согласна!
Что ты пялишься, как лох?
Ну-ка быстро – хенде хох!
Чтоб видней в дальнейшем было,
Можно в глаз, а можно в рыло!
И дробинкой из рогатки
прямо коршуну в сопатку!
Ярким пламенем пылая
загорелась птица злая.
Только дым пошел окрест!
(Так святой возможет крест!)
Лебедица молвит страстно:
– Ты сражался не напрасно!
То не коршун опочил -
Колдуна ты замочил.
Не смотри на перья птичьи,
Спас ты честь мою девичью.
И за храбрость за твою
прибалдеешь, как в раю!
Я тебе открою тайну:
Все, что было – не случайно.
От очей людских сокрыт
Чудный замок здесь стоит.
Злой колдун, не зная сроку
Предавался в нем пороку.
Но пропало колдовство.
Завтра все узрят его.
Коль не струсишь, не сробеешь -
Ты тем замком овладеешь,
Станешь знатен и богат
Как российский казнокрад.
Нынче ж оба, ты и мать,
натощак ложитесь спать.
Воротившись к мамке родной
Лег царевич спать голодным.
Мать всплакнула засыпая:
'Ох, судьбина наша злая!'
С солнца первыми лучами
Видят терем пред очами.
Да не терем – цельный град -
полторы версты в обхват.
Куполов злаченых ряд
Ярче солнышка горят!
А окон-то! А окон!
по сто штук с пяти сторон!
То-то вбухано сюды
на окошки те слюды!
Где набОльшее окно
надпись вязью "Казино"
Впереди сияют врАта,
будто кованы из злата.
А вверху, огнем пылая,
днем свет Божий застилая
надпись красная горит.
Сын царице говорит:
– Я по буквам прочитал
"Клаб Хотел Гвидон Ройял".
Мне до клаба нету дел,
но пожрать бы я хотел.
Эта хатка, чую я,
Будет вотчина моя.
Сходим, мать, туда пока,
да заморим червячка.
Мать и сын идут к воротам.
Там стоят мордовороты -
Двухметровые качки,
блещут черные очки.
При дубинках, в камуфляже.
Нет надежней этой стражи!
Вдруг, навстречу из ворот,
Искривив в улыбке рот
Выступает с видом лорда
Звероподнейшая морда:
Золотые галуны
И с лампасами штаны
Широченный, как амбар.
Словом, ясно кто: швейцар.
Он ворчит: "Нельзя сюда!
Завертайте, господа.
Утром нет у нас приема,
И сеньора нету дома.
Наш Иль капо – чародей
Превращает в жаб людей.
Так пока в отлучке маг
В жопу ветер, в руки флаг
Прего мистер, скузи, сэр!
Гоу хом, майн либе хер!"
Дав швейцару с лету в ухо
Говорит царевич сухо:
– Скажешь "хер" еще хоть раз -
принародно вырву глаз.
Я Иль капо. Даже выше.
Я отныне ваша крыша.
Твой колдун был туп и глуп,
Потому он нынче труп.
К бабе лез без этикета.
Я пришил его за это.
Раздавил, как чижик тлю.
Сильно наглых не люблю.
Так что с нынешнего дня
Будешь слушаться меня.
Только тут швейцар врубился:
Это новый босс явился.
На колени бухнул он
И сказал лишь: "Скузи, дон!"
Стражи головы склонили,
двери молча отворили,
и как есть, в грязи, в пыли
мать и сын вовнутрь вошли.
Тут же слуги прибежали,
все восторг изображали,
и неслось со всех сторон:
"Вив Иль капо! Вива дон!"
Громко "Доном" величают
ключ от офиса вручают,
катер бело -голубой,
секретаршу 'Мисс Плейбой'
бодигарда с мощным торсом
и ковер с высоким ворсом.
И, с согласия царицы,
начал тяжкою десницей
этим клубом править он
и нарЁкся "Дон Гвидон".
Ветер по морю гуляет
и кораблик подгоняет.
Парус белый, медь горит,
Вверх, как пуй, торчит буршприт.
Ходят важно, благочинно
Вдоль по палубе купчины,
В шубах, несмотря на зной,
с полной золотом мошной.
Видят остров с домом новым,
пристань с настилом сосновым,
Тяжких кнехтов черный ряд
да таможенный наряд.
А на пристани девицы
кажут морю ягодицы.
Пристают к заставе гости.
Их зовут раскинуть кости,
в баньке с девками погреться
и скоромным разговеться.
На стриптизе побывать,
в картах счастье испытать.
А когда дошли до точки,
под конец веселой ночки,
на прощальный закусон
кличет их к себе Гвидон.
Он купчинам наливает,
и при этом возглашает:
–Проигрались, господа?
Ну, да это не беда!
Раз пошли дела паскудно,
То пора домой, на судно.
Соберете вновь деньжат -
Я вам снова буду рад.
Говорят ему купчины:
– Тяжкая у нас кручина:
Торговали целый год,
был на уровне доход.
Но лишь к острову пристали,
Нас как Юкос раскатали.
Нет ни денег, ни товара.
Лишь портков осталась пара.
И лежит нам путь далек,
через море на восток,
к славному царю Салтану.
– Подавать я вам не стану,-
говорит им дон Гвидон.
А Салтан -то ваш – гондон!
Без вины и без причины
Утопил жену в пучине
И с женою он, дебил,
Сына родного сгубил.
Так ему и передайте.
Ну, купчины, прощавайте!
Вот и небо посветлело.
Скрылось судно в дымке белой
а царевич смотрит вдаль,
и в глазах его печаль.
Тут он кнопку нажимает,
секретаршу вызывает
Та спросонья: "Что? Опять?
Можно лифчик не снимать?"
–Нет, на сей раз, крошка Стелла,
вызвал я тебя для дела.
Я с тобой читал вчера
Файл агента Комара.
Он нам пишет неустанно
Из хором царя Салтана.
Ты проверь свою постель,
Извлеки его отель,
И немедля, в тот же час
Комару пошли приказ:
Пусть в приемные покои
Он веб камеру пристроит,
Да фильмец на мэйл толкнет:
Как там фатер пальцы гнет.
Дон Гвидон вкруг кресла ходит,
с монитора глаз не сводит.
Запись четкая, и даже
с датой и хронометражем.
Видит: в шелковом халате
царь Салтан сидит в палате
на престоле, и в чепце,
с толстой шлюхой на конце.
Тут донесся шум до слуха.
Девку царь смахнул, как муху.
Снял чепец, одел венец,
спрятал под халат конец,
и состроил мину, вроде
обо всем скорбит народе.
Входят в залу в платьях пестрых
мать царя, царицы сестры,
у престола сев кружком
тихо чешут языком.
Рында рявкнул грозным тоном,
и к царю ползут с поклоном
в серых свитах из холстины
гости – знатные купчины.
Царь Салтан с златого трона
Вопрошает удивленно:
Эй вы, гости-господа!
Что же с вами за беда?
Вы – да в тряпках. Что за чудо?
Аль за морем – сильно худо?
Корабельщики в ответ.
– Мы объехали весь свет.
За морем житье не слабо.
Будь ты негр, гей иль баба -
уваженье и почет.
Жисть там быстрая течет.
Торговали мы с доходом,
только все сплыло, как воды.
Остров на море лежал.
Там один лишь дуб стоял,
ни землянки ни скотины
только пусто и пустынно.
Нынче же на месте том
выстроен огромный дом.
Называется он "Клаб"
Еж ли кто умом ослаб,
поддается там соблазнам:
бабы, карты, вина разны.
Казино и вночь и вдень.
В нем такая поипень:
вроде выиграл чуток,
а выходишь без порток.
И что хош, любой каприз:
борщ, шампанское, стриптиз.
"Ты плати, мы все отыщем".
Но потом отпустят нищим.
Мы прошли тот адов круг.
Все, что есть, спустили с рук.
Правит клубом Дон Гвидон.
Он сказал, что ты гондон,
Этот, как его… дебил,
Сына родного сгубил,
И без всякой без причины
Утопил жену в пучине.
Не гневись ты, царь, пардон.
За слова виновен Дон.
Царь Салтан дивиться чуду
Говорит он: "Гадом буду,
чудный клуб я навещу,
сам Гвидона опущу.
Пусть узнают в клубе оном,
как меня назвать гондоном!
Тут Царицына сестрица
Та, что стала кладовщица,
Вдруг Салтану в ноги – бух!
И завыла, точно дух:
– Брешут все купцы-собаки.
Весь рассказ их – вздор и враки.
Зря зовут тебя дебилом.
Я-то знаю, как все было.
Ты уехал на войну,
Бросил тут жену одну.
Вот она затосковала
И чуть-чуть пофлядовала.
Второпях, такое дело,
от арапа залетела.
Ты с войны не воротился,
И в законный срок родился
У царицы молодой
Черный негр с бородой.
А сестрице стыдно было,
И она уж так просила
Ей недельный отпуск дать -
Маму с папой повидать.
Тут указ секретный твой
Отпустить ее домой.
Царь пытался вставить слово:
– Я же не писал такого!
Кладовщица продолжала,
словно муха прожужжала:
– Потерять мне правый глаз,
Коль подделен тот указ.
Был указ в твоем же стиле,
Вот ее и отпустили.
И она пустилась в море,
и себе и нам на горе,
и разбилась о скалу,
смерть на месте приняв злу.
Такова, видать, судьбина
Что взяла ее пучина.
Это все из-за войны,
и ничьей тут нет вины.
Что до ентой «Казино»,
то ж известное кино.
Много чудного на свете.
Я видала в Интернете
на Ютубе ролик-жесть
Девка может злато есть.
А зовут ту девку Белка.
И шустра, хоть видом мелка
В общем, Белка та мутант.
Есть у ней еще талант,
мол, поет попсу, навроде
"Во саду ли, в огороде".
Слушал царь, раскрывши рот,
как свояченица врет.
Он, видать, в расстройстве был,
про Гвидона позабыл.
Дон Гвидон в селектор: "Стелла!
Ты, конечно, подсмотрела.
Комару пошли заказ:
тетке выбить правый глаз.
Да скажи: без перестрелки!
И найди агента Белки.
Той, что песенки поет.
Номер будет – на улет.
А пока что, крошка Стелла,
ты надень халатик белый
Помнишь скетч "Визит к врачу"?
Я расслабиться хочу!
Ветер по морю гуляет,
и кораблик подгоняет.
Правит в дальние края
Новгородская ладья.
Называется "ушкуй"
На носу таран, как пуй.
А ушкуйники лихие,
Рэкетиры удалые,
При брыльянтовых перстнях
Да свинцовых кистенях.
Каждый выряжен богато,
а на шее – цепь из злата
по пол -пуда весом полным.
И скользит ладья по волнам
Мимо острова крутого,
клаб-отеля дорогого.
На молу стоит моряк,
рекламирует коньяк.
Буквы с сажень: "Вкус приятный,
первых двести грамм бесплатно".
Пристает ладья к причалу.
Всем налили для начала
по стакану: "Пейте, плиз!
Нынче в клубе бенефис.
Наша Бэллочка при всех
давит золотой орех.
Не руками, не зубами,
а интимными местами.
Бэлла жопой гвоздь забьет.
И при этом так поет…
Кто тот номер не видал,
простофиля и вандал".
Морячки по простоте
посетили варьете,
и всю ночь потом кутили.
Все богатства с рук спустили.
Тут Гвидон зашел в кабак,
ставит он гостям коньяк,
всех вокруг за стол сажает
и серьезно заявляет.
– Все, ушкуйнички, шабаш!
Нынче, видно, день не ваш.
Коль продолжите, братки,
то пропьете и портки.
Так что ехать вам пора.
Вы ж к низовиям Днепра,
а потом на Вышний волок.
Путь до Новгорода долог.
Если станете вы станом
у хором царя Салтана,
передайте: Дон Гвидон
был безмерно удивлен.
Царь приехать в клуб грозился,
опустить меня хвалился.
Я же не вооружен.
Так пускай не трусит он.
Или этот царь-отец
Лишь детей топить храбрец?
Проводивши их из дому
Дон Гвидон по интеркому
секретаршу вызывает:
"Грусть-тоска меня снедает,
словно давит два яйца.
Видеть я б хотел отца…
Жаль агента Комара,
но его сменить пора.
В прошлом деле он до срока
Засветился ненароком.
Ладно, такова житуха.
Есть другой, по кличке "Муха".
Ты пошли его, и жди
фильм на диске DVD.
Дон Гвидон у монитора
и с него не сводит взора.
Видит: царь Салтан упорно
в Интернете ищет порно.
Бабка, тетки обе враз.
У одной – стеклянный глаз.
Вводит новгородцев стража.
Вновь в брильянтах все, и даже
Есть крупней, чему царя.
Видно, плавали не зря.
Говорит им царь сердито:
Новеградские бандиты!
Признавайтесь, господа:
Много ль грабили, когда?
И какая сила зла
вас к нам в царство занесла.
А ушкуйники в ответ:
– Мы объехали весь свет
Только стрелки забивали
Нам богатства отдавали
те купчины и не те
по душевной доброте.
И зашли, уже в итоге
К Дон Гвидону по дороге:
коньячку разок хлебнуть
и немного отдохнуть.
Хоть доходов всех лишились,
Но зато повеселились.
В мире нет по красоте
равных девкам в варьете.
А уж Белку, вы поверьте,
не забыть до самой смерти.
Эта Белка – краше всех.
Жопа крепка, как орех,
Стан – что греческая ваза.
Кто посмотрит – кончит сразу.
Ходит Белочка по сцене
В белом платье точно в пене.
Там аршин пятнадцать шелка!
И стоит на сцене елка
А на елке для утехи
золоченые орехи.
Тут на Белке платье рвется,
И всего-то остается
что чулочки на шелку.
А она берет доску,
жопой гвоздь в нее вбивает.
Мужики опуевают!
Белка песенку поет
а потом орех берет,
И сует себе же в щелку.
Ножкой громко бьет о елку,
Выше носа поднимает,
изумрудец вынимает.
И лежит на сцене груда
этих самых изумрудов.
На такое посмотреть -
и не жалко помереть!
Мы отчалили с рассветом -
ни гроша в кармане нету.
Но Господь благоволил:
путь к Днепру спокойным был.
У Днепровских светлых вод
глядь – татарский челн плывет.
А на нем поганый пес
продавать брильянты вез.
По понятьям – все законно.
А к тебе мы от Гвидона.
Говорил он: 'Царь-отец
Лишь детей топить храбрец.
Опустить его грозился,
да похоже, устрашился.
Ты не дергай-то плечом.
Мы тут вовсе не при чем
Все слова и все детали -
чо сказали – передали.
За базар и грубый тон
отвечает Дон Гвидон'.
Царь вскричал: "Да падлой буду,
а на остров я прибуду,
отыщу там наглеца
да подвешу у крыльца,
уд отрежу, всуну в рот.
Пусть злодей поменьше врет!'
Раскричался царь Салтан,
рвет сафьяновый кафтан:
– Что ж пристал Гвидон-репей!
Не топил я вжисть детей!
Тут свояченица смело
(та, что оба глаза целы)
Молвит слово: 'Царь Салтан!
Грозен ты, как ураган!
Нами правишь справедливо,
и враги бегут трусливо
от могучего царя.
Только нынче злишься зря.
Что тебе грозиться шумно,
если Дон – малец безумный?
Сам подумай не шутя:
он, как глупое дитя,
что прохожим у забора
корчит рожи без разбора,
А вспорхнет у ног голубка -
мамке прячется под юбку.
Для мальца не много ль чести:
царь Салтан сошел до мести?
Это мелочь и пуйня!
Да сестрицина гульня
вовсе б не была бедою,
каб не негра с бородою.
твой указ, бояр испуг,
разговоры среди слуг…
Мы ж народ консервативный.
Все чужое нам противно
Вот и номер с этой Белкой -
примитивная поделка
для солдат да моряков,
да прыщавых сопляков.
(Только жаль до спазмы в горле -
ведь мою ж идею сперли!)
Но тебе, с твоим-то вкусом,
не указ малец безусый.
Он вниманья недостоин.
Ладно, был бы знатный воин,
богатырь иль рыцарь славный.
Кстати, я прочла недавно:
Где-то стерегут моря
тридцать три богатыря.
Все красавцы молодые,
великаны удалые.
Из воды выходят вдруг,
аж балдеют все вокруг.
Коль написано правдиво,
Это диво, так уж диво…
А девицы в казино -
дрек. По нашему – говно…'
Дон Гвидон вздохнул устало:
– Ладно, тетушка, достала!
Хоть и жалко тетки бедной,
но читать столь много вредно,
и особенно для глаз.
Стелла! Сделай-ка заказ!
Тетке, этой старой деве,
явно глаз мешает левый!
Ей не нужен ни хера,
удалить его пора.
А про молодцев в воде я
воплотить хочу идею.
Шоу точно для меня:
Есть у Лебеди родня,-
геморройная проблема.
Но для нас ребята в тему.
Три десятка дурачков,
Чуть испорченных качков.
Все красавцы молодые.
А по масти – голубые.
Бывший дон был педофил,
всех их сызмала растлил.
Ихний тренер Черномор -
тоже наголову хвор.
Хоть колдун, но симпатичный.
Нужно встретиться с ним лично,
чтоб с командой молодой
сделать шоу "Под водой"
Без общественных различий,
чуть за рамками приличий.
Некий голубой душок
вызовет культурный шок.
Будут критики в восторге.
А кто нет – приляжет в морге!
А к обеду, крошка Стелла,
ты б поплавать не хотела?
Триста метров, на пари!