И верно, не прошло и двух- трёх минут, как автобус, свернув с дороги, переваливаясь с боку на бок на неровностях, остановился у одноэтажной постройки, около которой усатый дородный грузин жарил шашлык, ловко поворачивая над огнём шампуры с дымящимся мясом. Рядом были свалены дрова, в сторонке под старым Мазом лежал на фуфайке шофёр… кто-то громко говорил, по другую сторону автобуса, по сотовому телефону.
Место, по правде сказать, было унылое. Сонные автомобили, как запоздавшие с ночлегом ночные птицы, торопливо пролетали по шоссе, шарахаясь от осевой к обочине при встречном автомобиле. Сидящие высоко на деревьях грачи, раскачивались на тонких ветках и то и дело перелетали с дерево на дерево.
«Глупые птицы,– думал я,– зачем вы здесь сидите,– ведь сто километров южнее уже весна и ваши собратья там уже важно ковыряются носами в земле». Но грачам было не до моих размышлений. Их не мучили философские вопросы и религиозные тоже. Инстинкт им указывал верную дорогу, состоящую из нескольких тысяч километров пути, и они не могли сбиться и свернуть в сторону. Но, это птицы, у них всё иначе.
3.
Остановка была недолгой. Вдохнувшие свежего воздуха пассажиры лениво рассаживались по местам. Занял своё место и Иван Петрович.
– Вот и хорошо,– сказал он,– размяли косточки. Теперь можно и дальше. –
– Так вы хотели ещё что-то рассказать?– заметил я.
– Нет, нет, я помню, помню,– встрепенулся Иван Петрович, довольный тем, что его рассказ произвёл впечатление.– Тогда слушайте, если интересно. Так на чём я остановился? Ах, да, вспомнил. Стал я, значит, о христианстве книги читать. И такие у меня горизонты открылись. Прочитал Феофана Затворника, купил летопись Дивеевского монастыря, затем и пошло. Вообще в церковь ходить стал, молитвы некоторые выучил. И до того мне в церкви хорошо было, хоть бы из неё и не уходил. Чувства такие же наплыли, как и в подмосковной лавре. Стою в церкви, бывало, а слёзы сами собой текут, а почему текут, не знаю. Хорошо, вот и всё. Душа Родину духовную что-ли чувствовала?
Я, в то время как шальной ходил. С кем не заговорю, всё на православную тему сворачиваю. Такого раньше со мной никогда не было.
– А как же гуру?– спросил я.
– Когда я восточными философиями занимался, тогда только голова от мыслей переполнялась, а теперь и душа была готова из груди выскочить. Помню, приедем в деревню к родным картошку копать, поставят меня родственники с лопатой меж себя, я и рассказываю, рассказываю. Потом я им стал, с этим делом, надоедать и они стали откровенно надо мной посмеиваться. А я хоть и чувствовал, что посмеиваются, а удержаться не могу, так меня и несёт. В таком состоянии я пробыл года три – четыре. И вот, что интересно, читал много, а Евангелия не прочитал, у меня его и не было даже.
Одной мне церковной литературы мало было, стал я прикупать и другую литературу, вроде бы тоже христианскую, как мне тогда по моей малоопытности казалось. Вы, я вижу, уже догадались, что это была за литература? – Я кивнул.
– Вот, вот её самую. Где увижу на обложке икону, то мне и гоже. А тут стали на меня сваливаться всякие несчастья. Как на грех появился откуда-то Алан Чумак, как бес из преисподней выскочил и давай с экрана телевизора руками махать, да губами шевелить. В общем домахался, а мы досмотрелись.
– Что так?
– Старший сын у меня должен был в первый класс идти, а после сеанса с Чумаком, говорить перестал. Заикание такое, что слова сказать не может, зато у бабушки шишка с ноги сошла. Я то – дурень, и не подумал на Чумака, решил, что кто-то испугал его на улице. Кинулся к ребятишкам, с которыми он около дома играл. Те: -«Знать ничего не знаем. Не было, мол, у нас ничего такого, что бы могло Костю вашего испугать». Мы к врачам – те руками разводят. Мы к бабкам – те мзду берут, а сделать ничего не могут. Сильно мы все испугались.
Немного погодя к нам в город один экстрасенс приехал – я к нему, так, мол, и так, вечером Чумака посмотрел, а утром не говорит. Вот тогда до нас только дошло, от чего он речь потерял.
Экстрасенс и говорит, «Зря вы его перед телевизром посадили, я Алана знаю и говорил ему, что такие передачи ни к чему хорошему не приведут, он не слушает. Только я вам вряд ли чем помогу, тороплюсь.» Я чуть ли не в ноги падаю – помогите, я его быстро вам на такси доставлю.– Тут он, видно глядя на моё состояние, согласился и говорит, что не надо никакого такси, а вспомните только голову сына, мне и этого достаточно.
Да какой же отец сына не вспомнит, когда он со мной вырос.
– Вспомнил,– говорю,– А он в ответ
– Я знаю, что вспомнили, больше от вас ничего и не требуется и стал какие – то пассы руками делать, вспотел весь, а потом мне и говорит: –Подлечил я вашего сына, а вот полностью с него снять, что через телевизор получил, не могу,
Алан сильнее меня. – Поблагодарил я его на словах, денег он не взял, а я домой ходу. Подхожу к дому, а навстречу мне отец, слёзы на глазах поблёскивают. «Заговорил, – говорит,– внучек, час назад заговорил, только чуть-чуть осталось заикание».
Обрадовался я, рассказал как всё было и проникся я с этого дня к экстрасенсам уважением. Думаю: «От Бога люди». А раз так, то и литературу по экстрасенсорике стал почитывать, да стал пытаться выявить в себе скрытые экстрасенсорные задатки. Слово мне это уж больно приглянулось, была в нём какая-то тайна и сила. В общем, из огня да в полымя.
Хотел я тогда увидеть самого Чумака, связи-то у меня редакционные были. Через друзей связался с первым каналом телевизионным в Москве, вышел на общих знакомых, а те и говорят: «Чумака вы не достанете, у него в Москве ни одна квартира. Где он, живёт никто не знает, а там где официально проживал, люди день и ночь караулят. Кто ждёт, чтоб спасибо ему за излечение сказать, а кто и «спасибочки». У нас тут мешки писем от телезрителей с негативом, а мы в эфир ничего дать не можем, запрещено».
Не верилось мне, что редакция телеканала негатив, как последствие выступлений Чумака, скрывает. Потом решил, что дело это тёмное и звонить в редакцию перестал. Однако, книги по экстросенсорике продолжал читать, хотелось выйти на некую тайну, в этом деле скрытую. Узнать, как можно на расстоянии лечить? Мысли в моей голове ютились положительные.
Иногда, правда, посещала меня неразрешимая мысль: «Как это так, один и тот же человек может и вылечить, и искалечить?» От такой мысли у меня в голове сумбур начинался. Думалось: «Это от того, что мало знаю. Один и тот же врач может и вылечить, а может и болезней прибавить, это всем известно» А раз так, то литературу по экстрасенсорике стал не просто почитывать, а штудировать, да стал пытаться выявить в себе скрытые возможности заодно. Вдруг и во мне «чумак» сидит? Ведь пишут же, что в каждом эти силы есть, только проявить их требуется. Вот я и старался.
Хорошо, что тогда никого в себе не откопал, ни «Чумака», ни «Кашпировского», Бог не допустил. Погиб бы, обязательно погиб. Затянула бы меня эта чертовщина. Видно насчёт меня у всевышнего другой промысел был. Я его вскоре и узрел.
Тут ни с того, ни с сего самого меня болезнь прихватила, да такая, что врачи ничего и определить не могут. На глазах стал таять. Один знакомый пообещал с главврачом лучшей клиники города свести. В определённый день, набиваем дипломат коньяком, какого я в жизни не видел, закусью разной, что слюнки потекут, и к этому главврачу. Дверь на ключ, дипломат на стол. Тогда с продуктами-то никак было, шаром покати, ни дорогих, ни дешёвых. Знакомый всё устроил.
Смотрели меня врачи этой клиники и за страх, и за совесть одновременно. В каждую щёлку во мне заглянули. После всех процедур приходим вместе с заведующей отделением к главврачу. Тот глаза поднял, а она рапортует, что де здоров как в двадцать лет, хоть в десантные войска отправляй.
После такого диагноза я совсем закручинился. Я жить не могу, а они – здоров как бык. Тут я готов был хвататься за любую соломинку, лишь бы живым остаться.
Товарищ, что меня в своё время йоге учил, посоветовал пройти по системе оздоравливающего голодания. Это у них в этой самой йоге такое голодание есть. Я согласился. А как же не соглашаться, жить то хочется.
Помню, клизмами весь живот промыл, голодаю. Товарищ говорит, что десять дней голодать надо. Терплю, кроме воды в рот ничего ни-ни. Я все требования товарища выполняю. Первые три дня очень есть хочется. Потом эти инстинкты гаснут и уже ничего не хочется, лежишь на диване и лежишь. Наконец эти десять дней прошли, а я как болел, так и продолжаю болеть. Плюнул я на эту йогу, повезли меня родные по бабкам, да по дедкам. Проверяли меня и на нитки, и на спички, и на обручальные кольца, и на карты,– «порченый», говорят, а сделать ничего не могут. «Что ж это, – думаю, – за сила такая, что никто и излечить не может?»
После этих поездок я совсем закручинился. Апатия напала, безразлично всё стало. В общем, лежу я дома на диване, в потолок смотрю, а мысли одна мрачнее другой. И тут по телевизору объявляют, что в городе Балаково состоится всероссийский съезд экстрасенсов. Я к директору. «Владимир Иванович, направь в командировку? Это ведь рядом». Тот, добрая душа, приказ написал. Я, в автобус и туда. Думаю: «Может там, кто и отыщется, кто из меня хворь изгонит, бишь эту самую порчу? Экстрасенс же помог моему сыну, а там их сотни съедутся, один сильнее другого, глядишь, и найдётся для меня лекарь».
Приезжаю в Балаково, в гостиницу устроился и на регистрацию. Дворец огромный, зал битком набитый. Нашёл я свободное местечко, сижу. В первый день доклад прочитали, затем, уже на другой день, прения начались, а в третий, значит, должны приехавшие работать по секциям. Сижу, слушаю, в тетрадь всё строчу, по привычке. Всё что не говорят, одно интереснее другого, аж дух захватывает.
С соседкой познакомился, дородная такая женщина, оказалось, что мы из одного города. Она тоже экстрасенс. Приехала диплом получить. Этот диплом вроде, даёт право лечить больных. Так, не так, не знаю. Только она и говорит мне:
– Ты что думаешь, сюда все эти люди, она кивнула на собравшихся, учиться приехали экстрасенсорике, опытом делиться?
– Да, – говорю, А она в тон мне и в рифму,– «Балда. Вот тебе и да. И откуда ты такой шелкопёр выискался?» Я ей, дескать, так и так, лечиться приехал. Она в ответ рассмеялась и говорит:
– То-то меня знакомцы спрашивают, откуда ты взялся, не со мной ли?– И тут же в лоб спрашивает.– У тебя дома жена, дети есть? Я всё как на духу и про жену, и про сыновей. Она на это только улыбнулась и говорит:
– Не знаешь, куда приехал. Держись за мою юбку и не отходи, иначе тебя твои дети не дождутся, слопают тебя в этом зале, и поминай как звали. Ты не смотри на эти «добренькие» физиономии, здесь, знаешь, какие акулы сидят, без крыши никак нельзя. И ты здесь не один такой дурак.
«Вот,– думаю,– попал, как кур в ощип». Хотел уж бежать, да болезнь моё желание пересилила.
Иван Петрович вдруг замолчал, покусал ус, нахмурился. Видно воспоминания ему давались нелегко. И не потому, что он не мог вспомнить, а потому, что подходил он в своём рассказе к такой черте, за которую не каждому дозволяется зайти. И он раздумывал: «стоит ли мне рассказывать некие пикантные подробности или не стоит?» Я его не торопил. А он вдруг сказал непринуждённо:
– Пожуём что ли?– и ловко выудил из своей сумки съестное и положил на откидывающийся столик. Его примеру последовал и я.
Мы ехали уже по другой области, дорога здесь была значительно лучше и автобус почти не трясло. В окно мерно вливался морозный рассвет. Солнце, закрытое сизой дымкой, едва проталкивало свои блёклые лучи, кое-как освещая крутой косогор и на нём кучку рыжеватых сосен. На одной из макушек которых, будто примёрзшая, сидела какая-то птица, наверное, ворона. За окном была почти настоящая зима.
4.
Сосед угостил меня картофелем в мундире. С солью, он был весьма хорош. А ему понравился мой самодельный томатный сок. В моём животе перестало урчать. После обеда Иван Петрович, сразу расслабился и его, как я понял, потянуло на более откровенный разговор.
– На второй день, – начал он, – идём с моей покровительницей по фойе, а там очередь стоит. Я поинтересовался, зачем очередь?
– Диагностируют, – ответил усталый женский голос. – Что у кого болит определяют…
Я заинтересовался. Подумал: «В больнице не определили, может быть здесь чего скажут?»
– Я здесь приторможусь,– сказал я покровительнице. За давностью лет, я уже забыл как её звали и для удобства в рассказе, я дам ей вымышленное имя «Валерия».
На это моё заявление, она сказала, что вольному – воля, но она категорически не советует, ибо неизвестно, чем всё это дело обернётся. Я же, настоял на своём и остался.
Диагностировала больных молодая девушка, лет двадцати пяти, не больше. Весь диагноз длился не больше трёх минут. К ней подходили, она делала пассы рукой вдоль туловища, и говорила диагноз. Диагноз не был конкретным и, как я понял, медицински точным. Она просто называла болеющий орган и всё. Некоторых, в том числе и меня, она отсадила в сторону, попросив подождать окончания сеанса.
Я сидел и мучился в догадках: « Зачем меня оставили, что за причина?» – Теперь-то я знаю, что это была за причина, а тогда не знал. После того, как очереди не стало, Наташа, так звали, мою новую знакомую, повела нас на квартиру, Она её снимала, в лечебных целях, неподалёку от гостиницы, чтобы приезжим было удобно. Мы прошли парк с большими толстыми вязами и тут же очутились около старой пятиэтажки. Поднялись на четвёртый этаж и постучали в дверь. Нам открыла весёлая симпатичная небольшого роста женщина и сбиваясь на южнорусский говор, пригласила в комнату.
«Интересно, что это за лечение? Что за диагноз?»,– думал я, оглядывая прихожку и часть зала. Всё было как у всех, ничего лишнего. Только длинная скамья в прихожей, выдавала, что она здесь стоит не случайно и приспособлена для отдыха, таких как я – бедолаг. Хозяйка ушла на кухню и о чём- то там разговаривала с Наташей вполголоса. Затем они поставили на порог, отгораживающий кухню от прихожей, стул, посадили на него одну из пришедших женщин и стали священнодействовать.
Я, правда, ждал чего-то особенного, но всё, как мне показалось, сводилось к банальной отливке воском. Почему банальной? Да потому, что уже так отливали сына, отливали и меня, но ничего из этого не вышло. Сын тогда, продолжал заикаться, а я теперь продолжаю болеть. В общем, я так и сказал Наташе. Она посмотрела на меня, прищурив свои красивые, кошачьи глаза, и медленно ледяным голосом проговорила:
– Помолчите, коли не знаете,– а потом добавила укоризненно. – Я за этот сеанс с вас ничего не возьму, если вы сумеете вот так же бойко, как разговариваете, дойти отсюда до гостиницы? – Она лукаво и, немного с издёвкой, улыбнулась. Я поймал на себе осуждающие взгляды окружающих.
– Ваша очередь садиться,– сказала она мне. Указывая на пустой стул. Я поймал себя на мысли, что не отследил, как предыдущая пациентка сошла со стула и села на лавку. Видно голова в это время была занята совсем мыслями не о лечении.
– Ладно, хрен с ней, сяду, раз брать ничего не собирается, а уж завтра не приду, дудки,– подумал я.
Наташа прочитала надо мной какие-то молитвы, затем взяла ковшик с растопленным воском и вылила его над моей головой в чашку с водой. После чего посмотрела на затвердевший воск и проговорила:
– Тоже мне герой! Ты в живых сначала останься. – На меня зашикали и укоризненно посмотрели уже все жаждущие лечения.
После отливки воском, нас в гостиницу сразу не отпускали. Надо было ждать, когда проведут процедуру отливки над всеми. Из квартиры должны были выйти все сразу. Наконец сеанс отливки окончился и мы столпились около выхода. Я чувствовал себя сносно.
– Храбрые есть?– спросила Наташа,– и продолжила,– кто храбрый? Становись вперёд и выходи первым.
Женщины жались и не хотели выходить первыми. Я, недолго думая, встал впереди всех, за мной молодой парень, дальше выстроились женщины. После услышанного, они оробели и сникли…
– Чего увидите на лестничной площадке и ниже по этажам, ничему не удивляйтесь и ничего не бойтесь,– сказала Наташа и открыла дверь.
Я шагнул за дверь первым. Две спаренные лампочки тускло освещали площадку четвёртого этажа, выхватывая из темноты перила убегающих вверх и вниз лестничных пролётов. И тут я остановился как вкопанный, волосы, помимо моей воли, сами поднялись на голове, а за воротником пробежал холодок. С десяток, очень больших чёрных, пушистых кошек, сверкая жёлтыми горящими глазами и стукая большими когтями, ринулись от двери вверх и вниз по перилам. По окрасу они были все одинаковые, серые. Но, откуда они здесь? Как они собрались в этом подъезде? Так вот, значит, о чём нас предупреждала Наташа. Чертовщина какая-то. Новые «Вечера на хуторе близ Диканьки». Рассказать – никто не поверит.
Сзади на нас с парнем напирали, торопясь выйти, а мы с ним и одна женщина, что шла следом за нами, остановились. Кошки разбежались очень быстро и те, кто выходил позже, их уже не видели.
Я вышел на улицу. Морозный осенний воздух, наполнил грудь, выдавив оттуда запах топлёного воска, ударил в виски, отчего голова немного закружилась и я, чувствуя, что едва держусь на ногах от угнетающей слабости, обнял ствол ближайшего дерева.
До гостиницы было не больше двухсот метров, но я не мог преодолеть эти несчастные метры. Я падал, вставал, цеплялся за сучки и ветки и думал только об одном: «Надо во что бы то ни стало дойти. Обязательно дойти.» Я вспомнил слова Наташи: «Я за этот сеанс с вас ничего не возьму, если вы сумеете вот так же бойко, как разговариваете, дойти отсюда до гостиницы?». «Откуда она всё это знала,– думал я, – что за чертовщина?» Перед глазами, то растекалось какое-то марево, то возникали смеющиеся глаза Наташи и слышался её голос: «Ты дойди до гостиницы! Дойди! Герой». Но Наташи рядом не было, не было никого, но явно доносились голоса, много голосов, сверху, сбоку, сзади…
Смутно помню, как напрягался, переставляя ноги, они были неимоверно тяжёлые и неповоротливые, как не мои, тело обмякло и с большим запозданием отзывалось на команды.
В гостинице меня встретила Валерия.
– Да не рассказывай, всё знаю,– отмахнулась она. Все мы тут одинаковые, только прибамбасы разные,– и ушла в свою комнату. Мне было неловко перед Валерией и я твёрдо решил завтра не идти к Наташе. Голова раскалывалась и ещё нужно было как-то заставить себя уснуть.
На следующий день я увидел в гостинице Наташу и остолбенел. Оказывается, она жила со мной на одном этаже и комната её была радом с номером Валерии. А я -то думал, что она живёт в пятиэтажке.
– Ну, что, не хочет тебя старуха от себя отпускать?– и она кивнула на дверь Валерии. – Не желает, ох, не желает! – Затем распахнула дверь своего номера и сказала:
– Заходи! – Женщины, сидящие в коридоре, около её двери зашушукались. Наташа прошла к окну, села в кресло и закурила. Она была чертовски привлекательна в своей манере вести себя. Она говорила со властью в голосе и в то же время ласково. Тембр её голоса, напоминал журчание весеннего ручья: настырного, строптивого и в то же время весёлого.
– К вам посетители,– заметил я. Она сморщила красивый носик и, стряхивая пепел безымянным пальцем, бросила сквозь зубы:
– Шушера! Пришли, чтоб я им мужиков приворожила. Я им, сволочам, говорю, что их привороженные минимум как через год дуба дадут, а они мне в ответ: – Год, да наш.– Ну не стервозы ли?
– А вы что, не только лечить, но и привораживать умеете?– спросил я удивлённо.
– А вы что, с луны упали? – спросила она недоумённо. – Вы что, верите в белую и чёрную магию?!
Я действительно верил в белую и чёрную магию, потому, что много читал, особенно, про белую.
– Они так же друг от друга отличаются как исторический материализм от диалектического,– проговорила она пренебрежительно. Сказки для непосвящённых.
– За что вы не любите Валерию?– спросил я прямо.
– Я, не люблю?– проговорила она удивлённо,– и тут же пренебрежительно резко добавила,– А за что мне её любить? Экстрасенсоришки, выскочки. Над чем мы веками работали и, передавая из поколеня в поколение, берегли и лелеяли, они получили в одночасье, даром. А теперь строят из себя белую кость. Твоя Валерия имеет то, чем не умеет ещё пользоваться. Дубина стоеросовая, твоя Валерия. Но сила у неё есть, только необузданная. Учить её надо.
– Так подскажите ей! – сказал я в запальчивости. Наташа нахмурила брови. Потом, ни к кому не обращаясь, сказала:
– Каждый экстрасенс делает то, что может сделать средней руки колдун.
– А что, это разве одно и тоже?– спросил я.
– Что, одно и тоже!? – глаза Наташи зло сузились. Но она быстро с собой справилась. – Святая ты простота!– сказала она наигранно и рассмеялась.– А вот возьму и увезу тебя с собой, – и она подсела поближе, положив голову на стол и заглянула в мои глаза. Затем встала, закинула голову назад, обхватила её сзади руками, постояла на цыпочках раскачиваясь и чего-то мурлыча под нос и вдруг резко села рядом.
– Как это?– мне никак нельзя уезжать,– проговорил я торопливо,– дома жена, дети. Она оттолкнула меня резко и бесцеремонно:
– Да иди ты со своею женой! – поднялась и, отойдя в сторону, стала вытирать платочком слёзы.
– Не бойся, не приворожу,– сказала она. – Зачем мне телёночек на верёвочке. – Затем помолчала и задумчиво проговорила, как бы не для меня, а просто так, – Хочешь, я научу тебя многому и ты будешь помогать мне удерживать власть в своей области. Ты будешь обеспеченный человек. Тебя будут бояться и перед тобой лицемерить. Всё это возможно. Нужно согласие…
– А вы, Наташа, кто? – Спросил я осторожно – Колдунья, или экстрасенс?
Она бросила вытирать слёзы и сказала просто и как-то обыденно:
– Я – Божья служка.
– Как это понять?
– А зачем тебе понимать, Божья служка и всё.
Какое-то время мы оба молчали.
– А ты мне определённо нравишься, – проговорила она, прищуривая кошачьи глаза и подсаживаясь поближе,– ну-ка посмотри мне в глаза.
Я посмотрел прямо Наташе в зрачки.
– Вот, вот, взгляд не отводишь, – проговорила она весело, – это признак породистости. Ты, братец, породистый.
– Я не из бывших, я из крестьян.
– Однако, кремень… Ох, кремень! Сила…
– Откуда вы знаете?
– Мне положено знать.
– Вы, Наташа, колдунья? – спросил я бесцеремонно. Она промолчала.
– Вы, Наташа, колдунья? – повторил я снова. Она молчала. Я подошёл к ней и, сжав с силой руками её голову, повернул лицом к себе и заглянул в глаза.
– Да,– проговорила она тихо. И отпустите меня, мне больно. – Я разжал пальцы. Ей было трудно начать говорить, лицо её покрылось багровыми пятнами, но она справилась с собой и сказала:
– Я знаю, что вы никогда не будете моим,– какою бы я силой не обладала, потому что настоящая любовь сильнее моих чар. Я не хотела быть колдуньей, но я была единственной внучкой у бабушки. Перед своей смертью, она заперла меня в пустом доме, и я сидела в нём целые сутки. Я очень, очень боялась, а родителей дома не было, они уехали в город. На следующие сутки, я вышла из дома уже колдуньей. Бабушка умерла под утро, передав мне все свои колдовские силы и полномочия. У неё было большое «хозяйство». Хотя она жила в деревне, но перед ней трепетали области. Я не имею полностью её силы, за власть в мире этом и том, невидимом, нужно бороться. Вся страна поделена между колдунами на вотчины. А здесь, сейчас идёт делёж. Каждый старается урвать своё.– Опять помолчала. Дальше сказала тихо, – «Пойду скажу им, чтоб уходили,– она кивнула на дверь,– а вы сегодня обязательно приходите в пятиэтажку. Я буду вас ждать»– и она грустно улыбнулась. – Нам, как и вельможным барыням любить нельзя, а всё остальное.,.– она осёклась и больше не сказала ни одного слова.
В третий день у экстрасенсов, приехавших в Балаково, была работа по секциям. Всем предстояло выбрать свои секции. Председатель собрания пригласил подходить к столам и записываться.
– Интересно, что здесь за секции, – думал я, проталкиваясь к столам, чтобы удовлетворить своё любопытство. Я думал, что увижу секции «прорицателей», «ведунов», «белых магов» и так далее. Голова моя в то время была забита этими, казалось «положительными» персонажами. Но, было всё гораздо проще. Первая секция, оказалось, была секцией ведьм, другая секция вурдалаков. Остальных секций я не смог прочитать, потому что, как ошпаренный вылетел из дворца и заспешил на вокзал.
– К чёрту! К чёрту! Повторял я. –Экие прохвосты. А я уши развесил!
В последний раз я увидел Наташу перед самым отъездом. Она пришла на автобусную станцию и, увидев меня, сказала: «Ты испугался меня, правда? Я знаю. Не надо ничего говорить.– Она вскинула голову.– Петрович, я знаю твоих обидчиков. Хочешь, я сделаю так, что они изобьют друг друга до смерти? Кто тебя заказывал и кто делал… – Я отрицательно покачал головой. Она не настаивала. Мы расстались, чтоб больше уже никогда не встретиться.
Мы с Валерией вернулись в Саратов и ещё какое-то время встречались. Она пыталась своими путями меня лечить, но у неё ничего не получалось. Наконец я обессилел и перестал почти совсем ходить. Целыми днями я лежал на диване, мысленно готовясь к неминуемой смерти и даже на случай кончины, написал своим мальчикам завещательное письмо. Недели через две получил письмо от Наташи. Она просила меня приехать к ней для полного излечения. Я на письмо не ответил.
5.
Иван Петрович глубоко вздохнул, пожевал верхнюю губу, посмотрел на улицу. Не весна, а полноправная зима смотрела в окно. Потеснённая в южных районах весною и, понимая, что ей приходит конец, в последние дни она готова была расправиться со всем миром. Что уж если ни ей, то и никому пусть не принадлежат сокровища земли, которые она прикрыла белым с ледяной, сверху коркой, покрывалом.
– Если уж ни ей, то и ни кому,– повторил Иван Петрович тихо, что я едва мог расслышать.
– Вы что-то сказали,– спросил я.
– Да, так, пустое,– ответил он. Из чего я понял, что история с Наташей и по сей день сидит в его сердце. И не это ли гонит его к святому источнику, чтобы как-то омыть свои мысли, соединить ум с Богом и получить плоды разумения.
– А она, того, вам не врала, про бабушку и бесовские дележи?
Врала она – вру и я.– Сказал он коротко.– Только зачем ей было врать?
– Так, чтобы сильнее вас к себе привязать,– заметил я.
– Пустое,– сказал Иван Петрович, – в то время я был не шибко верующий, благодать отошла от меня, и я как слепой котёнок тыкался во всё, что встречалось на пути, мяукал жалобно, да шипел для острастки. Взять ей меня, ничего не стоило. Да и я готов был броситься к ней в объятия, если бы, как следует, поманила. Так что особых чар было и не нужно.
– Почему не взяла?
– Господь за меня заступился.
– А может быть как раз, это и были чары, но очень искусные, тонкие. Написала же она вам письмо. Зачем? Значит, на что-то рассчитывала?
– Пустое, – опять сказал собеседник.– Ей я был нужен для представительства. Большие дела хотела делать. Да вы хотя бы знаете, что за каждой из таких акул, как Наташа, стоят легионы бесов, что они при жизни уже имеют полковничье звание в бесовской иерархии. – Сказал он раздражённо.
– А вы, стало быть, подполковником быть не захотели,– сказал я, не спрашивая, а больше рассуждая, глядя себе под ноги.
– Ни в этом дело,– сказал сосед, – все мы люди и все под Богом ходим. Я думаю, что она твёрдо уверена, что она Божья служка и выполняет очень важную миссию. Ну как в фильмах про разведчиков: жениться не могут, любить не могут и жить как они сами того хотят, тоже не могут. Нет-нет, вы не подумайте, что я её оправдываю. Дело не в ней. Бог с ней, Он ей судия. Дело во мне. Я – то зачем во всю эту историю вляпался?
– У вас был повод, чтобы вляпаться,– ответил я за него.
– Понятно, что был. Без повода я бы туда и не поехал.– Он помолчал, пошмыгал носом, будто не мог справиться с подступившим к горлу комком, а потом проговорил совсем спокойным голосом: «Дьявол с Богом борется, а место поединка – сердца людей».
– Здорово вы сказали,– воодушевился я понравившейся мне высказанной мыслью.
– Не я сказал. Я только вспомнил.– Опять помолчал и продолжил,– если бы всё этим тогда и кончилось, а этим всё только начиналось.
– Что и ещё что-то было?– спросил я удивлённо. Он усмехнулся и сказал по-детски совсем просто. У него даже голос изменился.
– Лежу я, значит, дома, на диване, дышу, как говорится, на ладан. А тут моя мама приносит книжку – «Евангелие». На улице раздавали, бесплатно. Половина на русском языке написана, половина на английском. Шрифт такой крупный, читается легко. Взял я эту книгу, открыл где-то в средине и прочитал первую попавшуюся фразу: «Сей же род изгоняется только молитвою и постом». Матфей эти слова Иисуса Христа записал. Крепко я тогда задумался. Стал читать главу эту сначала, чтоб в голове всё как надо улеглось. И оказалось, что апостолы выгоняли из человека беса, а он не вышел, после чего эту фразу и произнёс Иисус.
Нет, вы понимаете, сами апостолы, наделённые властью от Бога на изгнание супостатов, не могли выгнать беса. Я Евангелия до этого не читал, читал больше старцев. А тут… От этих слов меня аж пот прошиб, руки задрожали, лежу сам не свой. Такие вот дела. Они меня терзали, а я у них помощи искал… Это сильнее чем ледяной водой облить… Сразу всё перед глазами проскочило: и поездки к бабкам и дедкам, и увлечение йогой, и Алан, и изучение экстрасенсорики, и много чего ещё… Лежу, плачу и у Бога прощенье прошу.
С этого дня устроил я для себя жёсткий пост. Едой моей был только чёрный посолёный хлеб, три кусочка на день и вода. Молился и читал Евангелие не переставая. Молитву знал только «Отче наш». Её и читал. И что вы думаете, проходит семь дней, встаю утром и чувствую, здоровый. Говорю жене, а у самого слёзы на глазах. Детей обнимаю, целую. Мать с женой тоже плачут вместе со мной. Дети, на всех глядя и не понимая, что происходит, тоже разревелись.
Тут ко мне опять пришло церковное рвение, но ненадолго. Смущали меня иные конфессии. На улицах останавливают и давай мозги морочить. Ну, я и распалялся с ними, спорил. До того распалюсь, доказывая противное, что, наверное, всех чертей соберу себе в помошники, лишь бы доказать свою православную правоту. Даже ходил один раз на их богослужение, в секту значит. Был и у пятидесятников, и адвентистов седьмого дня. В общем, у кого только не был. Уж очень мне хотелось узнать, о чём они там говорят на своих собраниях, и если можно, то хотел кого- нибудь спасти.
– И что же, удалось?– спросил я.
– Нет, не удалось. Сам было чуть сектантом не стал. Да Бог миловал. Не по Сеньке оказалась шапка. Ревность не по разуму, как говорится.