И дивятся все граду древнему.
Этого града они не видывали,
О нём они не слыхивали.
Тут Засекин князь произносит слова,
Произносит слова, слова верные:
– Граду здесь стоять и дозор держать,
Граду новому, граду светлому.
Два же дня пути здесь кончаются,
Древним городом означаются.
Разберутся здесь стены старые,
Стены старые, стены ветхие
И построятся стены новые,
Стены новые, да смолистые…
Лишь Засекин князь слово вымолвил,
Рядом с ним земля всколыхнулася,
А трава к земле вдруг пригнулася.
А от круч речных мрак надвинулся,
Поползли с земли гады в стороны,
Закричали с холмов птицы-вороны.
По обрывам – то камни ссыпались,
В волны волжские опрокинулись,
Птицы с криками полетели прочь
А пред ним из земли вырастает коч.
Сколько князь по земле не хаживал,
И чего он только не видывал,
А такого ему и на ум не приходило,
А такого и знать нельзя.
Этот коч перед ним разверстается
Из земли голова появляется.
На главе той глаза закрыты,
А усы, борода кореньями увиты.
Захрапели кони боярские,
Испугалися слуги царские.
Захрапели кони, вздыбились.
Кони вздыбились и попятились.
Только Туров с князем осталися,
Только двое не испугалися.
Говорит голова таковы слова:
– Вы хотите город строити,
Город строити, стены ставити.
Только на кладбище город не строят,
На костях стены не ставят.
Обращается Туров к той главе:
– Что за дивности видим в сем краю?
Что за град стоял на крутом брегу?
Что являешься в неурочный час,
Говоришь слова ты свои о нас?
Кто таков и зачем нам являешься,
Ты из недр земли появляешься?!
Голова в ответ рот разинула,
Голова в ответ брови сдвинула
И сказала голова таковы слова:
– Кто, зачем и как? Не скажу я вам,
А совет такой я посланцам дам:
«От решения своего отступити,
Рядом с градом сим место ищите.
Не зовите беду на свою главу,
А иначе падёт она на траву.
На былин-траву у Укекских стен,
У Укекских стен поразрушенных,
И ветрами как кости иссушеных.
Золотой Орды то пристанище,
Золотой Орды то покойлище».
Возмутился князь духом воинским,
Посмотрел на главу взором огненным:
– Что ты мелешь здесь, кость вонючая,
Челюстями своими скрипучими?!
Не меня ли ты князя пугаешь?!
Ты Засекина, кость, плохо знаешь.
Что ты можешь, трухлявое темя!!?
Голова: – Пререкаться с тобой нету время.
Не послушаешь – каяться будешь,
Впопыхах ты здесь, княжиче, судишь.
Дело вовсе не в нас, головах…–
И под землю ушла на глазах.
– Что же делать?– спросил князя Туров
– Нам глава не указ. – Получил в ответ. –
Нам не нужен её совет.
Дарья к князю тут подступила,
Она князя преклонённо просила.
– Ой, Засекин князь, князь московский,
А внемли ты земному знамению,
А внемли ты о нас промыслению.
Ты не строй град на Укеке.
Разве нет мест иных на бреге.
Разве нет мест иных на брегу реки.
От укекских стен ты уйди, отступи.
Но не хочет князь отступати,
Жены мольбам не хочет внимати.
В этот миг в воздухе стрела запела,
В этот миг стрела засвистела.
Увидала Дарья стрелу летящую,
Увидала Дарья стрелу разящую,
Белой грудью князя закрыла,
Белым телом его защитила.
И попала стрела ей под леву грудь
Ей под леву грудь в тело белое.
И упала она тут же замертво.
А стрелок чужой на лихом коне,
Убегает прочь в степь широкую.
А стрелка того в той степи не догнать,
А стрелка того в той степи не сыскать.
И тут вспомнил Григорий,
Да жены слова,
Намочила глаза у него слеза.
Приказал он Дарью схоронити,
А от древних стен отступити.
Отступили от стен слуги царские,
Слуги царские да на десять вёрст.
И нашли они место доброе.
Разожгли костры там дымливые,
Чтоб пристали плоты к брегу правому
К брегу правому на дымы костров.
Только вдруг туман с гор надвинулся,
На стрельцов и костры опрокинулся.
И не видно стрельцов
Да и их костров.
И сколько плыть плотам незнамо,
И куда пристать неведомо.
Лоцман на воду глядит,
Лоцман шапку теребит,
Лоцман бороду почёсывает,
Лоцман в кулак покашливает.
Сколько плыть – лоцман не ведает,
В каком месте пристать – не знает.
Только видит он – впереди плотов,
Описать того не найдётся слов,
Волны в стороны откатилися,
Плавники над водой появилися,
Всплыли рыбы из вод, рыбы царские
Рыбы царские, драгоценные.
У рыб усики бахромчатые,
У рыб хвосты серповидные,
Костяные щитки серебром горят,
Носы узкие от воды блестят.
Одна рыба посредине плывёт,
Посредине плывёт, другим знать даёт.
Воду волжскую носом режет.
Хвостом стрельчатым волны теребит.
Две другие по бокам плывут.
По бокам плывут, от неё не отстают.
Острова и мели рыбы обходят,
К месту невидимому правят,
Путь – дорогу стрельцам показывают,
Царский указ исполнить помогают.
Сколько-то времени плыли?
Сколько-то времени на воду глядели?
Только повернули царские рыбы направо
И уткнулись плоты в прибрежный камыш.
В прибрежный камыш, да в камешек-голыш,
Ну, а волжские рыбы, рыбы царские,
Хвостами стрельчатыми взмахнули,
Воду Волжскую всплеснули
И ушли в глубины речные
В глубины речные незнаемые.
А с брега плоты увидали,
Плоты к берегу привязали,
Стали брёвна из воды вытаскивати,
Стали плотники из них город сбирати,
Стали стены ставить и церковь рубить,
Стали церковь рубить с колоколенкой,
Чтоб был слышен звон далеко окрест.
А на церкви той установили крест.
Православный крест с перекладинкой,
С перекладинкой да откосинкой.
А за месяц град да построили,
И за сорок дней обустроили.
Обнесли град стеною высокою,
Построили башни с бойницами
И назвали ту крепость Саратовом.
По той реке по Саратовке,
Что берег Волги промывает,
Да в волжские воды впадает.
Рыбаки про ту реку сказали,
А ушкуйники подсказали.
Князь с боярином согласилися,
Звучным именем умилилися.
Имя громкое, имя славное,
Граду-крепости подходящее.
А в Саратове гусли играют,
А в Саратове коробейники ходят
На плечах коробы с товарами носят.
Продают бусы византийские,
Да ковры продают персидские
А пряностями потчуют хорезмийскими,
А песни поют русские
Песни русские да гуслярные.
А по – над кручами правобережными,
Между градом-крепостью Саратовом
Да между городом-крепостью Самарой,
Между городом-крепостью Царицыным,
Да между городом-крепостью Саратовом
Летала вещая птица Гамаюн.
Птица вещая восьмикрылая,
С лицом белым человеческим,
А ногами чашуйчатыми звериными.
Птица летала,
Человеческим голосом кричала:
– Здесь градам стоять,
Землю русскую охранять!
Здесь градам стоять,
В них железо ковать!
Здесь градам стоять,
Со всем светом торговать!
А как время пройдёт,
Да водой утечёт –
Не быть заставам на Волге-реке,
Не мочить стрельцу в ней своё копьё.
Уйдут заставы за Угорский камень,
За Угорский камень, где солнце встаёт.
Где солнце встаёт, земле свет даёт.
И расширится земля русская.
И дойдёт она до окиян-моря.
А я буду по брегу окиян-моря летать,
А я буду в окиян-море ноги мочить,
И на скалах приморских сидеть,
И на волны глядя вещать.
Буду вещать и Дарьюшку вспоминать,
Душу светлую, душу честную,
Да со смертию обручённую.
А Саратову – на брегу стоять,
В волны буйные на реке глядеть.
И не быть уже градом-крепостью,
А быть ему вольным городом.
А Саратов град по сей день стоит,
А Увек его многи тайны хранит.
2012 год
Сказка о Глебучевом овраге
1
Я сужу, что это сказка;
А быть может и не сказка;
Говорят, что это быль,
Только лет осевших пыль,
Те события покрыла,
И от нас нещадно скрыла
Судеб тех переплетенье;
То, чем жили поколенья,
Этак, триста лет назад;
О чём записи молчат.
Был ли я там, или нет? –
Сам ты дашь себе ответ,
Я же расскажу тебе
О таинственной судьбе,
Об истории далёкой,
Может где-то и жестокой,
Где весёлой, где смешной,
Расскажу, на что рукой,
Можно просто бы махнуть,
Но, нельзя не помянуть…
Про Саратов расскажу,
Нитку с ниточкой свяжу.
Загляну за много лет,
В сих стихах сокрыт секрет–
Зарифмованный в них сказ,
Это – даже не рассказ,
Не простое ума знанье,
Это, друг мой, – величанье,
Величанье старины,
Той, откуда родом мы.
С старины той родом сказки,
И загадки и отгадки,
Имена, названья мест,
Рек, озёр, и гор окрест?
Каждый малый буерак
Назван ведь не просто так.
Почему так названа –
«Соколовая гора»?
Или «Глебучев овраг»?
Времени сокрыл то мрак.
Ходят разные тут толки.
Слышал я, как будто волки
Дитя малое украли,
(Его Глебушкою звали),
Унесли в овраг крутой
Весь заросший лебедой,
Исполинскими древами
Да мохнатыми кустами.
Смельчаки в него ходили,
Но, дитя не находили,
Ни одежды, ни костей
Ни каких его вещей.
Видно, то были не волки.
Были и такие толки –
Нечисть мальчика взяла
И в овраг тот унесла
Обернувшись там зверьём
Пребывая в зле своём.
Только с той поры в овраге
От огромнейшей коряги
Раздавался детский плач –
А дитя-то… не вида-ать!
Мать с ума сошла от горя,
Всё ходила имя вторя:
«Глеба…, Глебушка,… сынок!
Ты родной мой голубок!
Ну откликнись … закричи!
Только, милый, не молчи…»
Ровно год с тех пор минуло –
Под обрыв она шагнула,
С кручи в пропасть сорвалась.
Вот какая была страсть.
Говорили: «Глеб позвал»,
Только кто же то знавал?
В общем, с той поры народ
Овраг этот так зовёт,
В память сгибшего мальца.
Многие с тех пор ветра
Прошумели над обрывом.
И обрыв тот тоже смыло.
Стал он низок и полог.
Вот такой тому итог.
Позастроенный домами
И засаженный садами,
Стал овраг совсем иной.
В нём не слышен волчий вой.
В нём тропинки и дорожки
Цветников красивых брошки,
В трубах там вода журчит
Под покровом толстых плит.
Глеба люди не забыли,
Центр красивый там открыли.
Место памятнику есть,
Вот такая Глебу честь.
Был овраг, и нет оврага,
Уж, какая там коряга
Просто низменность теперь
А оврага нет, поверь.
Рядом с ним гора крутая.
То история другая,
Это давние дела,
Но жива ещё молва,
Вот об этой-то горе
И поведаю тебе.