– Все ему назло делать буду! Уголовник. Я ему всю себя. А он что? Что он мне дал?! Проблемы! А мне романтики хочется, внимания хочется. Хватит уже долгов – я ничего ему не должна, понятно?! – Света чуть ли не кричала в лицо Амире, на полном серьезе желая покончить с Витьком.

– Ты слишком громко кричишь.

– Да пусть все слышат!

– Потише. Успокойся, – пыталась урезонить разбушевавшуюся подругу Амира. – Ты чересчур торопишься.

– Не тебе меня судить. Не делай вид, что это не твоих колдовских рук дело!

– Не надо было тебе выпивать.

– Ты, я смотрю, себя не сдерживаешь! Только и ждешь, чтобы на тебя набросились?!

– Света, не надо так.

– Приятно тебе?! Нет?! Так же хреново и мне было, когда со мной поступили как с какой-то вещью. Ладно, если бы любили. Так мой парень просто безмозглый пень. У меня вон кто теперь есть! Узрела?!

– Что ты хочешь этим доказать?

– Что он урод, Амира! Думаешь, он что-то предпримет и будет за меня бороться? Да как бы не так! Зачем он такой мне сдался?! Я любви хочу, большой и чистой.

– Да разве есть такая?

– Я создам ее. Вот увидишь.

– Давай-ка ложись, – настаивала Амира. Светик, кажется, потратила остатки энергии на яростные реплики. – А я сейчас приду.

– Куда ты?

– Схожу носик припудрить, – Амира сказала первое, что пришло в голову, нетерпеливо пошла в сторону уборной, тяжело вздыхая и держа обе руки внизу живота… сгорая от нетерпения.

– Только и умеешь, что мозги с носами пудрить, – Света не уверена, что подруга ее услышала.

Блондинка немного всплакнула от досады и уселась на постели, дабы ее слезы не намочили подушку. Светлана глянула в темноту за окном и задумалась: «Правильно ли все это? Нужно ли все разрушать из-за минутной слабости? Может, я слишком тороплю события с этим хоккеистом? Но как же он на меня смотрел… А, с другой стороны, Витя спрашивал меня, когда использовал? Нет!» – она медленно опустилась на подушку, повернулась к стенке и попыталась уснуть, хотя чувства лились через край.

В кромешной темноте за окном кое-где виднелись желтые точки – отблески окон соседних домов. С течением времени эти огоньки исчезали: все ложились спать и тушили свет. Когда посвежевшая и немного воспарявшая духом Амира вернулась и выключила свет в комнате, накрывшись одеялом, за их окном на мгновение зажегся еще один маленький огонек оранжевого света и через секунду погас. Еле-еле послышалось звяканье замерзших металлических прутьев пожарной лестницы.

На морозе снаружи Глеб, брат Витька, нервно и ненасытно втягивал в себя дым из дешевой сигареты, сжимая ее замерзшими пальцами. До того он, поднимаясь по пожарной лестнице к корешам (в обход вахтера), чтобы подымить дурманящей травой, наткнулся на занятную картину в комнате девушки его брата. На протяжении всего вечера Свету и Амиру обольщали трое, а потом и четверо неизвестных пацанов. Непорядок!

Глеб мигом сложил все в единую мозаику. Следить пришлось долго – он заморозил сопли в носу, но не оставил наблюдательный пост и увидел достаточно. Никто его в пылу беседы и не приметил. Он сидел с весьма кислым выражением лица – обида за брата переполняла его, что Глебу несвойственно. Он жил ради себя и сооружал все низости исключительно для собственной выгоды и собственного наслаждения. Той ночью он приговаривал, глядя на Свету: «Вспомнила бы, кто ты такая и откуда, сучка!» – он трясся от холода, кусал губы, но кипевшая внутри ярость от того, как какой-то длинноволосый мудак строит Свете глазки и мимолетно прижимает ее к себе, мигом согревала Глеба.

Что же предпримет Глеб? Для начала он поведает все брату, молчать не станет. Но кто, по сути, этот Витек? Болван, недоумок. Светочка досталась ему только благодаря оплошности Глеба. А где же братская благодарность, спрашивается? Выкуси, брательник! Глеб заключил, что нужно действовать быстро. Витя не удержит у себя такой лакомый кусочек свежего девичьего пирога – да, именно так 16-летний Глеб позиционировал девушку родного брата. Хороший повод сделать так, чтобы соскочила. А что, если, соображал Глеб, на смену Вите придет его же братишка. Вот тогда-то он ему за все отомстит… и Свете тоже. Его тело покрыли мурашки от одного лишь предвкушения успеха.

Решено. Витьку надо все рассказать, да побольше подробностей: мол, целовались, обнимались, лапали друг друга, она называла своего нынешнего лохом и неудачником. Такое точно снесет Вите башку. Если у него есть хоть немножко гордости, братец побежит разбираться и наверняка «случайно» поднимет руку на свою девушку. Но Глеб как по волшебству окажется рядом и защитит бедняжку. Если кто-нибудь не уделает Витю раньше – например, эти же самые спортсмены.

Глеб заключил, что это недурной план. «Отличный подарок на день рождения!» – подумал он и бросил докуренную сигарету на снег внизу.

История четвертая. «Смерть хоккеиста»

«Обычно я стараюсь не вмешиваться в педагогические методы Виталия Николаевича, однако совсем не поддерживать их я не могу. Одновременно я воплощаю в жизнь свою стратегию, что гарантирует ненависть хоккеистов уже не к одному, а к двум надзирателям.

За месяц моего пребывания в хоккейной школе все присутствующие уже успели ко мне привыкнуть. Поэтому нужно постоянно изворачиваться и придумывать что-то новое, дабы все не расслаблялись. Находясь в обществе спортсменов практически ежедневно, я испытывал смешанные чувства: с одной стороны, мне нравилось командовать и всяческим образом воздействовать на хоккеистов; с другой же стороны, я понимал, что порой заплываю за буйки. Пора меняться: быть в их глазах не только злым и жестоким сторонником еще более злого и деспотичного тренера, но и кем-то вроде помощника, советчика, человека, на которого можно положиться, к которому незазорно обратиться в трудную минуту просто за помощью, за поддержкой. Битва внутри меня продолжалась – пока верх брала плохая сторона.

В один из ноябрьских дней 2011 года магнитогорская ледовая дружина играла с аутсайдером первенства – командой «Молот» из Перми. Казалось, что может быть проще – легко и элегантно выиграть. Еще проще сделать это на домашнем льду. Магнитогорские хоккеисты настроились на победу без боя. Однако игра откровенно не шла.

Как известно, фортуна – штука переменчивая. В тот день она внезапно отвернулась от нашей команды. Конечно, времени вернуть ее обратно оставалось более чем достаточно. Но сыпалось абсолютно все, чем доводило некоторых ведущих игроков до бешенства. Легкие и спонтанные шайбы воодушевили «Молот» – соперники находились на подъеме, на кураже и с еще большим рвением отправлялись штурмовать ворота, охраняемые Темой Абдуллиным. С первых минут игры наш кипер пребывал в недоумении от несерьезных голов, пропущенных на протяжении двух периодов. Не во всех плюхах виноват Артем. Быть может, «Магнитка-95» просто недооценила противника. Вот и удача в сговоре с обстоятельствами и случайностью решила проучить зазнавшихся и легкомысленных пацанов.

После сорока минут счет на табло «3:4» – не в пользу «Магнитки-95». Впереди еще целый период – он мог принести магнитогорцам победу, но об этом будто забыли. Степанчук негодовал, а я негодовал с ним за компанию, попутно размышляя, какие действия лично я могу предпринять, чтобы команда перевернула ход матча. В свою очередь, Виталий Николаевич думал только о защите и о реализации моментов.

Оказавшись в раздевалке, хоккеюги (даже те, кто всю игру просидел на скамейке) стали негодовать, возмущенно высказывать свое недовольство, искать виноватых и ругаться друг с другом. Все были разобщены как никогда. Теперь (обычно это продолжается недолго) каждый здесь сам за себя: все будто плюют на общность действий и командный дух; каждый считает себя жертвой неграмотных действий партнеров, толком не обращая внимания на самого себя. В такой обстановке белой вороной стал Ваня Пирогов, который молча дремал в углу, запрокинув голову. Ставить его в рамку в третьем периоде рискованно, ибо может пропустить еще.

Передо мной задача особой сложности, со звездочкой. Дано: куча злых хоккеистов, множество противоречащих друг другу суждений по поводу практически слитой игры и виновников еще не случившегося позора. Условие: предельный накал ситуации вплоть до полного разобщения команды. Вопрос: когда до точки кипения дойдет команда и переменные X и Y? Решение: введем X и Y (Елизарова и Степанчука соответственно).

Степанчук летел в раздевалку со скоростью света – я не поспевал за ним. Тренер смахивал на разъяренного быка, который вырвался из загона: он топтал землю копытами и искрил глазами. Виталий Николаевич рвался растерзать мальчишек, которые отбились от рук и не выполняют его установок.

Только Степанчук зашел в раздевалку, хоккеры сразу вытаращили на него глаза, замолкли и приготовились к неистовству тренера. Виталий Николаевич мгновенно перенесся в центр помещения как вихрь. Вслед за ним в раздевалку просочился я и с недовольным лицом занял позицию в сторонке, сложив руки на груди и слушая матюги Степанчука, обращенные к непрофессионализму, тупости и бездарности команды. Попутно наставник умудрялся делать замечания, поправлять и инструктировать. Мне пришлось слушать внимательно, дабы не повторяться. Все знали: последует и мое слово, и оно ни в коем случае не будет уступать тренерскому.

Кошкарский первым попал под горячую руку коуча, получив подзатыльник. Потирая голову, Степа протяжно спросил:

– За что?!

– За дело, небоскреб ты недостроенный! Каждый из вас достоин удара кувалдой по башке. И не раз! А еще лучше – большого пенка под зад вон из хоккейной школы за такую игру! Вам ведь еще дальше идти. Игра, которую вы показываете – ужасна и отвратительна! Против вас аутсайдеры, представляете?! Я надеюсь, вы, сборище фигуристов некомпетентных, больше не рискнете меня расстроить и забьете наконец две поганые шайбы! – Степанчук еще и активно жестикулировал. В руке он держал бумажку со списком команды и еле сдерживал себя от того, чтобы, поддавшись бешенству, швырнуть ее в кого-нибудь или разорвать на миллион маленьких кусочков и заставить хоккеистов ею отобедать. – Сегодня с вами играет команда субтильных мальчиков. А у меня складывается впечатление, что это вы компания этих самых мальчиков, а не «Молот». Они зацепились за эти заброшенные шайбы, они воодушевили их. Появился настрой. Они что, у вас его стянули? Они атакуют – вы стоите, они забивают – вы стоите. Они умудряются простейшими финтами вас обманывать, потому что понимают, что вы опять будете стоять. Где прессинг, где перехваты, где защита, где нападение, где контратаки, мать их за ногу?! Вы что-то в конец охуели! Я этого терпеть не буду. Если сегодня до ваших деревянных голов не дойдет, будете батрачить у меня круглые сутки как рабы! Мало вам не покажется – мы сделаем так, что после тренировок вы даже в зеркалах отражаться не будете. Подумайте – пораскиньте мозгами… или что там у вас вместо них? Это первое! – все тяжело вздохнули, что, кажется, разъярило тренера еще больше. – Ага! Вы еще и дышать в состоянии – значит, выложились недостаточно! Ясно с вами все – симулянты, сука! Митяев!

– Да, тренер, – произнес Арсений. Степанчук подошел к нему. Сидящим рядом стало не по себе, когда они виновато вгляделись в лицо тренера, изуродованное гневом.

– Устал, наверное? Можешь не отрывать свою задницу от лавки. И вообще, в разговоре с тренером – молчи! – Арс с недоумением посмотрел на него. – Скажи, звездец: ты в конец опиздоумел?

– Почему? – вылупился на него Митяев, однако разгневанный Виталий Николаевич уже вернулся в центр комнаты. Естественно, Арсений раздражен не только сложившейся игрой, но и таким обращением. Он больше думал о том, что нужно быть внимательнее, больше суетиться на площадке и дорабатывать моменты, ведь он сегодня еще не отличился.

Степанчук завопил не своим голосом:

– Молчать! Завали ебальник! Ты такой крупный баран и заступиться за себя не можешь! Они совсем от рук отбились – хуячат вас локтями в голову, а вы ничего сделать не можете, только лед после них целуете! Пиздец, блять! – Степанчук вошел в раш. – Кошкарский! У тебя как раз подходящие пропорции, чтобы делать из противников котлеты и размазывать их по бортам. А сегодня будто не ты котлеты из них делаешь, а они из тебя антрекот готовят. Как сосиску тебя по льду раскатывают! В чем дело?! Давно по башке не получал?!

– Да вот было уже, – вновь потер затылок Степка.

– Не сомневайся, еще добавим – потерпи 20 минут.

Тренер направился к Абдуллину, утопившему лицо в полотенце, встал перед ним, согнув колени и раскинув руки. Степанчук игриво произнес по слогам его фамилию, оперся на плечо вратаря, повернулся и, показав на него пальцем, заявил:

– Посмотрите, изверги, что вы сделали с нашим ценным (это слово прозвучало очень неестественно) вратарем! Как же ваши клешни кривые дорвались до такого?! Наш вратарь устал, он изнеможен и к тому же весь в дырках. И не потому, что он неопределенного пола, а потому, что все без исключения посланные «Молотом» шайбы попадают в него и дырявят, на чем только свет стоит! – Абдуллин сдержанно улыбался. Тренер продолжил свой спич. – Товарищи, поработайте над этим! – Виталий Николаевич чуть-чуть смягчился и тихо стал разгуливать по раздевалке. Я молчал.

Сквозь тишину все услышали веселый и уверенный говор игроков «Молота» из гостевой раздевалки. Тренер соперника хвалит своих ребят и подбадривает их на продолжение противостояния. «Молот» явно в хорошем настроении и настроен выигрывать – совершенной противоположностью была раздевалка хозяев.

Услышанное очень не понравилось Степанчуку:

– Видите, дети, что творится?! – он показал рукой в сторону коридора. – Видите, что они себе позволяют?! Они настолько не привыкли к этому, что от победы свалятся и умрут на месте. Мы должны свершить благую миссию по сохранению их жизней и выиграть. Господи, не слушай, что я несу! Так… как известно, рыба начинает гнить с головы. Все неудачи зависят не только от ваших личных действий, но и от действий вашего капитана. Где эта кудрявая свинья?! Волчин! Ты куда спрятался?!

– Я здесь, – тихо сказал Андрей, сидящий на лавке в дальнем краю раздевалки тише воды ниже травы. С его кудрявых волос как из крана лился пот. Парень то и дело вытирался полотенцем и моргал глазами.

– Волчин, ты капитан или шлюха?! – спросил Степанчук.

– Не понял.

– Как же это ты меня не понял?! Ты же у нас великий умник, отличник! Можешь засунуть все свои знания в задницу, которой ты не умеешь шевелить ни на льду, ни в школе, ни даже дома! А теперь к главному вопросу. Эти неучи выбрали тебя капитаном, а ты, я смотрю, один час команду обслужил и убежал, бросил, переметнулся.

– Вообще пиздюк! – вмешался Зеленцов, видимо, желая таким образом согласиться с позицией Степанчука, то есть неуклюже подлизаться. Но не вышло.

– От такого же слышу! – ввернул Степанчук.

– Почему же? Вы правильно сказали: капитан является лидером и должен вести команду вперед. Когда же нормально играть, если наш хваленый кэп…

– Ой, ладно, Зеленцов, хватит! – отмахнулся Степанчук. Тема ему уже наскучила. Волчин тем временем злобно взглянул на Никиту. – Кто там у нас еще остался?!

Виталий Николаевич принялся разглядывать список (он называл его «расстрельным»), называть фамилию и высказывать все, что думает о человеке. Похвалы и благодарностей не предусмотрено.

– Ага, Брадобреев!

– А что сразу Брадобреев?! – оживился Паша. – Я как бы две шайбы забросил, – нападающий рассчитывал на благодарность.

– Изыди, сатана! – буркнул Степанчук. – Надо же, а! Он «как бы» забросил. Тогда ты «как бы» молодец! А если ты «как бы» молодец, то с тебя еще «как бы» две шайбы: будут шайбы – будет зарплата, не будет шайб – будет расплата! Ты не вылезешь из качалки, понял?! – после этих слов Пашка слегка приуныл и стал пристально разглядывать свою клюшку.

В раздевалке возник местный врач и поинтересовался, все ли у всех хорошо в плане здоровья. Степанчук ничего не имел против этого милейшего человека, но изредка подшучивал над ним и выражался при нем как неадекватный:

– Ты это, подожди-ка немного за дверями – минут пять. Скоро я здесь всех убью и потребуется твоя помощь! – произнес Степанчук, разглядывая список. Доктор улыбнулся и исчез.

Сделав еще пару ремарок, Степанчук спросил у меня, сколько осталось времени.

– Минут семь до начала периода, – ответил я.

– Отлично! Значит, я еще успею дать эту… как ее, установку.

– Мы же все равно не слушаем, – словно нарывался Митяев.

– На льду вы как псы на собачьей свадьбе – срываетесь с цепи и делаете все, как сами считаете нужным, – говорил Степанчук. – Тем не менее я попробую…

– Все, что мы делаем на льду – это основа того, что мы отрабатываем с вами на тренировках, – выдал Арсений (наверное, он хотел добавить, что порой не получается осуществить задуманное).

– Плохо вы, значит, относитесь к тренировкам, если на играх такое говно выдаете, – разочарованно добавил тренер. – Я вас такому не учил.

Спустя несколько минут установка на решающий период все-таки была дана. В оставшиеся минуты перерыва хоккеисты могли перевести дух и расслабиться. Все быстро забыли о том, что творилось в раздевалке до прихода тренерского штаба. Лишь самые злопамятные держали в себе ненависть.

Можно вздохнуть с облегчением, но не тут-то было: оставалось слово помощника тренера, которое окончательно размажет хоккеистов по стенке. Торжественно мне это слово предоставил Виталий Николаевич:

– Что ж, я не знаю, как по-другому вам объяснять. Надеюсь, мой помощник достучится до вас, – сказал он и убрался в тренерскую, погрузившись в думы о предстоящем периоде.

Я медленно стал ходить по раздевалке взад-вперед.

– В наше время люди могут цeлyю речь написать, чтобы оправдать себя. Зато не могут вымолвить простые фразы: «прости, я был не прав» или «признаю, это моя ошибка», – начал я.

Однако с уходом Степанчука исчез регулятор смирения в команде, и все оживились, а Арсен, утомленный невезением, попросил меня:

– Петь, не грузи! И так после Степанчука тошно.

– Я бы с радостью, но не могу. Я, как и все вы, горю желанием разобраться в происходящем. Также я имею особую цель добраться до ваших мыслей, достучаться до вас, повысить вашу производительность и понять, чего вам вообще нужно.

– Срать нам в мозги ты уже научился! Не знал, что ты планировал еще что-то делать, – произнес угрюмый Илья Вольский. Я медленно приземлился на свободное место на скамейке напротив и стал вглядываться в форварда: худой, высокий зеленоглазый парнишка с русыми волосами, бледным лицом прямоугольной формы.

– Понимаешь ли ты, Илюха, что значит жить на самом деле? – тихо спросил я, а он лишь печально опустил голову. – Как я смотрю, жизнь у тебя в последнее время вообще не вяжется. Несомненно, это отрицательно сказывается не только на тебе, но и на всем, что ты делаешь и на что хоть как-то влияешь. Я ведь все о тебе знаю. Со школой не получается, личная жизнь не складывается, родные и близкие далеко (Илья родом из Орска, что в Оренбургской области), а те, кого ты считаешь друзьями, каждый день только и делают, что кидают тебя, – я знал подноготную каждого в этой раздевалке, – и это еще больше тебя бесит. Естественно, все отражается на хоккее. Кому это нужно? Зачем вообще жить, когда все наперекосяк, когда ничего не получается, даже самое простое, когда ты ложишься спать в плохом настроении, умоляя Господа Бога, чтобы следующий день стал лучше, а он еще хуже предыдущего? В голове творятся вещи, которые ты не способен понять. Откуда-то извне приходят страшные мысли, словно серые тучи. Это мысли о том, что так жить нельзя, что мудрее будет умереть… Это лучше, чем жить на свете и мучиться от каждой секунды…

Я отлично знал, на что надавить – я попал в точку, потому что после долгих наблюдений за Вольским понял, что именно с ним происходит. В нем бушевала битва между жизнью и смертью; он стоял на перепутье, которое сжигало его изнутри, и он не мог ничего с этим поделать. Навалилось все и сразу. Как только он услышал мои слова, мысли в его голове разгорелись с новой силой. Терпеть их невыносимо, но они не покидают его, все глубже пуская свои ядовитые корни.

Вольский загрустил и ничего мне не ответил. Я наслаждался тем, что вновь вызвал у него упадническое настроение, хотя прекрасно знал: в Илье дремлет вулкан, который может начать извержение в любую секунду – направить бы его ярость на ворота «Молота».

– Давай поговорим об очевидном, – призвал я. – Что ты ерундой занимаешься?! Как ты играешь, как свою зону защищаешь, как на чужие ворота лезешь? Это трудно назвать игрой на приемлемом уровне – ты не нападающий, а какой-то вонючий проводник, который любезно сопровождает чужих игроков к своим же воротам. Да пьяная обезьяна будет лучше защищать и перехватывать шайбы, нежели ты! А я уверен, что ты способен на большее, – аргументы о том, что я далек от хоккея, не могли меня задеть или хоть как-то остановить.

Тем временем Вольский медленно копил злость и желание разубедить меня, доказать обратное: он мог показать себя на льду, но с моментами ему сегодня не везет. А вдруг у него не получится, вдруг что-то пойдет не так? Больше его занимали мысли о «плохой и недостойной для Ильи Вольского жизни».

– Голова странными мыслями забита… Что-то со мной творится не то, – решил признаться Илья, но я все равно продолжил наступление (может, вместе с ним и другие заведутся).

– А ты помнишь вообще, что в хоккей играешь?! Что 13 лет им занимался?! Максимум, что тебе можно доверить, так это снег лопатой убирать, а не в хоккей играть. Мне все ясно. Ты еще раз доказал, что слабак и неудачник – ты недостоин ни звездного часа, ни последнего шанса! Сначала разберись со своими проблемами, а потом приходи сюда! Хотя я уверен, что подобный мусор хранится в каждом из вас, – я переключился на остальных, поднявшись со скамьи и продолжая разгуливать по раздевалке. – Я вообще не понимаю, как вы все попали в хоккей и умудряетесь держаться на плаву?! Сегодня у вас напрочь отсутствует сплочение. Вы словно друг друга впервые увидели!

Вольский внезапно вскочил с места и схватил меня за предплечье:

– Зачем ты все это делаешь?

– Потому что мне нравится смотреть, как в тебе умирает маленький мальчик и пытается родиться сильный, волевой и ответственный мужчина, – выдал я.

Илью терзали смешанные чувства: с одной стороны, он крайне разъярен и недоволен моим ответом; с другой стороны, он изумлен формулировкой, которую я использовал для объяснения его мук.

– Для чего вы орете друг на друга?! – продолжил я. – Вы явно не чемпионы мира, а думаете, что все умеете, все знаете. Звезды одни собрались, е-мое! А вы раскройте глаза и оглянитесь вокруг. Что же сейчас творится? И что творилось на льду в течение двух периодов? Ведь это же уму непостижимо!

– Да сегодня день такой: что-то потустороннее постоянно вмешивается. Игра плохо идет. Чуть что – так в ссору, мелкая ошибка – большая проблема, – пытался объясниться Антон Малкин. Нечего добавить: мне, к сожалению, тоже не удавалось найти приемлемого объяснения столь неудачной игре.

Время поджимало, а у меня не получалось уложить все то, что хотелось сказать, в несколько минут. Хоккеюгам нужна передышка, но гордыня не позволила мне дать им отдохнуть:

– Отставить панику и продолжать играть! «Молот» своему счастью поверить не может, – говорил я. – Они не делают ничего особенного – вы можете лучше. Так переверните же игру, наконец! И плевать на то, что на их стороне сегодня какая-то там неведомая сила, затаскивающая шайбы в ворота к Артему.

– А, что? – очнулся Абдуллин.

– Ничего. Ты молодец. Ты все делаешь правильно, – успокоил его я.

– Стараюсь подчищать, где получается, – произнес Артем и подумал: «Конечно же, я все делаю правильно. А разве может быть как-то по-другому?»

– О чем я говорил? – спросил я сам себя. – Вспомнил! Отдадите моральное превосходство – они мигом это почувствуют и нейтрализуют вас. Вы сами не знаете, чего хотите. А может быть, и знаете, но желаете так много всего, что сами никак определиться не можете. А хотеть всего и сразу – это прямой путь к тому, что вы ровным счетом не получите ничего. Получается, вы пожинаете плоды всего того, что вы вроде бы лелеете – страдаете и ни черта не ведаете. Не спорю, что промежуточных успехов вы добились, но им грош цена – они только тянут вас в яму, которую вы сами себе роете. Не заметите даже, как туда свалитесь, потому что живете в мире, который сами для себя создали из легкого и доступного. Но без труда не вытянешь рыбку из пруда. То же самое и в хоккее. Допустим, мы говорим о победе – сколько всего вы закладываете в эти шести букв: слава, деньги, девушки, готовые вешаться на вас только из-за того, что вы хоккеисты. Добавьте сюда тщеславие, бесконечные понты, совершенствование физической формы одновременно с захламлением морального состояния. Все это можно назвать одной из ваших главных слабостей, которой, несомненно, надо пользоваться… что и делают ваши сегодняшние противники. Вы их недооценили с высоты вашего мнимого величия. Но на вершине ли вы, судя по счету на табло? Не думаю. Можно приводить уйму подобных примеров – даже я этим пользуюсь. Вы настолько слабы и невнимательны, что не замечаете элементарных вещей, а хоккей – это только повод пилить вам мозги…

Я осекся. Меня так понесло, что я только опосля сообразил, что несколько последних фраз вообще не следовало говорить. Поток аргументов – непрерывная цепочка, в которой каждая последующая мысль выходит из предыдущей. Грех не дойти до логического завершения.

Ужаснувшись, я спросил себя: «Я сказал это вслух?» В ту же секунду я решил как ни в чем не бывало мигом оправдаться, но получилось не очень:

– Вы этого не слышали, – грозно заявил я.

Все без исключения хоккеисты хотели в тот момент меня отмудохать, но я настроился на режим непробиваемой стены. Но всех опередил один-единственный человек…

Адская смесь из чувств и мыслей, бурливших в Вольском, вырвалась наружу в порыве доказать всем мою неправоту, биться за свое имя насмерть. Он старался терпеть мои выпады, ибо первый из всех понял мою надобность в команде, но сейчас и его нервы сдали:

– Еще как слышали! – вспылил Илья и с размаху кинул свою клюшку на пол, от которого она еще и пару раз отскочила с характерным звуком.

– А что это ты клюшками разбрасываешься?! На себя посмотри! Судя по твоим действиям на льду, ты просто жалкое и некомпетентное существо. Ничтожество, а не хоккеист!

Вот мы и достигли точки кипения. Словесный конфликт грозил перейти в физический. Однако отведенные на перерыв минуты пролетели – в раздевалку вошел Степанчук и скомандовал:

– Шевелитесь, рептилии! Перекур окончен! – он произнес это с необыкновенным воодушевлением. Гарантированный проигрыш обеспечивал карт-бланш для последующей взбучки – пацанам не поздоровится.

– И помните, – объявил напоследок я, – вы должны выйти с высоко поднятыми головами и сделать их!

Все схватили клюшки, надели шлемы и с задумчивыми лицами побрели на лед. Вольский шагал впереди всех, на ходу застегивая шлем и надевая краги.

– Вольский! Не смей распушать перья на хвосте! Ты ничего не сможешь мне доказать! – Вольский не слышал меня: у него свои планы на третий период. Он хотел продемонстрировать всем, что он сильный и способный хоккеист, что не нуждается в других и не заслуживает оскорблений и обвинений. План Ильи прост: забросить такую нужную сейчас шайбу исключительно за счет индивидуального мастерства.

Хоккеисты «Магнитки» и «Молота» уселись на жесткие скамейки в отведенных местах; первые пятерки вышли на лед. Стартовое вбрасывание – третий период стартовал. Никто ни до, ни после перерыва не хотел идти на уступки. Разница в счете минимальная.

Виталий Николаевич, прежде чем занять свое место, прошел мимо хоккеистов на скамейке запасных и произнес:

– Не дай бог – проиграете! Тогда осознаете в полной мере, что означает выражение «не работает голова – работает все остальное». Нужен гол! Поехали!

Я же стукнул Илью по шлему и пригрозил:

– Не сметь ничего делать наперекор установке! Никакой самодеятельности! Я прекрасно понимаю, что ты задумал! Выпендриться хочешь – не выйдет! Все, как сказал тренер. А попытаешься что-нибудь выкинуть, знай – ты труп, – сказал я, но Илья даже ухом не повел – он был холоден и сосредоточен как никогда в жизни. Ни я, ни кто-либо другой на свете уже не мог повлиять на порядок действий, который сложился в голове у Вольского. Паренек горел желанием выделиться и исправить сложившееся положение не только в игре, но и в собственной самооценке. До его «звездного часа» оставалось ждать буквально несколько минут. Не для команды, а только для себя.

Я, настороженно поглядывая на непослушного форварда, встал рядом со Степанчуком, продолжая вести статистику.

– Знаете, вот начался третий период, а я чувствую себя неуютно – какая-то нездоровая обстановка складывается среди наших игроков, – признался я.

– Я всегда себя так чувствую, когда нахожусь рядом с этими дегенератами.

– Может, стоило перетасовать пятерки?

– Поздно пить «Боржоми». Это шоковая терапия, – хладнокровно выдал тренер.

Прозвучал свисток.

– Смена! – крикнул тренер.

Нападающие и защитники сменились, играючи преодолев бортики. Свежая пятерка распределилась по нужным позициям на площадке. Вольский с ними. «Хоть бы чего лишнего не вытворил, сумасшедший!» – я справедливо считал, что самодеятельность выйдет боком не только ему, но и всей команде. Все, что с ним творится – это закономерный процесс, который пройдет сам собой. Такой уж возраст.

Илья глянул на партнеров по звену, один из которых застыл в полушпагате на круге вбрасывания. На секунду Илья присмотрелся и к игрокам «Молота-95». Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох – холодный воздух детского ледового дворца проник в легкие.

– Понеслась… – произнес он и услышал звук пронзающей воздух шайбы и щелчок скрещенных на точке клюшек.

Вбрасывание выиграл противник, что разозлило Вольского – он ринулся за нападающим «Молота» вместе с остальными. Пас за пасом, и вновь пермяки в позиционной атаке – хмурый Абдуллин готовится тащить. Команда нервничает, тренер с помощником напряжены до предела, а тут следующая картина…

– Гляньте на него! – вырвалось у кого-то.

Я, Виталий Николаевич и все наши примкнули к бортику, чтобы лучше увидеть то, что происходит на льду. Вольский, будто сам не свой, рассекает по льду, отрабатывая в защите за троих. На его пути возник мчащийся с шайбой в сторону ворот Артема Абдуллина нападающий «Молота». Вольский догоняет его и сбивает с ног. В пределах правил, показывает арбитр. Шайба достается Илье. Он цепляет ее на крюк клюшки и несется в противоположную сторону площадки, а форвард «Молота» продолжает лежать на льду – глядишь, все же назначат двухминутный штраф. Арбитры непреклонны, поэтому приходится подниматься. Желая отомстить своему визави, нападающий «Молота» бросается вдогонку за Вольским. Илья же, никого не замечая, мчится к чужим воротам, не отдавая шайбу ни своим, ни встречающим его чужим.