Четыре месяца темноты

Но первым (как ни странно) справился Тугин. Гордо подняв голову, он подошел к столу. Кирилл с трудом разобрал кривой почерк с множеством исправлений.

«Директору гимназии № 111

Броненосцевой Марие Львовне

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА

Я Борис Тугин Венедиктович, ученик 6 «А» класса.

Я мешал учить Англиский язык.

Потому что Илья Кротов Александрович засунул мой портфель в мусорное ведро.

После того как я Илье помешал учить Англиский, он набросился на меня с криками и он сначала ударил меня по лицу, а потом он ударил меня ногой по плечу. Еще он вцепился мне сильно в руку когтями и у меня даже остался след, вообще.

Я вынужден был защищаться, потому что не люблю, когда меня бьют. Особенно если вцепляются и ногой.

Потом я увидел, как Илья набросился на Антона Афанасьева Федоровича и ударил в живот.

Что уже совсем странно! Он на всех бросается, вообще.

Мне кажется, его нужно изолировать. Он, может быть, больной.

Дата: 23 октября 2013».

Озеров оглядел четырех учеников, сидящих в классе, мрачным взглядом и оторвался от записки:

– Тугин, я же сказал, никаких оценок, обвинений и предложений! Только изложение событий.

– Но его нужно изолировать, разве не правда? Посадить к макакам и бить током, – мальчик сощурился и глуповато улыбнулся.

– Замолкни! – не сдержался Илья и тут же с сожалением взглянул на учителя.

Кирилл раскрыл ладони в знак тишины.

– За работу: у вас скоро начнется урок.

– Кирилл Петрович, а я-то почему должен писать? – снова заголосил Урбанский.

– Ты там был?

– Да я ж просто смотрел.

– Среди них есть твои друзья?

– Со мной все дружат.

– Вот я и не пойму, почему ты спокойно смотрел, как дерутся твои друзья.

– Кирилл Петрович!

Озеров взглянул на часы.

– Пиши, как все было. Нужен свидетель.

В дверь заглянули девочки. Озеров их не знал. Одна была в очках и худая, похожая на Кролика из «Винни-Пуха». Раздался хохот.

– А можно нам тоже посидеть?

– Нет.

– Они пойдут к директору?

– Закройте, пожалуйста, дверь. Прямо сейчас.

«Директору гимназии № 111

Броненосовой М. Л.

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ

Я Урбанский Максим Юрьевич

(следующее слово замазано большим пятном белого корректора) видел, как происходит драка между учениками 6 «А» класса: Тугиным Борисом и Ильей Кротовым.

Сначала Илья Кротов без каких либо прямых объвинений набросился на Тугина Бориса.

После того как их разняли, Илья Кротов набросился на Антона Афанасьева.

Я считаю, что Илья Кротов находился в состояние эфекта и не осознавал свои действия.

Он набросился на двух учеников с огромной яростью и кулаками.

Он несколько раз ударил каждого из учеников.

Я стоял в стороне потому, что не люблю драк и не хотел получить. Все кто стоял вокруг, тоже не вмешивались, потому что было интересно кто победит.

Одни болели за Тугина, другие за Кротова. Я просто смотрел, я не болел. А потом прозвенел звонок».

– Можно, я уже пойду?

– Нет.

– Ну Кирилл Петрович, ну пожа-а-алуйста, – Максим Урбанский притворно закапризничал, потряхивая длинными, ровно распадающимися по центру головы темными волосами. Клетчатая яркая рубашка совсем не походила на школьную форму. Озерову было все равно, как одеваются дети, но этот факт он отметил.

Кирилл проигнорировал его просьбу, поежившись, и обратил внимание на Антона Афанасьева.

– Ты закончил?

– Практически, Кирилл Петрович, – сказал тот несколько официально, проглатывая согласные. Парень поднял глаза и недобро оглядел почти пустой класс, его рот скривился от досады, а щеки пылали огнем. Он, как и Илья, пришел в эту школу недавно, но успехи его оставляли желать лучшего.

«Если он только свидетель, к тому же потерпевший, почему так переживает?» – размышлял Озеров.

Афанасьев поднялся, прошел неторопливой деловой походкой к столу и положил бумагу. В записке к месту и не к месту стояли кавычки; как и в предыдущих объяснительных, в ней было множество ошибок:

«Директору гимназии № 111

«Броненосцевой М. Л».

от ученика Антона Афанасьева 6 «А» класс

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА

Я находился на перемене, в то время как ученик 6 «А» класса Кротов Илья Александрович стал наносить удары без вязких тому причин: «его сумку положили на урну», видите-ли.

Илью пытались остановить учителя, но, однако, после трех предупреждений от учителя «Фаины Рудольфовны» Илья увидел, что его «сумка» лежала на «сумке» другого ученика, и Илья решил, что это сделал я.

После чего, Илья стал наносить мне телесные повреждения и попал мне по животу. В последствии, Илья меня очень сильно (подчеркнуто другим цветом) толкнул в сторону толпы учеников, и я упал на пол. Я сильно ударился, у меня появился синяк.

После чего в состояние «шока» Илья замахнулся на меня ногой, но мне повезло, и он промазал: его оттащили мои одноклассники.

В какой-то степени я тоже виноват, но это не повод, чтобы наносить телесные повреждения «ногами».

Озеров прочитал записку и не сказал ни слова. Остался последний участник инцидента. Каракули, изображенные в его объяснительной, читать было крайне сложно. Буквы были крупными и волнообразными. У Кирилла ушло гораздо больше времени, чтобы разобрать смысл написанного:

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ

«Я, Кротов Илья.

Я подтверждаю, что набросился на Бориса Тугина первый.

Еще на географии он (урок назад) меня сильно цеплял, но еще больше спровоцировал меня Антон, который мне портит настроение с начала сентября непрерывно.

У меня было очень плохое настроение: Антон спрятал мой рюкзак, Максим отобрал мое яблоко, хотя отдал минуты через две.

И вот Борис Тугин мне помешал (я спокойно повторял английский язык). Он с помощью пианино крышкой скинул мой учебник.

Я разозлился и набросился на него (на Бориса).

Началась драка.

Буквально через полминуты нас разняли учительница истории и два старшеклассника. Я подобрал сброшенные во время драки очки. Пошел в сторону класса и увидел, что мой портфель лежит в мусорке.

Я, разозлившись, потянулся к портфелю. Заметив это, Антон Афанасьев поставил мне подножку. Я замахнулся ногой и, кажется, зацепил его.

Дальше прозвенел звонок, и мы уже спокойно пошли в класс.

Если ребята оставят меня в покое, я забуду о том, что драка была».

– Что у тебя с почерком? – спросил Кирилл. – Это почти невозможно прочитать.

– Я пытаюсь писать лучше, но… – Илья покраснел.

Кирилл оглядел учеников. У троих из присутствующих – враждебные напряженные лица.

У Кротова еще виднелись ссадины. Когда-то отец сказал Кириллу, что готовый ударить готов убить. «Это не мелкая стычка, – почувствовал Озеров. – Не просто драка мальчишек».

Как только он закончил читать, прозвенел звонок. Они поднялись.

– Я вас еще не отпустил. Звоните родителям. Встречаемся после уроков.

– После уроков я не могу, у меня бассейн, – заявил Афанасьев.

– А мне надо срочно домой и в художку! – Максим Урбанский остался стоять, да еще и лямку от рюкзака накинул на плечо.

– Рисование и плавание отменяются.

За дверьми начиналась настоящая гроза, все громче жужжал рой ос, что-то падало на землю, дверную ручку дергали так, что казалось – обвалятся стены.

Озеров открыл дверь и еле-еле сдержал натиск старшеклассников, готовых сбить и растоптать младших.

Пока они входили подобно железнодорожному составу, груженому битым стеклом, Илья подошел к учителю и, перекрикивая шум, обратился к нему:

– Простите, Кирилл Петрович, я не смог сдержаться.

– Я не знаю, кто бы смог на твоем месте, – осторожно проговорил Озеров.

– Вообще-то мне врач запретил драться, у меня плохое зрение…

«Они напали на него втроем, – понял вдруг Кирилл. – А он даже не собирается жаловаться на них».

– Приходи ко мне в случае чего, – Кирилл задумчиво почесал переносицу. – Не ябедничать, а затем, чтобы я мог помочь вам избежать новой драки. Я здесь для этого, понимаешь?

Илья кивнул.

– Кирилл Петрович?

– Да?

– Откуда вы узнали, как все было на самом деле?

– Ты единственный, кто описал все близко к рассказу учительницы. Это раз. Два – ты сидел отдельно от остальных, значит, либо ты цеплял каждого из них, либо трое других сговорились против тебя одного, что в жизни бывает гораздо чаще. И три – ни у кого, кроме тебя, на лице нет ссадин и синяков. Странно, если учесть, что тебя обвиняют в нападении.

– Нас выгонят из школы?

– И не мечтай.

Мальчик потоптался на месте.

– Можно дать вам один совет?

Озеров удивленно вскинул бровь.

– Только быстро, – сказал он, с тревогой слушая, как шум голосов старшеклассников превращается в раскаты грома. – А лучше давай выйдем наружу, сейчас не мой урок.

В коридоре было не тише, хотя уже прозвенел звонок. Одни учителя уже впустили детей в класс, другие только открывали кабинет, кто-то из них еще даже не поднялся на свой этаж.

– Так что за совет?

– Дети очень легко обманывают взрослых, им это ничего не стоит. Взрослые думают, что знают, когда их обманывают, но им удается раскусить только пятнадцать-двадцать процентов вранья.

– И в чем совет? Перестать тебе верить?

– Я тоже могу вас обмануть, но мне это не нравится, и я постараюсь этого не делать.

– Ну что ж, спасибо. – Озеров торопился, но он как никогда нуждался в обратной связи, и ему стало интересно, чего от него хочет мальчик.

– Ребенок видит ложь ребенка. Вам нужен кто-то, кто распознает правду.

– И этот кто-то…

– Я. Но сразу вас предупреждаю, что не собираюсь закладывать кого-то. Мой совет такой: доверяйте детям, но проверяйте их, иначе они могут навредить вам и себе.

– Странно слышать это от ребенка.

Мальчик пожал плечами – мол, ничего странного.

– Многие учителя грозят нам родителями. Но большинство учеников не боится своих родителей. Некоторые даже командуют ими.

– Спасибо. Я это учту. Тем более мне сегодня как раз предстоит общение с вашими предками.

Элеонора Павловна взбежала на этаж, тяжело дыша.

– Уф, Кирилл Петрович, спасибо, что дождались меня с ключами. Опять поменяли кабинет. Ну объясните мне, почему я должна бегать, как сайгак по горным хребтам?

– Сайгак обитает в степи, – решил вставить Илья Кротов. Этот интересный факт он узнал от Монгола.

Элеонора Павловна посмотрела на мальчика, как на говорящую букашку, и прогремела:

– Марш на урок! Пока я не превратила тебя в сайгака.

На перемене Озеров позвонил родителям.

Мать Урбанского сказала, что ее сына дело особенно не касается и она сильно занята дома.

Отец Тугина потребовал письменного отчета – с самого начала разговора он только отдавал приказы.

Вечером он приехал с женой. Из всех вызванных родителей они были единственными, кто проявил интерес к происшедшему и явился в школу. Отец мальчика вошел в класс с таким кислым и недовольным лицом, что Озеров решил, будто у него случилась какая-то тайная трагедия. Однако позднее оказалось, что такое выражение свойственно обоим супругам, причем на лицах они его носят постоянно. Родители Тугина предъявляли претензии: почему конфликт между детьми не был замечен раньше, – и спрашивали, как будет наказан Илья, который ударил первым.

Кирилл хотел было рассказать, что он еще не работал в школе, когда все это случилось, но был вынужден отмалчиваться, так как ему не давали вставить слово.

Мать Афанасьева охала и ахала, сказала, что ей нужно задержаться на работе, но с ним она поговорит «как следует». Отец промычал в трубку, что он на совещании, и больше не перезвонил.

Мать Ильи Кротова предложила все обсудить по телефону: она уже обо всем поговорила с сыном, что его давно обижают, что он все сносит, а в этот раз не выдержал. Обычно он почти ничего ей не говорит о проблемах, потому что жалеет ее.

– Вы можете написать директору и выяснить, кто прав, кто виноват. Поговорить с родителями, – предложил Озеров.

Она помолчала в трубку, вздохнула и сказала:

– Это обязательно? Мальчишки ведь дерутся иногда…

«И мне так казалось…» – Кирилл понял вдруг: она смотрит на школу снаружи, и ей кажется, будто она знает, что творится внутри. До сегодняшнего дня он тоже жил снаружи. Теперь же – только приоткрыл завесу и вошел внутрь этого театра. И сразу почувствовал, что все не так просто, даже больше – стал частью представления.

«Это только начало. Все повторится», – с тревогой подумал он.

Уже по пути домой он вспомнил, что забыл познакомиться с классом, который ему поручили, и так и не разобрал случай с потопом.

Когда мать Кирилла поднялась в его комнату, чтобы спросить, как прошел рабочий день, Озеров спал мертвым сном.

Аладдин

Пробуждение Андрея Штыгина было тягостным и мучительным. Только с третьего раза, когда мать вошла в комнату и накричала на него, он попытался поднять веки. Голова весила целую тонну. Когда Андрей закрывал глаза, ему казалось, что под черепом дерутся петухи и перья так и летят во все стороны. Тело словно прилипло к простыне – он с трудом оторвал руку от матраса и посмотрел на мать как на чужую.

Андрей вспомнил недобрым словом своего приятеля Васю Зайцева, который позвал его на какую-то выдуманную встречу, где, как он утверждал, будут его знакомые девушки. Вася перепутал адрес, и они долго топтались возле стальной двери, исписанной граффити, в каком-то заброшенном дворе.

Впрочем, сразу было понятно, что ничего хорошего из этого не выйдет. Вася с его вечной глупой улыбочкой и васильковыми глазами, как у пятилетней девочки, не мог знать никаких симпатичных девчонок. К этому не располагали ни его низкий рост, ни вид шестиклассника, который не помешал ему перейти в старшую школу, – в девятом он выглядел так же, как на фотографиях трехлетней давности.

Весь вчерашний день шел дождь, и Андрей таскал на спине тяжелую гитару, которую опять же взял по просьбе Зайцева. Одежда и волосы вымокли, но грипп был бы сейчас кстати, очень кстати. Вася вытащил из-за пазухи пластиковую бутылку с бурой жидкостью и сказал, что это редкий бурбон, что он достал его с большим трудом и они должны угостить девушек… Вчера, когда они в чьем-то душном подъезде попробовали эту гадость, контрольная по математике казалась миражом, выдумкой.

Теперь же, утром, предстоящий урок стал для Андрея вполне осязаемым, будто он уже сидел за партой. Тревожное чувство, что он не подготовлен, не понимает темы, изначально обречен на провал, чувство бесконечной беспомощности, осознания своей ограниченности жгло его и разрывало изнутри. Но еще мучительнее было то, что он понимал: обладая логическим мышлением, в любой ситуации легко устанавливая причинно-следственные связи, решить новый пример из алгебры, для многих кажущийся элементарным, не может.

Вчера он впервые в жизни узнал, что такое хмельная голова, и Зайцев, кажется, тоже. Они пили по глотку и по очереди крутились вокруг своей оси, и тогда мир словно замедлялся, проблемы забывались. Но это первое ощущение он будет помнить еще долго – вместе с эйфорией пришел страх. Чужой человек, не Андрей, пел вчера с другом похабные песни и хохотал до истерики в вагоне метро. Не он управлял своим телом. Хорошо, что дома, когда он вернулся, еще никого не было.

Аладдин с трудом перевернулся на спину – в ушах зашумело. Однако состояние здоровья не беспокоило его так, как предстоящая контрольная.

Он услышал, как на кухне гремит посудой тетя. Она уже вторую неделю гостит у них, в Городе Дождей, и делает все по хозяйству. Все не так, как привык Андрей: яичница вечно пережарена, чай слишком крепкий и остывший. Мама никогда не наливала чай, пока он не покончит с едой. Какой смысл выставлять его в самом начале завтрака?

От мыслей о тетиной стряпне юношу замутило. Нет, тетю он любит. Но она слишком хорошо его знает, слишком легко раскусывает его хитрости и гостит у них слишком долго…

Андрей сел в кровати и неожиданно почувствовал, как в сердце что-то остро кольнуло. Он охнул и повернулся – второй укол был таким сильным, что в глазах потемнело. На мгновение он даже испугался, но радость надежды оттого, что его могут оставить дома, была сильнее.

– Мама, ма-а-ам!

– Я сказала тебе, сейчас же вставать! – раздался разгневанный голос из коридора, и что-то посыпалось, судя по звуку – обувь.

– Сердце… Мне не встать.

Она вошла в комнату и склонилась над ним.

– Что с тобой?

– Колет… Колет… – простонал Андрей, тяжело дыша.

– Наверное, просто спал на животе. Сейчас пройдет. Подожди.

Он подождал. Спустя пятнадцать минут боль несколько утихла, но еще была достаточной, чтобы он мог изредка постанывать, и хотя он уже мог встать, постоянные мысли о том, что ему плохо, делали его все слабее.

Мать вернулась и зачем-то положила руку ему на лоб.

– Температуры нет. Я не могу тебя оставить.

– Причем здесь температура? Что-то у меня с сердцем. Его никогда так не кололо.

Ему вспомнилось старое кислое лицо учительницы алгебры, ее презрительные глаза.

– Это подростковое. Такое бывает, – голос матери дрогнул, звуча уже не так строго.

«Ее мучают сомнения. Уже почти…» – понял Аладдин.

– Ты же знаешь. Я бы не стал жаловаться просто так, – соврал он и привел последний решительный аргумент: – Папа бы мне поверил.

Мать хмыкнула, вскочила и вышла из комнаты. «Победа!» – решил юноша.

Победа имела горький привкус – перед глазами на мгновение появилось серьезное лицо отца. Но если его оставят – ложь того стоит. Мучение от проваленной контрольной, от унижения, которое ему предстояло, было слишком велико. Цена такого обмана – минимальная. Возможно, он не расстроит в очередной раз родителей, если вовсе не явится в школу и не получит плохую отметку.

Он уже представил, как выспится, а потом сможет целый день делать что захочет. «Мы должны быть там, где нам плохо, чтобы со временем сделать это место лучше». Эта философия сейчас никуда не годится. Как я могу сделать лучше училку математики с ее чистеньким кабинетом?

Сердце кольнуло едва-едва. Тупая боль затихала. Да, это оттого, что он спал на животе, и да, такое с ним уже бывало.

Когда Андрей закрыл глаза, он услышал обрывки разговора между мамой и тетей.

У матери голос был высоким и растерянным. Тетя говорила низким грубым голосом с южным акцентом, который Андрей так любил, но сейчас почему-то возненавидел.

– Не смеши меня. И шо сердце? Ему шо, девяносто девять лет?

– Лежит бледный. Вроде не притворяется.

– Знаю я, как они не притворяются! Сама вырастила троих оболтусов. Шо они только не выдумывали! И грифель жрали, и молоко с селедкой, и градусник на лампочке подогревали.

Парень с головой накрылся одеялом: «Ну спасибо, тетенька. Зря она тебя к нам позвала, торговала бы ты на своем рынке, но тебе все мало! А про градусник я запомню. Спасибо!»

– Ну пошли…

Заскрипели половицы. Тетя не стала трогать лоб, она сразу включила свет и легко стянула с него одеяло.

Андрей зажмурился.

– Что делаете-то?!

– Пошли к доктору сердце проверять.

Она смотрела на него в упор.

Ее вечно смеющиеся глаза на широком лице с обвисшими щеками пристально разглядывали «больного». Андрей обожал ее шутки, но не сейчас.

– Я… я не могу. Мне плохо… – Его голос прозвучал притворно, он сам это понял.

– Может быть, – нараспев произнесла тетя, – мне тоже плохо каждый божий день. А на рынок хожу.

Без одеяла, на свету, юноша будто плавился под ее буравящим взглядом.

– Тогда вызовем доктора домой.

Андрей сломался.

– Хорошо! Встаю! – Он нервно вскочил и быстро вышел из комнаты, добавив на ходу: – Но если я упаду по пути в школу, это будет на вашей совести.

Пришлось завтракать пережаренными яйцами и остывшим чаем. Ни с кем не попрощавшись, Андрей вышел из дома. Ему все еще не верилось, что он попадет туда: в персональный ад, где с вилами на сковородке его будет переворачивать математичка с кислым лицом. Вася Зайцев засмеется: «Это же просто! Чего ты не понимаешь?» А среди девчонок… Он не хотел выглядеть идиотом…

Дождь продолжал лить, кажется, со вчерашнего дня. Поспешно собираясь, парень снова забыл зонт.

«Все равно. Может, теперь наконец заболею по-настоящему».

Вид скучающих в ожидании автобуса людей на остановке привел его в ярость. Ноги его сделались чужими и понесли дальше. Да, ноги все делали верно, они знают свое дело лучше головы.

Андрей прошел мимо своей остановки. Он увидел автобус, идущий в обратном от школы направлении.

«Какой дурак захочет добровольно отправиться в ад?»

Он побежал через дорогу и опомнился, когда уже стоял у заднего стекла и глядел на мокрую дорогу, убегающую вдаль.

«Пап, извини. Я обещал не забивать на уроки. Но это особый случай. Даже ты не сможешь сейчас понять меня».

…Автобус ехал долго. Время тянулось медленно. Сейчас все только еще заходят в школу. Зайцев отпускает какую-нибудь плоскую шутку. Элеонора Павловна поправляет идеальную стрижку, позвякивает длинными серьгами и отвечает ему так, что все вокруг лопаются от смеха.

…Автобус ехал долго. Прочь из Города Дождей. Каменные высотки сменились беспорядочно торчащими березками, выросшими среди болота. Начался первый урок. Это значит, его класс уже пишет контрольную. Математичка раздает задания по вариантам. Каждая минута, проведенная вне школы, сейчас особенно сладостна. Ергольцева, наверное, снова пришла в такой короткой юбке, что никто из парней, разговаривая с ней, не смотрит в ее лицо. Фаина Рудольфовна носится по кабинету истории с испуганными глазами, забыв свои листочки дома. Маргарита Генриховна важной походкой идет по длинному коридору, отлавливая опоздавших.

…Автобус ехал долго. Андрей совсем не узнавал местности за окном. Первый урок заканчивается. На перемене малыши носятся друг за другом. Тот полный мальчик, что бегал вчера с черепом Гришани, опять, наверное, что-то учудил. Новый учитель… Сегодня его урок. Жаль пропускать. Андрей еще помнил предыдущую учительницу, которая что-то нудила себе под нос. То, что биология может быть интересной, удивило его. На днях он заглянул в учебник, задумался над тем, что у человека внутри, и решил, что, пожалуй, мог бы стать хирургом. Мать все равно постоянно промывает ему мозги по поводу того, что музыкантам не на что жить. Хирург. Кажется, звучит неплохо. Он мог бы спасти кому-нибудь жизнь. Совсем неплохо. И пальцы у него цепкие.

…Как же долго плетется этот автобус! Отец – где он сейчас? Сегодня он ведет урок у параллельного класса. Если повезет, то папа решит, что в школе они просто не пересеклись. Если захочет разыскать его, то будет звонить, – трубку поднимать не обязательно, а с мамой он вряд ли станет разговаривать…

Андрей вышел на кольце. Городок на окраине Города Дождей выглядел невзрачно. Лучше всего ему подходило название Городок Грязи и Луж, так как в многочисленных выбоинах в асфальте скапливалась мутная вода, которую с шумом выталкивали шины проезжающих автобусов.

Дождь кончился, но небо оставалось грязно-серым. На улице резко похолодало.

Автовокзал был пуст. В киоске с горячими слойками дремала продавщица. Андрей часто хотел есть: хотя тетя и говорила о нем «кожа да кости», юноша подтягивался лучше всех в классе, и аппетит у него был соответствующим. Но сейчас его мутило, и он купил слойки про запас, потому что ждать предстояло еще много часов. Возвращаться домой было слишком рискованно: там могла быть тетя.

За остановкой его неожиданно стошнило. Может быть, укачало, а может, хваленый бурбон – это всего лишь дешевая подделка. Зато сразу стало легче.

Юноша заметил высокий мост над железнодорожными путями. Он долго и с трудом поднимался наверх, надеясь, что там его обдаст ветерком. Добравшись, он оказался на уровне вершин деревьев. Однако в мокрой одежде под сильным ветром он мгновенно продрог и пожалел, что он «кожа да кости», – лишний жирок, как у Зайцева, ему бы сейчас не помешал.

Вокруг насколько хватало глаз было так тоскливо и пустынно, что Андрей решил, будто он один на свете. Он и дремлющая продавщица слоек. Длинные железнодорожные составы без движения застыли в депо, перекрещивающиеся рельсы упирались в горизонт.

Маневрируя в потоках ветра, в небе ниоткуда появилась птица. Небольшая ворона приземлилась неподалеку на перила, каркнула и, склонив голову, принялась рассматривать подростка.

– Пошла! – Андрей взмахнул на нее пакетом со слойками.

Птица мгновенно оттолкнулась ногами и перелетела на пару метров в сторону.

«Упрямая», – подумал он и, отломив кусок слойки, бросил ей.

Ворона быстро проглотила хлеб и снова каркнула.

«За смелость получи еще». Но ворону интересовало что-то другое: она внимательно изучила Андрея и улетела прочь.

Когда юноша спустился, весь дрожа, вереница работяг потянулась со стороны вокзала. Там были женщины и мужчины в рабочей форме с сумками через плечо и угрюмыми лицами – все они, как казалось Андрею, рассматривают его и знают, что он прогуливает школу.

Он так замерз и устал от безделья, что сел в обратный автобус. У него осталось не так уж много денег – только на билет.

Когда они въехали в Город Дождей, снова, оправдывая это название, начался ливень. Глядя в забрызганное грязью стекло, Андрей начал узнавать район, по которому ехал.

Какое-то время он колебался, а затем выскочил на остановке. И только оказавшись на улице, сообразил, что денег еще на один билет у него нет.

Парень так устал от езды в автобусе, так вымок и замерз, что уже не рад был тому, что пропустил алгебру. «Всего один час – нужно было отсидеть, и все». Его начала мучить совесть.

Он еще сердился на мать, поэтому не считал, что обманул ее, но отец был как будто ни при чем – а Андрей снова подвел его.

Как в полусне он преодолел известный маршрут и вошел в полутемный подъезд. Только поднявшись по лестнице и встав у деревянной двери, он осознал, что пришел к бабушке.

Андрей позвонил раз, другой. Никто не открыл.

С полчаса он посидел на ступеньках, слушая ругань соседей и звуки настраиваемой скрипки где-то на верхних этажах.

Бабушку он узнал по шагам. Она медленно шаркала по лестнице. О перила постукивала сумка с продуктами.

Со зрением у старушки было все в порядке – она сразу признала внука.

– Ты мой хороший! Дружочек! Что ж ты без зонта? Ждешь меня? А я, старая дура, впервые сегодня встала, решила – дойду до двери. Дошла! Думаю, дай-ка спущусь по лестнице. Спустилась! Ну а раз уже спустилась – айда до магазина! Пойдем-пойдем пить чай!

Она не задавала вопросов. Может быть, не хотела, а может, слишком рада была его видеть.

Трясущаяся рука попыталась открыть дверь. Не получилось.

– Ба, дай я помогу.

«Она опять ходит. Больше не лежит. Нужно рассказать папе. Моя бабушка – ангел, – думал он, чувствуя угрызения совести и собственную ничтожность. – Она приняла меня таким, как есть. Нет, лучше, чем я того заслуживаю».

Открывая дверь, он взглянул на ее пробор сверху. «Как ангельские крылья», – подумал он, рассматривая расчесанные седые волосы. Бабушка всю жизнь проработала в центральной библиотеке Города Дождей. Сколько книг теперь хранилось там, в ее голове?

Дверь скрипнула, и он вошел в темноту. В квартире было тепло.

«Тепло. Мне просто нужно было в тепло».

– Андрюша пришел ко мне! Вот радость!

Он обманул всех. Даже своего ангела.

Зрение у старушки было хорошим, но даже она не могла увидеть в сумраке, как густо юноша покраснел.