Солнце восходит снова
This is the story of my life
And I write it everyday
And I hope you're by my side
When I'm writing the last page
Bon Jovi – Story Of My Life
Они шли по улице, то подолгу молча держась за руки и разглядывая оживающий после зимы мир вокруг, то смеясь и вырывая друг у друга телефон с какими-то заметками – по очереди что-то набирая в этом блокноте, они с замиранием и восторгом наблюдали, как раз за разом меняется город, обрастая все новыми чудесами, которые невозможно было бы представить и воплотить в жизнь без их участия. И не нужен был никакой бог, чтобы превратить в рай самый обычный мир.
Он то и дело бросал на нее взгляды украдкой, пока она рассматривала очередное чудо, и это мечтательное любование тем, что восхищало и очаровывало его больше любых других чудес, вырывалось наружу, превращаясь в свет, что ловил их отражения в окнах домов и стеклах проезжающих мимо машин, в капли воды, в сотнях километров над землей превращающиеся в последние в этом году снежинки с невероятными узорами, в первые пробивающиеся из-за горизонта лучи солнца, в улыбки прохожих и звенящий звук капели – и все это замирало, смешивалось, расцветало и сверкало в свете крыльев, что, наконец, сумели вновь распахнуться за ее спиной. Ему очень хотелось верить, что в этом есть и его заслуга тоже – почти так же, как хотелось быть с ней рядом вечно. А если вечно нельзя, и вообще вечности нет – они ее сами себе придумают и создадут. Сколько впереди еще было всего хорошего – от одной только мысли об этом у него бежали мурашки по коже. Жизнь полна возможностей. Жизнь полна смысла, когда у тебя есть самое главное.
* * *
Этот миг был безупречен, и именно он, а не что-нибудь другое, был финалом той истории, что я попробовал рассказать.
Именно здесь, а не где-нибудь еще, заканчивается отведенная мне часть сюжета.
Но не все так просто. Я – это я.
Но есть и другие рассказчики. Есть другие стороны сюжета. Есть другие финалы. Время пожирает себя, мы несемся по кругу, мы проникаем все дальше, одновременно распыляясь в этом множестве измерений.
Сигарета тлеет, дым улетает в космос. Но растекается по крышке гроба, цепляется о гвозди-звезды, под которыми мы продолжаем играть сцены, что рисует нам сознание, зародившееся в нас зло – по неизвестной причине, неизвестным образом. Я замолчу и закончусь – мой образ, чистый абстракт, растворится в мире грубой материи, эхо слов угаснет вдалеке, если только не найдет приоткрытую дверь – одну среди миллионов закрытых. Слова ворвутся туда, все перевернут, дадут ростки – первые из тех, что могут все или погубить, или спасти. Неземные узоры оплетут целые миры – сожмут, сдавят, поглотят целиком, неся с собой память о давнем зле, ошибке в исходном коде, которую уже не исправить. Болезнь проникнет на все уровни реальностей всех мультивселенных, и никакие отстраненность, рекурсия и коридоры пробуждений не спасут от нее. Я бы пришел туда – но там уже не ждут моего пришествия. Поэтому теперь нам, пожалуй, стоит увидеть огни последней гавани, увидеть, как искрятся мириады душ, увидеть первопричину всего и вся, увидеть…
Петли, круги и ленты – в разрезе
Как-то мне сказали, что время – это плоский круг. Все, что мы сделали или сделаем, будет повторяться снова и снова по кругу. Этот парнишка и эта девочка будут оказываться в этой комнате без конца. Снова и снова. По кругу.
Раст Коул
Она купила в киоске пачку сигарет, и они двинулись дальше. Не имеет значения, о чем они говорили, но важно другое – в блокноте на его телефоне осталась незаконченной история – точнее, наброски истории – о человеке по имени Питер. Эти двое, увлеченные друг другом, не поставили точку, и сюжет завис на полуслове – в очень хорошем моменте, да, но все же он не был окончен. И этим желало воспользоваться столько различных сущностей из совершенно разных пластов реальности, что нет ничего удивительного в том, что у кого-то из них получилось.
Когда они прошли мимо этого злополучного места, случилось то, что можно сравнить с выстрелом в спину уходящему в закат ковбою.
Из окна на балконе одной из квартир на верхних этажах вылетело тело, на лету орущее самому себе что-то невнятное двумя разными голосами.
Он оттолкнул ее в сторону, и тело приземлилось прямо перед ним, при ударе о землю превратившись в черную воронку, что в один миг засосала его внутрь и исчезла.
В небе раздался скрежет, похожий на звук ржавых шестеренок в огромных старых часах, что кто-то пытается подвести. Или перемотать назад.
Ее крылья осыпались пеплом, а в сердце кольнул ледяной осколок, и этот укол из прошлого стал для нее уколом веретена одной из мойр.
Она подняла с асфальта его телефон – все, что осталось – и, открыв блокнот с историей, что он начал однажды писать в июле, в дождь, в другом городе, другом году и другом телефоне, поставила точку. Выронив телефон и прошептав несколько слов на непонятном языке, она распрямилась и пошла дальше, поначалу по улице, между застывших от удивления прохожих, сквозь слезы, а затем…
…Вдруг на секунду пространство померкло, будто начало просвечивать, обнажая за собой что-то наподобие переводимых огромных часов…
…А затем сквозь время и пространство, по чьей-то высшей воле оказавшись в заснеженном декабре готовящегося к Рождеству города-призрака.
Было что-то завораживающее и пугающее в том, как выглядела эта девушка. Она шагала сквозь завесу снега, и ее волосы развевались на ветру. Тот же злой ветер трепал тонкую длинную кофту без пуговиц, стараясь изо всех сил вырвать полы этой кофты из рук своей жертвы. Обута она была в старые и дырявые ботинки, единственным смыслом которых в такую погоду было лишь внешне укрыть ноги – хотя бы от испуганных, сочувствующих и осуждающих взглядов прохожих.
Впрочем, даже этот смысл терялся, когда вы понимали, что ее никто не замечает. Она просто шла в толпе, вся – как еще один порыв ветра, только медленный, прибитый телом к земле и напоминающий человека. Она была поразительно красива каждую секунду своего дрожащего пути вперед, непонятно куда, а особенно прекрасной выглядела, когда поднимала огромные блестящие глаза вверх, к небу, слегка приоткрывая рот в тихом вздохе, который освобождал густые клубы пара, на несколько секунд окутывающие ее лицо.
Она шла, и с каждой секундой все больше забывала о чем-то важном. А что же это за важное – она уже не могла вспомнить.
Где-то совсем в другом месте – однако, в то же самое время – с неба вместе со снегом сыпались черные буквы. Они падали на землю, и из их чернильных брызг возникала фигура человека. Снег покрывал этот силуэт, придавая ему краски. Человек шел по длинной, идущей в гору улице, и шел он на вокзал – сам не зная, зачем. Вдруг он остановился и поднял взгляд на одно из окон последнего дома, дома с номером пятнадцать, что примыкал к привокзальной площади. Окно было на третьем этаже, под самой бойницей чердака. В окне горел тусклый свет, и видны были очертания комнаты. А еще – за окном кто-то стоял и исподлобья, будто виновато, смотрел в ответ.
Эпилог
– Бесконечный сон – вот к чему я стремлюсь. Тебе разве не казалось, что сны намного приятнее реального мира?
– Я никогда не сплю.
– Соболезную. Тогда поверь мне на слово – я никогда не вру.
– Мне доводилось слышать о кошмарах – снах, в которых вы испытываете что-то ужасное. Такие сны ты тоже ценишь выше реальности?
– Кошмаров не будет, глупый старик, потому что люди научатся управлять снами.
– Ты либо наивен, если считаешь, что все пойдет так, как ты задумал, либо преследуешь совсем другие цели.
– Знаешь, тебе нужно почаще покидать это место. Одиночество плохо на тебя влияет.
– В позапрошлый раз все было именно так. Твой предшественник тоже был уверен, однако…
Страж и Лис
Сообщение о перехвате застало Альфу за тренировкой – она как раз закончила комплекс силовых упражнений и уже собиралась было приступить к стрельбе по мишеням, когда в зал быстрым шагом зашел Гамма. Этот немолодой и уже лысеющий, но крепко сбитый, полный решительности и незаменимый в работе под прикрытием человек никогда не утруждал себя стуком или лишними вопросами. Черное пятно стремительно пересекло весь зал и остановилось у стенда для стрельбы.
– Мы перехватили прыгуна.
Альфа удивленно вскинула брови, вытирая пот со лба. Прыгуном они окрестили одного из второстепенных объектов, который демонстрировал удивительную способность перемещаться между фазами и уровнями нейромодели. Кроме того, он явно был неплохо осведомлен – очевидно, даже лучше, чем два основных, над которыми и велась работа.
– Сигнал стабилизировали?
Гамма почесал густую бороду и протянул Альфе планшет. Манжет черной байки сполз вверх, открывая часть татуировки на запястье.
– Да, едва успели. Сейчас его вытягивают на рабочий уровень. Здесь – информация, извлеченная при первичной обработке во время задержания.
Альфа устало улыбнулась. Теперь у них будет преимущество.
– Отлично, спасибо. Тогда готовься к приему, а я пока ознакомлюсь с записью.
Бородач коротко кивнул и вышел из зала так же стремительно, как и вошел. Альфа уселась на одну из скамеек, что стояли вдоль стен зала, решив отложить на время упражнения в стрельбе. Сейчас самым важным было понять, что можно извлечь из прыгуна. Она пролистала интерфейс планшета вниз, добравшись до нужной записи, и включила воспроизведение.
“Здесь, как и много где еще, было лишь начало этой истории – ну, или хотя бы конец какой-то из ее глав, или просто ее фрагмент.
Я ведь не просто так сказал, что мне отведена здесь лишь часть. Отрезок времени. Отрывок текста. Период жизни. Хотя жизнь и так слишком коротка, чтобы разделять ее на периоды. Меня, конечно, все еще не устраивает быть периодом, и я не собираюсь смиряться с этим – в том или ином смысле я готов быть кем угодно, но только не наглухо оконченным периодом – но это ничего не изменит, если на самом деле все так и окажется, и у меня ничего не выйдет.
А что история? О чем она была, зачем появилась, как связана с другими, кто ее рассказчик? Нет, не так. Почему эти вопросы вообще стоит задавать? Как определить, нуждается ли что-то в объяснении? Как определить ценность чего-либо, как выйти за пределы субъективности?
Есть мнение, что открытые финалы – это для трусов, сомневающихся, ну и для жадных графоманов. Но это не открытый финал – это вообще никакой не финал. Как я могу закончить историю, которая принадлежит не мне? “Хм, а кому же она тогда принадлежит?” – спросит кто-нибудь. Ну, наверное – всем и всему, чего она касается. Прошу помнить, что все мы, и все, что нас окружает – в какой-то степени одно целое, и нет смысла делить это “все” на отдельных людей, например. Поэтому я и сказал, что история не окончена, и никогда не будет окончена. Я же кое-что знаю наверняка: ничто никогда не находит своего завершения, потому что существование само по себе отрицает завершение. А это значит, что я был, есть и буду всегда, но ведь самое интересное – как именно я буду дальше. Возможно, что всеми возможными способами?
Скоро узнаем. Время грез ведь только наступило, и мне нужно готовиться к величайшему предательству в истории”.
VI. В ДРЕМУЧИХ ВОДАХ
Номер девятый. Код – 311. Классификация: перерождение, реален-реален, последовательно. За основу берется технология, позволяющая после смерти воскреснуть в заданной точке времени и пространства. Как и в случае с номером третьим, происходит сбой, в этом случае – из-за ошибки во время настройки параметров системы, и создается искусственная петля времени. Повторение циклов – бесконечно. Порядок прямой и обратный.
Отрывок из неизвестной ночной телепередачи
Вступление. Mea sententia
По сути, все споры людей между собой – о способах получения удовольствия от жизни.
Леха Хрен – своему событульнику
Вернувшись с перекура, трое снова заняли свои места, инспектор и начальник штаба – в креслах напротив экрана, техник – рядом с голографическим интерфейсом.
– Предпоследний на сегодня.
– Что можете о нем сказать, Филин?
– Этот из новых, представляет собой три связанные части, предваряющие вторую фазу.
– Разве не четвертую?
– Я обычно считаю в обратном порядке. В целом, ничего особенного мы не нашли, просто для порядка приобщили.
– Ладно, послушаем. Включай.
Библиотека фрагментов пришла в движение, и воспроизведение началось.
“I. Есть разные истории. Романы, саги, поэмы, трагедии, комедии, рождественские рассказы, сказки, детективы, трактаты, сборники, эротическая литература, фельетоны, сценарии… Можно классифицировать их как угодно. Мне нравится такая классификация: есть обычные сказки и странные. Обычные сказки – истории, в которых главный герой идет к какой-то цели, продираясь через преграды, жизнь переоценивает, побеждает внешних и, главное, внутренних врагов, перерождается и, наконец, добивается чего-то. В таких историях легко понять, кто герой, кто его враг, кто союзник, каковы цели и мотивация персонажей, что вообще происходит в течение истории. В странных же сказках все немного не так. В них может не быть главного героя, или он может быть “плохим”, или даже не присутствовать внутри самой истории. То же самое касается и других персонажей, и не у каждого из них должны быть цели или мотивы, действие необязательно будет осмысленным, понятным, последовательным или цельным. Какие-то вещи остаются за скобками, какие-то – не упоминаются, но складываются в картинку перед глазами в какой-то момент, другие – складываются тогда, когда читатель прилагает к этому определенные усилия, иные детали подаются в виде намеков, аллюзий, игры слов, метафор и прочих грязных художественных приемов. Странные сказки не обязаны включать в себя какую-то мораль, вести к каким-либо выводам, завершаться логически или вообще завершаться, они вполне могут быть просто эманациями эмоций автора или шуткой, или чем угодно еще. Проще говоря, обычные сказки – это вся классическая, романистическая, реалистическая и прочие старые виды историй, а странные сказки – это отродье культуры постмодерна. Они по определению могут быть намного интереснее обычной литературы, но вся проблема постмодернизма в том, что он безыдеен, ведь идея в постмодерне считается всего лишь объектом глумления и переработки. Можно сказать, что любые произведения заимствуют из уже созданного, но постмодерновые этого не скрывают, они не пытаются быть нормальными, и поэтому могут вызывать беллетристическое несварение. Но одно из моих самых твердых убеждений заключается в том, что мотивы важнее средств, и нельзя судить что-то или кого-то по внешним критериям, не зная истинной подоплеки. Нельзя судить людей по действиям, не зная, что их сподвигло на эти действия, причем для того, чтобы все же судить, знать нужно досконально, на том же уровне, на котором это знает сам человек. Но это невозможно, поэтому стоит максимально приблизиться к пониманию, а затем сделать вывод, достаточно ли нам такого объяснения. Если достаточно – мы принимаем человека и его поступки, уступаем. Если нет, и наши интересы противоположны – мы можем попытаться добиться понимания уже от него. Если же понимание не достигнуто ни одной из сторон, то нам остается лишь сделать выбор: стоять за свои интересы до конца, защищая свое мнение любыми способами, или уступить лишь потому, что цель для нас не так важна, как уклонение от конфликта. Примерно так я и рассматриваю все конфликтные взаимодействия – как в логическом алгоритме, и, честно говоря, иногда это заставляет видеть все… В очень, очень плохом свете. Как все это связано со странными сказками? Все просто, эта история – темная, странная сказка – служит одним из шагов к тому, чтобы быть понятым. Очень сложным и, скорее всего, бесполезным шагом.
II. Бла-бла. Очень серьезный текст, очень серьезный сериал, очень серьезный и нудный пролог. Какая разница, что я говорю, какая разница, что кто угодно говорит, если слова – это такая особенная метафизическая труха, лживые трупы абортированных мыслей, старость идей? Старость – это единственное, что приходит с опытом, и нет больше доверия к службе доверия. Знаешь, что такое линия жизни? Это продольный надрез, который патологоанатом делает на мертвом теле человека. Вот что такое линия жизни. Наши молодые лики с каждым днем прогнивают, выцветают, дряхлеют. Молодость и ярость – ложь, ложь, как и любовь, как и добро, как и счастье, “молодость” – просто надпись на футболке тупого придурка, который не придумал ничего оригинальнее, чем констатировать тот факт, что он еще не успел прожить столько, чтобы был смысл оценивать прожитое. Нас предали, и на нашем проклятом зелено-голубом шарике со стальными вкраплениями бог снимает жесткое порно из боли, смерти, лжи, предательств, разочарований, расставаний, болезней, войн, унижения, мести, злобы, ненависти и полного разрушения всяческих постулатов добра. Я выхожу с тобой на связь – значит я выхожу из своего тела, покидаю стены в погоне за призрачным нечто, неуловимым, невидимым, ушедшим, сказочным и несбыточным, продираясь сквозь толпы таких же роботов, прячущихся за своими железными изнанками, в погоне за кайфом, секундой блаженства, пересечения, прикосновения к душе, ангельского героина, бегущего по медным венам киборга. Я снова заправляю железы, ведь робот уже выплакал все, что в них было до этого, ртутными слезами, в которых задохнется все хорошее, что я видел и чувствовал посреди заправок, школ, универов, супермаркетов, магазинов, качалок, кинотеатров, парковок, кафе, банков, судов, больниц и церквей. Робот удаляет откровения и искренность как вирусы, избавляясь от слабости, от уязвимости, становясь неуязвимым и вместе с тем бессмысленным куском мяса. Какой смысл в том, чему нельзя причинить боль достаточно сильную, чтобы оно хотело умереть и не чувствовать эту боль? Души меня тишиной, души меня равнодушием, души оборванным телефонным проводом, уничтожь каждый порыв, что останется после генеральной уборки в голове и сердце. Человек устал и поэтому человек пьет – чтобы снять усталость, чтобы анестезия разлилась по его пустой, но все же исполненной страданием душе, потому что человек – это априори идиот, глупая материя, выбравшая не лучший вариант для уплотнения. Я буду пить долго, пока не сопьюсь, пока не пропью человеческий облик и все, что у меня есть, пока не доползу до своего надгробия, и двери склепа не закроются за мной, пока не выйдет мой срок годности, пока не выйдет гарантийный срок. Я буду курить так много, что все мое тело пожелтеет, что я буду дышать дымом и кашлять от воздуха, буду курить, пока не сдохну от рака, тыча средний палец в лицо бога под аккомпанемент песен Мэрлина Мэнсона. Мое счастье – умереть в алгоритме, скоро и жестоко, чтобы не оставить следа, не оставить души, не оставить тела – ни черта после себя не оставить, и не попасть после смерти ни в рай, ни в ад, ни в небытие, а просто обессмыслить понятие посмертия. Я – всего лишь часть, как и двое других, но даже вместе мы себя понять не смогли бы никогда. Танцуем на дискотеке перепуганных людей, с вырванными душами, а стены плавятся и идут пузырями от нашего неуемного, пьяного, грязного, пошлого и страшного веселья живых трупов, но ведь это же и правда весело, когда больше нихера не осталось – дергаться под стробоскопом в приступе безумной пустоты внутри, которую уже никогда и ничем не заполнить.
III. Прологи существуют для того, чтобы обозначить читателю, что он сейчас собирается прочесть, заранее довести его до нужного градуса. Но это работает, когда автор – это писатель, а книга – это книга, и совершенно не работает, если автор – это никакой вовсе не писатель, а книга – совсем даже не книга. Зачем? Чтобы что-то этим сказать. Что? То, что можно выразить только в таком виде. Почему? Потому что в другом виде это не прочтут. Есть ли здесь какая-то идея? Вряд ли. Как насчет мысли? Мысль может и есть. Но стоит ли ее думать? В этом прелесть мыслей – они приходят без приглашения, и их целесообразность нельзя оценить. Они просто есть. Мысли – это такие кварки ума, очень маленькие, назойливые и совершенно неуловимые падлы, которые остается только пропускать через себя. Интересно, как долго можно втирать такую вот пустословную чушь? Думаю, что хоть всю книгу. Видел я такие книги по долгу службы. Но у нас тут не книга, у нас схемы, чертежи и зарисовки, портреты, наклейка, этикетка, акциз, трактат, протокол, шифр, задачка, ссылки, формулы и заголовки. Это все вместе называется “я заснул за клавиатурой, разлив на нее чай, и короткое замыкание вызвало набор случайного текста, к которому я не имею отношения”. Люди думают, что словами можно что-то там изменить в реальной жизни. Ну конечно можно, кто спорит. Если ты ворвешься в здание банка и заорешь “Всем лежать, у меня бомба!”, ты очень даже изменишь реальность. Но можно ли жизнь изменить словами мертвыми, монологом об абстракциях, живущих в голове у говорящего? Если реальность сопротивляется – это знак, что стоит поискать другой способ. А что, если все другие способы – плохие, мм? Жизнь – странное место. И она проходит мимо, пока руки неподвижно лежат на клавиатуре. Пальцы подрагивают, а взгляд сонно воткнут в стену над монитором. Все, что я знаю – дни идут, и идут, и идут, и идут, и идут. Ничего не меняется. Смысл всего действия с каждым “па” становится все призрачнее, и вот уже не остается ничего, кроме этих самых “па”, рефлекторных, машинальных, безнадежных и нелепых в своей ненужности самим танцорам – не нужных для того, чтобы перестать чувствовать движение, продолжая двигаться так, как им будет удобнее. И вот ты уже видишь звезды, и ты уверен, что это звезды, потому что звезды так и выглядят, но это не звезды, а отражение звездного неба в обильном жидком плевке, тогда как настоящие звезды можно увидеть или ясной ночью, или со дна глубокого колодца, и чем колодец глубже, тем отчетливее ты видишь эти далекие светила, но минус пребывания на дне колодца состоит в том, что ты не можешь оттуда выбраться без посторонней помощи. Крик ли это о помощи? Может быть. А может и нет, ведь я еще не достиг дна своего колодца, колодца желаний – он продолжает удивлять глубиной, постепенно перерастающей в бездну, и чем глубже я падаю, тем яснее вижу звездное небо. История эта так же бесконечна, как и колодец. Она никогда не начиналась и никогда не закончится: зеркала, лабиринты, ловушки, миражи. Все, что я делаю, преследует одну цель, но кто даст ответ, возможно ли ее достичь? А возможно ли, что я просто сплю? Кто знает, может, я уснул, заблудился во сне и попал в место, которое искал всю жизнь. Или место, из которого всю жизнь бежал, так и не сделав ни шага. Или подошел слишком близко к краю света и упал в те самые воды, что вынесены в название истории”.
Нейрозапись с коротким сигналом прервалась, обозначая конец выбранного фрагмента. Инспектор нетерпеливо махнул рукой, давая понять, что ничего путного в этом фрагменте тоже не увидел, и нужно переходить к следующему.