Dualitate I

«Возлегъ я грузомъ и угадываю вѣчность…»

 
Возлегъ я грузомъ и угадываю вѣчность
И снѣга, и вчерашняго глумливаго простора.
Все сходится квадратами цвѣтовъ.
Ты въ этихъ маскахъ у затопленныхъ мостовъ
Раскладывала красоту умѣло, скоро,
Даря и ненавистнымъ человѣчность.
 
 
А здѣсь, довольствуясь огнями инквизицій
Для прекращенія страданій, кашляя въ ознобѣ,
Никакъ не утирается послѣдняя слеза.
Съ твоимъ подаркомъ голосуемъ «за»,
Рыдая на приснившейся утробѣ
По поводу чужихъ тебѣ амбицій.
 
 
И черезъ слово: «я – одна». Земное!
Не вѣрю ничему. И коротокъ мой сонъ.
Меня ты исправляешь на разсвѣтѣ.
Къ чему всѣ сны – и тѣ, и эти?
Былъ недалекъ извѣстный Мендельсонъ,
Печатей оглушивъ все заводное.
 
 
Уже не есть мнѣ идеаломъ край родной,
За что разбился, счастье выпуская.
Теперь по гранямъ свѣта снѣгирей
Топчу я все, что тутъ меня древнѣй,
Красавицу поэзіи въ Христѣ алкая,
Пронизывая свѣтъ усталой головой.
 
 
Она не ждетъ. Забыла стихъ.
Къ какому смыслу ложь пристанетъ?
Не понимать стараюсь. Разлюбить.
Всегда въ такой мнѣ участи пробыть.
Проходятъ годы. Человѣкъ у сада ранитъ
Того, кто вспомнитъ это, оставаясь лихъ.
 

«Есть что-то, что даруетъ мирныя забавы…»

 
Есть что-то, что даруетъ мирныя забавы;
Нѣтъ только горизонта деревянной шеѣ
Отматывать туда-обратно наносное.
Мнѣ дважды завернули развѣсное
Въ пыли однажды проспиртованной траншеи,
Гдѣ не предвидѣны безстрашія анклавы.
 
 
Все выложено. Все имѣется донынѣ.
Не пропадаетъ цвѣтъ на монохромной тушѣ
Былыхъ помпезностей. Оно порхаетъ!
Въ меня, глаза закрывшаго, вдыхаетъ
Былину, до меня въ достойной сушѣ
Прижатыми… Онѣ слабы, гордыни!
 
 
Я имъ дыханіе – задаромъ! Ароматъ
Сталъ вынутымъ отъ розовыхъ и тонкихъ…
Есть ясность! Что еще тутъ говорить?
Позволили мы выходящимъ полосы залить
Въ терновыхъ рощахъ, въ пальцахъ ломкихъ.
Судьей былъ не проснувшійся сарматъ.
 
 
Одинъ ли разъ по типу трехъ отъ шторъ
Ты въ благодарность роли пережгла?
Горбата мѣдь… Но не страшнѣе лжи,
Которой безнадежно мы должны.
Изъ разности я создаю и Сенежъ. Гла…
Глаголъ? Глафира? Подлый споръ!
 
 
Не отлучай! Я здѣсь остановлюсь.
Хотя ночлегъ не скоръ, ты для меня разлей
До подлости хранить въ хрустальной тарѣ
Твое начало, что сейчасъ украли.
Далекъ отъ насъ танцующій Бомбей…
Ахъ, да… Кольцо… Вѣдь я женюсь.
 

«Непрошенымъ причаломъ – брызги, маски…»

 
Непрошенымъ причаломъ – брызги, маски…
Тепло замѣчено водою. Только мы
Накачиваемъ кровью наши чресла.
Здѣсь нѣтъ пристанища для кресла;
По запаху блаженства у кормы
Крадется новизна не вырубленной сказки.
 
 
Я предрѣшенъ на тотъ же край садиться,
Который былъ подвѣшенъ темнотой молчанья.
Не въ тотъ ли день идемъ съ тобою?
Конечно не тебя на отраженьѣ смою.
Внахлестъ бурлитъ на улицѣ ворчанье
И смѣть не можетъ здѣсь остановиться.
 
 
Читаю по губамъ. Побѣдъ не жду ванили.
До фильма отдышусь и сберегу оконъ
Счастливый обликъ, съѣденный клубкомъ.
Подходитъ *** необычныхъ комъ —
Вернется въ день шестнадцатый законъ
Зализывать остатки (нами накормили).
 
 
До трети сказанныхъ передъ покоемъ
Разбить соединенія, по части раскопаю
Въ мѣстахъ, подкошенныхъ холоднымъ
Полотномъ, не потрясеннымъ моднымъ
На маятникѣ отпечаткомъ. Я латаю
Всю жажду не внушительнымъ удоемъ.
 

«Неожиданность потерянныхъ высотъ…»

 
Неожиданность потерянныхъ высотъ
Мнѣ сердце вырываетъ изъ груди
Въ опалѣ этихъ десяти часовъ.
По венамъ до границъ лѣсовъ
Я убѣгу, не оказавшись впереди,
Не въ боли находя лакъ сотъ.
 
 
Глаза закрыты. Мысли – въ потолокъ.
И черный телефонъ молчитъ гудками.
Подъ музыку прошедшихъ дней рыдаю
И изъ окна я пустоту любви кидаю
Не позабытыми въ вѣкахъ руками
И не понявшими любви большой урокъ.
 
 
Ты хвалишь половину выхваченныхъ строкъ,
Читая ихъ на нарисованномъ тобою Колизеѣ.
Слова изъ доброты – сухая звуковъ лесть.
Ты – легіонъ! Твоя жестокая мнѣ месть
Дана другими. Въ стѣнахъ ротозеи
Не то вѣщаютъ, что я сдѣлать смогъ.
 
 
На третій день – рожденіе двадцатыхъ;
На первый – нашъ до боли годъ.
Ты приглашаешь посѣтить Голгоѳу,
Гдѣ я, обиженный, въ любви оглохну
Отъ тайнъ подъ паранджою модъ
Великихъ мукъ подъ колпакомъ дощатымъ.
 
 
Какъ можешь ты бѣжать отъ обѣщаній
И гравировки до конца земныхъ моленій
Къ тому, о чемъ просила, будучи собой?
Дождался я момента, въ коемъ мой прибой
Ярмо набросилъ мнѣ страданій и гоненій
Моими мыслями у склепа темныхъ совѣщаній.
 
 
Я здѣсь тебя лишь ради. Я прощенъ
Скупой любовью недопонятаго Бога.
Но не страданій я просилъ, а словъ Его,
Подъ небомъ грозъ въ слѣпое домино
Играючи доказанныхъ огнемъ закрытымъ слога,
Когда травой твоихъ тѣлесъ былъ обольщенъ.
 
 
Кого любить? Кому читать акаѳистъ?
Въ часу которомъ страсти позабыть земныя?
Не дорожишь ключомъ, подкинутымъ у дома —
Ихъ пламенемъ завистливымъ аэродрома
Ты шепчешь истины о безработицѣ кривыя,
Все прочитавъ и распознавъ долги покамѣстъ.
 
 
Я такъ страдаю!.. Спасена ли ты
Отъ прошлаго, что мнѣ показывала въ паркѣ
Предъ ходомъ нѣкогда знакомыхъ?
Летишь печатями изложенныхъ законовъ,
Которыя смолой смываются на палкѣ.
Но прочитала ли до атомовъ мои листы?
 
 
То будетъ писано въ іюня скользкомъ ульѣ,
На руку скорую придумывая сказки декабря.
Есть время и иного вкусы взять.
Луны бока попробую примять,
Стеная тѣмъ, что убивался зря,
Ища нирваны пропасти на стулѣ.
 

«Очищена дорога въ три и двѣ десятыхъ…»

 
Очищена дорога въ три и двѣ десятыхъ,
Но гордость не раскроется эпистолярно —
Хочу летѣть, хочу спускаться…
Нѣтъ повода сегодня улыбаться,
Поэтому подслушиваю фамильярно
Куски рѣчей, безумныхъ и предвзятыхъ.
 
 
Соединяю то, что не провѣришь ты въ архивѣ.
Такъ слушай дальше, перекуръ прервавъ.
Глаза слезятся, но хочу рѣшиться
На дѣлъ вниманіе, гдѣ есть уже кашица,
Разъ увеличилъ метры главъ
И подорвалъ свой знакъ въ Ахиллѣ.
 
 
Все было въ направленіи на ночь
Опутано на одинаковыхъ опорахъ.
И ты неправъ – не ногъ озера.
По правдѣ ржаваго фуникулера
Кипѣла истина въ отчаянья позорахъ
И прахъ ея навѣки отгонялся прочь.
 
 
Я чувствую сейчасъ тотъ бѣлый ленъ,
Молчаніе въ глазахъ. Какъ ожидалось.
Вернуть бы все, отправивъ облака
Крутить и далѣе самимъ себѣ бока.
Тогда легко о безконечности мечталось;
Тогда я въ новизну нелѣпо былъ влюбленъ…
 
 
А перелистывать, не пугая обмановъ,
Признанія, конецъ іюля, виражи —
Для пущей достовѣрности стараюсь.
Закрывъ картины краской, удаляюсь
На мѣсто банка Nostalgi
И пластика въ дубовомъ обрамленіи стакановъ.
 

«На руку скорую положена печать…»

 
На руку скорую положена печать
О недоѣденныхъ просторахъ папскихъ книгъ.
Но будемъ часто спотыкаться о приваты!
Въ заложенности не озвученной мной ваты
Къ разсвѣту пріютить смогу я ликъ
И вдоволь говорить, стеля кровать.
 
 
По плану эпицикловъ, руки положивъ на темя,
Дороги камни называемъ женскимъ родомъ,
Хотя вѣтра не впечатляютъ вѣры ногъ.
Не вылущенъ изъ бѣлаго для половины прокъ
Живущими на облакѣ, окольно модномъ,
А ты сама обвила безпощадныхъ время.
 
 
Оно приходитъ, создавая очертанья,
Что по тебѣ мечтаютъ, складываясь грозно.
Кидаю нитями все это и молчу.
Взъерошенныхъ подмостковъ волочу
По стекламъ зимъ. Прошу морозно
Абрисъ додѣлать до мерцанья.
 
 
Къ шедшимъ днямъ, обуреваемъ даромъ
Твоихъ прошеній, подвигаю кресло.
Успѣть до результатовъ жемчуга я долженъ
Угнаться за лѣсничимъ. Имъ положенъ
Великій стражъ надъ веной чресла,
Что не смываемъ скипидаромъ.
 

«Разсказъ о памяти, которую ты тронешь…»

 
Разсказъ о памяти, которую ты тронешь,
Терпя безстрастный споръ о Магдаленѣ,
Къ ночнымъ роялямъ замертво свалился.
На перекресткѣ Рима кто-то возгордился,
Не соревнуясь поцѣлуемъ въ тлѣнѣ.
Однажды къ запертой двери его догонишь.
 
 
Стираешь адреса и говоришь банально.
Прельщаешь кирпичомъ унылые дворы.
Твоимъ закатомъ вынутъ изъ конверта.
Не выдумавъ ни капли съ окончаньемъ «-ерта»,
Жду старости. Я живъ. Но комары
Меня опередили – все рѣшили кардинально.
 
 
Не вырваться изъ этой кристаллической рѣшетки
На волю, разспросивъ объ этомъ горизонтъ.
Такъ встали знаки на тобой оставленномъ бревнѣ.
А я тоскую. Да, прости ошибки тѣла мнѣ.
Дай власть руки. Порвутся новый зонтъ
И глупый міръ, гдѣ молятся на шмотки.
 
 
Я не звоню… Попалась твоя добрая душа.
Дала, что я просилъ. Послѣднія открытья
Недѣли этой я держу въ устахъ неловко.
Подъ музыку, поэму… Жестка эта ковка.
Ты думаешь, что снова ночью ныть я
Приду съ твоею чашкой неспѣша.
 
 
Читать свое – гадать по положеньямъ
Незримыхъ силъ, но не мѣняя отъ началъ
Покой и радость. Все сгорѣло точно.
Теперь не стану и заочно
Про то твердить, что въ руку обѣщалъ
Попасть. И сдѣлалъ. Точное движенье!
 

* * *

 
__________________________________________________
__________________________________________________
__________________________________________________
__________________________________________________
__________________________________________________
 

Ego. Pars IV

«Во тьму! Скорѣе! Не на балъ!..»

 
Во тьму! Скорѣе! Не на балъ!
Возьмите въ руки то, что не пропало.
На крахѣ возродимъ свой взглядъ
На все, о чемъ нѣмые говорятъ Съ камнями.
Да, извольте, мало Проникло иглъ – я не то набралъ
 
 
Въ потокѣ свитковъ. У восьмерки крестныхъ —
Молчаніе на скомканной бумагѣ.
Переведи осколокъ чертъ, обрызганныхъ тѣлами.
Спокойный рядъ… Онъ сталъ бы нами.
Но вскрытъ былъ. Вафельные флаги
Заплѣсневѣли въ крикахъ звѣздныхъ.
 
 
Да, вырѣзая изъ земли грибы,
Смотря на красныя ворота,
Я далъ бы ящику года.
И вылилъ бы изъ бронзы слово «да».
Осеннихъ перекрестковъ солью пота
Черкалъ отчаянныя вечера мольбы…
 
 
У тѣхъ ночей, что опадали,
Не совершая мессъ надъ полыньей,
Пошла волна озябшихъ рукъ,
Качаясь выше, чѣмъ тотъ сукъ,
Который въ омутѣ становится свиньей
И лицами, одѣвшими печали.
 
 
Ты кто? И на какомъ жаргонѣ
Сливаются въ слова дорогъ огни?
Двѣ линіи на кругломъ постаментѣ
Сошлись въ рубцы на комплиментѣ;
Создай оттѣнокъ, не спугни
Не каюшихся въ вырѣзанномъ тронѣ.
 
 
Грусть капель, брошенныхъ на потолки,
Мнѣ отворила разговоръ о томъ,
Что общего имѣется въ развилкѣ
У неиспользованной въ вѣтрѣ вилки,
У клятвъ, не сломанныхъ бортомъ.
И только вѣрятъ въ свѣтъ нѣмые мотыльки.
 
 
И только звонъ идетъ по-португальски…
Не забродивъ надъ тѣмъ кустомъ.
Мы замолчимъ, рисуя гороскопъ;
Добавимъ лошадямъ чумной галопъ.
Въ пространствѣ оттиска пустомъ
Въ шумъ отпадетъ нашъ грѣшникъ майскій.
 
 
А по пятамъ не по привычной рампѣ.
Закованный въ наивности фургонъ
Бѣжитъ онъ, нѣкто въ красномъ цвѣтѣ
Съ разсказами о дикости діетѣ,
Въ уютныхъ ложахъ заглушная баритонъ
По признакамъ, сгорѣвшимъ въ лампѣ.
 
 
«Кто ты такой?» – я вопрошаю. Не ты ли далъ
Мнѣ воздухъ за больную кровь на часъ?
Тотъ яркій день былъ равенъ силѣ,
Топившей ярость въ утонувшемъ илѣ.
Та странность вскользь объединила насъ
И я былъ вѣрнымъ какъ старикъ Дедалъ.
 
 
Къ зазубринамъ единственной стрѣлы
Я шелъ, крича кому-то «Здравствуй!»
И не щадя укоромъ пустоту у мрака.
Мы все узнали, какъ слѣды – собака,
Но на цѣпи есть только слово lui
И это – не начавшаяся ты.
 
 
А я, встающій заново съ утра,
Помолвленъ только лишь съ дорогой.
Непроходимой безъ того, что дальше
Бѣснуется, какъ было это раньше.
Съ тобою обходя, шагая въ ногу,
Пока не выслушалъ я то больное «да».
 
 
Но то писать, съ тобой общаясь —
Не мѣсто и не время. Ты ушла
Туда, гдѣ отрицается былое.
Потомъ и улыбнемся, говоря о полѣ:
Ты лучшаго со словъ и не нашла.
Молчу, на новомъ не мѣшаясь.
 

«Я заварилъ… Не чай зеленый…»

 
Я заварилъ… Не чай зеленый…
Унесъ разсвѣтомъ призраковъ ночныхъ
И пережилъ остывшій на окнѣ…
Не знаю имени. Иль были всѣ
Въ немъ сказаны? Закрытыхъ и больныхъ
Кидаютъ въ уголъ обреченный.
 
 
Не дамъ отвѣть себѣ сейчасъ.
Потомъ не будетъ жажды отвѣчать.
Я слышалъ улицу изъ камня славы.
Балконы – слѣва; смерти – справа…
Все не даетъ у зеркала молчать
И разбивать большой сервизъ за часъ.
 
 
Никто и никогда не сварить мнѣ ѣды
Изъ комнаты, сквозь стѣны спящей на боку
И метромъ отвергающей ничто.
Безумство не становится грѣшно
И, вопреки все слышащему потолку.
Вытаскиваетъ изъ себя куски трубы.
 
 
Дѣла… Рѣдкія жизни ихъ свяжутъ
По старости нужныхъ не читанныхъ книгъ
И курсовъ иныхъ воплощеній.
Въ усталости пріѣвшихся забытыхъ воскрешеній
Не кажется усталостью укушенный парикъ.
А фрукты мнѣ стабильно вкусы вяжутъ.
 

«Тиха ночная колыбель признанья…»

 
Тиха ночная колыбель признанья…
По забытью засохшихъ, деревянно
Построенныхъ бѣлесыхъ перемѣнъ
Остановился ободъ. Легкій плѣнъ —
Восторженно привѣтливый. И окаянно
Несутся въ листья пара очертанья.
 
 
Не смѣть… Пуста сегодня дымка сада.
Летѣть – спуститься ночью за глаза.
Бросая вѣсъ отполированныхъ высотъ.
Закрыть безъ надобности ротъ На рѣшето.
Въ немъ искупалась бирюза
Подъ мантры дантевскаго ада.
 
 
По тѣлу – даль. Могла остановиться.
Касалась неминуемыхъ преградъ.
Парящихъ въ описаніи всѣхъ актовъ
Отъ сценариста. Какъ наказаніе антрактовъ
Дается холодъ… Полный маскарадъ
Въ Венеціи позволитъ утромъ помолиться.
 
 
Забить все персональными гвоздями.
Шептать въ уютѣ мраморныхъ колоннъ
О вышедшемъ. Нѣть! Убѣжавшемъ
Въ костюмѣ, до Луны пропавшемъ.
Но не узнать, давя на поролонъ.
Того, кто выжалъ звукъ съ налитыми гроздями.
 

«Какой-то имперіи, данной съ торицей…»

 
Какой-то имперіи, данной съ торицей,
Справляться съ собою, не сказанной заново:
Крестить всѣ снѣга до закрытой посуды…
Акцентъ сотворившая, топя пересуды
Забытаго, пропастью нѣжности парнаго
Взлетала изъ камня холоднаго утромъ родиться.
 
 
По лѣта началу, которое до смерти знаю.
Гоню отпечатать на шарѣ забытое злато
И сѣрость просторовъ за четверть полей.
Все смѣшано стаей, ревущей о ней
Не вольныхъ акаѳистовъ. Вѣчная плата
Забудется сразу. Осколки печали лобзаю.
 
 
Воды забываю слѣпой до утра монолитъ.
Горятъ извиненія новыхъ Олимпа заборовъ
На будущемъ рвѣ, гдѣ катилась по разу
Въ тетради нарушенномъ перьями сказу
Объ окнахъ, упущенныхъ алчностью вздоровъ.
Въ которыхъ двоякій избытокъ кипитъ.
 
 
Еще минута… Двѣ… Похоронить жару бѣжать
Въ остывшемъ кофѣ. Память ждетъ реванша
Соткать безформенныя грозди. Ахъ! Одни
Не заморозятъ ржавчины благіе дни
Въ стѣнахъ молчанія кардъ-бланша,
Парадно воленъ сумерки я минимально ожидать.
 
 
Все быстро кануло. И день вчерашній
Мнѣ накололъ зеленыя объятья малымъ, вѣрнымъ…
Не знаю. чѣмъ. Но не скажу отвѣта
О связи нынѣшняго лѣта
Всѣмъ, кто въ проулкахъ кажется примѣрнымъ
Для края не упущенной водонапорной башни.
 
 
На томъ просторѣ изъ невольности домовъ
Не покидаетъ ладанъ не прильнувшихъ.
Такъ сдѣлаемъ другое въ запахѣ травы!
Стихами переполненные рвы
Смѣются вслухъ надъ пѣсней утонувшихъ
И не вступившихъ на берегъ сомовъ.
 

«Кажется, что вѣрность межъ пылающихъ строкъ…»

 
Кажется, что вѣрность межъ пылающихъ строкъ,
Среди дождей, склоненныхъ къ суетѣ окна,
Проходить, въ нѣсколькихъ шагахъ старѣя.
И капля волею забытаго Борея Летитъ, мрачна и холодна,
Подавъ своею жизнью не замоленный порокъ.
 
 
Откашляться, укутавшись въ воспоминанья —
Чужой просторъ отъ темноты сегодняшней погоды.
Прощаю книги зелени, на сонъ послѣдній призывая
Ея открытія. И, въ часъ отъ покаянія зевая.
Не ухожу. По пустырямъ разбросаны уроды,
Запрятавшіе въ горы заклинанья.
 
 
Итакъ… Дано забыть прохладный годъ показовъ.
Онъ ждалъ себя, не сознавая запертыхъ въ обычный слогъ.
Тамъ было все въ покрашенныхъ шарахъ.
Но гдѣ они? Я подавалъ на всѣхъ порахъ
Съ половъ потерянное, что достать помогъ
Вечерній скоморохъ въ кончинѣ впаялнныхъ приказовъ.
 
 
Но поначалу, въ ежедневной пустотѣ.
Къ садящемуся Солнцу привлекая храмъ Петра.
Носилъ я къ двумъ столицамъ трепетанья.
Путь новаго признанья иль стенанья…
Мнѣ все равно. Во многомъ оказалась ты права.
Обнялъ тебя. Но у окна – по-прежнему не тѣ.
 
 
Кто пронесетъ себя до страшнаго проклятья.
Предавъ однажды и до сути лунныхъ фазъ.
Проходишь. Все кладешь. Но… Пустота!
Въ правдивой толчеѣ всеобщаго поста
За теплотой руки проходить часъ
Того дверного вечеромъ объятья.
 
 
Я зналъ, что именно въ твоемъ лицѣ
Распустится бутонъ засохшаго цвѣтка.
И оказался правъ. Никто не отрицаетъ
Того, кто самъ къ себѣ во снахъ летаетъ
Въ пуху подареннаго осенью платка
Изъ разставаній въ перекошенномъ вѣнцѣ.
 

«По темѣ той до радостей перепелиныхъ…»

 
По темѣ той до радостей перепелиныхъ
Качался, дымъ пуская съ покупного жала.
Бумажный клоунъ словъ сжигалъ копну.
Не бойся, ночь, тебя сейчасъ не пнѵ;
Ты въ скорости своей всѣхъ провожала,
Но не взрастила изъ короткихъ длинныхъ.
 
 
Я не дождался воскресенія портныхъ
У сломленнаго сонными потерями капкана
На стаи одинокихъ въ сношенныхъ обояхъ
Въ переносныхъ оттаявшихъ покояхъ
Мной недопонятой кружилась твоя рана
Среди игрушечныхъ баталій заводныхъ.
 
 
Да, ждалъ… Вѣдь было все предрѣшено.
Коль спрутъ не живъ, не стоитъ и гудѣть
Пустыми чемоданами вдоль стѣнъ ущелья.
Я броситъ кость. Она рвала смущенье.
Которое могло бы Солнце подпереть.
Воскъ капалъ съ маятниковъ отрѣшенно.
 
 
Не поняты тобой дальнѣйшіе провалы.
Рука боится боли, но вѣрна покою.
Держи меня не въ первомъ эшелонѣ.
Задержанномъ въ вертящемся циклонѣ.
Но въ домѣ, что не перестрою.
Кидая басни въ отмѣненные подвалы.
 

«Кафе съ безуміемъ заблудшихъ, одинокихъ…»

 
Кафе съ безуміемъ заблудшихъ, одинокихъ
И новыхъ вечерами краскою дивановъ.
Веду себя начально. Справедливость есть!
Послѣднимъ трескомъ скрылся тесть;
Увезъ на родину чернѣющихъ обмановъ
Подругу новолуній инфернально краснобокихъ.
 
 
La piazza въ заросляхъ, все понимающая птица…
И далѣе по разговорнику – подъ одѣяла.
Въ колоннахъ разныхъ извиненіемъ изученъ
Отвѣтъ, въ заснувшей правдѣ не полученъ;
Какая-то незримая армада обуяла
Невѣжествомъ тебѣ до ревматизма поклониться.
 
 
Смотрю изъ боли – двойственное чрево
Мнѣ странности ввѣряетъ красотой.
Бываютъ же. держатели шаровъ, всѣ зерна
Очищены порѣзами сосѣдей! Дерна…
Нѣтъ, не давайте. По трубѣ пустой
Уходятъ, матерясь. За третьимъ – первый.
 
 
Огрѣхи складывать предательски пытаюсь
Я съ полотна, назвавъ на возрастѣ терпѣнье.
Ужъ годъ назадъ обматывалъ чужую грудь,
Смотря въ далекіе глаза, куда-нибудь,
Въ пустыхъ безсонныхъ окропленье
Дневныхъ ручьевъ. Но я не каюсь.
 
 
Что не могу еще стирать я пыль пескомъ.
Выламывая «Джимъ» съ пустующей ступени.
Какъ ярокъ день! Къ полудню маленькую славу
Пущу ножомъ… Смекни мою забаву.
Подкинь для тишины чужой ты пенни,
Нашедшегося тѣмъ накрученнымъ мыскомъ.
 
 
Странно лѣтописцемъ быть въ углу,
Который не присталъ къ тебѣ. Не оживаетъ.
Когда разнялъ я васъ. Ты форму переставь
Въ голодномъ словѣ. И ее – не славь.
Хотя… Тобою сказанное поражаетъ
Монетою, приставленной ко лбу.
 
 
Я всю недѣлю проведу у этого окна…
Какія роли! Жаль, не угадаешь.
Вы стали разными, но не казни,
Что связываю все крапивою возни —
Меня прекрасно въ зодіакѣ понимаешь.
Вторая ты, кто подложилъ сукна
 
 
Подъ падающую душу отъ ея Парнаса.
Не нужныхъ болѣе, чѣмъ ноги. руки…
Открою дверь и пропущу тебя остаться
Не для того, чтобъ съ кѣмъ-то поквитаться.
Мои старанья – пойманныя суки,
Безвременье и просто масса…
 
 
Рваныхъ словъ свѣжи покаянныя раны.
Въ пледъ – желаніе и вѣчность
Обогрѣть, спасти и воспылать
Тѣнями безконечныхъ, кто велѣлъ желать
Запрятанную въ тѣло итальянскую безпечность.
Гдѣ не стираются отъ предосмотра панорамы.
 
 
У водъ, у неба въ темнотѣ его просторовъ,
Не важно ничего. Въ ногахъ каменья породнились
Съ молчащими. Учитель мудрости сломился!
Но свѣтъ на перекресткѣ не случился —
Права дистанція; монеты сговорились
Не учинять холодныхъ споровъ
 
 
О посрамленьѣ иновѣрцевъ. Не звучитъ
Сіе просторомъ клетчатой бумаги.
Довольно. Продолжаю я листать
Плотовъ, не жаждущихъ пристать
Къ причалу, посрамленья флаги.
Кофейной жаждой небо хмурое молчитъ.
 

«Нашелъ на прошлое твоихъ прикосновеній…»

 
Нашелъ на прошлое твоихъ прикосновеній
Ко двумъ мірамъ безъ имени, но съ Богомъ.
Прервавъ хандру въ разрушенномъ бездѣльѣ
Влеченія къ мечтамъ. Меня не одолѣли
Затертыя слова, живущія еще во многомъ
Подъ парусами очевидныхъ оскорбленій.
 
 
Я соберусь тебя хвалить, не унижаясь
Передъ подругой, насъ двоихъ проклявшей.
Вотъ – вещи, кинуты о стѣну,
Ты вспоминала то, что держитъ въ нотахъ Сену  —
Она была всѣ указанья потерявшей.
Та правда каменѣла, все снижаясь.
 
 
Прости, что не доросъ до слога твоихъ глазъ,
Открывшихъ мимолетности приливовъ.
Все знаешь. Отъ тебя я отключаюсь.
Но быть загадкой нынѣ не стараюсь…
Благословитъ тебя Венеція проливовъ
Съ утра задуть нетлѣнности иконостасъ.
 
 
Такъ будетъ лучше. Дивно, чинно…
Возьму лишь удареній славный хоръ
На запись убранныхъ чужимъ И нашимъ.
Кому? Поставлю то въ зажимъ,
Крутя на ложѣ скомканный вихоръ.
Все вновь уходитъ безпричинно.
 
 
Такъ оскорбляли, разставаясь вмигъ.
И этотъ разъ – прощенъ своимъ подаркомъ!
Хоть стой ты широко безъ повода и крика,
Тугъ остается по фигурѣ вся мастика
И не боится ждать на утренникѣ жаркомъ
Напитокъ изъ восточныхъ фигъ.
 

«Величіемъ безмолвно проходящихъ дѣвъ…»

 
Величіемъ безмолвно проходящихъ дѣвъ
Скрываю грѣшно вспоминаемыя ночи.
Закатъ ужъ близокъ – новый рядъ
Матрешекъ передѣлаетъ въ ребятъ
Твои нетронѵтыя тропы. Ангелъ Сочи
Со мной два имени хватаетъ нараспѣвъ.
 
 
Онѣ не станутъ тайной гроба Нефертити.
Никто не въ силахъ положитъ врата
Непроходимой общностью карьера.
Въ концѣ временъ померкнетъ гондольера
Украшенная полнолуніемъ торта
Мишень, которую мнѣ сбить хотите.
 
 
Я подожду… Однимъ идемъ маршрутомъ;
Одинъ разсудитъ насъ за облаками идеалъ.
Проснешься. Но вернется ли къ обѣду
Сидящая вдали отъ насъ лицомъ къ сосѣду
Тирада пошлости? Тогда на рельсы всталъ
Мой рокъ, повѣривъ идоламъ и алеутамъ.
 
 
Не ровенъ путь на то вернуться.
Сложівъ обновки строго по солонкамъ.
Деревьевъ ждущимъ въ свѣтъ обратный.
И поворотъ, соломенный, затратный.
Приблизится на колесѣ одномъ къ потомкамъ.
Которые не въ пни своими пальцами воткнутся.