Улыбки темного времени. Том 2

– Знаешь, Ген. Вообще-то мы с Галей ещё вчера задумались о том, где нам лучше. И подумали, что здесь. Но так страшно переворачивать жизнь с ног на голову и шагать в полную неизвестность! Галочка найдёт себе здесь применение, а я? Чем я могу быть полезен тут?

– Вася, ты крепкий смекалистый мужик! Неужели ты думаешь, что мы не найдём тебе работу на селе? Помнится, в школе ты отлично делал макеты зданий, работал со сборкой механизмов, делал что-то по дереву. Почему бы не вспомнить, на что ты способен прямо сейчас? – твёрдо сказал Гена и пристально посмотрел на Васю. – Нам нужно спроектировать и отстроить новые корпуса для гостей и библиотеки, поможешь?

Вася открыл рот, чтобы ответить, но вместо этого схватил Гену за руки и горячо пожал их.

– Значит, по рукам! – улыбаясь, ответил тот.

Вскоре они вернулись к бабе Мане в избу, обсуждая по дороге всякие технические детали. В прихожей вкусно пахло оладьями.

– Вот, вот сейчас я его! Перевернула, баба Маня, я смогла! – радостно воскликнула Галочка и подпрыгнула на месте.

Мужчины вошли на кухню и с интересом посмотрели на восторженную Галочку. Баба Маня повернулась к ним и гордо произнесла:

– Наша Галя сама научилась оладьи печь!

– Галочка! Вот это чудо! Остаёмся в селе? – с восхищением произнёс Вася и вопросительно посмотрел на жену.

– Остаёмся! – засмеялась Галочка и кинулась к Васе в объятия.

– Кто-то ещё сомневается, что программа «Сельская новь» работает, бабуль? – Гена подмигнул бабе Мане и улыбнулся.

Птичкина радость

Откуда-то из окна доносилась нежная, чарующая мелодия. Музыка наполняла всё окружающее пространство. Она влекла и звала за собой, рассказывая чью-то давнюю историю взлётов и падений. Тёплый, пряный воздух нежно дарил аромат жасмина и роз всем прохожим. Деревья радовались солнцу и теплу, плавно раскачиваясь в такт лёгкому ветерку и шурша своими зелёными сочными ладонями.

Лето наступило недавно, но так, словно оно было всегда. Каждому оно давало своё: кому-то долгожданное тепло, а кому-то – солнце и вкусную еду, иным же оно давало время – долгие вечера прогулок, светлые ночи, обещающие счастливые дни, весёлые выходные, неожиданные поездки, горы или ласковое море.

Птицам оно дарило свободу. Выпустив своих выросших птенцов на волю, они вновь ощущали вкус жизни и радостно сновали то там, то сям. Лишь одна маленькая птичка, недавно простившаяся со своими взрослыми детьми, грустила, сидя на ветке. Она слушала музыку Шопена из открытого окна и вздыхала. Вокруг все её подружки резвились и радостно ловили на лету мушек и зазевавшихся жучков. Но ей совсем не хотелось ни играть, ни есть. Ей хотелось обрести какие-то новые смыслы, но они не находились. Так она и сидела, вздыхая днями напролёт у раскрытого окна.

А в глубине окна за роялем сидела юная девушка и, плача, играла вальсы и прелюдии Шопена. Ей не хотелось гулять, хотя подружки наперебой звали её на улицу, не хотелось ничего есть и ничего делать. Она могла только играть любимую музыку и грустить. У неё совсем не осталось смыслов: старые иссякли, а новые не находились.

Птичка слушала её Шопена и спустя несколько дней, вздыхая, вдруг грустно запела. Голосок её был нежным, словно звон хрустальных колокольчиков. Тогда музыка, льющаяся из окна, на миг прекратилась. Девушка замерла, вслушиваясь в чарующее пение незнакомой птички. Пернатая певунья как будто задевала невидимые струны её души. Неожиданно девушке захотелось сыграть что-то радостное. Она отложила сборник Шопена и достала ноты Брамса. «Разве „Венгерский танец“ мне по плечу?» – усомнилась она на мгновение в себе и своих способностях. Но птичка запела смелее, а трели её стали изысканнее и ярче. И девушка решилась, взяв первую ноту смелого танца. Тогда из открытого окна вдруг раздались всем известные уверенные аккорды.

Девушка увлеклась и стала играть ещё задорнее. Птичка замолкла ненадолго, склонив набок свою гладкую блестящую головку. Она вслушивалась в новые для себя звуки, обретая потерянные прежде смыслы. Вскоре её хохолок весело поднялся вверх, и она запела вместе с фортепианными аккордами девушки, раскрашивая паузы своими изящными трелями. Дуэт был тем удивителен, что никто из исполнителей не знал друг друга в лицо. Так они и музицировали до самого вечера, не думая более ни о чём. А смыслы сами возникали откуда-то прямо из воздуха, без посторонней помощи или усилий.

Назавтра концерт повторился. Теперь в репертуаре были мазурки, патетическая соната и даже джаз. Девушке вдруг стало казаться, что она может сыграть абсолютно всё. Она смеялась, плакала и продолжала играть. А птичка села к ней на подоконник и запела ещё смелей, чем прежде. Девушка одновременно играла и принимала решения, вкладывая всю страсть в звучащие под её пальцами ноты. Она решила, что теперь никакая несчастная любовь или проваленные экзамены в заветную консерваторию не остановят её жажды жизни и музыки. И играла ещё свободнее. Музыка разливалась щедрой рекой под её окнами, разлетаясь по соседним домам и улицам. Люди приходили к девушке под окна специально, чтобы послушать её игру.

Однажды под этими самыми окнами оказался молодой профессор консерватории и влюбился в её музыку. Он приходил снова и снова, а затем решительно поднялся в квартиру к девушке и позвал её учиться на свой курс вне конкурса. Потому что тот, кто хочет звучать музыкой, всё равно ею станет. Девушка улыбалась всей собою, и слёзы радости капали из её прекрасных синих глаз. Профессор смотрел в них и тонул. Ему непременно хотелось стать частью музыки этой девушки, но только особенной, их общей, радостной мелодии. Что ж, всё возможно, когда сердце открывается любимому делу! А птичка и теперь поёт под аккомпанемент девушкиных пьес. Правда, всё чаще на том рояле играют ансамблем в четыре руки, весело и задорно!

Вербная память

Весенний лес оживал на глазах: птицы щебетали и пели, наполняя воздух радостью и надеждой. Удивительно, но этого оказалось достаточно, чтобы поверить – весна наступила окончательно и необратимо, и никакие происки старухи-зимы её уже не остановят. Влажная, сплошь залитая талой водой земля весело хлюпала под ногами, а прогалины стали столь обширны, что отдельные клочки посеревшего снега казались диковинными островками прошлого. В тёплом воздухе явно чувствовались ароматы земли, травы и пробуждающихся деревьев. Было так хорошо!

Молодая семья прогуливалась по лесу – кто для моциона, кто подышать воздухом, а кто порезвиться и открыть нечто новое. Дети носились по грязным лужам, лазали по скользким стволам деревьев, спускались с холмов и совершали множество интересных, едва уловимых движений. Родители шли чуть позади и о чём-то оживлённо беседовали. Со стороны их разговор выглядел довольно напряжённо: они словно отгородились от весны и прочего мира и оказались в каком-то своём, совершенно отдельном пространстве, сквозь стены которого не проникали ни радостные крики птиц, ни движения природы навстречу весне, ни вкусные ароматы земли. Родители шли и монотонно гудели, периодически вскрикивая и то снижая, то вновь повышая градус напряжения. Дети быстро заметили отделённость своих старших, поэтому время от времени подбегали к ним с нелепыми вопросами или восклицаниями, словно выталкивая родителей из их гудящего кокона-пространства. Те нехотя вылезали из него, а затем снова погружались, стоило детям отбежать чуть подальше. Так и двигалась эта семья до самой реки.

Вид и звук бегущей, полной жизни воды на время отвлёк всех и вся от того, чем они были заняты. Это древнее притяжение всего сущего к источнику, питающему всё на Земле, было непостижимым и мощным. Миролюбивое бурление вешних вод ласкало слух и отвлекало ум от вздорных мыслей. Вид бодрой, полноводной реки наполнял всякого смотрящего чистой безмятежностью. В реке не было ничего вычурного или экзотического, она просто была такой, какой могла стать в каждый момент времени, но именно эта простота и естественность действовали магнетически. Родители и дети замолчали, рассматривая бегущую воду и вдыхая её свежесть.

Затем дети игриво побежали вдоль берега, и родителям пришлось последовать за ними. Земля под ногами была покрыта толстыми и колкими стеблями прошлогодних растений. Грязь заполняла собой почти всё пространство. Берег коварно сползал в реку сыпучим песком и размокшей глиной. Естественная полоса препятствий пробудила своим видом очередные прения мамы с папой. Так бы они и спорили до самого дома, но навстречу им вдруг вышел пожилой мужчина. Он был подтянут и бодр, хотя было заметно, что годы всё же берут своё: его шаги через грязевые канавки были чересчур осторожными, а движения словно сберегали силы впрок. Однако стоило ему поравняться с неспокойной парой, как он весь словно преобразился и сбросил десяток лет. Поймав случайный взгляд мамы детей, он вежливо обратился вкрадчивым голосом сначала к ней, а потом и к её супругу. Своим вопросом он будто на мгновение объединил спорящие стороны в одно единое целое:

– Извините, а вы случайно не знаете, где здесь у реки растёт верба?

Муж с женой переглянулись друг с другом и принялись вслух рассуждать, где она могла быть, эта верба. Припомнили и ветлу, разросшуюся неподалеку. На ней уже вовсю красовались белые пушистые вестники скорого Вербного воскресения. Но пожилой мужчина покачал головой:

– То не верба и не ветла, то ива, я её знаю. А мне именно верба нужна… У неё красные прямые ветви, и спутать её ни с чем невозможно!

– Красные ветви? А я думал все эти кусты с белыми пушками – верба! – удивился муж.

Жена по привычке закатила глаза.

– Конечно, верба красная, я ж говорила!

Пожилой мужчина посмотрел на пару внимательными умными глазами и загадочно произнёс:

– Знаете, последний раз я здесь был лет десять назад, и не один. Мы любили здесь гулять с женой…брали внуков и шли искать вербу. И всякий раз находили! А теперь я один и блуждаю тут и никакой вербы найти не могу…сколько часов уже, понимаете?

Муж с женой все обратились в слух, словно услышали в тот момент что-то очень важное. Между тем случайный путник вдруг стал необычайно серьёзен и, поймав взволнованные взгляды молодой пары, произнёс тихо, но отчётливо:

– Вот вы попробуйте ещё тридцать лет прожить вместе, вырастить детей, всех своих детей, увидеть внуков, вы попробуйте. Обещаете?

Муж с женой одновременно кивнули в ответ.

– А что потом? – не выдержал муж.

– А потом, что хотите делайте! Но тридцать лет, чтоб прожили – рискнули, прожили честно и прошли всё вместе! Иначе я вас найду и накажу! Договорились? – взгляд пожилого мужчины сделался вдруг жёстким.

– Договорились! – хором и отчего-то дружно ответила молодая пара, изумлённо взирая на него.

– То-то же! Смотрите у меня! Ну, будьте счастливы! – коротко бросил он и ушёл в противоположном направлении, растворившись в воздухе, будто его и не было.

Муж взял жену за руку и повёл вслед за детьми.

– Видишь? Никуда тебе не уйти, вместе уйдём! – воскликнул он, не отпуская её ладонь. Так и шли они до самого дома, ни разу не возразив друг другу.

– А мы найдём ту вербу? – у самого подъезда спросила вдруг жена.

– Обязательно, у нас же ещё уйма времени! – уверенно ответил муж и осторожно поцеловал её в нежную щёку.

Ласточка

– Ох, ты, девочка, глазастенькая моя! Соскучилась? А я тебе гостинцев принёс! – воскликнул пожилой патлатый мужик и радостно положил свёртки со снедью на кухонный стол.

Девочка обрадовалась, засияла вся, забегала по кухне. Дорогой человек вернулся, что ж ещё? Вечер сразу окрасился во вкусные цвета, обрёл радость и смысл. И уж вовсе стало приятно после простого сытного ужина. Девочка ликовала.

– Ласточка, наелась, да? Вот и славно! – мужик Никитич любовался чистым восторгом своей девочки.

Ласточка улыбалась широко и радостно. Ей казалось, что быть счастливее, чем сейчас, просто невозможно. Оказалось, возможно. Вскоре наступила ночь, и звёзды мягко освещали голубые сугробы. Никитич с девочкой вышли на вечернюю прогулку и, улыбаясь, вдыхали морозный чистый воздух. Город погружался в ночную дрёму, потому было так тихо, словно ночь укутала все дома мягким снежным одеялом. Лишь изредка слышался вой сирен и гудение машин с центральной улицы. Но это было далеко от дома Никитича. Городок был небольшим, однако раскинулся по берегам реки, вытянулся весь как на ладони, и жилось в нём всем привольно. На окраинах и вовсе был простор и тишина, особенно вечерами, такими, как этот.

Девочка хорошо запомнила этот вечер, до самых мельчайших деталей. Запомнила так, словно не было, кроме него, вовсе ничего. Только этот вечер. Последний. На следующий вечер Никитич не вернулся домой. Девочка потеряла всякий покой и всё ходила взад-вперёд, замирая иногда у двери в прихожей и прислушиваясь. Было пугающе тихо. Она подошла к окну и посмотрела в темноту. Под небольшим фонарём проходили редкие прохожие, и снова наступала тишина. Так и просидела девочка у окна, с тоской вглядываясь в пустоту. Затем она устроилась в прихожей. После рассеянно походила по кухне. А потом наступило утро. В предрассветной дымке задвигались первые люди, а Никитича всё не было… Девочка в отчаянии направилась ко входной двери и с силой толкнула её. Та на удивление легко поддалась.

Оказавшись в подъезде, она быстро выбежала на улицу. Смутно вспомнив, откуда всегда приходил Никитич, девочка пошла в ту сторону. Вскоре домов стало много, и она растерялась. А ещё ей нестерпимо хотелось есть. Ароматы утреннего хлеба и готовящейся еды сбивали её с толку, и ей было трудно думать о том, где может быть Никитич, где его искать. «Дорогой ты мой человек, где же ты теперь?» – думала она и, вздыхая, шла вперёд.

Так и кружила девочка по городу, вглядываясь, вникая во всё, что встречала, чтобы хоть краешком глаза ухватить что-то знакомое. Но тщетно. Однажды ей вдруг показалось, что в столярной мастерской был след Никитича, какой-то неуловимый и лёгкий, но самого его там не оказалось, и девочка пошла дальше. На улице было морозно, а внутри неё всё урчало от голода и холода, да так, что совсем рассеивало её внимание. И всё же, глотая слёзы, она шла дальше, в неизвестность. У колбасного ларька девочке стало совсем нехорошо: она прислонилась к ледяным ступеням и устремила свой влажный взгляд к заветной двери.

– Смотри, смотри, какая милая! Давай её угостим, Свет! Глаза какие кроткие и будто в слезах! На-на, кушай, кушай на здоровье, всё наладится! – розовощёкая продавщица угостила девочку самым вкусным и ласково погладила по голове. Девочка ответила своей самой тёплой благодарностью.

Теперь ей стало веселей, и вера в добрый исход её поисков подкрепилась новыми силами и хорошими людьми на пути. Девочка отправилась дальше, пристально изучая всё, что видела вокруг. Вскоре стало темнеть: зимний день был короток и мимолётен. Усталая девочка исходила все подворотни, магазины и мастерские и нигде не находила следов своего дорогого Никитича. Наконец, перед её глазами встала небольшая церковь. Стены были слегка обшарпаны и двор был мал, но что-то знакомое потянуло девочку внутрь. Внимательно принюхиваясь, обнаружила она, что слышала этот запах прежде от бороды Никитича. Это необыкновенно воодушевило девочку, и она попыталась пробраться в церковный двор.

Однако это оказалось непростой задачей. Старушка в чёрном подметала крыльцо от снега и, едва завидев девочку, принялась гнать её вон из церковного двора. Девочка расстроилась, но не отступала, отвечая что-то своё, жалобное и нежное. На шум из церкви вышел священник и, нахмурившись, подошёл к старушке.

– Екатерина Фёдоровна, что тут за шум у нас?

– Да вот собака окаянная во двор пробраться хочет! Ещё и в церковь того гляди полезет! – сварливо ответила старушка, замахиваясь на девочку.

Та молча подошла к священнику и, умоляюще посмотрев в его глаза, легонько уткнулась в его рясу. Так кротко и ласково, что тот наклонился к ней и серьёзно проговорил, рассматривая девочкин ошейник:

– Девочка, чья ты? Ждёшь кого? Да ты, оказывается, Ласточка, так тут написано… Что-то мне кажется знакомым…пойду-ка сестёр спрошу!

Собачка немедленно подала голос, продолжая умоляюще смотреть на батюшку. Тот погладил её по голове и попросил подождать у ворот, объясняя, что войти никак нельзя. Девочка послушалась и села, кротко и смиренно ожидая, что будет дальше, ибо сил идти дальше уже не было. Священник вошёл в церковь, отворив её двери на мгновение, и снова девочка уловила тот самый родной, добрый, давно знакомый ей запах. Она звонко залаяла и зажмурила глаза от счастья. Батюшка услыхал её голос и улыбнулся, прошептав: «Иду, иду, имей терпение!» В церкви старательно шелестели щётками, натирая своды и фрески к Рождеству. Женщины в платках водили щётками по стенам слаженно и старательно. Одна из них, заслышав лай снаружи, замедлилась, а потом и вовсе остановилась, взволнованно проговорив:

– Сёстры! Слышите? Будто бы лай снаружи? Я ж к Никитичу домой должна идти, собачку его к себе на время забрать… В больнице он, травму в мастерской получил… Пойду посмотрю, вдруг что…

– И то верно! Лает кто-то! Сходи, Фрось, глянь! – закивали ей другие сёстры в ответ.

Едва спустилась она со стропил, как подошёл к ней батюшка. Поговорив с ним, забыла Фрося всякую степенность и выбежала из церкви за калитку.

– Ласточка! Это ты? – ахнула она, обнимая собачку.

– Ты ж моя хорошая девочка! Ты и впрямь ласточка! Такая кроткая! Ты и голос подаёшь деликатнее иных людей! Никитич твой в больницу угодил и всё приговаривал, как там она, моя девочка, моя ласточка! Я ж сама к тебе собиралась, а ты пришла! Вот так чудо перед Рождеством!

Женщина по имени Фрося, добрая знакомая звонаря и прислужника Никитича, помогающего в церкви в свободное от столярства время, бывала однажды у него в гостях и весь вечер играла с его девочкой, потому что ей так никогда и не удалось завести собаку. Теперь же Ласточка у неё погостит до возвращения Никитича, и это будет самым лучшим подарком к празднику! Женщина обнимала собачку, и обе беззвучно плакали.

– Завтра же пойдём с тобою в больничный двор, будем Никитича к окну звать! То-то он обрадуется! – сквозь слёзы проговорила женщина, и Ласточка тут же радостно облизнула её лицо.

– Вот, к Рождеству одной радостью больше стало! Какая у нас Ласточка! – умиляясь, произнёс священник и удалился, а старушка Екатерина Фёдоровна даже улыбнулась, любуясь простым земным счастьем.

Привет скифам!

Новый день начался с тряски. Бодренько и энергично они тряслись сначала в плацкартном вагоне, потом в рейсовом автобусе, а затем в кузове большого старого грузовика, в котором что-то постоянно дребезжало и позвякивало. Парни смеялись своим же шуткам и громко хрустели чипсами. Редкие девчонки болтали без умолку и разглядывали окрестности и своих попутчиков.

– А я вот дала себе обещание на лето – ни за что не влюбляться! Так надоели они! Чуть сессию из-за одного из них не завалила! – жарко прошептала Надька, а трое её однокурсниц согласно закивали в знак солидарности, хотя каждая из них мечтала именно об этом. Влюбиться, да так чтоб в омут с головой, безоглядно, но желательно взаимно.

– Ты смотри-смотри, в том углу бабский заговор! Интриги плетут, а нам расхлёбывать потом, вспомните меня! – ухмыльнулся Пуговкин, показывая товарищам на девичий кружок с Надькой во главе.

– Да что они там наплетут, четыре девчонки, это же смешно! – возразил ему Вано.

Пуговкин только хитро улыбнулся и покачал головой.

Вскоре после этого грузовик тряхануло особенно сильно – это он так затормозил. Многие ребята оказались на полу – девчонки, держащиеся за борта, добродушно хихикали над ними. Наконец кузов открылся, и водитель приветствовал своих пассажиров, очевидно, радуясь, что довёз их и стал свободен:

– Дарагие студэнты! Приехали! Вылезайте, позалуйста! Дэвушки первыми – дерзите мою руку! – важно произнёс молодой калмык.

Порядком укачанные лихой ездой и неровной дорогой парни и девушки принялись кое-как ползти к выходу. Неспешно оказались они на земле со своими потрёпанными рюкзаками и сумками. Степной ветер гонял пыль и ерошил им волосы. Вокруг была степь, равнодушно шевелящая своими травами, словно бы никакие приезды-отъезды её нисколько не касались. За своими спинами ребята обнаружили небольшую деревеньку, низкие, кособокие домики которой казались заброшенными.

– Вот и приехали на практику… да тут где ни раскопай, сплошные исторические артефакты небось! – озадаченно оглянулся Вано.

– Так можно и не копать, вон они! А вон экспонат к нам ползёт, только откопался! – ухмыльнулся Пуговкин, и все засмеялись.

«Вечно он в центре внимания, развязный клоун!» – злопыхал про себя Вано, которому тоже хотелось быть смешным и всем интересным.

– Здравствуйте, дорогие студенты! Поздравляю вас с вашей первой практикой! Долой пыльные библиотеки, вот она – жизнь, история! Бери лопату и сам всё узнаешь, как говорится! – Подошедший к ним «экспонат» оказался крепким мужичком в рабочей одежде. Возраста он был неопределённого, но чрезвычайно уверен в себе, а жестикулировал широко и колоритно. – Звать меня Михаил Петрович, я ваш куратор! Сейчас размещаемся на ночлег, обедаем и смотрим место завтрашнего раскопа. Айда за мной! – задорно добавил он и зашагал бодрым шагом в сторону деревни.

Ребята переглянулись, но последовали за ним. В степи им точно делать было нечего. Впрочем, и деревня оказалась не слишком интересной. Вблизи домики производили ещё более удручающее впечатление. Наконец куратор их свернул во двор с просторным двухэтажным зданием, несколько отличавшимся от всех прочих в деревне. «Школа», – пронеслось у всех в голове.

– Здесь, дорогие студенты, вы будете жить! На первом этаже столовая – организуем дежурство на кухне! Сегодня вас покормит Гузель, как гостей, а вот с завтрашнего дня дежурите там по двое и готовите, так сказать, всей своей группе пропитание! Продукты привозим регулярно, к счастью, имеются и свои запасы. Коли будет какая сложность, конечно, поможем, но раз практика ваша, вы уж сами начинайте! – весело произнёс Михаил Петрович, словно предвкушая всякие казусы на кухне.

– Предвижу возражения! Но! Здесь так принято, дорогие студенты! Вы ж вступили во взрослую жизнь, вот она такая и есть! Так-с, комната девочек на первом этаже, рядом со столовой, мальчики у нас на втором – в актовом зале. Удобства на улице, сами понимаете, деревня! Душ тоже уличный, вон стоит – для вас сколотили! В школе есть умывальники, простые совсем – рядом со столовой. Вот и весь сказ! Пойдёмте размещаться!

Куратор был невероятно горд собой, наверно, по причине особой осведомлённости на месте.

Студенты смотрели на него с ужасом, всё ещё не отошедшие от тряской дороги и вида неухоженной деревни.

– Скажите, а люди в деревне есть? Кто-то живёт тут? Мы не одни? – робко спросила Леночка, самая невысокая среди девочек.

– Конечно! Все дома жилые! Люди в поле работают, на ферме, все заняты! Но в обед обычно приходят покушать и кур своих покормить. Ну и местная молодёжь болтается целыми днями по улицам. Так что вы точно здесь не одни! Я живу вон в том домике с зелёной крышей, квартируюсь у бабуси. Если что, приходите спрашивайте! – улыбнулся куратор, и Леночка смутилась, слегка порозовев.

– Что ж, предвижу ещё вопросы – решим их на месте! А теперь пойдёмте размещаться и в столовую! – Куратор бодро зашагал внутрь здания, едва не провалившись одной ногой в прогнившую ступеньку.

На входе всех ждал сюрприз: внутри здания, в тамбуре на пороге лежала огромная дохлая крыса. Девчонки пронзительно завизжали, парни чертыхнулись. Один куратор остался совершенно невозмутим.

– Ну что вы в самом деле! Это же крыса, а не мамонт! Представьте, что вы на раскопках и обнаружили древнее животное, так радуйтесь! – живо отозвался он, нисколько не смутившись.

– Мы историки, а не биологи, и древние крысы нас не интересуют, – мрачно ответил Пуговкин и поискал глазами совок или нечто похожее.

– Я не буду жить с крысами! – почти закричала Надька. – Что у вас тут, рассадник! Обеспечьте чистое и безопасное жильё!

– Барышня, спокойно! У нас тут всё в порядке! Просто кот Васька подарок сторожу принёс, а тот не успел…это…его принять! Сейчас уберём! В помещении таких нет, это с улицы! – уверенно возразил Михаил Петрович.

– Как это вы поняли, что она с улицы, интересно? Вы их там в лицо, что ли, всех знаете? – ухмыльнулся Сашка, который до сих пор молчал, но явление крысы его весьма позабавило.

– Так, молодые люди! Вижу я профессия уже успела оставить свой отпечаток на ваших душах! Историкам полезно вступать в дискуссии в поисках истины и упорно копать всевозможные факты! Но не сейчас! Раскопками и поисками займёмся завтра! А это недоразумение оставьте мне! – воскликнул куратор, потрясая в воздухе перстом.

Он достал из кармана какую-то исчерченную бумагу и, ловко завернув в неё крысиный хвост, поднял бедное животное с пола. Крыса неожиданно зашевелилась и запищала, одновременно жалобно и возмущённо. Девчонки снова завизжали, а Леночка плавно осела на пол, потеряв сознание. Вздрогнули и парни. Но только не Михаил Петрович. Он спокойно понёс ожившую крысу к выходу и выпустил там за оградой в траву, приговаривая: «Эх, молодёжь, молодёжь, а ежели кости какие раскопают, врача им вызывать, что ль? Эх, молодёжь!»

Однако этим происшествием вечер не ограничился. В комнате девочек почему-то оказались старые пружинные кровати без матрасов. Развалюхи дразнили гостей своими ржавыми сетчатыми днищами с торчащей проволокой, откровенно надсмехаясь над ними. Даже закалённая всяческими невзгодами Надька всхлипнула, лишь завидев сие печальное зрелище. Михаил Петрович невозмутимо крякнул и, заверив всех, что это всего лишь недоразумение, немедленно ретировался в деревню. Девочки скинули свои рюкзаки на пол и покинули старых насмешниц. Решив побродить по зданию школы, они наткнулись в кабинете биологии на банки с чем-то студенистым и напугались ещё больше. Ошарашенные прибежали они в столовую, на кухню. Здесь было тепло и уютно пахло свежеприготовленным пловом и компотом.

Над дымящимися кастрюлями царила полная улыбающаяся женщина. Она что-то напевала и грациозно двигалась между плитой и кухонными столами. Её чёрные как смоль волосы были плотно вплетены в платок, но кокетливо выглядывали из-под него баранками из кос. Медные браслеты позвякивали на плотных запястьях, а шёлковая блуза нежно шуршала под плотным фартуком в такт лёгким, почти танцующим движениям.

– Девочки, я влюбилась! – прошептала пухленькая невысокая Леночка, узревшая, какой невероятно притягательной может быть зрелая, сочная женственность. – Какая красивая!

– Да-а-а… – согласно ахали девочки, заворожённо следя за каждым движением хозяйки кухни.

Наконец она подняла глаза и заметила девочек, замерших на пороге кухни.

– Привет вам, птички певчие! С приездом! Как мы вас ждали! Сейчас Гузель накормит вас вкусненьким! – радушно улыбаясь, произнесла хозяюшка.

– Здравствуйте! – хором ответили и принялись наперебой знакомиться с ней.

Гузель внимательно выслушивала каждую и сразу же выдавала по тарелке горячего плова с овощным салатом. Девочки смеялись и ели угощение здесь же, у дымящихся кастрюль. Довольные и гордые собой, они внутренне ликовали от того, что их сразу же безоговорочно приняли в женское царство – тёплую кухню, полную секретов и вкусных ароматов. Забылось всё: и долгая дорога, и ехидные мальчишки, и странный куратор, и крыса, и ржавые кровати, и всё-всё.

Казалось, что таинство их женской трапезы будет длиться вечно, но в столовой послышались знакомые голоса. Мальчики почуяли аромат плова и пришли сами. Атмосфера на кухне не поменялась, но всем пришлось слегка вынырнуть из уютного волшебства, созданного ими самими. Всё же оно не исчезло, а лишь затаилось в каждой девочке, свернувшись тёплым калачиком где-то в груди.

– …да, и кровати такие удобные, мы уже опробовали, зал просторный! А тут вкусно у вас! – послышались обрывки разговоров.

Очевидно, с размещением мальчикам повезло больше. Зато у девочек были свои приключения, о чём они отчего-то промолчали, лишь многозначительно переглянувшись друг с другом. Гузель же приветствовала всех одинаково тепло и сердечно, и уютный круг вкусного ужина расширился и охватил и столовую. Удивительно, как это один человек может излучать столько тепла…и делиться им, отчего тепла становится всё больше и больше! Хозяйка смеялась, щедро докладывала всем добавки, шутила и жарко жестикулировала, притягивая всеобщее внимание. Всё её тело жило и радовалось. Это было таким открытием для едва оперившихся студентов, которые всюду искали молодости, красоты и исполнения их ожиданий. А вот, нате вам – стареющая полная женщина, неидеальной внешности, сияющая жарче тысячи солнц! И мальчики, и девочки одинаково жадно внимали её словам, движениям бровей, поворотам кистей, будто напитываясь чем-то новым и невероятно притягательным.

– Вот молодцы, всё съели! Ах, как славно, и убирать остатки не надо! Кормила б только вас, птенчики мои, ей-богу! Вы ж теперь сами, как вы сами? Ну Гузель будет проведывать вас потихоньку, пока Михаил-то не видит! Вы уж продержитесь, дорогие мои! Вот соль, вот картошка, а вот в холодильнике, видите? Я всё подписала для вас! И каша на утро готова уже! Куратору ни слова! Разогреете в кастрюле, и готово! Чаёк вскипятите! А это вот бутерброды вам с собой в поле, чтоб не переутомились! Так, так, берегите себя! – ласково приговаривала она, показывая ребятам всё на кухне.

Те лишь согласно кивали, заворожённо следя за грациозными движениями Гузель. «Вкусная», – отчего-то вдруг пришло Пуговкину на ум, когда он смотрел на неё. Отчего так? Он не знал ответа, но чувствовал именно так. Впрочем, другие наверняка согласились бы с ним.

Неожиданно на первом этаже послышался какой-то странный шум, будто медведь попал в магазин и постарался утащить с собой всё, что только мог. Шум продолжился, все в столовой замерли, и вдруг в дверях возник довольный Михаил Петрович. Он сиял так, словно только что одержал решающую победу в многоборье на соревнованиях или самолично обнаружил в раскопе уникальную находку.

– Эврика, ребята! Я нашёл кровати нашим девочкам! В хорошем состоянии, с матрасами! Всё для молодежи, так сказать! – возликовал куратор.

Мальчики и девочки молча переглянулись, не зная смеяться им или плакать.

– Ну что вы! Пойдёмте, сами увидите! – бодро позвал их Михаил Петрович.

Кровати действительно были другими: прежние уже успели унести местные работяги. Сама мысль получить нечто в своё пользование и сдать это на металлолом приподняла их с насиженных завалинок и погнала к зданию школы, за куратором. Ведь за металл дают денежки, а там…выбирай на любой вкус! Хоть пива ящик, хоть чего покрепче! Такие были реалии в небольшой российской деревне близ Калмыкии.