У Истока. Хранители. Том 2. Таёжный пояс

Глава 11. В разлуке

– Что не спишь? – дед вышел в большую комнату и остановился в дверном проёме.

Ведьма сидела около ещё тёплой печки. В комнате густо пахло свежим хлебом и яблочным сиропом. Она медленно мешала уже остывший чай ложечкой и смотрела куда-то в пустоту.

– Не могу, – тихо ответила она.

Дед направился к печке, потрогал чайник, подбросил в растопку плитки полешек.

Ведьма молчала. Он тоже не торопил, чувствовал, что она и сама сейчас не очень понимает, о чём думает и думает ли вообще. Поле её излучало тоску и боль. Но в то же время в нём виделось что-то золотистое, немного тусклое, но нежное и тёплое.

– Я всё думаю, – начала она, – почему мы тогда так бездарно всё упустили. Неужели ничего нельзя было сделать? Как будто слова не те шли изо рта, как будто ноги специально не туда несли. Что это? Морок?

Дед пожал плечами, проверил заварник, и отошёл к шкафу с банками и туесками сушёных трав.

– Так что, дед? – снова спросила она.

– То, что объединившись втроём, вы создали какую-то сильную и знаковую троицу, ты уже сама поняла. Вы все со способностями, все призваны что-то великое здесь сделать. Да я уже говорил.

Он повернулся к ней, держа в руках две берестяные баночки.

– Просто так он не посылает одномоментно и в одно место столько воинов света, это ты уже знаешь.

Она встала и направилась к деду:

– Давай помогу.

– Вот тебе всё время надо что-то делать, непоседа, – улыбнулся Николай. – Ну давай, сотвори что-то из твоих чаёв.

Она подошла к шкафу и какое-то время с интересом разглядывала баночки. Потом стала доставать одну за другой, открывать и проверять, где что.

– Они не дают нам быть вместе? – осторожно спросила ведьма.

– А сама как думаешь?

– Обвинять кого-то – самое простое. А вот просто подумать и решить, что ему я лично чем-то не пришлась, это больше ведь на правду похоже, да? – она повернулась к деду.

В свете ночника и отблесках огня из-за печной заслонки её лицо казалось ещё грустнее.

Николай несогласно покачал головой:

– Иногда всё именно так и происходит, когда истинную причину легко завуалировать и показать шаблон.

– Как по-умному.

– Я могу, всё-таки давно живу тут среди вас. Или думаешь, что только по-деревенски могу? – усмехнулся дед.

Он отрезал толстый ломоть хлеба и густо намазывал его мёдом:

– Съешь вот хлебушка с витаминами. Для головы помогает, – он подмигнул.

– Опять глупости говорю? – ведьма горестно вздохнула.

– Да нет, почему сразу глупости, – дед присел к столу. – Просто то, что на поверхности видишь, не всегда то, что есть на самом деле. Это же понятно. Это как снег зимой. Он холодный и на улице минус пятнадцать, предположим. И кажется, что под снегом всё умерло и никогда больше не вырастет ничего. Но мы-то с тобой знаем, да любой ребёнок это знает сейчас, что снег – это тёплое покрывало для всех трав и что под снегом даже мышке в норке теплее, чем если бы те же градусы на голую землю…

– Вот ты прав, – согласилась ведьма. – Но жили-то мы в мире людей и там измена, молчание и откровенный уход – это всё признаки очень и очень плохие и никакой подоплёки за ними не ищешь. Ушёл – не любит. Вот и всё.

– А ушёл, чтобы сохранить или отвести зло от тебя?

Ведьма недоверчиво посмотрела на деда:

– Если бы ты говорил об Илье, я бы согласилась. Но кузнец… Нет. Он и не знает, кто он на самом деле. И потом, это всё через него пришло.

– Но ведь измены не было, – чуть склонил голову на бок дед.

– Не было. Но он ни разу публично её не отшил. Не показал при всех, что она не просто безразлична ему, а противна. Ни разу при ней не было такого, чтобы он ярко проявил эти эмоции. Всё время как-то нелепо это выглядело, как будто он не мужик. А это тоже предательство. Не очень хотел отшить, значит, не так уж противно было.

– А тебе надо войны?

– Спасибо, не надо. И, судя по твоим словам, она всё равно будет. Но хочется, чтобы он меня защищал не только где-то в фантазиях Ильи, но и в реале. Меня, себя и нашу тайну, наши отношения, наше сокровенное, понимаешь?

Дед только головой покачал. Что тут говорить, всё так. Она права, и переубеждать её бесполезно именно поэтому. Есть сторона мистическая и про предназначение, а есть сторона житейская, про того самого мужика, который надёжное плечо, сильная рука и горячее сердце. А тут пока она одна воюет. И даже сама не понимает, за что. Илья умер и связи с ним она пока не ощущает, даже не понимает, кто он был и зачем здесь был. Скоро он завершит свой круг там и она увидит его настоящим, таким, как он был создан светом и любовью Истока многие миллионы лет назад. Узнает ли она его? Да, конечно, узнает.

Но нельзя же вести её за руку через все испытания. Она должна многое сама постичь, вспомнить, сопоставить факты и понять, что вышло, как и почему.

Хотя в этой ситуации для неё слишком много неизвестных. Это ему видно всё, потому что он не только в своём первоначальном статусе здесь, просто разжалован, а она проходит жизнь за жизнью сотни воплощений, чтобы вернуться опять на землю, которую создал он.

Он видит всю картину сразу, а она – только ту, что прожила и некоторые отрывки их прошлых жизней, где она и её хранитель были вместе. И, как он понимал, это лишь кадры кинофильма. Она даже не везде понимает, что они прожили сотни воплощений в разных телах, будучи друг другу не только мужем и женой от Истока. Они испытали на себе всё, что только придумал Исток для этого эона. Возможно, однажды она и в этой жизни сможет прозревать такие временные дали и другие жизни подробно. Но сейчас её больше беспокоит то, что в сторону войны света и тьмы она идёт одна. Совсем одна. Все умерли, кто любил её. А его, дедовой любви хранителя к хранителю, ей, конечно, недостаточно. Это и человеку понятно. Ей кажется, что для наполнения жизни и для полноты внутренней, ей непременно нужно, чтобы был другой кто-то, кто любить будет её. Но это совсем не так. Она никогда не одна, потому что Исток в ней и она часть его. А значит, все, кто её любил, с ней и молятся за неё, посылают ей свою любовь оттуда. А она им. Так и есть на самом деле. Потому что она продолжает любить их каждый день, каждую минуту. Просто человеческие существа так сочинены, просто их мир так сочинён, что постоянно настаивает на двойственности всего. Если есть свет, должна быть тьма. Если есть любовь, должна быть ненависть. Если есть красота, должно быть уродство.

А Вселенная сочинена иначе. Там только свет и любовь. А тьма порождается неверием.

– О чём думаешь? – вдруг спросила она. – У тебя такой взгляд мечтательный и какой-то… Не знаю, как будто ты видишь кого-то самого любимого.

Дед улыбнулся:

– Так и есть. Я вижу вечность и наш общий дом. А знаешь, что я думаю? Всё у вас будет хорошо, потому что так должно быть. Как вы до этого дойдёте, я пока не знаю, впереди у нас много всякого.

– А что будем делать с моим хранителем? – она поднялась и отошла к плитке.

Николай улыбнулся: стесняется всё-таки, как девчонка. Такая необычная, ранимая и трогательная. Как же она его всё-таки любит, и как, должно быть, он любит её. Они такие же, как он сам. Они чувствуют настолько глубже, сильнее, острее, но от этого и больнее, чем обычные люди, потому что они иные. Потому что они знают, насколько истинная любовь в Истоке выше, сильнее и глубже всего того, что смогли придумать или почувствовать люди, заключённые в тюрьму своего физического тела.

– С твоим хранителем делать не будем ничего. Сначала тебя вылечим от мирского и вернём тебе понимание того, кто ты, что ты и соединим тебя с Истоком. Потом тебе предстоит ещё встретиться с другими такими же, как и ты, а потом уже ты возьмёшься за своего хранителя.

– Боже, как долго, – горестно выдохнула она, не поворачиваясь.

Она заваривала в чайнике приготовленный по собственному рецепту чай и клубы пара, поднявшиеся вверх, придавали её словам ещё больше нетерпения. Казалось, она сама кипит от того, что не может вот сейчас, прямо сейчас быть с ним и проговорить, прокричать, выяснить, наконец, что это было. Почему с ними так.

Ведьма думала примерно о том же. Когда в юности, когда он так и не решился ничего сделать, она сказала ему, что он её бросил. А он так и не предпринял ни одной попытки наладить отношения. Точнее все они были настолько нерезкими, как будто до этого не было между ними ничего вообще. Как будто они на самом деле поверхностно знакомы. Как будто не было тех ночей на даче Ефремовых. Как будто всё это она придумала сама. Как будто после этого не было длинных разговоров по телефону, пока он стажировался в Москве. Как будто больше не было ещё целого года в университете, когда он, уже выпускник и работающий человек, захаживал на факультет точно без всякого иного дела, как повидаться с ней. Как будто не было болезни и похорон Ильи, когда, они, буквально прилепившись друг к другу, часами не размыкали рук. Как будто всё это было не с ними. А он так ничего не сказал. А он так ничего и не сделал.

– Почему, дед? – вдруг спросила она вслух, прекрасно понимая, что он читает каждую её мысль.

– Видимо, его сон должен быть слишком долгим. У каждого накопилось с прошлых жизней дел и событий, которые нужно доделать и пережить.

– А как же тёмные? Или это всё-таки не они?

– Тут всё играет роль. Особенно учитывая, что мы в преддверии конца света. С одной стороны ваши прошлые долги себе и миру, ваше служение Истоку. С другой стороны ваша земная жизнь, которая не просто опыт в человеческом теле, но и проживание многих и многих эмоций и событий, которые вашу душу кристаллизуют до первоначального чистого состояния. С третьей – тёмные. Им не выгодно уступить свету, ты же понимаешь. Сколько душ во всех мирах тьма вывела из-под влияния Света. Дьявол назовётся Спасителем и поверят в него, а Спаситель будет ходить по земле и не узнают его. Так будет уже совсем скоро.

– Думаю, что он уже здесь.

– Оба здесь, и в этом соль. Только тут даже дело не в конкретном человеке или нечеловеке. А в том, что это всё уже здесь и оно ведёт борьбу за последний день мира.

– Мы хоть выиграем? – улыбнулась она и опустила газа, наливая Николаю заварку.

– Исток знает. На всё воля его.

– Я думаю, что Он не допустит нашей гибели, – она с надеждой подняла глаза на учителя.

– Я тоже надеюсь, что мы победим, но для этого нужно быть готовыми.

– И как они нас нашли? И почему мы их не нашли раньше? – снова спросила она.

– Вы слишком ярко сияли втроём. Ваши три души, встретившись и проникнувшись любовью Истока друг к другу, узнав и признав друг в друге тех самых избранных, такой мощи поле вокруг себя создали, что не заметить вас было бы трудно.

– Но ведь Илья был смертельно болен и он бы всё равно ушёл, его человеческое тело не могло больше… – она не смогла закончить, голос буквально пропал.

Теперь уже её человеческое тело отказывалось произносить слово, которое означало в жизни человека конец всего, а для них, начало чего-то нового. Однако от этого уход Ильи не был менее болезненным, он тоже не хотел умирать, а она не могла его спасти.

– Не могла, – подтвердил дед.

– Так что же?

– Илье пора было заняться другими делами, а вам пора было стать теми избранными, которые нужны Истоку.

– Но Илья мог нам помочь, он знал куда больше.

– Да, ему открывалось иное. Тем более он из первых, монодуш. У него нет, как у вас второй половинки.

– Ого, – удивилась ведьма, – внезапно. Это как?

– Он и ему подобные – едва ли не первое дыхание Истока. А мы, ты, твой хранитель, мы – второе. Мы – архитекторы миров. А они Архитекторы Вселенной, если хочешь.

– Поэтому он такой особенный. Не такой, как мы, чище.

– Конечно. Он великий, мудрый и справедливый учитель.

– Ты знаешь его? – наконец сообразила ведьма.

– Конечно. Для меня он тоже учитель, как я сейчас для тебя. Когда-то он спас меня и я здесь.

– Расскажи!

– Потом. Сейчас я хочу донести до тебя вот какую мысль. Ты должна выздороветь сама, понять, что тёмные вас уже никогда не оставят до самого конца. Они будут пытаться и дальше разрушить твой и его мир и не дать быть вместе. Но если тогда вы отталкивали руг друг, хотя и умирали от боли друг без друга. То сейчас вам предстоит перешагнуть через тут пропасть и научиться быть рядом несмотря ни на что. Тогда вы поймёте, что боль эта мгновенная, что обиды можно проговорить, что недопонимание рождается отсутствием слов, а души видят друг друга и любят друг друга и даже без человеческих глаз и рук. Руки руками, но соприкосновение душ в Истоке куда глубже, это то самое проникновение друг в друга, о котором люди пишут в книжках своих романтических, совершенно мало понимая, что на самом деле стоит за этим потусторонним и каким-то мистическом слиянием с любимым человеком.

– А это оно. Я знаю. Я помню. Я была в этом. Это невероятное что-то. И чем дальше, тем глубже. Ты внутри него, а он внутри тебя. Это такая обезоруживающая любовь и такая нежность, как океан.

– Нежность. Вот то самое верное слово, которое, пожалуй, в человеческом языке лучше описывает это соприкосновение. Люди физиологичны. А любовь и свет – это то, чего руками не потрогать. А они только и есть настоящее. Всё остальное…

– Всё остальное – сон Бога, – улыбнулась ведьма.

– Ты очень близка к истине. В какой-то мере это именно так. Это грёза Истока о том, как могло бы быть. Поэтому Вселенная многомерна, а миров неисчислимо. Просто человеческий мир довольно примитивно устроен по сравнению со многими мирами.

– Мы фиговый мир создали?

– Вы многие миры создали. Они должны быть разными, иначе не будет роста души. Из одного в другой мир, души путешествуют, вырастая и обретая новые глубины, пока не развоплотятся из физического тела вообще и не сливаются с Истоком окончательно.

– Возвращаются домой.

– Да.

– Как я сейчас. Я тут дома и там дома. Как будто тут и там одновременно.

– Так и есть. Это начало.

Глава 12. Чаша вины

– Так с чего начать, дед? – в который раз спросила она.

– С энергии. У тебя она есть, но то мало, то много. Тебя то в энтузиазм бросает, то в пустоту.

– Вот этой пустоты я и боюсь.

– Поэтому тебе всё время что-то делать надо. Ты прямо ни минуты посидеть не можешь. Как будто тебя изнутри что-то подбрасывает.

– Вот точно, дед, – она встала и прошлась по комнате, – прямо изнутри что-то восстаёт и не даёт сидеть мирно. Кажется, я пока в этом аду несколько лет была, сидела сиднем. Не фактически, а где-то внутри себя и пересидела, в общем. Теперь как будто стыдно, что столько лет провела в пустоте.

– Перед кем стыдно? – дед поднял голову от корзины, что плёл.

– Да вот перед тобой, перед собой, перед Вселенной. Ты же говоришь, что я избранная, значит должна нести что-то миру. А что я несу? Ничего. Себя и то толком нести не могу. Вообще не знаю, куда несу, что несу… – она горестно развела руками, подошла к окну и отвернулась.

Дед покачал головой и промолчал. Он знал, что сейчас она минутку поплачет, упадёт где-то внутри себя в свои собственные страдания, а потом начнёт подниматься вверх. Это сейчас её путь. Удерживаться на плаву и не падать она не может пока, как и взлететь. Слишком много боли. И она тянет её вниз, камнем тянет. Она физически сейчас чувствует эту тяжесть. А в душе и подавно. И если раньше эта тяжесть у неё ассоциировалась в основном с проблемами семейными и тем, что она как будто отошла от своего пути, как будто забыла, зачем живёт и что её радует, то сейчас он добавил ей этих знаний о предназначении, и она совсем хандрит. Думает, что если каждую минуту с большим белым мечом не будет сражаться с демонами, то мир погибнет к обеду. Ну или к вечеру точно. А к утру Вселенная забудет о том, что Земля вообще была. И найти равновесие внутри себя и с миром – её основная задача сейчас. Вот только в один день или в один миг это не делается.

Нет такой волшебной таблетки.

Нет такой волшебной палочки, которая могла бы повернуть в одночасье всё на свете к добру, к гармонии, излечить все болезни или очистить землю от мусора. Вот нету. Всё начинается с одного маленького шага. В её случае с осознания того, что пора успокоиться и не надо специально ничего делать. Как только придёт покой и доверие ко Вселенной, мир начнёт меняться.

Она, наконец, отошла от окна:

– Дед, никак не могу собраться. Я всё время падаю в этот морок. В эту боль.

– Тебя гложет вина. Не только за эти годы, вообще за всю жизнь. Тебе кажется, что ты всё делала не так, где ошибалась – всё фатально. Но ты пойми, маленькая моя, это не так.

Он отложил корзинку, поднялся и подошёл к ней. И было в этом жесте что-то неотвратимое, что она почувствовала буквально каждой клеточкой своего тела. Как будто сжалась вся перед неизбежным. А он подошёл, большой и сильный, взял её холодную ладошку в свои большие тёплые руки:

– Ты пойми, дочка, что ты не одна. Ты никогда не была одна. Исток в тебе, во мне, в каждом из нас. Почувствуй, доверься ему. Он всё сделает, как надо. Ты будешь просто идти по тому пути, который он тебе открывает. Ничего не бойся. У него нет плана убивать тебя или кого бы то ни было. Тем более, если он избрал тебя. Ты натыкаешься, борешься и спотыкаешься потому, что идёшь в другую сторону или в бок. Вот представь, что дорога только одна к свету и только она освещена, а вокруг кусты колючие, высотой до неба и тебе надо идти только вперёд. А ты этих кустов не видишь вообще и каждый раз, как ты сбиваешься с ровной дороги, ты в эти кусты попадаешь, а они с шипами длиной в руку, ветки изогнутые во все стороны торчат и ты с разбегу в них. Боли не описать. А всего-то шаг влево…

– Шаг вправо, – продолжила она, – можно вообще умереть.

– Можно и умереть, но ты опять за своё. Умереть не умрёшь, но застрянешь изрядно. Это да. И пойми, что если тебя Исток избрал, или меня, или кого-то ещё – это не значит, что он ждёт, будто ты в одночасье исправишь мир и дашь всем нужное знание. Так уже было, так уже пробовали. Ни у кого не вышло.

Она нахмурилась:

– Ты пророков имеешь в виду?

– Да многих. И пророков в том числе. Так было не единожды. На каждой планете первородные приходили и пытались просто дать созданным нами существам готовый кодекс, свод правил, завет, как жить. Но всё всегда шло не так. Чтобы душа выросла, она должна расти и набираться разного опыта. Иногда это растягивается на многие тысячи и тысячи тысяч лет, пока она от пустоты и наивности придёт к пониманию Истока, как самого себя, когда сравнится с ним по чистоте и величию, когда научится безропотно принимать и щедро отдавать…

– Я готова отдавать, – спокойно ответила она.

Старик покачал головой:

– Морально, может, и готова. Ты всегда готова последнее отдать. Такова твоя изначальная природа. Вот только ты уже отдаёшь через силу, сверх того, что в тебе заложено. А ты сначала наполнись сама, а потом отдавай. Я тебе говорю, так проще будет и мир не погибнет, если ты сначала себе дашь, а потом людям. У Истока всё расписано. Не от тебя мир в мире зависит. Но и от тебя тоже. За один день Вселенная не сгорит и за два тоже. Мы всего замысла не знаем, но точно знаем, что там, где не готово – битвы не будет. Исток готовит вас не чтобы убить, а чтобы вы выстояли.

– То есть, мы выиграем?

– Этого никто доподлинно не знает. Но я верю, что мы победим. И ты верь. Может быть, когда-то финал и наступит, но, мне кажется, не сейчас. Во всяком случае, я верю, что у нас есть шанс. Я всегда верю, – голос его затих на последних словах почти до шёпота и ведьма явно ощутила какую-то скрытую боль, что за этими словами таилась. И она была не о конце мира, а о чём-то своём сокровенном. Очень личном.

Он слегка улыбнулся, кивнул. Она зарделась. Правильно прочитала его чувства и уловила самую суть.

– Ты можешь, – с улыбкой ответил он. – Я же говорил. Просто поверь и не пытайся ничего делать намерено. Когда позволишь себе быть, жить и чувствовать, тогда будешь видеть, чувствовать и прозреть будущее легко, как будто это такое же обыденное, как слушать и видеть. Вот только видеть и слышать будешь не как люди, а как боги.

– Мы с тобой боги, дед? – чуть помедлив, спросила она.

– Для людей – да. Почти. Изначально мы были как боги, в каждом мире представая в подходящем облике, жили с ними, учили. Позднее жили как люди, как Иисус, например, или Дева Мария. Потому и несём житейские горести. Чтобы чувствовать, как они, чтобы было полное понимание того, что происходит.

Она бережно высвободила свою руку из его и прижалась к его груди.

– Ну хоть не одна. Не сумасшедшая. Я так рада, что не сумасшедшая, что всё это по-настоящему. А то я уже устала на свою неуёмную фантазию грешить. То свет вижу, то тьму чувствую, то будущее вижу. Не одна.

Он ласково поцеловал её в макушку и погладил по плечам.

– Ты сильная и вера в тебе есть. Вот в этом хрупком человеческом теле огромная мощь от самого Истока.

– В тебе-то хоть эта мощь видна, – усмехнулась она откуда-то снизу. – Ты вон какой огромный.

– А я богатырь может русский, не заметно, что ли? – он весело рассмеялся.

Она отстранилась и откровенно любовалась его мощью и красотой. Ей казалось, что за те дни, что они провели здесь, он заметно помолодел. Как будто угасал, а тут возродился. Он снова покивал головой.

– Я бессмертный. Но среди людей вечно жить молодым нельзя, сама понимаешь. А так да, я мог и моложе быть.

– А я? – она лукаво улыбнулась.

– Тебе-то куда, – он от души расхохотался.

– Я же девочка!

– Вообще можно. Да ты сама заметишь, когда в Силу войдёшь, что станешь как будто моложе. Свет, когда изнутри наполняет, он всё меняет, даже плоть и кровь. Все мы, по сути, только из света и состоим. Замечала, что как будто в комок сжимаемся, когда страшно или больно, или ещё что?

Она покивала.

– Вот так и тут. Когда свет сквозь тебя проходит, что тебе легко, свободно и радостно. Вот и тело так же, как будто сморщивается всё от страха и как будто всё расправляется от счастья. Я бы сейчас от счастья пошёл на речку, там очень хорошо видно, как всё наполняется жизнью. И вода, и ветер, и земля, и огонь солнца. Иди погуляй с дочкой, почувствуй, как мир радуется всему и найди чему радоваться здесь и сейчас. Наполняй себя, прежде чем отдавать. Иди.